Пиранья – небольшая стайная рыбка семейства Characidae, обитает в тропических реках Африки и Южной Америки (главным образом в Амазонке) . Наиболее активный и хищный представитель рода. При сравнительно небольшом размере (достигает 30 см в длину) пиранья обладает мощными челюстями и острыми как бритва треугольными зубами. Пиранья нападает на скот во время водопоя или купания, может атаковать даже крупного крокодила. Бывали случаи нападения на человека. При нападении, пиранья впивается в жертву и если ей не удается откусить кусок мяса сразу, она вращает своей массивной шеей, отрывая, таким образом, неподдающуюся плоть. Сигналом для нападения для пираньи служит наличие крови в воде или шумные всплески, вызываемые движением потенциальной добычи…
(Британская энциклопедия)
Не могу припомнить более курьезного и овеянного туманом тайны случая в моей довольно богатой практике. Двенадцать лет назад психиатрия стала моей основной стезей в медицине. Закончив университет по специальности общая терапия, я два года проработал при престижной клинике в качестве лечащего врача, имея дело, преимущественно, с пациентами пожилого возраста с относительно стандартным набором недугов, ничем непримечательным и предсказуемым. Единственной трудностью в общении с такими людьми было извлечение достоверной информации о той или иной болезни вследствие некоторых возрастных отклонений, которые в жизни характеризуют как старческий маразм. Чувствуя недостаток опыта в части психогенеза, я стал посещать публичные лекции доктора Караяна – признанного ведущим специалистом в области новых технологий в психиатрии. Вклад его гениальной методики стал для меня несомненно грандиозным, хотя и содержал весьма скудный материал по возрастной психологии. Результатом влияния его измышлений, нашедших на практике поразительных решений стал мой скоропостижный уход из клиники в экспериментальный центр психиатрии при кафедре доктора Караяна. Я здорово потерял в заработной плате, зато без всякого сомнения компенсировал финансовые потери тем, что, наконец, нашел свое место. Экспериментальный профиль учреждения, в которое мне посчастливилось попасть, давал широкий простор моим научным изысканиям. Я начал изучение гипнотического влияния на психику пациентов с различными отклонениями, поставив во главу угла специфику результатов, получаемых в процессе познания истинных причин психических расстройств моих пациентов. Делая определенные выводы, позволявшие мне совершенствовать данную методику, я также получил доступ к самым сокровенным тайнам больных через их правдивые и зачастую самые немыслимые истории, которые они ведали мне находясь в состоянии глубокого гипноза. Если бы я совмещал мою практику с писательством, то смог бы, наверно, создать не одну книгу правдивых и в тоже время безумных историй.
Последний клинический случай поразил меня настолько, что история, восстановленная моими усилиями из обрывков памяти несчастной девушки, попавшей ко мне, подвиг меня зафиксировать его содержание особо, с целью обогатить архив моей практики бесценным примером.
Джулию (имя девушки было установлено на следующее утро после ее появления в моем кабинете) случайно подобрал фермер, возвращавшийся поздно ночью домой по безлюдной автостраде километрах в семи от города. Она попала в свет фар его грузовика так внезапно, что фермер едва не совершил на нее наезд. Девушка была одета в испачканную придорожной грязью и разорванную о сучья кустарника ночную сорочку. Она совершенно посинела от холода и была так истощена, что едва держалась на дрожащих ногах. Старый фермер попытался выяснить ее имя, но не добившись чего бы то ни было вразумительного, отвез несчастную в полицейский участок. Шериф, обнаружив огромное пятно крови на сорочке решил допросить девушку, но отказался от своего решения, так как она оставалась молчаливой несмотря на все его старания. Примерно без четверти два ночи меня разбудил звонок в дверь. На пороге стоял шериф с измученным видом. Сначала я подумал, что ему понадобилось снотворное или успокоительное, так как из-за возраста он плохо переносил ночные дежурства. Но когда, не принеся ни единого извинения за ночное вторжение, шериф попросил взглянуть на девушку, с которой по ее словам случился припадок, я понял, что мне придется провести остаток ночи у себя в клинике.
Девушка, обернутая в одеяло фермера, вела себя очень тихо и я уже было усомнился в возможности припадка, о котором говорил шериф, но когда я включил настольную лампу и взглянул в ее полные безумия глаза, то немедленно сделал вывод - с ней стряслось нечто очень ужасное, такое, что за короткое время сделало из несомненно умной и порядочной женщины лишенное человеческого разума существо. Мне с большим трудом и с помощью шерифа удалось сделать ей инъекцию веронала, после чего девушка забылась сном и я смог осмотреть ее тело. Несмотря на большое кровавое пятно на сорочке, видимых повреждений, которые могли вызвать подобное кровотечение я не обнаружил. Были лишь небольшие гематомы на запястьях и лодыжках и царапины, полученные, вероятно, во время невольной ночной прогулке по лесу. Не проводя необходимые анализы, я, таким образом, сделал вывод, что кровь на ночной сорочке девушки ей не принадлежала, на что шериф потребовал отдать грязное тряпье на экспертизу как вещественное доказательство, хотя и не стал настаивать на немедленном препровождении самой девушки обратно в участок, пообещав лишь, что пришлет своего помощника в клинику для присмотра за, как он сам выразился, подозреваемой в возможном преступлении. Я со своей стороны обещал ни делать ничего, что бы могло повредить будущему расследованию, ограничившись одним наблюдением за найденной девушкой.
Когда шериф уехал, я одел девушку в свой медицинский халат и сел за письменный стол, чтобы сделать запись в рабочем журнале. Я неоднократно останавливался искоса посматривая на спящую девушку, пытаясь узреть в ее лице причину, которая сделала с ней такую ужасную вещь. При всем желании ее нельзя было назвать убийцей… насколько бы внимательно я не вглядывался в ее черты ( а мне, очень часто, по одному только лицу удавалось определить наклонности человека ) я лишь все больше убеждался в том, что она определенно являлась жертвой пережитого ей преступления. Хотя можно было допустить и тот факт, что в подобном состоянии человек способен сотворить такое, что ему совершенно не под силу в обычной жизни, подчас даже об этом не подозревая. Кто угодно, только не она, - упрямо твердило что-то внутри меня.
У меня было средство, при помощи которого, я, вероятно, смог бы ответить на вопрос, что именно произошло с девушкой… Но я был скован обязательством перед законом в лице шерифа не принимать каких бы то ни было мер. Конечно же девушке не грозило быть отправленной в газовую камеру при доказательстве вины (если, конечно, она вдруг чудесным образом не исцелилась бы к суду). Худшее, что ее ожидало бы в этом случае – принудительное лечение в психиатрической клинике (возможно и в моем центре), лечение, которое, по всей вероятности займет всю ее оставшуюся жизнь. Я не детектив, но помочь в расследовании я возможно бы смог. Конечно для этого мне понадобилось бы официальное разрешение научного совета центра, после которого, к тому же, моя пациентка уплыла бы к другому врачу, ( моя репутация не была еще достаточно весомой в центре, и мне, в основном, до сих пор доставались лишь объедки после других более именитых специалистов) и я, наверно, даже не узнал бы результатов…
Искушение было велико, как и внезапное желание помочь бедной девушке. В конечном итоге шериф ведь может и не знать о том, чем поделится со мной потерпевшая – подозреваемая, и совет, не получивший моего отчета, сможет поступить с ней так, как сочтет нужным. А пока, вне ведения как первого, так и последних, она находилась в нескольких метрах от меня и в моем распоряжении была почти вся ночь. Помню, как я от волнения закурил, расхаживая вокруг спящей девушки, как лев вокруг своей потенциальной добычи. Боязнь быть раскрытым вселяла нерешимость, ведь при таком исходе мне грозило исключение из центра и потеря лицензии на практику, но несмотря на серьезную угрозу, я решил рискнуть.
Итак, я настроил гипностимулирующий стробоскоп (люди с нервными расстройствами реагировали лишь на такой прибор… никакие маятники или постоянные источники света не помогали в таких случаях), приготовил диктофон, блокнот с авторучкой и стал ждать. Прошло уже около часа и я рассчитывал, что при употребленной мной дозе веронала, пациентка должна была прийти в себя в ближайшее время. Был шанс, что в случае, если видимые психические отклонения были не более, чем очень сильный шок, при пробуждении сознание девушки могло вернуться в норму.
Но чуда, к моей радости, не случилось. Очнувшись, девушка просто напросто медленно открыла глаза, устремив свой безразличный и неподвижный как у слепых людей взгляд в никуда. Я попытался задать ей ряд простых вопросов и наивысшим достижением в этом было лишь невнятное бормотание, которое также вскоре прекратилось. Посветив ручкой-фонарем ей в глаза, я обнаружил, что зрачки сохранили нормальную реакцию, что говорило о том, что срыв произошел совсем недавно и что для меня также являлось хорошим знаком – пациент был управляемый. Я включил стробоскоп, и девушка тут же сконцентрировалась, хотя ее взгляд оставался все так же неподвижен. Для пущего эффекта я обычно впрыскивал в вену безвредный галлюциноген, так как приходилось работать с не совсем здоровым сознанием, он лишь помогал мне возбудить в мозге процессы, связанные с памятью. Освободив руку девушки от жгута, я решил не рисковать и закрепил ее руки и ноги ремнями, прикрепленными в нужных местах к кушетке. К этому времени, ресницы на ее глазах задрожали и веки медленно опустились. Я выключил вспышку стробоскопа, оставив лишь его звуковое сопровождение. Девушка продолжала погружаться в гипнотическое состояние, ее пульс становился все ровнее, чего нельзя было сказать о моем. Она была готова к сеансу. Я тихо выдохнул, почувствовав испарину на лбу, медленно потянулся к диктофону, стараясь действовать бесшумно. Я начал мое обычное интервью, испытывая нервозность, как, впрочем и всякий раз перед тем, как готовился стать посвященным в секреты моих пациентов.
Девушка заговорила почти сразу. Несмотря на то, что она ни в какую не называла своего имени, ни адреса, воспоминания прошедшего дня оказались на редкость подробными. Я не стану описывать детали интервью, а лишь представлю связный рассказ, составленный мной из магнитофонной записи, дополненный сообразными моим писательским способностям эпитетами и отраженный в моих научных записках, копия которого затем попала на стол федерального агента, который использовал запись в своем так и незавершившемся расследовании…
Я уже давно сидела в офисе без сколько-нибудь стоящего материала, отчего шеф был крайне недоволен моими результатами, даже не беря в расчет тот факт, что в нашем захолустье не происходило абсолютно ничего уже почти сто пятьдесят лет, с тех самых пор, когда свихнувшийся пастор убил свою склочную жену, буквально выпотрошив ее фермерским серпом, то ли на почве семейной ссоры, то ли в результате того, что потерявший веру священник, продал душу дьяволу, который, в свою очередь, потребовал от пастора принести жену в кровавую жертву. По крайней мере последующие полвека все придерживались именно такой версии, создав на почве этого события целую легенду. И именно с тех самых пор, в нашем городе перестало происходить что-либо вообще. Местная газета существовала лишь за счет объявлений горожан, поздравлений с юбилеями и некрологов. Я уже давно подумывала плюнуть на все и, собрав пожитки податься в город покрупнее. Но не имея соответствующего образования и рекомендаций это означало лишь одно – работы не найти. Только размеренность провинциальной жизни успокаивала и превращала жизнь в почти постоянную спячку. Я умудрялась спать даже на рабочем месте, под самым носом у босса, и при этом не разу не попалась, по той лишь причине, что редко выходивший из своего кабинете, он, вероятно занимался тем же самым за закрытыми дверями.
Однажды, когда я совершала свой регулярный творческий вояж на побережье, проезжая мимо заброшенного уже много лет дома печально известного священника, который зловеще громоздился на окраине нашего городка, я, к своему изумлению, обнаружила свет в окнах, свет, который не помнили даже старожилы местных окрестностей. Сенсация, как это ей обычно свойственно, сама шла прямо в мои руки. Я невольно остановила свою машину недалеко от дома, совершенно забыв о цели поездки, и спустя немного времени мое ожидание было вознаграждено. Из дома вышел человек, судя по внешности неместный. Он был одет в длинный плащ и широкополую шляпу, надвинутую на самые глаза. Он огляделся и, не заметив моего присутствия, сел в длинный седан выпуска прошлого десятилетия. Машина медленно тронулась с места, и я, стараясь не приближаться, последовала за ней.
Путь, который я проделала, преследуя автомобиль незнакомца, занял у меня около часа, несмотря на тот факт, что так долго в нашем городишке ездить просто негде. Он побывал в скобяной лавке, посетил две аптеки и в завершение всего зашел в кофейню в центре. Здесь, выждав с минуту, я решила последовать за ним. Я обнаружила его за стойкой, нагружавшего бумажные пакеты разной снедью. Судя по заказу, он рассчитывал набить свой холодильник как минимум на месяц. Расправившись с покупками, человек в плаще заказал омлет с беконом, пиво и уселся за столик в самом углу, сгрудив пакеты на стул возле себя. Я решила действовать, хотя совершенно не представляла с чего начать. Оставалось лишь уповать на разговорчивость странного посетителя и то, что все получится само собой.
Приближаясь к его столику, я уже было собралась передумать, но мои сомнения рассеялись, когда незнакомец встретил меня довольно дружелюбно.
Привет, я могу присесть? – спросила я все еще не набравшись уверенности. – Прошу не понять меня превратно, поэтому сразу представлюсь…
Присаживайтесь, - улыбнулся тот, - кто бы Вы ни были, я и так вижу, что у вас благородная цель… Скажу больше – Вы местная и поэтому Вам стало интересно, откуда я такой свалился в ваш городок…
Я рассмеялась, потому что незнакомец попал в самую точку, и я просто не находила, что сказать.
Я не хотела сказать, будто догадалась, что Вы приезжий только потому, что Вы одеты странно… просто никто в нашем городке в этом заведении никогда не заказывал чего-нибудь более существенного, чем кружка пива или стакан скотча.
Кстати, может быть Вам что-нибудь заказать? – спросил он, наконец снимая шляпу.
Приезжий оказался мужчиной лет сорока – сорока пяти, с подтянутой фигурой и без единой сединки в черной как смоль густой шевелюре. Лицо также сияло здоровьем, несмотря на немногочисленные и легкие морщинки вокруг рта и глаз. У него был очень длинный и тонкий нос и нелепые бакенбарды, доходившие до самых скул, в точности такие, какие носили с полвека назад, а то и раньше. Единственное, что меня настораживало и заставляло чувствовать некую неустроенность были его глаза – подернутые туманом и сильно напряженные, как будто их хозяин всю прожитую жизнь по большей части работал именно ими. Глаза его оставались неподвижны все то время, пока он улыбался, болтая со мною. Потому я старалась не встречаться с ним взглядом, постоянно переключаясь с одного предмета на другой.
Вас, должно быть, интересует, почему мы с сестрой купили этот дом?
Честно говоря я и не планировала, что мое интервью сложится именно так. Мне даже не надо было задавать вопросы, так как мой собеседник знал их все наперед. Я просто кивала время от времени и от волнения даже не включила диктофон.
Моя сестра – дальний родственник усопшего, к несчастью, хозяина этого прекрасного дома, - увлеченно рассказывал он. – Мне , наверно, нет необходимости посвящать Вас в обстоятельства трагедии, случившейся с ним полтора столетия назад… в меленьких городах про такое долго не забывают. Много лет моя любимая сестра намеревалась выкупить дом у компании по недвижимости, и хотя я не один раз пытался ее переубедить, она оставалась непреклонна. Мы жили на разных концах побережья, и мне пришлось приехать к ней, чтобы помочь уладить все дела с продажей ее дома на побережье и помочь с приобретением нового. Так мы оказались в Вашем городе.
Удача. Меня посетила небывалая удача, ведь для городка с его нудными серыми буднями такая новость была настоящей сенсацией. Я уже видела мою статью в газете и похвалы босса…
А могла была встретиться с Вашей сестрой? – спросила я, поняв, что незнакомец закончил свой рассказ.
Он смерил меня своим холодным взглядом, и мне показалось, будто я пережила сеанс рентгена. Могу поклясться, что на мгновение он стушевался, словно оценивая мою просьбу, но почти сразу он все также тепло улыбнулся и, указывая ладонью в сторону выхода кивнул
Разумеется, моя дорогая, (мне, почему то, его голос напомнил голос отца) думаю она обрадуется приходу столь очаровательной молодой особы. Правда, моя сестра не охотница до обычной женской болтовни… простите за бестактность, но Вам, я надеюсь, будет о чем с ней потолковать.
Если не возражаете, я захвачу с собой диктофон? – спросила я, посчитав, что необходимо раскрыть карты.
Излишне описывать дом, о котором в нашем городке давно ходят легенды, но вопреки всем моим ожиданиям, состояние интерьера шокировало меня своей необустроенностью, несмотря на тот факт, что по словам моего провожатого он со своей сестрой переселились сюда около месяца назад. Не говоря о тоннах пыли, слоеным пирогом устилавшей все горизонтальные поверхности дома, даже немногочисленные окна огромного здания полностью обросли паутиной и жирной сажей. Заплесневелые стены болезненно изогнулись под тяжестью старинных сводов, полы рассохлись и , казалось, уже скрипели сами по себе под незаметным влиянием движения почвы под домом или, быть может, из-за ветра, уже полтораста лет терзающего его извне. В некоторых местах доски истлели насквозь и переломились, обнажив опасно острые осколки. Весь дом напоминал странное подобие какого-то испортившегося блюда и без сомнения стал совершенно неупотребим для проживания. Для новых хозяев было проще и дешевле сломать дом и на его месте построить новый, нежели заниматься совершенно никчемным ремонтом. Единственное, пожалуй, что заслуживало внимания в отношении сохранности были заботливо смазанные петли дверей , ставней и замки.
Не пугайтесь, пожалуйста, небольшого беспорядка в нашем доме… - услышала я, еще не отойдя от изумления, вызванного разрухой, царившей вокруг , - Я отдал все необходимые распоряжения относительно ремонта и, ручаюсь, в ближайшее время вы не узнаете это место.
Мне стало смешно от того как он назвал полный разгром “небольшим беспорядком” и уверования в скором улучшении состояния дома, но чувство такта, насколько бы бессмысленным оно ни было в этой ситуации, заставило меня просто промолчать, хотя меня так и подмывало вставить несколько колкостей относительно всего этого.
Элиза, радость моя, у нас гости… я хотел сказать “гостья”. – Он сказал это очень громко и как-то старомодно.
Несколько минут не происходило абсолютно ничего. Мой спутник молча ждал, устремив свой напряженный взгляд наверх, будто ожидал увидеть чудо. Я же, мысленно представив появление из недр дома скрюченной, измотанной временем и артритом старушки, уже собиралась предложить самим подняться наверх, несмотря на мое недоверие надежности высохших ступеней, открыла от изумления рот, когда среди хаоса разрушения бесшумно возникла роскошная женщина, фигура которой смотрелась на окружавшем фоне словно сверкающая на солнце золотая монета среди серого пепла.
Хозяйка дома совершенно поразила меня, поэтому в оцепенении я даже не заметила, как она оказалась около нас. Одетая в узкое и длинное, до самой земли, бархатное платье, которое изящно подчеркивало ее великолепную фигуру, Элиза взяла обе мои руки в свои, и я почувствовала насколько шелковистой была ее гладкая и прохладная кожа. Она улыбнулась самой доброй, почти материнской улыбкой, воссиявшей на молодом, полном жизни лице.
Наша милая гостья пожелала побеседовать с тобой, дорогая, о твоей истории, я полагаю, - снова пугающе резко сказал ее брат, которого она совершенно обделила вниманием.
Я просто хотела задать Вам пару вопросов, - начала я, словно оправдываясь, когда ее пронзительный взгляд заставил меня отшатнуться. Элиза смотрела на меня немигающими глазами, будто не могла мной насмотреться… или боялась вдруг потерять. Мне казалось, что она вовсе не нуждалась в моих словах, которые попросту сотрясали воздух… она читала мои мысли, видя в них понятный только ей подтекст.
Мне вдруг стало холодно, отчего я невольно поежилась. Элиза тут же прекратила свой гипнотический сеанс и перестала улыбаться своей таинственной и в то же время откровенной улыбкой, причем так молниеносно, будто выключила светильник.
О, да, моя дорогая, - пропела она, - я охотно отвечу на Все твои вопросы, - и за чем то добавила – Думаю, что мы поладим…
Она повернулась в вполоборота к брату, тот собрался что-то сказать, но сразу заткнулся и коротко кивнул, будто что-то прочитал в ее глазах.
Пойдемте, милочка, здесь не совсем подходящее место для бесед. Филлип приготовит нам что-нибудь выпить. Надеюсь, ты не очень торопишься?
Мне не очень нравился ее тон, в особенности “дорогая”, “милочка”, но многообещающая перспектива сделать из этого репортажа сенсацию вынудила меня закрыть глаза на подобные фамильярности.
В сопровождении Филлипа (так, как выяснилось, звали брата Элизы) мы вошли в довольно убранную гостиную, в которой в отличие от остальной площади было просто исключительно: пол и потолок аккуратно выкрашены, стены затянуты недурными гобеленами и ко всему прочему в комнате была хоть и немногочисленная, но подобранная в хорошем стиле мебель. Как ни странно, я сразу позабыла, что этот оазис комфорта находился в самом центре заброшенной пустыни.
Мы устроились на уютном диване и тут же Филлип принес нам два бокала вина невероятно сочного оттенка, будто была разлита кровь. Вкус терпкого напитка сковал мой язык, я настроила диктофон, но тот, не проработав и минуты внезапно остановился. Расстроенная данным обстоятельством, я попыталась выяснить причину упрямства моего электронного секретаря, но вдруг поймала себя на мысли, что меня это уже совсем не заботит, равно как и все остальное. Внезапно появившаяся леность окутала меня со всех сторон, словно я окунулась в бассейн, наполненный тягучим сиропом, меня стала одолевать усталость и, что удивительно я не могла и не хотела ей противиться, мне даже было не стыдно за откровенную зевоту и необозримое состояние сонливости, поглотившей мой рассудок. Я почувствовала внезапный прилив тепла и мир померк в глазах, плавно погрузившись в бездну забытья.
Когда мое сознание стало медленно возвращаться в норму, первое, что я увидела – множество свечей, разливающих свой дрожащий свет по небольшому пространству комнаты, которая отличалась от гостиной. Помещение, скорее всего находилось в доме же, и отсутствие окон и низкие своды потолка наводили на мысль, что меня перенесли в подвал. Мысли путались в голове, мешая сосредоточиться и к тому же меня немного поташнивало. Мое удивление сменилось отчаянием, когда попробовав шевельнуться, я поняла, что накрепко связана. Я лежала посреди широкой кровати , покрытой белым материалом, возможно простыню, и настолько жесткой, что любое движение доставляло мне страшное неудобство, граничащее с болью. Руки и ноги были распростерты к углам кровати и привязаны толстой и грубой бечевой. Сознание вмиг стало совсем ясным и пришла в ужас от одной только мысли, что со мной может случиться, если не брать в счет мое и без того незавидное положение. Вдобавок ко всем моим несчастьям я обнаружила, что меня еще и раздели, облачив в длинную ночную сорочку с кружевами и тесемками на груди. Меня внезапно охватил жуткий холод, но не от отсутствия одежды – он шел из самого сердца. Тот, кто связал меня в таком виде явно не преследовал целью помочь мне или проявить нежность, и умысел злоумышленников заставил меня дрожать так, что я решила , что нервы могут сдать в любую секунду. Я прислушалась, пытаясь сдержать непроизвольные сокращения мышц, но не смогла услышать ни звука, только собственный тихий стон, вырывавшийся из-за стучавших зубов помимо моей воли. Но больше всего я опасалась выключиться снова, так как после этого я могла уже не проснуться вообще. В водовороте переживаний я вдруг поймала себя на мысли, что я уже почти жаждала развязки, потому что ожидание было подобно самой изощренной пытке.
- Мы уже проснулись?! – послышался знакомый резкий голос. Это был Филлип. Западня. В моем мозгу крутились самые разные предположения, одно другого страшнее. Меня намеренно заманил в свой дом Филлип, чтобы ограбить? Похитить? Изнасиловать? Зачем? Для этого не было необходимости усыплять меня и тащить в подвал… И как в этом замешана Элиза с ее столь изысканными манерами и утонченностью? То, что со мной собираются сотворить нечто недоброе, не вызывало сомнений. Это было ясно из моего отчаянного положения, видно по улыбающимся недобром глазам Филлипа… Внезапно, меня осенило. Убить. Меня собирались убить, и убить каким-то изощренным способом, возможно, инсценируя ритуал жертвоприношения. При этой мысли меня сразу бросило в жар. Я совсем не планировала умирать, готовая пойти на любые жертвы ради сохранения жизни, но теперь я ясно понимала, что на другой исход рассчитывать не приходилось. Я попыталась закричать, но выяснилось, что и это у меня, скорее всего не получится. От испуга я совсем охрипла и из пересохшего горла просочился лишь слабый свистящий звук.
- Не стоит так изводить себя, моя дорогая, - прожурчал Филлип, склоняясь надо мной, - тебе не о чем волноваться… - он скривился в блаженной улыбке. – Разве ты не хотела узнать нечто такое, что перевернет всю твою жизнь. Тебе представляется такой случай, какого жаждут многие твои коллеги, причем из самых известных изданий… Ты на коне, дитя мое… Вот только – одна проблема… - он задумчиво поскреб подбородок, - Ты вряд ли сможешь кому-то рассказать об этом. Но ведь сенсация стоит того, не правда ли?
Я почувствовала, что стою на самой грани безумия. Голова совсем перестала что-либо соображать, глаза нестерпимо жгло от слез, побежавших непрерывным ручьем. Я должна умереть. Я помню несколько случаев, когда мне приходилось задумываться о возможной смерти, но всякий раз ситуация изменялась таким образом, что мысли о смерти оставались только мыслями. На этот раз все складывалось совсем иначе и моя участь была предрешена, причем открытым текстом. Бессильная что-либо предпринять, я снова закричала. На этот раз получилось громче. Филлип только усмехнулся, прищурив свои страшные глаза. Он поправил на мне задравшуюся от моих напрасных стараний освободиться сорочку и, подойдя к большому дубовому столу, на котором было что-то, скрытое покрывалом, зажег еще несколько свечей. Затем он, изображая иллюзиониста, сорвал покрывало, и я увидела целый набор для совершения ритуала жертвоприношения – объемный бронзовый кубок, старинная книга в дорогом переплете с торчавшим между страницами гусиным пером и ужасного вида ножи и прочие приспособления, о назначении которых я даже не хотела догадываться. Он обернулся на меня, словно желая увидеть мою реакцию, хитро прищурился и как-то по-детски хихикнул. Меня заколотило еще больше. Сердце было готово взорваться в груди, его удары сотрясали мозг как удары тяжелого молота.
- Отпустите меня, - чуть слышно сказала я, понимая, что надежды на снисхождение не оставалось никакой.
- Успокойся, моя дорогая, - мурлыкал он, - В конечном итоге, что наша бренная жизнь забитых и несчастных существ в сравнении с Вечностью, в становление которой ты можешь внести свой бесценный вклад.
- Прошу Вас, не убивайте меня, я обещаю хранить молчание о том… о чем бы то ни было. Я ведь даже и ничего не знаю … я не могу быть Вам угрозой. У меня есть деньги, если это Вас интересует… возьмите все, только оставьте мне жизнь.
Филллип промолчал на этот раз. Меня пробил холодный пот. Он медленно прошел мимо меня не бросив ни единого взгляда, будто не собирался обсуждать со мной этот вопрос. Он сел за небольшой электронный орган, размял пальцы и стал вдохновенно играть.
Я не сильна в классической музыке, но похоже он исполнял что-то из Баха. Мои стенания буквально утонули в сочном многоголосье органа. Казалось, что это прощальная сюита, как если бы я была уже мертва и со стороны взирала но собственные похороны.
Филлип снова заговорил. Теперь его голос стал зловеще низким и тягучим, что вместе с органной полифонией произвели такой резонанс, что ужас мой достиг предела.
- В сущности, ты должна быть благодарна судьбе. Скоро ты узреешь момент истины, то, чего достойны немногие. Твоя жизнь все равно оборвется рано или поздно… здесь ничего не поделаешь… Так или иначе, тебе предстоит распрощаться с тем, за что ты так рьяно цепляешься и что не заслуживает такого отношения. И разве было бы лучше закончить свои никчемные дни где-нибудь в придорожной канаве, будучи сбитой пьяным водителем или медленно и мучительно сгнить от какой-нибудь болезни, в страданиях и отверженной всеми, включая близких… Разве я не говорю правду?
Он говорил, не отрываясь от игры, будто вел беседу с самим собой. Я старалась не слушать его “успокоения”, но каждое его слово настойчиво прорывалось сквозь барабанные перепонки, прогрызалось сквозь череп, переполняя голову, которая все больше и больше разбухала, и мне казалось, что уже недалек момент, когда она взорвется, пропитанная хаосом, в который я по собственной воле себя вовлекла.
Я уже не сомневалась, что у меня совсем не было шансов на спасение, но еще теплившийся во мне разум убеждал в обратном, уговаривая не терять надежды. Я уже была готова сдаться окончательно, доведенная до отчаяния ожиданием моей участи, которая, к тому же , усугублялась недомолвками моего мучителя, когда, неосмысленно вращая кистями, я вдруг обнаружила, что крепко завязанный узел стал поддаваться. Меня охватило волнение. Возможно, это был шанс, тот самый, что всегда остается даже в самых безвыходных ситуациях. Теряя возможность к концентрации, я все же обратила остаток внимания, на которое я еще была способна, на ту лазейку, которая, на деле, вероятно таковой и не являлась.
Увлеченная своей неясной целью, я не заметила появления Элизы. Она выглядела совсем иначе, нежели тогда, когда я увидела ее впервые. Лицо изменилось, приобретя землисто-серый оттенок, некогда сверкающие, исполненные жизнью глаза чернели из глубину черепа. Длинные темнве волосы были рапущены и опутали старомодную ночную сорочку, в точности повторявшую ту, в которую была облачена я. Элиза несла большой фарфоровый кувшин с горячей водой, похожий на те, которые давным-давно заменяли людям душ. Когда она ступила в лежавшую на полу металлическую лохань, до меня дошло, что Элиза и вправду собиралась совершить омовение прямо на глазах у меня и своего брата . Филлип заметил ее и мгновенно прекратив свой ноктюрн бесшумно проскользнул к своей сестре, услужливо приняв из ее рук несомненно тяжелый сосуд. Элиза была занята только собой – она склонила голову, так, что волнистые струю волос скрыли ее лицо. Легкое прикосновение пальцев и шнурок сорочки развязался и легкий белый полог соскользнул с бледных плеч Элизы.
Она стояла обнаженная под струями сбегавшей по ее исключительно гладкой коже воды, остававлявшей на прелестных неровностях сверкающие бриллианты капель. Тело Элизы, способное вызвать зависть своей безупречностью даже у самой красивой женщины излучало необъяснимый магнетизм, струившийся из каждого изгиба великолепных форм. Когда она подняла глаза и обратила свой взор на меня, я почувствовала себя кроликом перед удавом. Даже мысли о смерти на миг отступили под странным влиянием ее змеиного взгляда.
Лицо Филлипа, внезапно возникшее передо мной, сняло полог наваждения. Глаза его излучали невообразимое блаженство Похоже, не я одна попала под власть ее чар.
- Трепещи, ничтожная, - почти возопил он, протягивая к потолку указующий перст. – Перед тобой богиня, не такая, о которых твердят твои святоши, богиня во плоти… Ты хотела узреть истину… Смотри – она перед тобой. – Он хитро прищурился. – Догадайся, как было имя женщины, слухи о трагической гибели которой упорно ходят вот уже полтора столетия? Жену священника звали Элиза… Удивлена? Но это и есть истинная правда. и Элиза не умерла тогда, несчастная девушка, вроде тебя, была той, кто был принесен в жертву Вечности…
Филлип выдержал паузу. Я почувствовала подступающую тошноту и стала с новой силой вращать кистью, ощущая, как грубая хватка веревки на моем запястье становится все слабее.
- Твоя жертва – лишь песчинка в великолепии неувядающей молодости той, чья красота пережила века. Моя прабабушка навсегда стала моим идеалом и идолом, которому я буду преклоняться до самого конца. Да-да, ты не ослышалась, моя дорогая, Элиза – моя прабабушка, а не сестра, какой я тебе ее представил… Согласись, выглядело бы нелогичным, если бы я сразу раскрыл все карты.
Он склонился над самым моим лицом и улыбнулся, заглянув в глаза.
- Раскрою тебе одну тайну. Старый пастор был не лучший муж, поэтому, наверно он и поплатился, когда жители города сожгли его живьем после того рокового случая… Но я, признаюсь, справляюсь значительно лучше его, поддерживая ее чудный сад в цветении и время от времени опыляя ее пьянящие бутоны, так как красота требует постоянной любви.
Он взял жуткого вида ритуальный нож и, с достоинством повертев его в руках, поднес к самым моим глазам с тем, чтобы я лучше рассмотрела орудие моего предстоящего убийства. Холод шквалом прокатился по моему телу, желудок сковали сильнейшие спазмы, сердце больно заухало где-то в горле. Я почувствовала, что со мной вот-вот случится обморок. Переполнивший чашу ужас вырвался наружу истерическим криком, от которого у меня самой заложило уши. Окончательно потеряв над собой контроль я выдала такой вопль, что Филлип испуганно отпрянул, споткнувшись обо что-то на полу и едва не выронив нож. Элиза оставалась невозмутимой, словно находилась где-то далеко отсюда.
Лицо Филлипа, прежде спокойное и почти доброе, исказилось гримасой гнева. Я увидела, как его глаза налилась тьмой, на щеках и скулах проступили кости, а рот побелел от напряжения.
- Замолчи, ничтожная, - заорал он не менее отчаянно, чем я. – Ты нарушаешь своими воплями великое спокойствие Вечности, которой тебя предстоит предать… Чем больше ты сопротивляешься, тем мучительнее будет твой конец.
Возможно, если бы я могла тогда управлять собой, я бы заткнулась, испугавшись яростного рыка Филлипа, но мной управляло безумие и оно изливалось бесконечным потоком жуткого крика, будто смерть уже держала меня в своих стальных когтях.
- За-мол-чи!!! – Он замахнулся ножом и запрыгнул на меня, настолько сильно ударив живот, что из меня выплеснулась рвота. Я закашлялась, инстинктивно рванула мои путы, чтобы защититься от злодея, оседлавшего меня.
- Пора пускать кровь, сука, - зло и радостно одновременно прошипел он.
Веревка, спутавшая мое запястье натянулась и внезапно ослабла, выдернув из спинки кровати кривой гвоздь, к которому она была привязана. Я сжала еще горячий от трения гвоздь в мокрой ладони и наотмашь ударила по свирепой физиономии, нависшей надо мной. Острие насквозь распороло Филлипу полщеки, взвизгнув на зубах. Клок разорванной плоти повис на скуле и из раны ручьем хлынула кровь. Ошарашенный и иступленный внезапной болью Филлип выдохнул, отчего из рваной щеки показался его язык и, схватившись за раненное лицо, он покатился с кровати, разбрызгивая кровь по полу и стенам. Его крик напоминал клокотание газа в болоте, потревоженном брошенным камнем. Невидевший ничего вокруг от злобы и боли он ударился в столб, подпиравший свод подвала так, что тот заскрипел, и откинувшись на спину затих. Я несколько пришла в себя и стала лихорадочно освобождать вторую руку. В то мгновение, когда узел был совсем развязан, вновь появился Филлип с занесенным ножом. Я зажмурилась, чувствуя, что это было единственное на что было способно мое измученное тело.
Нож замер на полпути от цели. Глаза Филлипа округлились и выпятились настолько, что мне показалось, что вот-вот они упадут на меня. Он раскрыл немой рот и из его горла вдруг поползла пенистая кровавая масса. Мне показалось, что это длилось так долго, что я успела окончательно отвязать вторую руку, прежде чем его мертвое тело не грохнулось на меня. Я изо всех сил сдвинула с себя тяжелое тело и тогда увидела Элизу.
Она нависла над кроватью, подобно колоссу, подпирающему небо.
Обеими руками Элиза сжимала огромный нож с похожими на крокодильи зубы отростками, с которых стекали сгустки крови. Ужас охватил меня, когда он стала меняться. Глаза кроваво-красного цвета почти горели зловещим огнем из недр глазниц, волосы спутались и стали пепельными, ее рот провалился, и втянувшиеся губы обнажили хищные зубы. Кожа утончилась настолько, что казалась прозрачной. Через несколько мгновений Элиза стала похожей на поджарого полузверя-получеловека, тупо уставившегося сквозь меня.
Я замерла, готовая к самому худшему, но предметом ее кровожадного внимания, как выяснилось, была вовсе не я. Элиза прорычала что-то нечленораздельное и, молниеносно схватив бездыханное тело Филлипа, с невероятной силой рванула его так, что его руки вздернулись вверх.
Я подняла нож, оброненный Филлипом и, разрезав оставшиеся веревки, бросилась к выходу. На пороге я остановилась, влекомая непонятным чувством и посмотрела назад, в тот угол, куда Элиза утащила труп своего заботливого потомка. Зрелище было настолько отвратительным, что я невольно зажмурилась. Элиза буквально разрывала на части то, что еще несколько минут назад было Филлипом. Кровь плескалась во все стороны подобно городскому фонтану вместе с кусками плоти. Элиза исступленно натирала себя липкими от густеющей крови ладонями, отчего все ее тело стало похоже на большой кусок говяжьей вырезки. Наполненное кровью сердце она подняла высоко над головой и выдавила содержимое в рот так, как если бы она пила с виноградной грозди. Все происходило в абсолютном молчании, лишь треск разрываемой плоти нарушал тишину.
Пораженная увиденным я уже повернулась к выходу, когда заметила, как кровь на теле Элизы стала впитываться в поры, исчезая в жилах чудовищной женщины. Она застонала, опустившись на колени в кровавую кашу, и ее кожа медленно стала наполняться здоровьем, постепенно приобретая нормальный вид и цвет. Тело снова становилось изящным и округлым , а лицо словно обрастало прежними чертами.
Завороженная невероятными метаморфозами, я едва увернулась от тяжелой деревянной балки, с грохотом рухнувшей прямо передо мной. Ужасающий скрип громогласно прозвучал где-то в глубине дома, затем снова и снова. Треск деревянных конструкций наполнил весь дом, раздаваясь то тут, то там. Посыпалась штукатурка, смешанная с песком пылью и еще невесть с чем. Пол под ногами задрожал, будто под домом проснулся вулкан.
Спотыкаясь и падая, я бросилась вон из дома. Нескончаемая лестница наверх ходила ходуном, силы покидали меня, и я кричала от бессильной злобы и обиды, набивая шишки и синяки о коварные неровности проклятого дома. Когда я выбралась наверх, в доме стояла невообразимая пыль и было почти невозможно определить положение входной двери в джунглях рухнувших перекрытий и расколотого в щепки потолка, который теперь, впрочем, ни чем не отличался от пола.
К счастью мне удалось разыскать в хаосе разрушения дверь, которая оказалась незаперта. Вырвавшись наружу, я запнулась о порог и преодолела ступени крыльца по воздуху. Удар о землю оглушил меня, и я на некоторое время отключилась. Открыла глаза я как раз в тот момент, когда дом осел, накренился в сторону и медленно, словно при замедленной съемке сложился как карточный. Крыша провалилась и рухнувшие стены сложились, образовав на месте дома огромный могильный холм. Где-то там, в глубине подвала нашла свое последнее пристанище последняя обитательница дьявольского дома, который обходили стороной даже не слишком суеверные люди целых полтора века.
Оказавшись на свободе, я совсем потеряла голову, не зная что мне делать дальше. Мне вдруг захотелось разрыдаться, но вместо слез лишь что-то жгучее охватило мое горло, сдавливая и мешая дышать. На глаза опустился туман и я безрассудно побрела прочь от этого зловещего места, потерянная для себя и всего окружающего.
Девушка оказалась небезнадежной. Сделав соответствующие выводы, я предложил шерифу воздержаться от участия Джулии в расследовании до ее полного выздоровления. Ученый совет, по счастью, спустил мне с рук мою “преступную самодеятельность”, приняв в мое оправдание тот факт, что мой эксперимент позволил внести ясность в странные обстоятельства дела. Джулия, к тому же, не была диагнозирована как клинический объект с психическим расстройством. Иными словами сумасшедшей она не являлась. У нее был сильнейший шок, повлекший за собой некоторый сбой в психике, который, однако, не был связан с дисфункцией мозга. Это, несомненно, спасло девушку от участи тех несчастных, которые надолго, а зачастую навсегда становились жильцами психиатрических клиник.
Федеральный агент, выехавший на место трагедии, не обнаружил ничего, что бы могло послужить доказательством правдивости рассказа Джулии – ни подвала с ритуальными предметами для жертвоприношений, ни тел. С большой неохотой бюро согласилось объявить Элизу в розыск, что не дало сколько-нибудь положительных результатов. Никто, сколько-нибудь похожий на описанную Джулией женщину не был замечен ни в самом городе, ни в окрестностях, ни где-нибудь еще. В конце концов, по прошествии месяца или двух дело гемоманьяка-оборотня закрыли.