СЦЕНА 8
Гостиная. С улицы иногда слышатся неразборчивые крики и удары по мячу. СЛУЖАНКА убирает обломки мебели и мусор. К ней подходит ШОФЁР.
ШОФЁР: Давай помогу.
СЛУЖАНКА: Что вы, я справлюсь.
ШОФЁР: Но я всё же помогу (целует её, она отвечает, бросая веник, совок и обломки на пол).
СЛУЖАНКА: Мы не должны!
ШОФЁР: Не должны (продолжают страстно целоваться).
В окно влетает футбольный мяч, разбивая стекло. СЛУЖАНКА и ШОФЁР вздрагивают и отрываются друг от друга.
ГОЛОС ОТЦА: Подайте мяч!
СЛУЖАНКА выбрасывает мяч обратно в окно, поправляет причёску, одежду, хочет снова заняться уборкой, раздумывает, смущенно поворачивается к ШОФЁРУ.
СЛУЖАНКА: Не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли…
ШОФЁР: Я тоже хочу, чтобы меня поняли правильно.
СЛУЖАНКА: Это было минутное замешательство…
ШОФЁР: Секундная слабость.
СЛУЖАНКА: Вот именно. Простите, я была не права.
ШОФЁР: Нет, это я виноват.
СЛУЖАНКА: Вам не в чем себя упрекнуть, это я спровоцировала вас своим бестактным поведением!
ШОФЁР: Да нет же, говорю, – я и сам хотел наброситься на тебя, словно грубый крестьянин, как дикое животное, разорвать всю твою одежду, повалить на пол, на все эти обломки… Уверяю – вина целиком на мне.
ГОЛОС СЫНА: Гооооол!!!
СЛУЖАНКА: Вы так искренни и честны со мной, не знаю, достойна ли я… однако мы не должны слишком серьёзно воспринимать то, что здесь произошло.
ШОФЁР: Конечно. Это ни к чему. У нас нет ничего общего.
СЛУЖАНКА: Да, да, это я и хотела сказать. У наших отношений нет будущего.
ШОФЁР: Ведь я старше тебя на двадцать пять лет и родился в деревне.
СЛУЖАНКА: А я младше вас на четверть века и воспитывалась в аристократических традициях.
ШОФЁР: Рад, что мы поняли друг друга.
СЛУЖАНКА: Тогда примите в знак примирения!
СЛУЖАНКА порывисто прижимается к ШОФЁРУ и целует его взасос. Перед тем, как входят ОТЕЦ и СЫН в спортивных костюмах и бутсах, успевает заняться уборкой.
ОТЕЦ: Антонио, отправляйся в душ, ты весь перемазался в траве и от тебя разит потом.
СЫН: Если проиграл, не срывай злость на мне (уходит).
ОТЕЦ: Мариза, оставьте нас.
СЛУЖАНКА: С вашего позволения (уходит).
ОТЕЦ: Рокко, у меня будет для тебя ещё одно поручение. Но прежде хотелось бы узнать, как ты уладил вопрос с девочкой?
ШОФЁР: В школу я отправил поддельные справки из больницы. В них написано, будто Орнелла Росси попала в автомобильную аварию и не может приходить на занятие, потому что у неё переломаны ноги, раздроблены суставы, изорваны сухожилия, потеря памяти вследствие открытых черепно-мозговых травм, она впала в кому и вообще возможно скоро умрёт. Я уже почти договорился с парнями из морга, они подготовят нужные бумаги.
ОТЕЦ: Что ж, превосходно! А как насчёт родителей?
ШОФЁР: Родителям позвонили важные люди из министерства образования и сообщили, что их дочь поехала в Шанхай на математическую Олимпиаду среди школьников, и вернётся через две недели.
ОТЕЦ: Почему на математическую, тупица?! Ты хочешь проколоться на мелочах?
ШОФЁР: Нет, а что?
ОТЕЦ: А то, что девочки не так сильны в точных науках. Ты не мог направить её на олимпиаду по гуманитарным предметам, кретин?! А что ты будешь делать, когда две недели истекут?
ШОФЁР: Ну, мы можем устроить авиакатастрофу. На обратном пути.
ОТЕЦ: Неплохо придумано. Мы вернёмся к этому позднее. Для начала, к завтрашнему дню гостиную следует привести в порядок, у меня ужинают друзья. А ты садись в автомобиль и езжай в пригороды, инструкции получишь по телефону.
ШОФЁР: Слушаюсь, хозяин.
СЦЕНА 9
Подвал. Кровать, стулья, столик с открытой бутылкой вина, пакетом сока, двумя фужерами, полка с книгами, лампа с абажуром. По мере дальнейшего развития сюжета обстановка в подвале будет всё более комфортабельная и роскошная. ОТЕЦ, СЫН и ОРНЕЛЛА.
ОТЕЦ: Орнелла, если тебе что-нибудь понадобится, – только попроси. Представь, что ты приехала к нам в гости на каникулы, любой твой каприз будет исполнен.
ОРНЕЛЛА: Ну что вы. Вы и так слишком много для меня делаете. Только зачем вы держите меня здесь, если я и так согласна? Мне у вас очень нравится.
ОТЕЦ: Поверь, всё это временные меры. Ты же не хочешь, чтобы сюда заявились твои родители с полицейскими или того хуже – с репортёрами, которые сразу же раздуют скандал на ровном месте.
ГОЛОС МАТЕРИ (сверху): Дорогой, можно я посижу с вами в подвале? Меня совсем замучили эти приготовления к приёму.
ОТЕЦ: Милая, прими таблетки, я уже поднимаюсь. Ты нужна на кухне.
СЫН: Но ведь мама совсем не умеет готовить.
ОТЕЦ: Антонио, она хозяйка дома. Одно её присутствие вдохновляет поваров на сочинение новых фантастических блюд. Через час ты тоже должен быть готов. И не забудь переодеться. Орнелла, как только все уйдут, обязательно поднимайся к нам наверх. Наверняка останется какая-то еда, поужинаешь за нормальным столом, поиграешь свои любимые фортепианные сочинения, что скажешь, а (с улыбкой гладит её по волосам, поднимается наверх, ОРНЕЛЛА смущённо опускает глаза)?
ОРНЕЛЛА: Мне так стыдно, Антонио, я обманывала твоего отца.
СЫН: Когда?
ОРНЕЛЛА: Когда наговорила ему все эти глупости… не важно.
СЫН: Какие ещё глупости?
ОРНЕЛЛА: Про то, как в третьем классе меня изнасиловали трое грузчиков и кондитер из пекарни неподалёку, а потом, когда об этом узнал весь квартал…
СЫН: Зря ты так, отец очень переживал.
ОРНЕЛЛА: Теперь я хочу извиниться. Может он всё-таки простит меня?
СЫН: В последнее время отец будто был одержим одной навязчивой идеей… Он словно хотел отыскать и выделить некую чистую идеальную субстанцию из туманной взвеси своих воспоминаний для каких-то неизвестных, одному ему понятных целей. Он стал излишне импульсивным и раздражительным, у него начали появляться резкие перепады настроения. Но когда мы нашли тебя в этом подвале, к отцу снова вернулись аппетит и чувство юмора, он опять начал шутить, стал терпеливым с дедушкой, у него будто выросли крылья.
ОРНЕЛЛА: Скажи ему, я готова на всё, чтобы сгладить первоначальное впечатление от себя самой. Нет, я сама ему скажу. Ведь он такой замечательный…
ГОЛОС СЛУЖАНКИ: Ребята, вам что-нибудь нужно?
СЫН: Спусти ещё вина!
ОРНЕЛЛА (тихо): И, если не затруднит, сок.
СЫН (громко): И сок!
ОРНЕЛЛА (тихо): Если можно – грейпфрутовый, пожалуйста.
СЫН (громко): Грейпфрутовый!
ОРНЕЛЛА: Меня до сих пор мучают угрызения совести. Страшно предположить, что подумал обо мне твой отец, когда впервые столкнулся со мной здесь.
СЫН: Зачем же ты кричала и укусила его за руку?
ОРНЕЛЛА: Я думала, меня похитил маньяк.
СЫН: Как ты могла?
ОРНЕЛЛА: Я не нарочно. Было темно, меня вытащили из мешка, я сильно испугалась.
СЫН (добродушно): Вот дурочка! Погоди, давай выпьем вина.
ОРНЕЛЛА: Нет, нет, спасибо.
СЫН (наливает в фужеры вино и сок): Как хочешь, это лучшее, что есть у отца. Я стащил из его личных запасов.
ОРНЕЛЛА: Признаю, я была не права и вела себя крайне глупо.
СЫН: Не стоит вспоминать. За тебя (поднимает фужер)!
ОРНЕЛЛА (чокаясь): За вас всех и этот чудесный дом. Теперь я бы ни за что не захотела бежать отсюда.
СЫН: А у тебя бы и не вышло. Хотя гипотетически ты и могла вылезти наверх, выйти незамеченной из дома, но охранники у ворот ни за что бы тебя не выпустили. У них есть приказ – пускать внутрь всех подряд. Любой человек с улицы может беспрепятственно войти к нам, и его не расстреляют из автоматического оружия за нарушение границ частных владений, и не разорвут на сотни кусков, а потом ещё и сожрут живьём, свирепые сторожевые собаки. Но мало кто пользуется этим правом. Просто об этом никто не знает. Но охранники также обязаны задерживать всех незнакомых людей, пытающихся отсюда выйти. Девяносто девять процентов незнакомых людей, торопливо пытавшихся выйти из нашего дома, подозрительно озираясь по сторонам и стараясь держаться в тени, выходили отсюда с преступными намерениями.
ОРНЕЛЛА: Ты это серьёзно? Значит, я могла выбраться в гостиную… но, в таком случае, крышка люка должна быть не заперта.
СЫН: Она не запиралась никогда.
Смеются, сверху спускается корзина с вином, фруктами и соком.
СЫН: Спасибо, Мариза (громко). А всё-таки, Орнелла, открой мне маленький секрет, почему перед своим исчезновением ты заговорила с нашим шофёром и даже села к нему в машину?
ОРНЕЛЛА: Из-за конфет.
СЫН: Из-за конфет?!!!
ОРНЕЛЛА (наивно, чуть обиженно, смотрит в сторону): Я хотела накормить ими моих младших братьев и сестёр. Они редко едят сладкое.
СЫН (смотрит на неё с благоговейным удивлением, встряхивает головой): Орнелла, мне надо идти.
ОРНЕЛЛА: Не уходи. Налей мне глоток вина. Совсем немного.
СЫН: Хорошо. Отец хочет, чтобы я присутствовал на всех ужинах с его друзьями и «вникал в дела», как он любит повторять. Но это ужасно скучно. Синьор Тарделли, надувая щёки, опять будет возмущаться существующими порядками и с недоумением бизона твердить, – а почему это его, жирного ублюдка, который только и делает, что жрёт и курит сигары, рабочие с его фабрики до сих пор не линчевали и не выкинули в сточную канаву; а синьор граф д`Ареццо станет нудно рассуждать о незыблемых историко-социальных закономерностях. Лишь синьор Алессандро, видное лицо в Компартии, молчаливо выслушает всё это, уплетая паштет из гусиной печени и иранскую икру, в конце застолья поблагодарит за прекрасный приём и спокойно положит в карман чек, выписанный моим отцом.
ОРНЕЛЛА: А когда мой отец приводит домой друзей, это всегда заканчивается скандалом, в конце вообще непонятно, о чём они говорят, и потом лучше не попадаться ему на глаза. Мне очень жалко маму. Она постоянно плакала у себя одна в комнате, после того как друзья расходились, а отец заходил к нам в спальню и мы должны были внимательно выслушивать его, чтобы он не сердился на нас:
Однажды Гитлер пришёл к полякам и говорит: «Отдавайте нам всех евреев, нам нечем топить печи. Мы замерзаем, зимы в последнее время очень холодные. Если отдадите, то мы вас не тронем, иначе быть войне!». А поляки отвечают: «Не дадим мы тебе евреев, они нам и самим нужны. Они хорошо играют на скрипках».
Такие истории отец рассказывал нам перед сном, вместо сказок. Потом он громко смеялся и уходил к себе, а мне приходилось успокаивать самых маленьких братьев и сестёр.
СЫН: А нам в школе по-другому объясняли:
Гитлер пришёл к полякам и сказал: «Отдавайте нам евреев, нам не из чего делать мыло. Мы – немцы – чистая раса, и без мыла нам никак нельзя». Вот тут-то всё и началось…
Шучу, о начале второй мировой я тоже много слышал в детстве от своего дедушки, когда он ещё мог что-то говорить. На той войне он получил много медалей за то, что убил много людей из винтовки. Сначала он убивал американцев, а под конец – немцев, когда стало понятно, что американцы наши друзья.
А ещё дед очень любил рассказывать про строительство неприступной крепости в Антарктиде, из которой Гитлер намеревался управлять миром. Или про новую классификацию живых существ, предложенную немецкими биологами, которые разделили флору и фауну на «нордическую» и «еврейскую». Только представь, – ведь наши деды и прадеды во всё это искренне верили. Они спокойно принимали как должное, что при их жизни в самом центре Европы сжигали миллионы людей. А наши отцы учились у них, и, в свою очередь, пытаются чему-то научить нас. Что говорить, если в телевизионных новостях до сих пор появляются сообщения, будто у берегов Гренландии рыболовецкий сейнер атаковали несколько НЛО, похожих на летающие блюдца, со свастикой на борту, которые вдруг появились из-под воды и так же неожиданно исчезли. Я с ужасом задаю себе вопрос, с какого возраста люди становятся моральными уродами? Извини, мне пора (поднимается по лестнице). До встречи.
ОРНЕЛЛА: До встречи! (Остаётся задумчиво сидеть).
СЦЕНА 10
Гостиная. За столом сидят ОТЕЦ и СЫН Конте, ТАРДЕЛЛИ, КОММУНИСТ и ГРАФ. СЛУЖАНКА ходит за их спинами, подливает вино, убирает тарелки.
ТАРДЕЛЛИ (читая газету): Тут пишут, в Южной Родезии тридцать шахтёров объявили голодовку и отказываются выходить на работу из-за нечеловеческих условий труда. Спустя полтора года оставшиеся в живых 23 голодающих шахтёра ещё и потребовали, ко всему прочему, увеличения заработной платы всем горнякам без исключения. Что вы на это скажете?
КОММУНИСТ: Я всегда говорил, что среди простых работяг порядочных людей больше, чем слабохарактерных подлецов и предателей.
ТАРДЕЛЛИ: А я бы вообще поставил в пример всем ропщущим массам тех выживших шахтёров. Может быть, тогда бы они перестали роптать и умирать от мнимого недостатка продуктов.
ГРАФ: Я бы на вашем месте не торопился с выводами. Сейчас они взяли уловку делать что-то одно – либо работать, либо голодать. Не то, что в старые благородные времена – народ работал и голодал одновременно. А кто не работал, – тот был сыт и обеспечен всем необходимым. И эта система была весьма устойчивой и жизнеспособной!
ОТЕЦ: Надо переходить от слов к делу, а не читать эти рекламные объявления (вырывает газету из рук ТАРДЕЛЛИ). Задумайтесь хотя бы на секунду, сколько бы из этой бумаги получилось банкнот и акций, которые можно было бы запросто раздать многим нуждающимся. Закройте глаза и представьте на миг, каким бы прекрасным стал наш мир, мир без голодающих, прокажённых и безграмотных идиотов.
ГРАФ: Позвольте с вами не согласиться. Я не буду говорить о сугубо экономических препятствиях на пути к всеобщему благоденствию, о коих вам, как банкиру, известно лучше моего. Но если все вдруг станут богатыми, то наш мир обеднеет прежде всего в культурологическом плане. Исчезнет всё то культурное многообразие, которое и делает нашу планету столь удивительной. Вы можете себе вообразить нашу Землю без колоритных фавелл Бразилии, негритянских гетто Северной Америки, примитивных дикарей Папуа – Новой Гвинеи или без симпатичных бродяг, ночующих прямо под открытым небо в трущобах Калькутты? Что случится, если всех их переодеть в костюмы и галстуки и переселить в особняки и небоскрёбы? Что это будет за мир? Исчезнут все привычные нормы, традиции, мораль, нравственность, веками налаженные отношения… Вы этого хотите? Лично я – нет!!! Всё производство остановится, и цивилизация быстро скатится обратно в Палеолит.
КОММУНИСТ: Это почему же?
ГРАФ: Да потому что, если бы рабочие на заводах получали наравне с владельцами предприятий, то, в конце концов, никто бы на заводах не работал. Неужели, имея достаточно средств к праздной жизни и доступ к предметам роскоши, вы бы каждый день судорожно вставали по будильнику, боясь опоздать к утренней смене? Предположу, ваши привычки, распорядок дня и круг общения выглядели бы иначе.
ТАРДЕЛЛИ: И точно! Я бы за полгода скопил деньжат, уехал бы к морю и больше никогда бы не появлялся на этих чёртовых фабриках. Я и сейчас хожу туда только потому, что мне ничего там не надо делать, поскольку я её владелец! Хорошо, что на Земле ещё полно китайцев и индусов, которые рады работать почти задаром.
ОТЕЦ: Возможно и так, однако не будем заниматься демагогией, а попробуем помочь вполне конкретному человеку, судьба которого не вполне удачно сложилась.
СЫН (со скучающим видом): Отец, мне уже можно идти?
ОТЕЦ: Ни в коем случае, ты должен остаться и получить хороший жизненный урок. Мариза, позови сюда Рокко и нашего гостя.
Входят ШОФЁР и плохо одетый, небритый пожилой человек в очках.
ШОФЁР: Я нашёл этого человека, роющегося на свалке пищевых отходов, как вы и просили.
ОТЕЦ: Спасибо, Рокко, ты свободен. И не забудь продезинфицировать салон автомобиля. Итак, перед нами представитель того ультрамаргинального слоя, который среднестатистический обыватель называет «отбросы общества». Однако давайте попытаемся понять причины, докопаться до сути, почему…
ГРАФ: Давно ли вы живёте на свалке? Чем вы руководствовались, пытаясь найти пропитание среди пищевых отходов?
БЕЗДОМНЫЙ: В своей жизни я всегда старался руководствоваться принципом «всё или ничего!».
ТАРДЕЛЛИ: Да, и что же вы выбрали? Простите…
БЕЗДОМНЫЙ: Так как «всего» добиться принципиально невозможно, то я сделал вывод, который напрашивался сам собой.
ГРАФ: Вам что, не нужна красивая жизнь, вы никогда не стремились к накоплению капитала, который позволил бы вам ощущать себя свободным? Вы даже не делали каких-либо шагов, не предпринимали попыток?
БЕЗДОМНЫЙ: Когда-то давно, в молодости, я как-то пытался получше устроиться, чтобы получать всё более дорогие и изощрённые удовольствия. Тогда я ещё не понимал, что все самые лучшие вещи в мире – бесплатные. Но когда я это осознал, то отпали многие тягостные необходимости, связывающие нас с другими людьми, социальным статусом и родом деятельности. Я перестал чувствовать себя лабораторной крысой с вживлённым в мозг электродом, который при нажатии ей на педаль раздражал центр удовольствия в коре головного мозга. В том опыте она так и сдохла от жажды и голода, в экстазе жмя ту самую педаль в погоне за эфемерными наслаждениями. Однако моя жажда была, скорее, духовного порядка…
ТАРДЕЛЛИ: И как же вы удовлетворяли её, копаясь в помоях?
БЕЗДОМНЫЙ: С самого раннего детства я опережал сверстников в умственном и физическом развитии. В то время как мои несмышлёные и легкомысленные друзья мечтали выкачивать природные ресурсы из недр слаборазвитых стран, чтобы потом гонять на «Феррари» в компании длинноногих блондинок по набережным фешенебельных курортов, меня более всего занимали наблюдения за движением далёких звёзд и скоплениями галактик. Позже, когда я повзрослел и стал обживаться на свалке, то собрал небольшой телескоп из различных запчастей, и мог беспрепятственно осуществлять свои детские мечтания. Тем более, там отличные условия – городские огни совсем не мешают наблюдениям. Несколько раз в году я надеваю своё лучшее тряпьё и выбираюсь в город, захожу в интернет-кафе и под псевдонимом «профессор Бруно» рассылаю некоторые любопытные результаты исследований компетентному сообществу. Мои статьи иногда появляются в научных журналах. Меня даже звали читать курс лекций по астрофизике в Туринский университет, однако я был вынужден им отказать. Возможно, это всего лишь мой эгоизм. Для достижения своих целей, пусть даже самых возвышенных, я не готов ни на что. Мне ничего не надо. А ведь я мог бы приносить пользу…
ОТЕЦ: О, простите, профессор, мы не узнали вас в таком виде, кто бы мог подумать… пусть мы и не читаем научных журналов, но проблематика онтогенеза материи нам совсем не чужда, хотя и малопонятна, в силу нашей фундаментальной неподготовленности, как ни стыдно в этом признаваться.
ГРАФ: Позволю себе высказаться в том ключе, что по большому счёту все научные знания и философские доктрины сами по себе мало чего стоят, если ими нельзя блеснуть в обществе красивых женщин. Когда долгое время я провожу только в умственных упражнениях, то начинаю ощущать себя окоченевающим трупом. Мне вполне понятна ваша позиция, однако, как вы обходитесь без некоторых отвлекающих моментов, дающих иллюзию полнокровной интересной и насыщенной жизни? Вам бы не хотелось, например, иметь гарем из юных прелестных девушек, сопровождающих вас повсюду, чтобы вызывать зависть у прохожих?
БЕЗДОМНЫЙ: На свалке тоже живут женщины.
ТАРДЕЛЛИ: И вы не видите разницы?
БЕЗДОМНЫЙ: По-моему, в их анатомическом строении нет принципиальных отличий.
ТАРДЕЛЛИ: И вас не смущает отсутствие у них зубов, конечностей, здоровых участков кожи?
БЕЗДОМНЫЙ: Понимаю, к чему вы клоните. Вот этот синьор, в минуты размышлений, чувствует себя трупом. А я часто ощущаю себя обыкновенной пищеварительной трубкой, не выполняющей своего основного биологического предназначения. Хотя подавляющее большинство занимается лишь его имитацией, видя в этом величайший источник для наслаждения и придавая ему высший сакральный смысл. Однако если бы у людей в процессе их видообразования одновременно с развитием мозга не возникло столь высокочувствительных рецепторов и сенсоров и эффективных биохимических стимуляторов, то человеческая популяция попросту исчезла бы. Люди бы перестали спариваться, питаться и, следовательно, производить потомство и акты дефекации. Не случайно ведь именно с этими тремя вещами связаны наши самые глубокие чувства удовлетворённости и счастья. Это один из самых хитрых фокусов эволюции – дать почти совершенный инструмент для самопознания и одновременно не позволить ему зайти в этом самопознании слишком далеко, чтобы это не привело к гибели всего вида в целом.
ТАРДЕЛЛИ: Пожалуйста, поясните вашу мысль более упрощённо.
БЕЗДОМНЫЙ: Вам нравится смотреть, как копулируют слоны, леопарды, толстые мужики с обрюзгшими старухами, богомолы, собаки, пауки? В этом есть какая-то особая эстетика?
ТАРДЕЛЛИ: Это отвратительно. Но на многих порноактрис смотреть очень приятно. И не только, ха-ха!
КОММУНИСТ: По-моему, профессор только что убедительно доказал свой тезис.
ОТЕЦ: Действительно, давайте отойдём от этой приземлённой темы. А что, если мы дадим вам денег на ваши исследования космического пространства?
БЕЗДОМНЫЙ: Мне всё равно… впрочем, как хотите, давайте.
ГРАФ: Постойте, но вы же только пять минут назад говорили, что вам ничего не надо.
КОММУНИСТ: Ничего подобного. Профессор утверждал, что для достижения своих целей он не готов пошевелить и пальцем. Это совсем другое дело.
ТАРДЕЛЛИ: А действительно. Что скажете, если мы выкатим для вас целую инкассаторскую машину, нет – нефтеналивной супертанкер, набитый деньгами; заплатим русским и отправим вас на орбиту дней на десять? А?! Изучайте на здоровье свои чёрные дыры, туманности, взрывы.
БЕЗДОМНЫЙ: В том-то всё и дело, что со здоровьем у меня некоторые проблемы.
ТАРДЕЛЛИ: Мы направим вас к лучшим докторам, они вылечат вас от всего.
БЕЗДОМНЫЙ: Но, чтобы работать на орбитальной станции, мне придётся учить русский, а я слышал – это очень сложный язык. К тому же, мне не хочется каждый день пить водку. Вы позволите? (Подходит ближе к столу, протягивает руку к тарелке)
ОТЕЦ: Конечно, угощайтесь!
БЕЗДОМНЫЙ: Благодарю. (Ест рукой прямо из тарелки, потом достаёт из кармана пакет и кладёт в него понравившиеся блюда)
ОТЕЦ: Тогда я могу предложить вам оборудовать наблюдательный пункт прямо у нас на крыше. Мы поставим самый современный лазерный… квантовый… радиотелескоп!
БЕЗДОМНЫЙ: Спасибо, но мне привычнее у себя.
ОТЕЦ: Ну, тогда приходите к нам, когда захотите. А можете вообще оставаться в гараже. В любое время.
БЕЗДОМНЫЙ: Не стоит беспокойства. Но я могу приходить к вам раз в неделю принимать душ.
ОТЕЦ: Договорились! Если вам необходим предлог, то пожалуйста. Поймите, нам всем очень интересно беседовать с вами. Ведь в нашем кругу просто невозможно встретить таких людей с подобным образом мыслей, особым строем души.
ТАРДЕЛЛИ: Только не подумайте, будто вы для нас вроде диковинного зверя в зоопарке или японской собачки-робота, с которой можно поиграться один день, а потом выбросить на свалку, извините за невольный каламбур.
БЕЗДОМНЫЙ: У меня и в мыслях не было так думать. К тому же на свалке тоже не встретишь крупных промышленников и людей с аристократическими корнями. Нельзя замыкаться только на привычном окружении, это сильно обедняет систему мировоззрения.
ТАРДЕЛЛИ: Полностью согласен. Как-нибудь мы крепко выпьем и выберемся к вам. Надо будет позвонить Тито из профсоюза мусорщиков, чтобы в тот день они устроили забастовку, и не выходили на работу.
ОТЕЦ: Что ж, позвольте выразить всем признательность за великолепную компанию за ужином. Мой шофёр развезёт вас по домам. Мариза, упакуй профессору кабанью голову, как следует. (Гости прощаются и уходят, остаются ОТЕЦ и СЫН)
СЦЕНА 11
СЫН: Наверное, ты хотел бы услышать от меня, какой я получил сейчас жизненный урок, что вынес из этого разговора?
ОТЕЦ: Ты не ошибся, сынок.
СЫН: По-моему, всё очевидно. Лишний раз я убедился в том, что надо не отступаться от своих принципов, следовать наклонностям, проявлять волю. Именно поэтому я ещё более укрепился в стремлении стать лесорубом.
ОТЕЦ: Забудь об этом! И не начинай снова.
СЫН: Это мужественная и благородная профессия! Валить деревья на свежем воздухе, плечом к плечу с честными и работящими людьми, – что может быть лучше?
ОТЕЦ: И тебя не смущает тот факт, что своей деятельностью ты будешь способствовать загрязнению окружающей среды, парниковому эффекту, исчезновению редких видов и разрушению озонового слоя?
СЫН: Зато я буду заниматься любимым делом!
ОТЕЦ: Но все деревья на нашем полуострове вырубили ещё во времена Тарквиния.
СЫН: Ничего. Я поеду на Амазонку, в Канаду, в Сибирь…
ОТЕЦ: В Сибирь?! Ты слышал, с какими трудностями тебе придётся столкнуться в России? Ты сможешь выучить сложный русский язык, и каждый день пить водку на морозе? Тебя это не пугает?
СЫН: Наоборот, меня это радует.
ОТЕЦ: Больше ни слова!!! Лучше не делай вообще ничего. Лучше ничем не занимайся, иначе я лишу тебя наследства.
СЫН: Ладно, возможно, я так и поступлю. Я подумаю.
ОТЕЦ: Подумай, сынок. С твоими средствами в будущем ты мог бы выкупить хоть целый лесной заповедник и рубить там деревья по воскресеньям ради собственного удовольствия. Но зачем тратить на это всю свою жизнь, когда можно спокойно распределять финансовые потоки и помогать даже тем, кто думает, будто не нуждается в этом. А теперь иди. Иди! (СЫН хочет спуститься в подвал). Постой, куда это ты собрался?
СЫН: К Орнелле.
ОТЕЦ: Уже поздно, иди к себе. И о чём это вы с ней постоянно секретничаете?
СЫН: Ни о чём таком, отец. У нас не такая большая разница в возрасте, мы юны, у нас много общих интересов, пристрастий. Орнелла мне вроде младшей сестры…
ОТЕЦ: Ладно, поговорите завтра. Иди.
СЫН уходит, ОТЕЦ берёт газету, разворачивает, а потом нервно комкает её. Из подвала выходит ОРНЕЛЛА в ночной рубашке.
ОРНЕЛЛА: Синьор Бернардо, я слышала, все уже ушли. Могу я воспользоваться ванной, почистить зубы перед сном?
ОТЕЦ: Конечно, дорогая! (Откладывает газету, успокаивается. Входит СЛУЖАНКА.) Мариза, сыграй что-нибудь умиротворяющее, будь добра.
СЛУЖАНКА играет на пианино. Появляется ОРНЕЛЛА, красиво расчёсанная, словно благоухающая свежестью, придвигает стул к инструменту, две девушки исполняют вариации Листа на темы Паганини. ОТЕЦ внимательно и благоговейно слушает, не обращая внимания, как к нему подсаживается вошедшая в гостиную МАТЬ, характерным жестом массирующая виски и лоб.
МАТЬ: Бернардо…
СЛУЖАНКА оборачивается и перестаёт играть. Через некоторое время замолкает и ОРНЕЛЛА.
СЛУЖАНКА: С вашего позволения (уходит).
ОРНЕЛЛА: Спокойной ночи (спускается в подвал, ОТЕЦ и МАТЬ доброжелательно кивают им вслед)!
ОТЕЦ: Я не могу избавиться от мысли, что чудесная идиллия последних дней вдруг когда-то закончится. Нет, это не тревожное предчувствие, это точное и неоспоримое знание. Время уничтожает всё, даже сами воспоминания о нём. Почему так происходит? (Поворачивается к жене и ещё больше сникает)
МАТЬ (не обращая внимания, в сторону): Завтра приезжает Джованни. Это замечательно, потому что он мой брат, и мы давно не виделись.
ОТЕЦ: Это ужасно.
МАТЬ: Почему?
ОТЕЦ: Завтра приезжает МОЙ брат, Урбан.
МАТЬ: Ну и что?
ОТЕЦ: А то, что мой брат – кардинал, а твой – нигилист и безбожник. Если Джованни нужны деньги, я готов перевести их ему в любую точку земного шара. Ему не обязательно трястись в поездах или в самолётах, боясь стать жертвой исламских радикалов или баскских сепаратистов.
МАТЬ: Так-то ты думаешь о Джованни. Ему не нужны твои деньги. Он соскучился по своей сестре. Всё-таки долгое время мы росли и воспитывались под одной крышей.
ОТЕЦ: Ты уверена в этом? Хорошо, пусть так. Но, боюсь, они не найдут общий язык с Урбаном. Особенно, зная позиции Джованни в вопросах морали. Ты же не хочешь, чтобы твоего брата сожгли на костре?
МАТЬ: Хорошо, что мы не живём во времена инквизиции. У Джованни философский склад ума, он остро чувствует и переживает экзистенциальные пустоты, разделяющие каждого из нас.
ОТЕЦ: Наверное, поэтому он не доучился ни в одном университете и бесцельно путешествует по миру?
МАТЬ: Именно так. А почему твой брат решил вспомнить о нас? Мне всегда казалось, что он избегает появляться в нашем доме, и даже просто – в нашем обществе. Он считает нас грешниками?
ОТЕЦ: Не говори об Урбане в подобном тоне!
МАТЬ: Я не желаю, чтобы каждый день здесь устраивались мессы. Мы живём не в Соборе Святого Петра.
ОТЕЦ: Метко подмечено. А ты, видимо, предпочитаешь философский бордель, в который неминуемо превратится наш дом после приезда твоего любимого братца? И потом, это его отношение к женщинам… они его совсем не интересуют…
МАТЬ: Но он спит с ними каждый день.
ОТЕЦ: Это меня и настораживает. Почему он пропадает вечерами в дешёвых притонах самого низкого пошиба, вместо того, чтобы женится на приличной девушке из хорошей семьи? Любая бы с радостью вышла за него, принимая во внимание его привлекательную внешность, и, следует всё же признать, острый ум. А он относится к ним, как ко второсортным животным. Меня беспокоит реакция Урбана. Не знаю, что на этот счёт сказано в Библии…
МАТЬ: В любом случае – он мой брат и я испытываю необходимость любить его.
ОТЕЦ: А если он увидит Орнеллу? Он ведь сразу же испортит её, как только начнёт излагать своё беспрецедентное и возмутительное мировоззрение, с первой же своей фразы, которую он скажет вместо приветствия.
МАТЬ: Неужели ты такого низкого мнения о ней? Думаешь, она сразу же попадёт под его «дурное влияние» и «испортится»? В таком случае, у тебя появится отличная возможность проверить, та ли она, за кого себя выдаёт.
ОТЕЦ: А за кого она себя выдаёт?
МАТЬ: По крайней мере, ей удалось войти к нам в доверие, несмотря на то, что в начале она назвалась малолетней проституткой.
ОТЕЦ: Да, но мы сразу раскусили эту игру!
МАТЬ: А вдруг все эти хорошие манеры, очаровательная вежливость, увлечение музыкой и книгами – тоже лишь пыль в глаза?
ОТЕЦ: Ты считаешь? Но для чего ей всё это? Полагаешь, что лучше жить в подвале роскошного особняка, чем в убогой малогабаритной квартирке многоэтажного панельного дома в рабочих окраинах?
МАТЬ: Возможно существуют и другие причины…
ОТЕЦ: Мы обязательно выясним их. (Пауза, ОТЕЦ озадачен)
МАТЬ: В любом случае, я рада, что наши братья приедут.
ОТЕЦ: Да, да… но всё это…
МАТЬ: И наша семья снова соберётся вместе. Не хватает только тётушки Джулианы и её многочисленной родни.
ОТЕЦ (встаёт, идёт к двери, отрешённо и иронически бросает): Действительно. Пригласим их всех сюда и заодно познакомим с Орнеллой. (Уходит)
МАТЬ (так же отрешённо остаётся сидеть): Отличная идея. Жаль, что тётушка Клаудия не сможет прилететь из Америки. Ведь она парализована и умерла в том году…