Михаил присел у корня сосны. Дерево огромное, ствол диаметром с полметра не меньше. А корень больше напоминает застывшего осьминога с оборванными щупальцами. Оставшаяся часть центрального корня особенно привлекла к себе. Такое впечатление, будто его выкрутили, а сосну аккуратненько подняли и положили, чтобы не сломала соседних деревьев. Следов от техники, которой это сделать было бы по силам тоже нет, как и возможности пробраться ей сюда, не завалив соседних деревьев. Других подсказок не было, мох девствен, не мят.
- И ветра такой силы вроде бы не было? - посмотрев на Виктора предположил Михаил.
- Кто знает, - не согласился с ним товарищ. - Мы сейчас от поселка в семидесяти километрах. У нас ветра нет, а здесь может такая буря пройти… А дерево-то, смотри, еще живое.
Действительно, ни одна иголка даже не потемнела, изумурудным блеском играют в солнечных лучах, пробивающихся через кроны деревьев. И резкий запах смолы, идет от корней дерева от смоляных сосулек свисающих в местах обрыва.
Второе, что не менее удивило, дерево лежит метрах в шести от места, где росло.
Михаил осматривает образовавшуюся яму. По торчащим корням, осыпавшемуся песку трудно предположить, как все это произошло.
Жаль, собак нет. Минут тридцать назад куда-то убежали и все. Думали глухаря подняли или лося. Но – вокруг тишина, лая, даже эха от него не слышно. Шарик у Витьки настоящий медвежатник, Белка Михаила с ним из одного помета, но больше по глухарю работает. Обе собаки голосистые, даже за километр в еловом лесу их слышно, а здесь сосновый бор, голосу только разгуляться, ничто его не укроет. Как не хватает сейчас этих четвероногих друзей, все бы «рассказали» о тайнах упавшего дерева.
Виктор, поправил на плече рюкзак, ружье, медленно прошел до макушки лежащего дерева, посмотрел по сторонам и направился по тропинке дальше. Михаил остался, но не надолго, махнул в сердцах рукой на не разгаданную тайну, стер холодную испарину со лба и побежал за товарищем.
Тропинка чистая, мхом не зарастает. Только иногда встречаются на ней шишки, раскрошенные вездесущими кедровками, белками. На спуске к болоту, рядом с вывернутым трухлявым корнем, лежит мятое красное пластмассовое ведро. Вокруг него рубиновыми каплями на белом мху в солнечных лучах искрятся ягоды клюквы.
Виктор остановился возле него, осматриваясь по сторонам, поджидая Михаила.
- Вроде бы о медведях, что охальничают здесь, никто не говорил.
- Причем здесь медведь, - поднял ведро Михаил. – Скорей всего ручка сломалась, ведро упало, клюква рассыпалась, и ягодник с горя по ведру ногой треснул.
- Треснул? Да чтобы такое ведро так раздавить, мужику иль бабе нужно весить более, чем мы с тобою вместе взятые раза в два-три.
Действительно, пластмасс толстый и твердый, Михаил попробовал его ногой сжать, не получилось.
- Ладно, Холмс, уже четыре часа дня, а до избушки еще километров десять телепать. Лучше поторопиться, а то, кто знает, может, от нее одни головешки остались. Как в прошлом году, помнишь, дед Евсей со своею бабкой и зятем, ее под самогоночку чуть не сожгли, если б не мы с тобой.
- Только этого еще не хватало, а то тогда через болото мы навряд ли до свету доберемся.
- А я о чем.
Пошли дальше. Тропка бежит по склону вниз, по бережку болота, через ручей, и прячется в зарослях рябины, уже скинувшей свою листву. Тяжелые красные гроздья северного винограда завораживают своей красотой, хочется потянуться к каждой из них и попробовать, но терпкий вкус ягод, сразу же отталкивает от этой мысли. Берега ручейка устланы высокой травою. В некоторых местах она еще зеленая.
Удивительна природа Зауралья. Вот-вот снег пойдет, ударят морозы, а трава еще и не думает отдавать свои соки корням, цепляется за каждый солнечный луч и напитывается их энергетической силой перед долгим сном.
- Стоп! – Виктор вопросительно смотрит на своего товарища и показывает ногой на большую кучу ягодного «варенья» на тропинке.
- Медвежья каша.
- Смотри, - и показывает на клок серой шерсти.
Она длинная, сантиметров за 20-30. В ее прядях седые волосы, тонкие. Медвежью шкуру Виктор не раз видел у Кольки Футова, трогал, но не помнит, чтобы он был таким мягким и длинным. Но чей же еще мех может быть здесь в лесу? Может волчий, но не такой же длины. Скорей всего мишка старый, люди говорят, до шестидесяти лет он живет…
- Да уж. - Виктор вытаскивает дробовые патроны из ружья и меняет их пулевыми. – Но с той сосной даже большой медведь так не справится! Да и отпечатков когтей на ней не было. Заметил?
- А я тебе о чем! Если б там такой ветерок прогулялся, куча деревьев бы вокруг лежала. А тут одно…
- Одно, одно! - передразнил Михаил. - Я понимаю, что это не по силам медведю. Что, обтрухался? Беги домой, поджав хвост! – и цыкнув слюной в сторону, пошел дальше.
Твердости Михаила Виктор всегда подчинялся. Сколько себя не корил за это, но так получалось, что за его другом всегда оставалось последнее слово. Так и сейчас.
Наконец тропинка выходит на широкую лесную дорогу с глубокой колеей, оставленной от колес гусениц тракторов в весеннюю распутицу. Это зимняя дорога, по которой лесники вывозят срубленный лес из делян. Летом-осенью сюда на технике не добраться, вокруг болота.
Выйдя на дорогу, охотники с облегчением вздохнули, осмотрелись, и пошли влево, в сторону вырубов, плотно заросших молодой сосной, березой и осиной.
Идут быстро, торопятся. Октябрь на носу, темнеет рано. С дороги громкой пулеметной очередью вспорхнул выводок рябчиков, рассевшийся на ветках березы. Перезарядив ружья и на счет «два-три» сбили с веток по одному молодому петушку – на шулюм.
Вот и начало сосново-елового бора, с одной стороны его поджимает болото, с другой – выруб, заросший молодым березняком, как сорняком. Белки с громким цоканьем встречают непрошенных гостей, кедровка раскричалась громче испуганной сороки, и сопровождает их, предупреждая всю живность вокруг, что охотники пришли.
По привычке Михаил и Виктор стараются не обращать на нее внимания, идут в глубь леса по знакомым только им ориентирам. Тропинку, после строительства избушки заложили мхом, дерном, чтобы не привлекала к себе незнакомых ягодников и охотников.
Слева обломок сухой сосны с корнями наружу, справа ель, старая, обросшая мхом - это «ворота» к избе. Чуть дальше – бревно-шлагбаум, лежащее на двух пнях, за ним направо – кустарник, потом спуск к ручью и опять резкий подъем.
Изба стоит на месте, ее потемневшие от времени сосновые бревна, из которых выложена, потрескались местами. Веранда тоже сохранилась неплохо, ее крыша не просела под тяжестью весенних, талых снегов - ровная. Дверь в избу тоже не покосилась, отворяется с легким скрипом, только ее петли нужно не забыть смазать сальцем. В избушке темно, вечерний свет еле пробивается через толстое стекло окна. А как внутри приятно пахнет каким-то лесным духом и плесенью.
Виктор находит подвешенную у двери лампаду, заливает в нее из капроновой бутылки керосин, и зажженный огонь, растет, тянется по стеклу вверх, осветляя небольшую комнату - печку, нары, сделанные с двух сторон стола, упершегося в оконную раму. На полке подоконника в двух ограненных стаканах покоятся свечи. У печи аккуратно уложены дрова, на них, завернутые в целлофановый куль, спичечные коробки, из под них выглядывает топорище. Все на месте.
На других полках банки с солью, сахаром. С гвоздей свисают целофановые кульки с рисом, перловкой, гречихой.
Вечерело. Ребята прибрались в избе. Бочку скатили к ручью, промыли ее, а потом, вернув на место, заполнили родниковой водой. Протерли окно. Обмазали глиной печку, разожгли в ней огонь, поставили чайник и котелок с водою, положив в него картошку, лук, мясо рябчиков.
Тепло от печи начинает прогревать комнату, дым не весь выходит в трубу, часть его растекается по верху комнаты. Но это ненадолго, горячий воздух быстро очистит печную трубу от паутины, попавшей в нее листвы, мха и весь дым потянется в вытяжку.
Где-то рядом начала протяжно посвистывать рябчиха - циии-у, циии-у, созывая свое семейство. На ее зов откликнулся петушок: циии-у, циии-у, цив, цив, цив.
Здешнюю птицу охотники не трогают, берегут свой курятник. В прошлом году здесь поселилась глухарка-капылуха. Частенько по утрам встречала гостей, сидя на нижней ветке дерева, или расхаживая по полянке. Никого не боялась. Вот и сейчас, откуда не возьмись, капылуха, эта крупная серая курица, по своей стати больше напоминающая индейку, с сильным хлопаньем крыльев садится на поляну, осматривается по сторонам, и начинает гордо, вытянув шею, расхаживать рядом с домом. Виктор, шепотом подзывает Михаила и в окно наблюдают за нею.
Капылуха остановилась около старой, покрытой седым мшаником, доски, на которой Виктором были разложены несколько горсток ягод брусники и рябины. Наклонилась, …и вдруг, что-то неожиданно глухо стукнуло сзади избы, и птица тут же взлетела.
- Что это может быть? - поднял ладонь вверх Михаил.
- Ветка сломалась, что ли?
Михаил снимает с гвоздя ружье и выходит наружу. За ним – Виктор. Тишина. Обходят избушку.
- Иди сюда, - шепотом зовет Михаил за дом и показывает на трухлявое, торчащее из земли дерево, ствол которого превратили муравьи в свой дом-муравейник. Виктор любил здесь полакомиться муравьиной кислотой, опуская в их скопище травинку, которую они тут же облепляли... Но теперь, муравейник был полностью разрушен, ствол и корневища дерева разломаны. Вся земля вокруг разрыта. Медведь похозяйничал.
А невдалеке таже картина, что им встретилась несколько часов назад: за кустарником на земле лежит огромная сосна. Листва на ней еще зеленая, от вытащенных из земли корней-осьминогов сильно пахнет смолою.
Осмотрели ее. Отпечатков медвежьих когтей на стволе дерева нет. Центральный корень, также выкручен. А вот где же то место, на котором она росла?
- Может там, где муравейник? - предположил Виктор.
Принесенной из избы лопатой, перерыли вспаханную у муравейника землю. Свежих корневищ дерева не обнаружили. Опять загадка.
- Может, костер разведем у двери?
- Зачем? – спрашивает Виктор. - Думаешь мишка где-то рядом или йети?
- Не накличь только беды! Кольку Футова так еще и не нашли. Уже две недели как в лес ушел, и нет его.
- Поминать его еще рано. Он в лесу с детства с батькой медведя, лося, оленя бил, шкуру соболя, горностая, белки заготавливал. Так что, кто его знает, зачем ушел. Может новую избу где-то ладит, капканы на соболя, медведя, лося ставит. Знаешь, сколько он зимой капканов на соболя готовит? Не менее полуторасотен. А здесь глухарей, косачей, ворон столько не добыть. Скорее всего, олениной да лосятиной снаряжает капканы.
- Только не кричи! Блин, где же собаки? Боюсь, наоборот, огонь его может только привлечь…
- Йети?
- А ты знаешь, чего он боится твой Йети? Помнишь, дед Анисим рассказывал, да Дашка с Федором, когда он их с болота погнал. Метров под пять ростом. Подошел к сосенке, вытащил ее из земли, да как бросит ее в них, чуть не зашиб. Хер кого он боится. А ты вспомни, чьи тогда мы с тобою следы видели на кладбище хантыйском, восьмидесятого размера не меньше? Медведя? Его бы ханты сами забили. А сами тогда дрожали, нас звали. А кто же там, рядом с их избой медведя на части разорвал? Кто, думаешь, духи хантов?
- И на кой ему дерево вынимать надо из земли? Чтобы нас напугать?
- Заколебал, блин, откуда знаю.
Охотники пошли к избе. Виктор, шедший первым, вдруг отпрыгнул в сторону и вскрикнул: «Смотри!» Михаил присмотрелся к тому, на что показывал его товарищ, и замер. На старом покоцанном топором пне лежал огромный звериный череп, с оставшейся шерстью на затылке, с развороченными челюстями.
- Вроде медвежий, еще и воняет… - прикрывает нос Михаил. И побежал в избу.
- Помнишь, где я замок там оставлял?
- Да Женька вроде его тогда забрал.
- О Боже!!! Давай неси дрова, у веранды костер разведем.
- Сам тащи!
- Только ругаться еще нам не хватало! – отбросив ногой в сторону ветку Михаил пошел к поленнице.
Костер своими горящими крыльями быстро охватил чурбаны и осветил поляну. Несмотря на тепло, волнами идущее от него, Виктор почувствовал озноб.
- Может по сто грамм? – предложил он товарищу.
- Что-то не тянет. Давай так, будем дежурить по нескольку часов.
- То же дело. Неужели ты веришь в этого…? В поселке же, узнают, засмеют.
- Трезвонить-то зачем?
- Тоже верно…
Громкий хруст в лесу, падающего дерева, ломающихся веток, взорвал ночную тишину. Друзья тут же, как по команде, бросились в избу. Виктор держит закрытую дверь за ручку, Лешка хватает топор, и его обухом приколачивает край двери к косяку огромным гвоздем.
Присели около печи на корточки. Тишина. Минута, другая. Сколько так просидели, прислушиваясь, трудно сказать. Может четверть часа, а может и целый час. Единственное, что отвлекло и сняло их напряжение - это тонкий свист сверчка, старого знакомого. Пришло в дом тепло, очухался он ото сна, и запел. Виктор подбросил дров в печь. Но встать с пола так и не решились.
А сверчок их действительно не боится, уже у Мишки сидит на колене, пришел поздороваться. В мерцании печного света блестит его угольное тельце. Михаил прихватывает его ладонью, раскрывает пальцы. Сверчок сидит на ладони, не шевелится.
- Слушай, - говорит Виктор, - надо все патроны достать.
- Доставай.
- Супа хочешь?
- Пошел ты!
- Че, боишься? – Виктор соломинкой чешет щеку Михаила
- Да пошел ты! – отмахнулся от него тот.
Опять что-то щекочет, изловчился и хотел схватить Витькину солому, да не она это оказалась. Посмотрел на ладонь, – сердце екнуло, раздавленный сверчок. Сверчок!? Вот нервы расшатались. Достал из бокового кармана фляжку, открыл ее, приложил к губам и глотнул. Огонь неразбавленного спирта обжег гортань.
- Дай и мне, - Михаил тоже делает несколько глотков.
- Что будем делать?
- Я спать. – Михаил встает, снимает с вешалки куртку, стеллит ее на полу у печи, рюкзак бросает под голову, и ложится.
Виктор оперся спиною о стену, уже прогревшуюся от печи, поставил рядом ружье и прислушивается к ворошенью спящего друга, треску горящих дров. Блики огня от печи играют на стенах, по потолку. Почувствовалась усталость, подбородок тяжелеет, опирается на колено. Но спать нельзя, встряхивает голову раз, другой, прогоняя сон.
…Вдруг какая-то темная сила из облака превращается в огромного седого медведя с человеческой головой, поросшей волосами и…
Виктор открывает глаза. Тишину нарушает только потрескивание горящих дров. Открывает печь, кладет в нее еще два полена. Тепло растекается к локтям, к груди, веки тяжелеют…
… Длинные когти рассекают дверные доски, но те не крошатся. Клыки из открытой пасти растут…
Нет, спать нельзя. Виктор хотел приподняться, но, понимая, что все эти когти, клыки, приходят к нему только во сне, успокаивается. Подносит циферблат часов к печи – 21.47. Ночь только наступает, через час он разбудит Михаила и выспится.
…За избой что-то происходит, трется о ее стены. Виктор открывает глаза – слышен только храп товарища. Вот у кого нервы железные.
Виктор так и остался сидеть, не меняя позы, и вдруг какая-то сила с легкостью подхватила его и опустила на болото, в самую няшу.
Открывает глаза в избе темно, Михаил храпит, воздух стал прохладным. Открывает крышку печи, все в ней сгорело, только слабо золотятся огоньки золы. Раздул их, положил немного коры от березы, веток, огонь просыпается.
Разбуркался, закашлявшись от кислого запаха дыма. Огонь растет, охватывает ветки…
В окно кто-то смотрит одним большим глазом. Может это блики огня от печи? Виктор отворачивается от окна, засовывает в печь нарубленные сосновые ветки… И после того как они охватились огнем смотрит в окно. А это все же глаз. Большой зеленый глаз фосфорится в окне, огонь такого цвета в печи не бывает. Страшно, руки быстро находят ружье, наводят его стволы в окошко и нажимает курки…
Виктор открывает глаза, тело знобит от холода. В избе так же темно. Мишка храпит, огонь в печи погас. Растолкал товарища, но тот только перевернулся на другой бок и опять захрапел. Вот нервы железные. Где же спички? Ага, в нагрудном кармане. К счастью береста рядом, разжигает её…
«Уууу-у-уу», - неожиданно завыло за дверью, да так протяжно, Виктор задул спичку, расталкивает Михаила. Вой продолжается и Михаил, скидывая со своего плеча руку Виктора, поднимается.
- Что это? Волк?
Слышно, что это животное теперь радостно заскулило. Собака? Волк разве радостно заскулит?
- Кто там! - кричит Михаил.
Животное в ответ скуля скоблит лапами по двери. – Кто там? Шарик? Белка? Да это же наши собаки пришли, открывай дверь!
Витька отыскал топор, Мишка зажег свечу. Шляпку гвоздя с трудом нашли в доске двери, выдернули. Дверь открывается и в избу заскакивает собака, прыгает к Михаилу, Виктору, с визгом облизывая им руки.
Это была крупная, черная, отощавшая лайка, и только по белому воротничку ее признали – Кольки Футова Джек.
– Вот тебе на! Значит, он где-то рядом, может у избы? – воскликнул Михаил.
Выскочили во двор, осмотрелись - никого. Нет его, только слышно как Джек что-то громко лакает в избе. Не воду, а шулюм, из котелка, поставленного еще вечером на пол у печи.
- Джек, Джек, где хозяин?
Собака вытащила морду из котелка и сильно завиляла хвостом, да с такою силою, что ее корпу еле-еле удерживают лапы, и она завалилась на бок. Совсем слабая.
Виктор вышел из избы и громко скомандовал: «Джек, где хозяин? Вперед!»
Но пес продолжал сидеть и лакать шулюм.
Дождались рассвета, собака, отдохнув, набралась сил, и на призыв искать хозяина, потихонечку побежала к болоту. Ребята пошли за нею. Болото, к счастью, подсушено, идти по нему легко, и метров через сто собака остановилась, виляя хвостом, у заросшего бородой, истощенного, лежащего на кустарнике человека.
Колька на вид был уже не жилец. С трудом подняли его, тихонько пошлепали по щекам. Тот очнулся и в испуге, - откуда только у него столько силы нашлось, - оттолкнул Михаила от себя и отполз назад.
Виктор, словно ожидая этого, придавил Николая своим телом к земле: «Коля, мы свои, успокойся. Я Виктор Носов. Успокойся!»
Тело Николая начало сильно дрожать, глаза расширились, с каким-то неподдельным испугом он всматривался в лицо Виктора.
- О-о-о, люди! - выдавил он из себя.
Рядом с Николаем не было ничего. Ни рюкзака, ни ружья. Куртка изодранная и грязная от болотистой жижи, глины. И все. Ребята подняли его, накинули на плечи куртку, и повели к избе. Собака радостная бежала впереди, поскуливая. Но Николаю, видно не нравилась эта помощь, сопротивлялся, отталкивал от себя чужие руки, пытался оглянуться назад, шепча: «Лыххх, лыххх…, лыхх-хо…»
В избе он сразу же потерял силы и сознание. Ребята положили его на нары, накрыли ватником, подбросили дров в печь, поставили чайник. Все вчерашние загадки забылись, но не надолго.
Присев на скамейку около избы Виктор чувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Собака спала под нарами, порыкивая кому-то во сне. Уж собаку не проведешь и спящую, чутье у нее сильное, значит, все это чудится, успокаивает себя Виктор.
Михаил пошел заготавливать дрова, рубит старую ель. Надо ему помочь, поднялся и, услышав стоны Николая, вернулся к нему. Тот лежал на спине, с широко открытыми глазами, но не видящими стоящего над ним Виктора.
- Ой, уйду-у, уйду-у, оставь меня, оста-авь, - шептал он сильно тряся головой.
Виктор окликнул Михаила.
– Ой, уйду-у, уйду-у, оставь меня, оста-авь, – продолжал стонать Николай.
Неожиданно собака, спящая под нарами, завизжала и, ощерясь, залаяла на открытую дверь. Виктор и Михаил схватились за ружья. Джек лаял, приседая на все лапы. И вдруг неожиданно Николай пришел в себя и громко гаркнул на своего пса, что еще больше потрясло Виктора с Михаилом.
– Ребята, не лезьте туда, собирайте вещи и уходим! – слова Николая были сильными и предостерегающими. Он сидел на нарах уже не изможденный, как минуту назад, а напряженный, исхудавший, дрожащий.
- Нам с ними не совладать. Мы для них куклы. Мужики, пошли отсюда…, - твердость в голосе Николая нарастала. Он встал и, пошатываясь, вышел из избы. Собака за ним.
Глядя на удаляющегося Николая, Виктор и Михаил бросились за ним. Боковым зрением Виктор видит, что какие-то огромные тени, или что-то похожее на них, движутся сбоку от ручья. Виктор боится даже посмотреть туда, подталкивает Михаила в спину, торопит.
И тут же услышали как бревна избы скрипнули, и с глухим стоном развалились, раскатываясь по поляне. Как это произошло, они не видели, бежали сломя голову за Николаем. Бор остался позади, дорога, перерытая гусеницами, препятствий не создавала, только дышать становилось труднее и труднее, на что никто не обращал внимания. Остановились только у ручейка, что в километрах пяти от избы, но ни один не присел на валяющиеся бревна, а стояли и всматривались в то место, откуда прибежали.
- Расскажи, как все, было? - через несколько минут отдышавшись спросил Виктор у Николая.
- Завалил лосиху. Правда сначала ее теленка, а только потом ее. Я к ней, а тут, чувствую, как земля заходит под ногами, какая-то сила бросила меня в кусты. Даже не понял. Поднимаюсь, они стоят, больше моего экскаватора каждый… Один поменьше, метра под три, ко мне, а я в него из обоих стволов... А они как зарычат: «ЛЫХ-ХО». Больше ничего не помню. Очнулся, не пойму где нахожусь, кругом выруб. Шел, шел, Джек потом появился. Смотрю, они на краю леса стоят, все трое, словно и не стрелял в меньшего, и ко мне идут. Думал, все, крыша у меня поехала. Побежал по вырубу, на то болото, что за Малым Воем. Оно вязкое, и они за мною, споткнулся обо что-то, упал, встать не могу. Все, думаю, конец, но вы появились.
Так, что лучше не будем здесь задердиваться, - стирает слезу с лица Николай, - а то чувствую их рядом.
- Миша, я ружье забыл, - перебил Николая Виктор.
- Я тоже, – поднялся и осматривается по сторонам Михаил. - Блин, попался.
«ЛЫХ-ХО», - зашумело где-то рядом.
И только через секунд десять после этого Михаил понял, что бежит за Виктором с Николаем.
…Через какое-то вемя запыхавшись остановились. Николай, осел на землю, и смотреть на него неприятно, весь дряхлый, осунувшийся, что-то шепчет, отталкиваясь трясущимися руками от чего-то невидимого.
И тут же его заросшее, чумазое лицо, начало бледнеть, руки бессильно упали на колени. Виктор, еще не понимая, что надо делать, схватил Николая за поясницу и попытался приподнять его. Но не получилось, его тело обмякло, как гора веревок, и нет удобной возможности, чтобы подхватить этот ворох и приподнять. А Михаил, стоящий впереди, полуоткрыв рот широкими глазами смотрел куда-то за спину Виктора и пятился назад.
– Бери его, бери! - неистово заорал Виктор. – Потащили! Быстрее! Бегом! Мишка?
Михаил замотал головой, повернулся и побежал куда-то в лес.
Виктор, вскинув Николая на плечи, еле нашел в себе силы, приподнялся и, набирая ход, покачиваясь из стороны в сторону пошел за ним.
«ЛЫХ-ХО!» - громкий, непонятно откуда идущий из леса или под земли, громоподобный рев волной ужаса, накатывался сзади на него, и с огромной воздушной силою толкал его вперед. Виктор не поддаваясь испугу продолжал идти, таща на себе обвисшее тело земляка, пытаясь хоть как-то увеличить или ускорить свой шаг, и со временем, уже не чувствуя тяжести Николая шел напролом через кустарники и бугры.
«ЛЫХ-ХО! - все громче ударял ему этот гул в спину, словно физически подтолкая и гоня прочь, Виктора с Николаем. - ЛЫХ-ХО!»
Пришел Виктор в себя только под утро, дрожа от холода. Что есть силы, напрягшись, приподнял голову, и в этот момент, почувствовал, как его подбородок ломает тонкий лед лужи, в которой лежал посередине. Никого рядом не было, ни Михаила, ни Николая. Только стояло у кустарника подобие его «УАЗика» с развороченными боками, выкрученными наизнанку дверями с выбитыми стеклами. Только по номеру машины, он узнал своего любимого «козлика», много лет служившего ему верой и правдой.