Хрематист из Богучан

- Надо, скажи просто: "Не суетись, не бойся, не жалей!"- и полетит "сюрреализм" (Семен Зудов).
*

"КТО Я? - Это может произойти внезапно, когда угодно и где угодно, безо всякого предупреждения и без какой-либо видимой причины.
Разом, совершенно неожиданно для себя, я почувствовал, что окутан облаком цвета огня. На мгновение промелькнула мысль о пожаре где-то неподалеку, но в следующий момент я осознал, что огонь этот во мне. Меня тотчас охватило чувство необычайного ликования, сопровождаемое интеллектуальным просветлением, которое невозможно описать. Я не просто уверовал, я увидел, что Вселенная представляет собой не мертвую материю, но живое Присутствие; я осознал в себе жизнь вечную, и это было не убеждение, будто я буду жить вечно, но сознание того, что я уже вечен; я увидел, что все люди бессмертны; что Вселенная устроена так, что все в ней взаимосвязано и действует на благо всех и каждого; что основополагающим принципом этого мира и всех миров есть то, что мы называем любовью, и что счастье в конечном счете будет уделом всех и каждого."
Цитата из "Космического сознания" Р.М.Бака - Какое замечательное прозрение! (Кен Уилбер "Без границ").

*

От автора: "Простите за издержки текста - он самый первый здесь - рождался непросто и торопливо, чему были причины."

1 часть. "40 лет и 40 дней от Богучан"

"Я"

«... Ну вот, и - всё. Зафиксируйте последнюю клинику, и везде поставьте “нет”, где есть вопросы о признаках жизни, а потом подпишите акт. И всё! Прощаемся – «до свидания» – всем. Да. Ещё. Уходя, скажите нашему герою: Прости, и - прощай!» - Завершил своё затянувшееся занятие со студентами реаниматолог. Они поставили «нет», расписались, и все, облегчённо смеясь, покинули реанимацию - побыстрее на улицу, в привычный мир и весну, в свою дорогую жизнь, которую жить захотелось как никогда - отчаянно. А тело «героя» осталось - остывать в одиночестве. Сердце не билось. Но печень ещё выжимала какие-то остатки живой крови. Сознание посерело, стемнело и выключилось. Ум свечой пометался в темноте, и потух - застыл синей искрой в тёмной бездне. Вокруг стало очень тихо. Но потом возник ветер и гул – это высоко-высоко, где-то в «океане жизни», невидимо и неслышно закружил вихрь. А с него к телу, вниз извиваясь, потянулась светлая нить. И скоро её тонкий кружащий жгутик появился в реанимации - пройдя через все преграды, он заиграл над телом.
Шок отступил, но Тело, вдруг, ощутило невозможное, как в груди отовсюду стало собираться его собственное Я - оно стекалось в одну светлую каплю. Потом эта капля, как роса по травинке, тихо стекла вдоль позвоночника, и выкатилась к середине живота. А там с тихим звуком «пхэт» Я, как лампочку, вывинтил светлый жгутик, сделал туманным колечком, и оно, раскручиваясь, медленно всплыло под потолок. А потом Я растаяло, просто исчезло - умчалось, скользя по светлой нити, в безбрежный космос «океана жизни», кажется, навсегда. И пройти 7 сфер ему предстояло.
Распахнутыми сверкающими глазами Тело по-собачьи тревожно и жалобно глядело, как дымным колечком уплывало его Я - красиво, как от курильщика, унося его истинное сердце. Хрустальные твердеющие глаза были полны слёз. И впервые они появились не от высоких переживаний его Я и не от наивных радостей его Ума. - Нет. От осознания себя и своего одиночества так неожиданно и остро страдало Тело само по себе. И этот шок был сильнее, чем когда перестало биться его сердце. И миллиарды клеток тела и микрожизней - всё это огромное сонмище в два хора возопило разом.
Взлетев, Я оглянулось на то, что почти 55 лет было как бы им, но и не им [как видно] и отверну-лось - другие прекрасные глаза за ним следили. И Я ощутило себя взглядом, которому слиться с этим другим было самым важным и единственно возможным. Эти глаза были близко и бесконеч-но далеко одновременно. Они весело улыбались в ореоле светлого вихря, и чем ближе станови-лись, тем сильнее притягивали, и узнавались. Всё происходило естественно, так же как было всегда. 1-2-я сферы дались легче, чем в детстве. 3-4-я - с некоторым трудом. Но у 5-6-й возникли остановки.
Вернулись два студента, медбратья, будущие реаниматологи, но с патологоанатомом - сдавать зачёт по практике вскрытия тела. Ребят ждала весна и девчонки, поэтому они за выпивку уговорили этого старого выпивоху проделать всё сегодня и по-быстрому, а не завтра – где-то в холодной анатомичке морга. Рядом в ординаторской обещанный стол был уже накрыт. Всё - как у нормальных людей. Но парней знобило, то ли - от авантюры, то ли - от нетерпения встречи с девчонками и скорой любви, то ли - от самого зачёта и встречи с неведомым и тревожным.
Но, только тело не успело стать трупом. Оно вчера тоже немало выпило и хорошо поело - такое в жизни бывало с ним. Но случилось так, что теперь оно - ёмкость с прокисшей требухой. Где, правда, жили ещё каких-то 5-6 миллиардов микроскопических жизней, которые, как и Тело, тоже, вдруг, стали осознавать происходящее, и это всё им так не понравилось. И за какие-то минуты, что здесь – дни и недели, возникло объединённое сознание организма и сущностей, его населяющих. И древнее природное противостояние заменилось абсолютным единством, общей надеждой и страстью быть.
Когда студенты приготовились: один - длинным движением вспороть брюшину от лобка до гру-дины, а другой - с треском разомкнуть грудную клетку, - это пришлось отложить. Потому что Тело вздрогнуло, издав очень знакомый звук - громкий, протяжный и трепетный. Молодые эскулапы вслушались, замерли, и рухнули на пол, гремя железками. Да ещё, этот старик-патологоанатом, разразился страшным хохотом, что их бедный ум ужался до синей точки, и замер. Но потом их сознание расширилось, и увиделся им радужно тающий нимб под потолком.
И пришлось всё проветривать. А потом в ординаторской раньше времени сесть за стол, и «для души» хорошо принять. Оказалось, такое дело в раз не делают. Прежде выпивают по полстакана спирта, что они запоздало и сделали. А потом уж, погодя, и немного захмелев, подходят к телу, осматривают, настраиваются. Его надо было немного помять, погладить, искренне пожалеть. И приниматься за дело неторопливо, да и хорошо как - с молитвою. А такие «казусы», что случился, оказалось, бывают, и не редко. А вот, про «радужку» речи не было - не случилось про то узнать.
А Тело из-за этого «казуса» обрело новую перспективу. Звучно выдавленная пробка возбудила сфинктер, восьмеричную мышцу, и от этого ожила красная чакра. Её «ускоритель инь» добавил сил в «море энергии» - циркуляция там продлилась ещё на десяток-два оборотов. Диафрагма потянула лёгкие, и в нос двинулся спёртый воздух. И скопилось там возбуждение на хороший чих. Который случился скоро - как раз, когда парни пришли опять - собрались помять его, пожалеть, и свою молитву пропеть. Но не суждено было им - «заупокойную» спеть покойничку.
В голове у Тела тихо щёлкнуло, как зажигалка. И тут же, перед тремя подвыпившими эскулапами «покойник» неожиданно изогнулся и чихнул - с грохотом, что капельницы полетели - согнулся и откинулся, с наслаждением. И тут, уже вместе дедом, дружно и молча, вся компания грохнулась в общий обморок. Хотя, умы их стали слепы, как котята, сознание не покрылось мраком - сверху исходил волшебный свет, он сблизил их, увлёк игрой. Потом они очнулись, и затихли надолго. И всё пытались постичь, размышляя очумелым и пустым умом о бренном и вечном, допивая остатки.
Чихнув, Тело запустилось как хороший дизель: задышало, заурчало, запукало. Чих же молнией прострелил «кундалини» - всё Тело от копчика до макушки. Семь чакр как клумбы расцвели разом и закружили лучами, оживляя всё вокруг. И оказалось, что выстрел «кундалини» был услышан в последней сфере «океана жизни», что было уже вот – рядом с Я. И в Я «отформатировали» тут же - всё, что было. И «вихрь судьбы» крутнули вновь - «волчком» в иную ипостась. Так что, в 7-ю сферу Я войти не довелось. Но честь случилась - вместо себя пустить туда Курта-Я&Воннегута мимо всех очередей.
Итак, не канув в «океане жизни», что нить оттуда не прервалась, Я закружилось вновь по ней же, но - назад, вращаясь по-другому. Пройдя весь путь, как по октавам, оно там с «потолка» послед-ней 1-й сферы опустилось, и возникло здесь, клубясь колечком радужного нимба. Повисев, за-медлило вращение, спускаясь к Телу, и с тихим звуком «пам», став капелькой, туда вернулось. И жизнь продолжилась. Одиночество Тела оказалось не продолжительным, но как полезным - превеликое сонмище жизни в нём возликовало. И с радостью этой росла её сакральная сила.
До того, как «пам» прозвучало, и Я вернулось, оно [от «пхэт» и до «пам»] всё время ощущало взгляд удивительных глаз, даже не глаз конкретно, а был целый спектр ощущений. Где присутст-вовало всё: божественный взор, поток флюидов, внимание, лучи незримого ласкового солнца, - с волшебной гаммой: невероятного света и цвета, запахов, звуков, осязаемых ощущений, - как нежный морской бриз, или благодать, тонкая волна, исходящая от намоленной святыни. И бесконечная любовь и мудрость, великое сострадание, безмерная радость и смех - всё там было.
Вернувшись, Я поднялось вдоль позвоночника до груди, и здесь, оставив своё изначальное [я], постепенно растворилось в пространстве Тела. И только потом появился свет в сознании. Слабой зарёй оно осветилось в сером, и постепенно - в цветном изображении. C этим рассветом его гул-кое и пустое пространство оживил детский лепет - этаким новорожденным младенцем проснулся Ум, всё забывший, беспомощный и слабый. И своим синим лазером-указкой он блуждал по пустому пространству сознания, вычерчивая отголоски переживаний от чувственных органов восприятия.
 Растворяясь в пространствах Тела, плоти и всех его оболочек, Я ощутило себя единственным их «эфиром», с которым и была возможность их живого существования. При этом Я впервые не утратило своей цельности, но, что важнее - познало изначальное [я] как истинное сердце, как центр сущности этого человека. И это было осознано и принято Телом, всем организмом и сонмом жизни в нём. И явное присутствие [этого сердца] ощущалось между лопатками, глубоко в груди у позвоночника. И там же и оттуда Я испытывало взгляд «тех» глаз, из которых изливался поток бесконечной мудрости, силы, любви, и оттуда же дыхание вечности отзывалось ударами его сердца.
Когда это всё происходило где-то в центре Сибири в то же время, на другом конце света, через пол-Земли тихим американским вечером не удержался автор «Бойни №5», он упал не с лестницы, а - со странной голубой планеты. И в эту ночь они соприкоснулись, и разошлись, как самолёты в звёздном небе - разминулись на встречных курсах, смеясь и подмигивая маячками. Теперь он - как в музыке любимого божественного блюза, а может и так, как сам когда-то написал в своей «Колыбели для кошки», когда кругом пусто-пусто и «…никакой, к черту, кошки, никакой, к черту, колыбельки нет!»
 На рассвете смущённые студенты и старик-патологоанатом подкрались к безмятежному телу и стали его гладить, мять, заглядывать в глаза. Оно ответило тёплым очень странным ароматом. «Это жжж надо - какая кома. Ох…ая» - задумчиво побурчал старик, и троица надолго исчезла в ординаторской - то ли спать, то ли допивать остатки. «Мы бы жжже его вмиг разделали бы жжж. Ну, лев, жди теперь» - Сопел старый патологоанатом, пытаясь что-то вспомнить. Почти за четыре десятилетия своего труда и пути через тысячи тел он подзабыл, как остерегал его дед.
А под ареной Ума в пространстве ликующего подсознания кипела дискуссия - как всем дальше быть? Двухпалатное «сознание жизни» Тела - от организма (верхняя палата) и от 5-6 миллиардного сонма (нижняя палата) - самозабвенно рожало принципы народовластия и управляемой демократии. Где Я» - «поле жизни», а [я] - родник на нём, а всё - наш «райский сад манизма» - это загрезилось. Но вот, как быть с Умом, сознанием и прочим - была загвоздка. И эта «демократия» провозгласила: «Безумству храбро споём мы песню!» Итак, «сознание жизни» вспять жизни побрело. А эволюция сознания и его Ума, скрипя мозгами, пошла сама собой, как-то минуя интересы Тела.

"УМ"

 Я было единственным зрителем в ровно освещенном пространстве - арена цирка была пуста, но за ней ощущался ровный ритм живого организма. И действо здесь разворачивал новорожденный Ум. В цирковом сознании, в его центре, возникла зыбкая голограмма его самоидентификации - так детский Ум пытался явно обозначить облик своей личности. Он ребёнком скакал по балконам и по арене, пытаясь всё дёрнуть и включить-выключить. Так ему удалось запустить программу внутреннего диалога, и он азартно заговорил сам с собой.
 Первый диалог Ума со своим эхом в пустом и гулком сознании цирка выглядел примерно так.
- Ум: «Где я?»
- На что эхо вторило: «И… де … я, и… де … я, и… де … я».
- Ум озадачился: «Идея?» И эхо радостно и заколыхало: «Ииидеяяя! Ииидеяяя! Ииидеяяя!»
На этом месте Я, вдруг, увидело начало спектакля в московском театре им. Ермоловой, где в темноте и, лёжа на сцене, герой, и молодой актёр Стеклов, кричит это же самое: «Ииидеяяя!!!» И это всё увидело Я - глазами бравого лётчика, капитана авиации. На эту картину воспоминания сразу отреагировала голограмма - она отобразила весь сюжет. Всё выглядело забавно - Ум, подглядев, создал первое отражение якобы реальности, и уже не по-детски важно прокомментировал её.
- Ага. Я - человек и, кажется, мужчина. Надо ж, - лётчик, военный, или - актёр. Надо проверить.
Само воспоминание и реакция голограммы, шпионская сущность и рассудочность Ума, смешная сценичность всего происходящего - это было открытием. А за контекстом этой весёлой интриги угадывались мудрые, волшебные и лукавые «те» глаза. И Я открыло для себя, что, играючи, так всё и должно происходить на свете - так же, как смешно и невероятно возвратилось жизни Тело и все его обитатели. И как балаганом, или демократически, определилось их будущее, не тяготясь утратой Ума и возможности познать смысл своего бытия. И здесь Я решило поиграть. А [я] подмигнуло.
Я стало представлять себя … (а почему бы и нет?), проговаривая про себя эту смешную чушь, и сразу заметило, как тут же напрягся его насупленный Ум. А серьёзность сделала всё смешнее.
«Я президент, и моё имя Владимир … У. Буш» - Вдруг, так исказилась начальная чушь, и возникла ещё более абсурдная версия для их бедного ума. А закончилось всё нелепее и смешнее.
«Я живу с Кондализой … Собчак» - Вот какая получилась концовка от Я и откуда-то. Всё замерло, предвкушая, как Ум свихнётся. Электорат «сознания жизни» зашёлся хохотом – А, жить-то как весело.
Голограмма на подиуме потонула на время в вихре трансформаций. Ум постарался, как хороший компьютер, и неплохо справился - возникли две голографические композиции. В одной - как в скульптурном «Поцелуе» Родена, две фигуры слились в одно страстное целое. В любовном объятии угадывался кривоногий и милый, с кучерявой головой, Владимир Буш в офицерской форме подполковника КГБ. А его возлюбленной была темнокожая блондинка Кондализа Собчак. Такой милой показалась композиция, что Ум затормозил свой компьютер. Но всё-таки продолжил.
В другой же было всё наоборот. Тут, как в «Отелло» - лысоватый каратист Джордж У. Путин душил долговязую брюнетку Ксению Райз, которая блажила таким матом, что её русские корни были всем очевидны, как и сучащие ноги - страстные, длинные, породистые. Джордж так сладострастно душил и так криво по-американски ухмылялся, что Ксюшка вполне сошла бы за святую, несмотря на все свои «ёбы». Инсценировка выглядела очень правдиво, и вызывала весьма противоречивые ассоциации, но Ум бесстрастно подсчитал, как будет выгодно, если спасти в «святые» - Ксюшку.
Ум ещё что-то совершенствовал в облике своих новоявленных героев, и примеривал себя - то к одному, то к другому. Он, кажется, был доволен. Но никак не мог выявить своё предпочтение, и беспомощно вопросил: «Я - этот, или - тот?» И Я неожиданно для себя указало на «этого», такого милого Владимира Буша. Но Ум захотел доказательств. Пришлось приоткрыться, и Я постаралось вновь увидеть те кадры, где «этот» как бы летает на красивом самолёте просто, как рыцарь неба. Да так увидеть, что Ум сумел всё подглядеть, и этим возгордиться. Да, и позабыть свою «святую».
 - Да-да! И тогда в театре я видел себя лётчиком и капитаном. Ого! Значит, я уже президент. Зовут Владимир Буш, я лётчик. Я даже подполковник. Но мужчина ли я? Подскажи-ка мне подсознание, интуиция, душа, или дух! Ну, кто там - во мне, или рядом? Я не знаю. Помоги, пожалуйста!
После этого три фигуры с арены исчезли и заняли места вокруг рампы. Ксения Райз укрылась под балконом этого жуткого ей цирка, там обнаружила Стеклова и зарделась бледной дипломатичной улыбкой - ей захотелось, но не моглось - она устыдилась за свои «ёбы». А Джордж У. Путин и светловолосая мулатка Кондализа Собчак аппетитно уединились в ложе напротив.
Зато президент и лётчик Владимир Буш в центре арены своего цирка обретал облик героя. И Я помочь захотело - откликнулось на просьбу Ума, создав ему шутливую установку на новый облик.
- Надо долго сильно и часто сокращать «восьмеричную мышцу», и при этом думать про Кондализу Собчак. Если обнаружится член, который как ракета устремится в небо, то тогда ты - настоящий мужчина, лётчик, или космонавт. Но, если внизу сладко заноет и сожмётся, то тогда ты, увы, - женщина. Медитировать - это умение правильно думать! Как научишься - таким и жить будешь!
После такой установки подростковый Ум надолго занялся полезной практикой. А Я обратилось к своему сердцу - захотелось по-новому проглядеть все 55 лет жизни. Понадобилось время, чтобы всё вновь увидеть, понять, прочувствовать. Ведь, главное стёрлось, а оставшееся перемешалось. Но так уж устроено - ничто никуда не исчезает, и всегда есть возможность всё повторить, увидеть и пережить. И в подсознании, которое жило под ареной Ума и куполом сознания, всё прежнее в нём и в Я восстановилось. Но для Ума и обыденного сознания это было пока недоступно.
Тело не скоро, но явно почувствовало, как изменилась циркуляция в «море энергии», как тонкий её поток всё дольше блуждал в самом низу, выписывая восьмёрки по загадочной мышце. И вот, пришло время, когда Плоть возбуждённо сообщила - «процесс пошёл». И Ум в свою медитацию нырнул «с головой». И скоро он сам стал ярко-синим лучом своего лазера - воплотился и двинулся в путь - вниз по древнему пути навстречу «кундалини». И 7 чакр до нижней пройти ему предстояло. И 7 уровней «электората» - организма и сонма «примитивной» жизни - его безрадостно встречало.
А Я почувствовало себя в отпуске. Оно увидело и вновь прочувствовало былое - эта возможность легко открылась, благодаря его волшебному сердцу. И Я, впервые, осознало и научилось, - как и каким оно теперь быть должно. Пока Ум и Плоть занимались своей практикой, Я восполнило всё утраченное, и очень многое обрело. Главное - с [я] наладилось - как «жить-дружить» и, для кого.

"ТЕЛО"

Из реанимации тело переместили в особую палату, где подключили датчики и приборы, и стали наблюдать - феноменальный случай решено было изучить. И главный врач медико-санитарной части (МСЧ) Сергей Колупаев, чтобы удачу ни с кем не делить, сделал всё исследование закрытым. Палату снабдили самым современным оборудованием - оно круглые сутки возбуждало все органы чувств - для выхода из комы, конечно. Брались, изучались все анализы, биоритмы и выделения. И так прошло почти 2 месяца. Уходила весна, и цветущее сибирское лето дышало в открытые окна.
Тело помимо приятной практики с Умом просто жило. Оно безмятежно спало, питалось через трубки, и отправляло все естественные надобности - куда Колупаев назначил. Безмятежная Плоть не просто жила, а больше – хорошела. Как Илья Муромец - на печи, она лежала на своём водяном виброматрасе и, кажется, могла так проваляться весь новый остаток жизни - лишь бы смысл был, как у Муромца. И он, похоже, был, а может забавная медитация дала результат. И как сладко жить электорат мечтал в поколениях, так - «Даёшь бескорыстное размножение!» - был новый девиз.
Ранним утром 30-го мая медсестра Лена, придя, заметила вздыбленное одеяло на животе у Тела, и, конечно, заглянула, и ахнула - какой большой сюрприз. Тело обрадовало впервые, да так, что Елена сомлела, и осоловелых глаз своих, но пуще - рук, не смогла оторвать от ракеты, торчавшей из кальсон. Для неё, молодой нерожавшей вдовы - это был шанс. Не владея собой, оправдываясь умом: «Ради дитя. Только бы зачать», - она вскарабкалась на ракету, и тихо осела, постанывая и чуть дыша. И так состоялось это - тайное, трепетное, вечное и бесконечное светопреставление.
Тело не забыло своих древних инстинктов, и с какой-то неистовой силой оно включилось в новый ритм своего существования. И его «кундалини», что древний Змей Горыныч, проснулась и жаром обдала тремя языками закоулки Тела: Я - белым, Ума - синим, Плоти – красным. И своим «тигле» этих же цветов она одарила Елену - сквозь её алую чакру каплей золота в зев её «кундалини». И скоро тихо прозвучало - «пам», что можно бы услышать, если уши есть. Итак, был 49-й день, как Курт Воннегут упал не с лестницы, а с голубой планеты. И вот, надо же - всё снова ... Как? - Так!
Ум, обнаружив коитус и его эффективность, засиял от радости, и завопил на весь свой цирк: «Я - мужчина! Я - лётчик! Я - президент Владимир Буш! …» После чего, разбуженное страстью Тело, вдруг, неожиданно улыбнулось и стало чётко озвучивать эти странности. Когда умиротворённая Лена пришла в себя от потрясения, и вслушалась, то быстро сползла со своего нечаянного «буша», хохоча и плача: «О, Боже! Зачать от какого-то придурка Буша. О-о-о, мамочка, за что?» А потом замолкла от того, что сильная горячая рука бережно гладила её по голове и успокаивала.
Для Я всё это показалось очень трогательным, хотя, и немного забавным. Но женщина, а скорее то, что было в ней, в её глазах и в голосе, проступало в движениях, в слезах и переживаниях - всё показалось очень близким. Особенно - там, в глубине глаз, когда она стонала. Это было новым и волнующим открытием - там тоже чувствовался отзвук очень знакомого взгляда, встречный поток настоящей любви, мудрости и сострадания. И великим смыслом наполнилось всё с самого начала.
Случившееся было зафиксировано в цирковом сознании Ума, и предано детальному анализу. Он как даун увлёкся своей игрой с новой голограммой, где видел одно «порно». И вся невероятная страсть двух Я предстала как банальная деловая встряска двух тел под глупым названием «секс».
Тело, плоть, организм и огромный сонм «партии жизни» - всё озарилось блеском яркого близкого будущего, внутри пылал огонь любви, размножения и желанных перемен обновления их жизни.

"ЁПАМА"
 
 Медбратья решили переучиться на психотерапевтов, а старый патологоанатом остался при своём привычном деле. Но он посчитал своим долгом навещать тело, делать ему массаж и общаться с ним. Так было и этим утром, когда он, вдруг пораньше, зашёл в палату, говоря: «Вчера по телику показывали: мужик-поляк 19 лет в коме пробыл и ничего - не свихнулся, даже адекватный».
- О? Леночка, здравствуйте! Чего раненько? - Заметил старый дед смущённую медсестру.
- Дядь Лёва. Да я ж, его каждое утро прибираю. - Закраснелась молодая женщина и добавила. - А он сейчас говорил. Что он - мужчина и ещё что-то. - Ушла она от подозрений.
И Лев, так звали патологоанатома, конечно же, отреагировал - он припал ухом и услышал: «Я - мужчина, я - лётчик, я – президент Владимир Буш…»
- Ё-па-мА! Так, Малкова, быть рядом с ним, а я бегом к Колупаеву. И никого - сюда! - Старый Лев уже без сантиментов строго озадачил медсестру, и побёг рысцой до своего начальства.
Хорошее выгодно доносить первым. Но когда всю жизнь вскрываешь мертвецов, то черствеешь, и только такая новость могла задеть старого Льва, ведь, именно он этого мужика чуть не раскроил. А тот выкарабкался. И так может случиться, что Колупаев «доколупается» и про всё узнает. Нет.
Чудесно похорошевшая Елена, что ещё неизвестно было ей, присела у кровати. Она пристально вгляделась в лицо, которое видело каждый день: сильное, синие глаза, лёгкая седина, на вид - не более сорока. А ещё - от него исходил интересный запах. Казалось, он кружился даже в ней самой, в её сознании, или в душе.
- Я ещё хочу. - Вдруг ясно и неожиданно произнёс этот загадочный мужчина. Недавно очнувшись, он быстро восстанавливал вкус к жизни, и совсем не походил на придурка.
- Вечером, милый. Вечером я останусь с тобой. - Закрасневшись, прошептала Лена - в дверях уже замки открывались, и скоро возникли: Колупаев, Лев и ещё - очень серьёзный незнакомец. Все трое озадаченно смотрели не на кровать, где привычно лежал изучаемый субъект, а на неё, на Елену, они, замерев, уставились.
Она смутилась и что-то сбивчиво и мило стала рассказывать, но они не слушали. Колупаев, молча, подвёл её к зеркалу - и там засияло отражение женщины такой невероятной красоты, что - Елена Ленина, Волочкова с Джокондой и прочие «нефертити», будь они рядом, померкли бы.
Когда ошеломлённая Елена пришла в себя, Колупаев попробовал немного разобраться.
- А теперь, уважаемая, поведайте-ка нам всё. Очевидно, Ваш метод оказался сильнее моего. Не так ли, мадам? - Колупаев, конечно же, всё понял. Он только ещё не придумал, как и какую выгоду сможет извлечь из этой невероятной истории.
Вечером Бушуев озадачил Елену сообщением и просьбой: «Кондализа, когда родится мальчик. Прошу - назови его Куртом». Это рассмешило её: «Ага. И будет он - Курт Малков. Это же смешно! А почему ты назвал меня Кондализой? Ты же, ведь, не Буш? Ты Миша, и нормальный. Правда?»
Но отец будущего Курта уже спал, и впервые за долгое время он видел настоящий сон. Сон этот был невероятен, фантастичен. Он уже видел его как-то, но подзабыл. Теперь он видел его второй раз, но переживал как впервые. Именно в таком потрясении сегодня была особая нужда.

"СОН"

<<Я и [я], с интересом взирая на развитие этих земных событий, обнаружили, какой удивительной может быть жизнь, если в неё вовремя вернуться. Их «герой» спал рядом с прекрасной Еленой. И ему надо было подарить самый потрясающий сон, от которого, проснувшийся Ум умудрился бы, и поразил женщину, с которой его Тело достойно обошлось.
Когда-то этот сон уже случался - и повторить его сегодня, спустя 16 лет, было также необходимо, как и тогда. Тогда «герой» жил очень сложной жизнью, как, впрочем, и вся его страна. В 88-м в 36 лет оставил военную службу, вышел из партии и развёлся - этакий тройной развод. Потом за три года он перепробовал многое, мотаясь по больной и огромной стране. А в 91-м замер на самом западном её краю в городе у могилы И.Канта, испытывая сильнейший кризис. И сон 14 апреля 1991г. - он пришёл и спас его.>>
Было 2 ночи, когда Лену разбудило громкое мужское рыдание - взахлёб плакал её странный «Буш», про которого знала лишь: Бушуев Михаил, предприниматель. Она стала успокаивать. Когда он сдержал рыдания, то впервые заговорил нормальной речью, стал спрашивать: «Где и почему он, откуда здесь?» Она рассказала главное, что знала: 10 апреля «скорая» привезла его «при смерти», долго пытались спасти. Но через сутки наступила клиническая смерть, а потом - кома, до вчерашнего утра, 49 дней. Ещё спросила: помнит ли он своё имя. Он отозвался: Михаил Бушуев. А на вопрос: почему он так сильно плакал? - Михаил стал рассказывать свой удивительный сон.
«Вы картину «Явление Христа народу» видели? Так вот. Эту картину и всё, что – там, я только что видел, по-настоящему. Людей, их настроение и очень явное, не передать, даже сейчас чувствую осязаемое живое прикосновение Иисуса, потрясающее, пронзительное - этого я не выдержал и разрыдался. Сначала я видел всё как бы со стороны. А потом, вдруг, стал ощущать себя там, почти за две тысячи лет, среди древних людей, ожидающих Христа. И я почувствовал себя там самым непосредственным участником всего происходящего.
Представляете? - Вижу вокруг себя древних полуголых взволнованных людей. Слышу незнакомые запахи, ощущаю зной дня и прохладу от воды, прикосновения и звуки, идущие от людей, и даже, кажется, понимаю их речь. И я, как и все, тоже волнуюсь и жду чудо – явление Иисуса из Назарета. Но здесь замечаю, что одет я неуместно – в свою недавнюю форму подполковника лётчика-пограничника КГБ СССР. Я - в сложном замешательстве, что подумал раздеться, но обнаружил, что на меня никто не обращает внимания – невидим я что ли? Так и стоял. Пока не появился Он.
Христос шёл неторопливо и просто, как обычный путник, но виделось, как задумчиво и грустно было его лицо. Все кругом стихли, замерли и ждали, устремив свои взоры к Нему. А Он с самого своего появления, казалось, глядел неотрывно и почему-то … только на меня. Мне стало неловко за свой вид, но главное за то, что я ничем не заслужил Его внимания, и не достоин. Даже пытался укрыться за какие-то близкие фигуры.
Иисус приближается, люди расступаются, и Он идёт прямо ко мне - деваться некуда, и я глупейше принимаю армейскую стойку «смирно». Потом, уже перед Ним, снял фуражку - так делают, когда целуют знамя. Но тут заметил, что все вокруг разглядели меня и, поражённые явлением Христа, отвлеклись раздражённо на мою дурацкую особу. Из-за того, что я испортил всю мизансцену, и от внимания уже очень близкого Христа, мне стало так неловко и стыдно – захотелось исчезнуть. Но мучило - как и чем я, грешник, смогу оправдать такое невозможное невыносимое внимание?
Иисус, грустно и внимательно глядя в мои глаза, медленно подошёл, и, молча, положил свою руку мне на лоб. И хлынул в меня оглушающий водопад, поток какого-то вибрирующего света. Всё во мне и вокруг меня замерло. Исчезло всё - время, пространство, я сам, и весь этот мир. Зияющая Пустота вокруг и - ничего, кроме вибрирующего света и в ритме с ним вибраций инфразвука.
А потом Он стал клониться в сторону, обессилено, держась за мою голову – я был уже на коленях перед ним. Стало мучительно - ведь, Он готов был упасть - я подхватил Его и понёс в прохладную тень к озерцу. Люди расступались, кто-то приготовил быстрое ложе, и я уложил Его, напоил из чьей-то кружки, и заплакал, просто разревелся. Сложные чувства разрывали меня.
Когда Он уснул, я ушёл. Все расступились, но в спину я чувствовал осуждение. Я шёл по пустыне и рыдал. Горе, вина и надежда повели меня тоже на 40 дней куда-то, наверное, к истине, которая, как кажется, всегда была рядом, во мне. И те слова Его: «Блаженны нищие духом», «блаженны плачущие», «блаженны алчущие и жаждущие правды», - клокотали в груди. Как же теперь жить? ... И Зачем?
А зелёную фуражку лётчика-пограничника я оставил там - пусть дивятся».

Елена слушала и плакала. Потом спросила, может, ещё что-то было, чем сон закончился? Михаил задумался. И, вдруг, продолжил рассказывать то, что оказалось новым и для него самого - он вслушивался в свои слова и удивлялся тому, что открывалось - это, оказывается, из его жизни.
<<Конечно, для Я и [я] это было несложно продемонстрировать, тем более, что всё это уже было, каких-то 16 лет назад.>>

«Пожалуй, я что-то вспоминаю. Этот сон я уже видел. Проснулся в маленькой квартирке. Все окна заклеены чёрной бумагой, темень. Свеча горит. На столе Библия и лист, где написано: «Я ухожу в голодовку, и не буду есть, пока не выясню, что дальше делать, ради чего жить». И отмечено 11 дней – нет, нет … нет. А на часах время 2.00. И на календаре по отметкам было уже 14-е апреля 1991г. Утром к заутренней молитве помчался в церковь - попу рассказывать сон. А тот спросил первым делом - крещён ли я? Нет - ответил. И окрестили меня, хотя, кажется, благодать эту я уже вкусил - из несравненных рук. А на большее поп оказался просто не способен.

Потом помню, как еду я из церкви на трамвае мимо кинотеатра. И вижу афишу - название фильма – «ИИСУС». И я, конечно, иду и смотрю - 4 часа. А, возвращаясь к вечеру, я, осознаю - ясно вижу, что мне дальше делать. Срываю все затемнения, прибираюсь, готовлю ужин и сажусь писать свой новый «бизнес-план». А потом быстро и так легко всё изменилось в моей жизни. А до этого была такая зелёная тоска, что хоть в петлю, или в монастырь».

Зачарованная Елена готова была слушать его бесконечно - она уже испытывала благоговение. И устыдилась за свой порыв – так банально использовала этого необыкновенного мужчину без его воли, без любви.
<<Для Я и [я], конечно, не составляло труда услышать и оценить ход её мыслей. И вот, какими словами стыдливые сомнения женщины упредил их, вдруг, разговорившийся «герой»>>.
- Лена. Вы не переживайте. Всё, что у нас с Вами произошло – это событие бесконечно важное: для меня, для Вас, и для того будущего, куда готов будет родиться и войти наш с Вами сын. Так это и должно было случиться, и никак иначе. Да-да. И обязательно он должен быть Куртом. Я не знаю, почему это всё я так уверенно говорю, но кажется – так и надо.
- А откуда Вы знаете, что меня звать Лена? Ведь недавно Вы называли меня Кондализой, а себя президентом Владимиром Бушем, и лётчиком. - Решилась на непростые вопросы обескураженная женщина.
- Я не знаю, откуда и почему, но ясно ощущаю здесь. - И он указал на впадинку в середине груди. - Здесь всё моё знание, а не в голове, где просто мысли. А здесь - ответы на все вопросы. Конечно, я не президент, конечно – это шутка надо мной. И Вы не Кондализа, не Ксения, не самая средняя их сексапильность. Вы несравненны – прекрасная, божественная женщина. – Не смог удержаться Бушуев от комплимента, чем окончательно смутил её, показав былую вменяемость и, более чем прежнюю, дееспособность.

"ВСТРЕЧА"

<<Вернувшийся к жизни «герой» своими речами, и тем, как они рождались, но ещё важнее, что они подразумевали, продемонстрировал перед [я] своё новое умение жить уже не головой, но сердцем. Это было отрадно – столько пройти, чтобы, наконец, приблизиться к такому реальному и конкретному началу осознания себя. И [я] направило ситуацию ещё в один сюжет>>.
Уже под утро Елена и Михаил заснули, умиротворённые и близкие. Их сознания жили в одном ритме, и парный полёт нёс их воздушные тела в такие удивительные миры, что дух захватывало.
Его Тело дышало – то глубоко и ритмично, нагнетая в себя свет и вибрации, то – поверхностно и тихо, поддерживая в сознании «какую-то среднюю видимость», которая позволяла Уму увидеть то, что в обычном состоянии он никогда бы не смог разглядеть. Обезличенный, статичный, очень созерцательный он следил за видениями, разворачивающимися откуда-то из подсознания. И кто был их автором, или режиссёром? – Не важно, но не зреть их – как звёзды – было невозможно.
Сначала он пристально вглядывался в себя, в своё прошлое – пытался восстановить память, под-крепляя жадное стремление страстными вдохами-выдохами. И он увидел, как из тумана стали проступать сначала очертания, потом детали и подробности прожитой жизни, и понял, что его прошлое откуда-то пошло копироваться в его «рабочие базы данных». Потом он воссоздаст всю картину подзабытой жизни. Но, вдруг, спросилось – «а что, же, было до неё?»
И удивительно - это реализовалось легко – возникла череда видений, как захватывающий фильм, по жанру похожий на рекламный ролик, состоящий из клипов, картинок, заставок и фрагментов, наполненных разными сюжетами и событиями, куда вглубь вникать можно было бесконечно. Все детали и подробности другого прошлого были открыты, доступны и близко понимаемы в какие-то, вдруг, растянувшиеся мгновения – и там тоже была его жизнь, только когда-то и давным-давно. Калейдоскоп жизней мелькал перед его взором как страницы бесконечного календаря.
Земля прокручивалась фоном по ходу этой удивительной демонстрации. И Ум осознавал себя в прошлом – то в одной её части, то – в другой, но чаще – в южной и восточной Азии – длиннейший поток из азиатских зарисовок сопутствовал этому. Мелькнула мысль – может, остановиться где-то и оглядеться, в одной из жизней. Но важнее стало знать – Где, же, и когда есть конец всему этому?
На возникший вопрос Земля отреагировала – повернулась на пол-оборота, и с космической высоты взгляд Ума узнал север Южной Америки, и остановился на точке месте в верховье Амазонки вблизи от границ Бразилии, Колумбии и Перу. Взгляд Ума падал с высоты, а южноамериканские джунгли летели навстречу. Потом полёт замедлился, его траектория стала пологой, джунгли ему навстречу раздвинулись, и взору открылся вид на невиданную древнюю ступенчатую пирамиду.
Полёт Ума поднёс его к южной стороне пирамиды, и открылись первые ворота – под наклоном вниз вёл просторный коридор, и полёт продолжился по нему. Непонятно как были подсвечены стены, навстречу плыли барельефы, арки, лепнина, рисунки. Всё отражало невиданную сложную мощную культуру. Потом открылись вторые, третьи, четвёртые ворота. И за каждыми путь был длиннее, отличался символами, отделкой, подсветкой, и наклон вниз становился всё круче.
Когда казалось, что полёт происходит уже в самой бездне – в самом центре Земли – медленно и торжественно распахнулись последние седьмые ворота. И открылся огромный зал, как затемнённый стадион, пустой и величественный, в центре которого возвышался темно-синий подиум, над которым [в воздухе] висел большой прозрачный шар - бирюзовый контур изнутри, а вокруг сияла искрящаяся фиолетовая аура. Тихое торжественное и невероятно стерильное пространство.
Не дышащее Тело давно замерло и оцепенело, совершенно отдавшись во власть полёта Ума. А тот витал в невероятных далях – осторожно приближался он к подиуму, напряжённо вглядываясь в глубину шара – там просматривалось что-то очень важное. Шар, а точнее – прозрачная сфера, был похож на огромную икринку, в центре которой виднелась какая-то живая сущность, подсвеченная радужным сиянием ауры.
Со стороны Ум похож был на ничтожную светлую пылинку, плывущую в зыбком сумраке к синему подиуму, к удивительному шару. Проделав невероятный путь, теперь мучительно медленно приближался он [как видно] к наиважнейшей в этом мире цели. И не страшно было от мысли – как выбираться отсюда? Хотелось замереть здесь навечно. И вот, уже помимо собственной воли его приблизило к шару так близко – пока он, наконец, не разглядел Это.
То было или куколка огромного насекомого, или пергаментный свёрток древней мумии, а может – спящий младенец, завёрнутый в жёлто-коричневые кожистые свитки. Был жёсткий неприятный умственный шок – обнаружить здесь такое странное существо. Но потом наступило ещё большее - глубокое и самое невероятное потрясение - когда, вдруг, в самом центре Ума грохочущее взорвалась дикая мысль: «Это же – Я!!!»
Ошеломление, потрясение и ужас от осознания себя Этой сущностью – огромное сокрушение всех устоев Ума – произошло в одно мгновение. И тут же всё закончилось – исчезло. Нечто, похожее на крохотный прозрачный бублик, лежало на глади бесконечного ночного океана и единственным зрачком глядело в близкие звёзды. Слышалась тихая музыка. И бублик Я с алмазной синей точкой сверкающего Ума в самом центре «зрачка» переживали самую ту - первую встречу друг с другом.
Такое уже случалось весной в 1993г. Но увидеть и пережить всё снова, было очень кстати, спустя 14 лет. Тогда он жил уже в центре Сибири, в Понтограде. В жизни складывалось всё так, как он и загадывал – сбывалось всё, к чему возникало намерение. Тогда Бушуев был средним чиновником, и помог некой «Академии Жизни», которую организовали бедные психологи и психотерапевты. Они занимались услугами: ребёффингом или «дыханием Гроффа», дианетикой, йогой, гипнозом и другими ранее недоступными «мистиками». И Бушуев там получил некоторые практики. После «того» сеанса в «академии» ему рекомендовали Кастанеду – почитать про подобные «встречи» у индейцев. И фантастичным было обнаружить сходство пережитого в описаниях древних ритуалов. После этого события жизнь его вновь сильно изменилась. И сегодня [я] подарило встречу Ума с его «новым я», и вновь самую ту - встречу на границе осознания себя, своего Я и всего грядущего.
Бушуев с улыбкой блаженного глядел вокруг, и не мог наглядеться – палата и участь оказаться здесь – было ни затворничеством, ни даже нелепым уделом безумного отшельника. Ничто никак не омрачало его сознание – прошлое не тяготило, будущее не тревожило. Он был в реальности, которой никогда не испытывал. Время замедленно и пластично текло сквозь сознание. И на его небосклонах Ум синим лучом вычерчивал картины и знаки. И эти знаки ему предстояло разгадать - не он был автором, то - Я из глубин подсознания. И кто ты, где ты, и какое, где оно твоё самое настоящее я, Михаил Бушуев? А? - Так ли всё это важно? - Однако, что-то действительно важно.
Что важно – он знал своё скорое будущее, и не мог, а точнее, не хотел ничего менять. Так долго свои многие жизни он бегал, чтобы выжить, успеть, не кануть, обогнать, обойти. Нечасто невольно греша, мучаясь и спасаясь - он спасал себя и всех, за кого ответ держал. Но вся память о прошлом была наполнена одним - бесконечным банальным повтором - «беготнёй за хремотнёй». Только вот, эта последняя жизнь, которая ещё продолжалась, была и важна - она принесла прозрение.

Начальник МСЧ Сергей Колупаев спешил с обследованием – многое не терпелось выяснить. По-чему «его больной» так сильно помолодел, лет на 20? Что произошло с Малковой? Почему так изменилась её внешность? И какое медицинское определение надо придать к речам «больного» - про Джорджа У. Путина или Владимира Буша – у ФСБ это на контроле. Наверное, надо сообщить как - «посткоматозный галлюциноз». Но выяснить всё очень многое не скоро удастся.
И Лев Зарубин, патологоанатом, тоже спешил узнать – помнит ли «его тело» то, как он его чуть-чуть не зарезал? И помнит ли «оно», как он за «ним» ухаживал, поддерживал?
И «очень серьёзный незнакомец» майор ФСБ Олег Горбатов был тоже очень озабочен - срочным поручением – составить «наверх» донесение о том, как их понтоградский горотдел ФСБ выявил лицо с действиями, затрагивающими интересы государства.
И медсестра Елена Малкова тоже торопилась - домой – успокоить себя и свои чувства. Вот ей-то было сложнее всех – внутри смятение, а снаружи такая красота, что все узнавали её с трудом и с таким восхищением, что - совсем скоро вся женская часть Понтограда узнала про чудо.
Первым пришёл Лев Зарубин, и Бушуев встретил его с улыбкой – даже обнял, и сразу успокоил: «Лев Николаевич. Вы не переживайте, не чувствуйте вины – всё было, как нельзя лучше. И этот случай был нужен обоим, чтобы мы стали другими, изменились, и обрели себя. Я благодарен Вам – ведь, иначе моя «беготня за хремотнёй» никогда бы не закончилась.
- За что благодарите? Что не зарезал? – Изумился обескураженный патологоанатом. И он ощутил приближение знакомого шока - от такой задушевной встречи и немыслимых слов Бушуева.
- Нет, - за ваше случайное злонамерение, которое для меня оказалось спасением. Не приди вы с ним, я бы скоро окоченел и действительно умер. Да и зарезали бы - было б то же самое, с какой-то разницей в полчаса. И тогда бы я не встретил Воннегута, и его ген не вернулся сюда. Теперь всё будет по-другому, именно благодаря вам, не как всегда - мой «бег за хремой» кончится.
Этими словами Бушуев растрогал старого Льва, что тот смутился, но больше возмутил его ум: «Что он такое несёт? Бред - про бег, какую-то хрему или хремотню, про какого-то Воннегута, встречу и какой-то ген. Как? Он же за такими замками и вахтой – мышь не проскочит. Что случилось с ним? Неужели, всё – правда, что его дед рассказывал, предупреждал?» Тут размышления прервались – в палату заявился сам Колупаев, и Лев запрятал эмоции.
Сергей Колупаев был как всегда хорош, и в настроении - он, кажется, нашёл вариант организации выгодного дела. И был он хорошо осведомлён – техника делала его свидетелем всего, не выходя из кабинета. Он даже важно квалифицировал феномен посткоматозного состояния пациента как «синапсический флюидоз», вызывающий «аромогенитальный синдром». Этот синдром проявился у Л. Зарубина и у Е. Малковой – они единственные, кто непосредственно и долго контактировали с Бушуевым. Наблюдение за ними было тоже организовано, и результаты обнадёживали, весьма.
Но, Колупаеву пока не удалось описать химическую формулу основного вещества, выделяемого пациентом, но его спектр обескураживал. Даже мистические определения типа - «божественный нектар» - иногда напрашивались. Умиротворяющие чувства возникали в атмосфере с веществом по типу психотропного воздействия на синапсическом уровне – это было невероятно. Но возникла сложность – «время жизни» этого вещества было незначительным – считанные часы. Но это компенсировалось достаточно длительным эффектом аромогенитального синдрома. Объективно всё подтвердилось в экспериментах на растениях, мышах, грибах и даже микрофлоре. Месяца за три удастся сделать формулу и создать какой-то устойчивый запас основного вещества. Субъективно Колупаев и сам ощущал какие-то необъяснимые перемены в себе – часто снилась то блондинка, то мулатка, по очереди и с нелепыми именами: то - Кондализа Собчак, то - Ксения Райз.
Елене Малковой, конечно, повезло – первой испытала волшебные последствия синдрома, но и какой же, будет теперь её жизнь? Такая красавица, конечно, скоро выйдет замуж, возможно за богатого иностранца, и уедет из Понтограда. И став, к примеру, баронессой Хеленой фон Гутентаг, через полгода родит мальчика, который станет наследным бароном Куртом фон Гутентаг. И будет он ещё и сыном какого-то хрематиста из какого-то Понтограда, что в центре волшебной Сибири.
А ведь, может быть, всё так и будет. Впереди - не год, полгода, так что, к новым президентским выборам всё и сбудется. А пока – лето, интересная осень, потом необыкновенно тёплая сибирская зима, а в марте всё и прояснится - кто-то родится бароном, а кто-то новым президентом.
 
"ОСЕНЬ 2007"

Осень. Опять она. Пришла с 55-м днём рождения и 1-й годовщиной смерти мамы. - Бушуев стоял у окна палаты и не мог отрешиться от грусти. Лето он провёл на Байкале - Колупаев настоял, и сам же с ним провёл там большую часть времени, изучая последствия комы. Устроились на «Заимке» - так называлась маленькая турбаза, спрятанная в уютной бухточке на севере Ольхона. Какое же комфортное гнёздышко. И оно принимало не всех - раньше чаще, а последние годы пореже – тех, от кого когда-то сильно зависела судьба местных интересов. Они очищали от столичной жирной неги душу и плоть, ловили и пожирали хариусов и много водки. Нечто похожее Бушуев много раз видел - на Камчатке, на Курилах и Сахалине, в Приморье, в Прибалтике, на Кавказе, в Заполярье и даже на Чукотке. Когда-то он, как лётчик-пограничник, летал сам, и был командиром части. И очень часто возникали всякие «почётные задания», например: свозить очередного «столичного туза» на горячие «императорские ванночки» на Курилах. Или - в «долину гейзеров» на Камчатке. Или - на охоту с вертолёта где-нибудь в Заполярье. Или - покатать на вертолёте по экзотическим балтийским островам - всё ради того, что б азартно гонять голые задницы по дюнным пляжам.
С ними были двое студентов - «медбратья» Алёша и Андрей - практику проходили при Колупаеве. Но на Ольхоне он большую часть времени, похоже, проспал - три месяца пролетели как во сне.
Теперь же в двухместной палате с каким-то «сердечником» он должен проходить «реабилита-цию» - так решил Колупаев. Что же происходит, Бушуев? Надо выбираться - затянулась история.
В день рождения 7.09.2007г. пришли все родственники: отец, жена, дочь, и даже брат - давно не виделись. Тогда и ощутилась странность: он воспринимал их абстрактно, «сухим умом» с каким-то вербальным контекстом, как и то, что они искренне пытались ему напомнить. Умом он ясно понимал, что это самые близкие люди на свете - на этом свете. Где-то на этом же свете, были ещё два взрослых сына. И все они, как Бушуев только ни старался, почему-то сдвинулись внутри его сознания в сторону, в какую-то бездну. Они не стали чужими, или менее близкими - нет. Но он чувствовал, как изменилось восприятие: масштабы, контуры и проекции, - стереотипы реальности либо исчезли, разрушились, либо изменились до неузнаваемости. Все образные схемы и модели окружающего и ментального объединились, и наполнились такой динамикой и содержанием, что представить вербально и даже аналитически всё было пока невозможно. В раскрывшейся бездне сознания его прошлое, где - близкие люди и вся его жизнь, съёжилось до мизерных величин, что странно было видеть перемены и привыкать. Это, похоже, будет, если на одно и то же глядеть: одним глазом - в микроскоп, а другим - в телескоп, а потом свести видимое в одно целое, и тогда - очень странным станет восприятие знакомых вещей.
Цельно, одномоментно и динамично всё проявлялось в нём здесь же, сейчас и взаимозависимо. И ещё, исчезало самое основное ощущение времени и пространства, и возникало чувство пустоты и потери реальности, а часто и самого себя. Удержаться на зыбких границах тонкого осознания постоянно меняющегося мира вокруг и внутри себя - без потери себя, тоже изменённого - такому научиться было очень и очень непросто. А уж парить там – тем более. Лишь, погружение в себя давало ему: знание, навык и опыт. Абстрагировался он сильно, и остро ощутил, когда встретил близких. Они казались крошечными слабыми и беззащитными в такой огромной бездне вокруг.
Как же ему не хотелось их расстраивать, особенно жену и доченьку, но не мог он их порадовать больше, чем просто улыбаться, и кивать согласно их вопросам и пожеланиям, успокаивать. Ни слова, наверное, только музыка или песня смогли бы полнее передать его чувства и переживания.
Уходя, его умница-дочь, 15-летнее чудо, оставила небольшую повесть. И сказала, что это он, её отец, Бушуев, написал ровно год назад. А она помогла всё грамотно выправить и оформить. Его удивило странное название: «Аябудддуяа». Неужели всё это на самом деле твоё: твоя жизнь, где есть такая прекрасная дочь и очаровательная жена, и эта странная повесть, или новелла.
Эх, Бушуев. Какой же долгой будет твоя «реабилитация»? Не затянулась ли она?
Но в его новом мироощущении была и новая интересная особенность - не было никаких мыслей. Думать не то, чтобы не хотелось, а совершенно естественно и просто - не думалось. А, ведь, когда-то думанье было постоянным гулом, напряжением и головной болью. А теперь - тишина, и такое тихое «недуманье» располагало к созерцанию. Так, созерцая пуп свой можно почти всё: увидеть, услышать, узнать, - про себя, по крайней мере.
А вот Ум при этом можно сравнить с хорошо настроенным компьютером, который всегда готов послушен и молчалив, с ключами и паролями доступа ко всем в этом мире сетям, и даже более. Но это сравнение техническое, а по существу он больше похож на верную отзывчивую и предан-ную псину, которая всегда рядом и выручит как тот же «конёк-горбунок» в русской сказке.
После комы его постоянным и любимым занятием стало именно такое состояние - «недуманья». Но, отвлекали люди, их нудные расспросы, особенно - Колупаев. Но Бушуев научился общаться, не выходя из своего любимого состояния, отвечая автоматически, не вникая своим Умом в суть, своих же, комментариев. И его часто забавляло - как же сильно волновались люди, когда он прямо и безучастно отвечал на их вопросы. А послушать-то, может, ему и надо было - для себя же. Чтобы поскорее разобраться в этом странном сильно изменившемся и не очень уютном мире вокруг.

Всё. Настало время поспать, а с утра - прочитать «Аябудддуяа».
 
"АЯБУДДДУЯА"

- Ходжа Нежид - самый понтовый лидер мусульманского мира. Как он причесал этого хама янки Джорджа У. Путина. Да ещё весь этот хрестный мир волшебной молитвой суфия ублажил. Круто. Здесь сила. Не в кураже янки, а здесь.
Такие мысли будили не хуже будильника.
- Какого Джорджа У. Путина? Какой такой Ходжа Нежид? Что за бред? – Бушуев, выходя из сна и нелепого диалога внутри, разглядел - это сосед-сердечник смотрит ранние новости и про себя комментирует картинки с экрана. Чужой монолог внутри Бушуева тут и закончился и начался свой собственный.
- Что-то в мире, в ООН происходит. Какие-то страсти плещут. И он туда же, а ещё «сердечник». - Да, никакого «сердечника» здесь нет. Как? А, кто же он тогда? - Да, журналист. - Ни себе фига!
Вот, блин, опять начинается – чьи-то мысли снова разбирать. Опять – ясновидение, да ещё и зна-ние всего наперёд - надоело! Не хочу! Отчаянно, как в похмелье с утра, заломило голову, что Бушуев завыл.
«Сердечник» подскочил к нему. - Что с тобой, приятель? Михаил? Ну! - Опять порошки не дали. Ох, уж эти студенты – себя не забудут, а на мужике сэкономят. Надо Колупаеву доложить, а-то загнётся этот Бушуев. Жаль, Алёшка с Андреем, вроде неплохие парни, но без балды по башке лучше не станут. – Но мужика-то жалко. – Он не успел это додумать, потому что Михаил открыл свои, вдруг, совершенно нормальные глаза, и не нормально озадачил его, с утра пораньше. –
- Уважаемый. Доброе утро! А что вы тут про «понтового лидера» мусульман говорили – Ходжа Нежид, кажется? – Дальше продолжать было не нужно, потому что «сердечник» закатил глаза, побледнел, и рухнул – носом в пушистый душистый и пыльный ковёр.
- Какой же слабый, а ещё «журналюга». Ничего, полежи пока так. – Бушуев перевернул провинциального проныру, откинувшегося так незадачливо. – А ещё мнишь про себя: какой талантливый, неоценённый, непризнанный. Всё это амбиции, дружок - и вот, твоя же балда по твоей же башке и дала – рикошетом. А, ведь, не молоденький - подглядывать. Нехорошо, знаешь, но всё – туда же. Хотя, я тоже «подглядываю» - вынужденно, и так мучаюсь этим. А ты азартом выгодой живёшь, и радуешься. Какой праведник, «сердечником» прикинулся. Ну-ну, отдыхай теперь. А я пока почитаю. Неужели это я написал?

«АЯБУДДДУЯА». Новелла. Михаил Бушуев.
Начало сентября 1952г. Дальний Восток. В час ночи трудные роды принесли слабое синее существо – мальчика в родовом пузыре, замотанного по шее пуповиной, с кровавыми белками - он почти не дышал, и почти не жил.
При медсанбате танковой дивизии, где были роды, работал вольнонаёмный санитар кореец. Он-то и помог спасти младенца - что-то гудел ему в грудь, и дымил трубкой – до восхода солнца. На заре дитё заорало, что стало ясно – это жилец, да ещё какой. И с того осеннего утра он орал ровно 2 года.
- Ох, и намаетесь вы с ним, бедненькие. - Пожалела молодых, отца и мать, видавшая виды санитарка, вручая, замолчавший на время, в серой шинели свёрток с ребёнком.
Месяца два он испытывал рёвом своих родителей, что те потихоньку сходили с ума, пока не случился маленький перерыв. Военный грузовик разворотил угол их домика, корейской фанзы, где они ютились, и первенца погребло под развалинами. Думали погиб - он молчал, но нашли - тихо спящим, что казалось - умолк навсегда. А, когда он очнулся, то обрадовал отца и мать своими глазами весёлыми и синими, что те впервые ощутили себя счастливыми родителями. Они перебралась жить в каптёрку казармы, рядом с солдатами, за фанерной стенкой. Но, скоро его окрепший ревущий плач возобновился с новой силой. И наступила каторга, бесконечная невыносимая мука. Зато, из каптёрки их вскоре переселили. Отец убегал на охоту, на рыбалку, на футбол, а вечно усталая молодая мать высыхала от тирании маленького деспота. Наверное, он тогда заслужил, чтобы его нечаянно придушили, но обошлось.
А в 2 года рёв закончился и - возникло другое, что мучило не меньше – гудящий гнусавый бубнёжь – то ли <ябудуя>, то ли <небудуя>. Молодые родители понимали это как упрямство или протест к их диалогу «хочешь? – не хочешь?», которому хотелось научить. Он упрямо не хотел ничего просить. И так самоутверждался в своём «будуя-небудуя», что часто оказывался наказанным - в углу, даже на коленках, или побитым. Особенно усложнилась его маленькая жизнь - когда через 2,5 года после него появился младший брат. Он это хорошо запомнил, а брата – невзлюбил, может потому, что его совсем перестали замечать. Его частое пребывание в углу и гудение там постепенно превратилось в привычку, и даже развлечение, которое могло длиться часами. А вскоре, в 3 года, вдруг, он удивил, уверенно заявив, что будет лётчиком. Все смеялись – танки же кругом и никаких самолётов. Но они забыли про небо – оно без танков.
Постепенно он привык к своему затворничеству и в 1-й класс школы пришёл молчаливым, задумчивым тихоней. Это было уже в Сибири.

Богучаны. Старинное сибирское село. Лето. 6о-е годы. Река Ангара. Молодые и «столичные»: рослый, губастый брюнет, красавец-поэт, а с ним - композитор, маленькая и очень милая женщина - известные и гордые, - плывут на теплоходе вниз по Ангаре и останавливаются на пару дней в загадочных Богучанах. Захотелось отдохнуть от торжеств по случаю открытия Братской ГЭС, и «опробовать на публике» свою последнюю песню. (Её прослушать можно здесь -
Среди прочего у них происходит встреча с детьми, где женщина-композитор, волнуясь, по-детски, очень искренне и красиво говорит:
- Деточки, пройдёт много лет, и вы вспомните, - в какой красоте вы родились и выросли. Не забывайте никогда свою настоящую родину. Она - прекрасна, а вы - счастливцы. Вокруг вас - чудесная страна. В неё всегда можно будет вернуться в памяти, и надо хорошо запомнить её, на всю свою жизнь! Вы просто не представляете сейчас – в какой красоте живёте! Через многие годы, далеко, в других краях вы поймёте, что лучшего - нет, и уже не будет никогда!
Потом неплохо спелась их новая песня, и привычные вопросы и ответы заняли встречу, что благодушные столичные гости приятно расслабились. Но встречу с детками усложнил громкий и неожиданно прямой вопрос серьёзного мальчика.
- Скажите. А почему в вашей песне «По Ангаре», которую вы сочинили в пути и сегодня пели, - неправда? Там, где слова «навстречу утренней заре - по Ангаре, по Ангаре...» От Братска и до нас Ангара течёт на запад, и вы плыли всё время навстречу закат. «Утренняя заря» была всегда позади вас. Красиво пели, но - с обманом? Зачем?
Синие глаза мальчика ждали. Все насторожились, а ребятня захихикала - этого пацана здесь даже взрослые побаивались – умел озадачить так, что надолго про сон забудешь. На сцене все покраснели. Возникшую неловкость поправил красавец-поэт, который вспотел. И, больше, чем обычно, заикаясь, обратился, к дотошному мальчугану.
- Ты совершенно прав, мальчик. Здесь - моя неправда. Но пойми, это, же всё - для рифмы. В жизни - иногда, а в искусстве - часто просто нельзя иначе. Конечно, красивая иллюзия не всегда права. И <слушать, но слышать!> - этому надо учиться. Мы все живём в мире иллюзий. Говорят - «красота требует жертв». И, правда - часто такая жертва во имя красоты. За это «согрешение», я надеюсь, «бог» меня не осудит.
Взрослые не очень поняли речь, но облегчённо отозвались искренними аплодисментами, и показалось - вечер получился. И взволновавшийся красавец-поэт, как Маяковский, изготовился почитать свои стихи, даже расстегнулся. Но. Не получилось, потому что, вдруг, звонкий девичий голосок, разрушил опять всё взрослое приличие.
- Дяденька-поэт, а вы знаете, что у нас в эвенкийском языке означает слово «ангара»? Это же - «пасть», «звериная глотка». - Ведь, Ангара, она глотает, пожирает Байкал. У вас смешная и страшная песня! Так делать не надо.
Чёрные глазки юной восточной красавицы трепетали от волнения. О, как же благодарен был ей синий взгляд того мальчишки. Местная ребятня расхохоталась, да и взрослые заулыбались, но гостям под конец аплодировали дружелюбно. Так и разошлись – кто смущённо, кто весело.
 Мальчишки, разбегаясь, прыгают с высокого берега на осыпающийся откос - кто выше, дальше и красивее. Занятие опасное - приземление прыгунов происходит не всегда мягко. Выделяется один - прыгает сильнее и отчаяннее всех - так, что девчонки ахают и замирают, когда он взлетает над крутым берегом. Особенно переживает одна - губы искусала. И как же она хороша красавица-эвенка. Всем - по 14 лет. Их мир вокруг удивителен и прекрасен: синие горы, зелёное море тайги, прекрасная река, уютное село, лето. Кругом всё близкое доброе и настоящее – их замечательная и самая любимая родина.
Ах, мальчик-мальчик! Как же он прыгает! - С таким наслаждением и уверенностью, что у всех дух захватывает от его полётов. А ведь, каких-то лет 6 назад, он был совсем другим, но, вдруг, переменился. И как такое случилось? – Про это помнят все его сверстники и эта девчонка, юная раскосая красавица, местная эвенка.
Тогда в их первый класс он, тихоня-отличник, приехал из Красноярска из-за военной службы отца, которого с семьёй принесло сюда, в местный таёжный райвоенкомат. А через полгода, весной, в конце учебного года мальчик заболел «желтухой», но случилось, что из нескольких заболевших сверстников, с трудом, три месяца переболев, только он один выжил. Потом – ещё 3 года на диете, в затворничестве.
Настоящее чудо с ним тогда приключилось. После школы, в полдень, он потерял сознание и впал в «кому». Врачи ничего не смогли, и его, как уже совсем безнадёжного, ночью перенесли в морг. А там под утро он, вдруг, ожил там, рядом с покойником. И это его почему-то совсем не испугало, но внутри изменило невероятно. Чудесное перерождение и напутствие старого врача про агела-хранителя, его спасителя, в мальчике всё изменило. И, когда осенью он появился в своём классе, все поняли, что это - другой мальчик, не тихоня.
Сентябрь. Средняя школа №1 села Богучаны, 2-й класс «б». Там случается конфликт. А после уроков он продолжается уже за школой. Возникло противостояние - девчонки с красавицей-эвенской во главе - против всех мальчишек с одной задирой, из местных «казачек», яркой соперницей «эвенки». Какие нешуточные страсти в прекрасный осенний день засияли, ярко и пронзительно.
Мальчик вынужденно оказывается посередине. Но, неожиданно для себя и одноклассников, он, в свои восемь лет, мгновенно стал взрослым. Он делает внутренний выбор и набирается мужества (эвенка-то давно мила). Только от него зависел исход этого противостояния.
Насупив взгляд и сжав зубы, он, быстро и глухо, пробубнил что-то странное, и - ощутил себя «больше и выше всех», даже выше их двухэтажной бревенчатой школы. После чего, вдруг, так легко выдрал из забора штакетину и встал посредине - и каким-то нечеловеческим видом и криком дал ясно понять - «Не надо!!!». И удивительно - дошло мгновенно - утихли страсти - все поняли, что мальчика надо послушаться. И навсегда, на все последующие годы, весь класс был обречён разгадывать своего, вдруг, ставшего «не таким, как они», сверстника.
О-о,- этот прыжок был особенно красив. Взлетел он так, что казалось - полетит он, аж, до другого берега, что в трёхкилометровой дали. Или уж, наверное, здесь, на этом берегу, до близкой воды красавицы-реки-Ангары донесут его распростёртые руки-крылья. Но - не долетел он, не донесли - упал он, приземлился далеко внизу там, где кончался песок. Твёрдый берег жёстко принял его посадку. Внешне он не пострадал, но вот лёгкие в его груди куда-то исчезли – свернулись. И никак не удавалось сделать вдох, получалось только одно - выдыхать воздух. И он уходил так быстро, как и надежда восстановить дыхание. Попытка-выдох-крик – оказалась тише осыпающегося песка.
Впечатанный в подножье крутого берега Ангары, мальчик сидел на корточках - неподвижный безмятежный и грустный. Он наблюдал, как течёт прекрасная река, как синеет небо, как плывут облака. Его угасающее сознание и вся эта красота окружающего мира стремительно мчались навстречу друг другу. От калейдоскопа бегущих картин всё сделалось интересным, как бывает в красивом фильме, или сне, и страха не было совсем.
Сердце нехотя остановилось. После чего наступила тишина, солнечный день померк, сгустился, посерел, а потом погас. Но, скоро посветлело, даже засияло, и показалось странным – только что ослепнуть глазами, а потом всё увидеть опять, но в необычном свете, а себя ощутить крохой-пылинкой, парящей в ослепительном потоке света, струящемся сверху. Необычно - как это, вдруг, весь знакомый ему мир стал выглядеть - как на тусклой старинной фотографии, и его границы терялись в мрачноватом тумане, в густеющих за границей света сумерках. Солнечный день здесь был серым и скучным.
Протяжно вращаясь вправо и вверх, он поднимался, как бы всплывая. Становилось светлее и светлее, тогда как всё, что оставалось сзади внизу, наоборот, становилось темнее и мрачнее. И чем - выше, тем меньше он становился, пространство сужалось. Свет, мерцая, преображался в игре и насыщенности. И слышно стало – то ли шорох, то ли шелест, как - зимой от снежинок в мороз, или как - в осиновом лесу летом в жаркий тихий день.
Потом послышался очень знакомый звук, низкое гудение, возник резонанс, и он отозвался - своим «аябудддуяа» - невольно и мысленно, и тут же замер, покачиваясь на чутких волнах.
Ощутилось присутствие рядом доброй бесконечной силы. Вспомнилось про ангела-хранителя, и он понял, что может быть здесь, и в таком состоянии, долго и столько, сколько захочет – в бесконечном блаженстве легчайшего парения на невероятно зыбкой, но ощутимо живой границе двух сред. Здесь веяло вечностью и покоем, а свет вокруг него стал сферой.
Но, вдруг, он услышал завораживающий звук - он выводил его из этого приятного небытия. Далёкое стрекотание кузнечика, сверчка или птички - это становилось ближе-ближе. И скоро этот тревожный звук превратился в звенящее верещание, как крик раненой птицы, где звучало невыносимое страдание - от страшной боли и горя.
Он вслушался: Звук, стихая, переходил в пронзительно высокие интонации, что стало мукой всё это слушать – так захотелось понять и откликнуться.
Он перевернулся вниз и понял – звук шёл оттуда. И только подумал - произнести привычное «небудддуяа» - как сразу стал снижаться, по спирали влево и вниз, назад, в сумерки и мрачное размытое пространство.
Как и тогда в 7 лет, сейчас он так же ощутил себя в пространстве «как бы подо льдом». Надо было найти маленькое окно, светлое пятно спасительной «отдушинки» в окружающем мраке.
Издав «аябудддуяа», он увидел световой отзвук, и быстрее, чем когда-то, нашёл, что искал. И замер. - Сквозь тонкую пелену, совсем рядом, виднелись бездонные, в слезах, распахнутые глаза, в беззвучном крике замерший рот и ... веснушки. Солнце - чёрное, мир серый, облака, как и лица, и фигуры, кругом одинаково пепельные и застывшие, как из гипса. Лик девушки, окружённый сиянием, и - слёзы, медленно летящие ему в глаза. И он улыбнулся веснушкам.
Своим «аябудддуяа» он довольно легко прорвал тонкую пелену «отдушинки» - и его выбросило - как младенца на родовой стол – знакомая «схватка», или милый пинок из другого мира. Сзади щёлкнуло, как в затворе старого фотоаппарата, и тихо прошуршала шторка, как бы делая заплату там, где была, и вот - исчезла странная «отдушинка». - Как интересно, однако, устроено всё. – Успел он подумать, но мысли покидали его – сознание переворачивалось, как песочные часы, переходя в прежнюю обычную систему координат.
С первым вздохом его ошеломил запах. Только ради него одного, наверное, можно было так рисковать, чтобы, вдохнув его раз, умереть, навсегда, оставив в своей груди. Чарующий запах молоденькой девушки с прекрасным именем - Ойла. Она обессиленная трепетала над ним, рыдая от горя и счастья. А он никак не мог надышаться ею, и успокоиться от переживаний.
Вспомнилась картина последнего полёта – отчаянного прыжка в никуда, в бездонный и прекрасный простор этого мира, который он вознамерился перепрыгнуть. И тут предчувствием из будущего пришла уверенность, что преодолеет всё в жизни, даже широченную Ангару когда-нибудь перелетит. От этой шальной мысли ему, вдруг, стало смешно и легко - он улыбнулся и распахнул глаза.
«Эвенка» сразу помчалась, когда увидела – как он замер. Она причитала незнакомыми словами, трясла-тормошила, наконец, стала бить по лицу этого противного мальчишку, который, кажется, умирал. Потом упала рядом и горько заплакала. Сбежались все. Сопя, тихо и тревожно ждали, как скоро, но главное - как «это» произойдёт.
Вдруг, «эвенка» вскочила, из Ангары плеснула водой на юношу, и схватила его поникшую голову - лбом ко лбу плотно сомкнула лица. Потом, так же неожиданно, и к ужасу всех, вдруг, длинно и отчаянно заверещала на каком-то птичьем языке, как смертельно раненая птица. Звенящее истошное стрекотание, нечеловеческое, парализовало вокруг всё. Стало тихо, лишь этот цепенящий звук стоял и стоял, и казалось - ему не будет конца. Замерло всё, в ожидании чуда - как перед грозой.
Тут юношу словно ударило током - он вздрогнул, застонал, со вздохом разодрал лёгкие и, страшно хрипя, загудел невнятное, и откинулся на спину. Его сухие горящие глаза и безумная улыбка спугнули всех - девчонки помчались по домам, а мальчишки отошли зажечь костёр и помолчать.
Слёзы эвенки падали в застывшие синие глаза мальчика.
- Веснушки. - В близкое восточное лицо девушки, вдруг, прошептал он, с трудом владея остывшими губами. Он сладко втягивал её воздух своим посиневшим носом - сладко, что скоро порозовел. Но вернуться в прежнее сознание было сложнее, чем пройти сквозь «отдушинку». Наверное, надо довериться: этому запаху, чёрным глазам, голосу и всему этому миру перед собой. И он отдался свободному потоку своих чувств.
Великое взаимопроникновение возникло так стремительно, что ошеломило обоих. Время остановилось, а весь, тот и прежний мир – исчезло всё, впервые и, кажется, навсегда. Их юные души, сознания и тела растворялись друг в друге, и не было предела этому взаимопроникновению. Две бездны, возникшие друг в друге, слились в один бесконечный и радостный вихрь. Она ещё по инерции летела туда, а он – сюда, навстречу ей. Все существующие слова просто бессильны передать эту встречу, но особенно – то её место, меж двух миров, где – есть место вечному блаженству.
- Мишка! Твоя мать бежит! - Закричали пацаны. Оцепенение слетело, но разомкнуть своих рук они сразу не смогли. И глаза не видели ничего, кроме сияния друг друга. Потрясённые, они не понимали, что происходит и что кричит подбежавшая мать.
- Безобразие. Девочка!? А ты - лётчик, сын-блин, целый, хоть? Ну, и что тут - у вас? Вот вам сейчас обоим и достанется! -
С косогора к ним летел «вечно старший лейтенант» Бушуев, отец мальчика. Набегу, лихо и со свистом, вылетел из дурацких синих «галифе» отца знакомый юноше потрёпанный ремень. Но, обычный воспитательный процесс не получился. Отец с налитыми кровью глазами, как бык - на корриде, оторопело замер перед сыном. Он показался ему огромным, а главное - очень спокойным, что отец растерялся. Вдруг, захотелось поплакать - он вспомнил себя ребёнком, и то, как часто и жестоко лупил его собственный отец, так же со свистом выдергивая ремень.
Сын стоял, заслоняя симпатичную аборигенку. Спокойно и отстранёно они смотрели на взрослых. И не было в них - ни вины, ни страха, а наоборот - это возникало у родителей. Им стало совсем не по себе, когда сын заговорил, глядя, не моргая, как бы, сквозь их лица.
- Мама и папа. Пройдёт сорок лет и сорок дней, и я закрою твои глаза, мама. А через год «ваш сын-первый блин» уедет от вас, и поступит в суворовское училище. А потом будет военным лётчиком. А ты, папа, меня больше никогда не ударишь - пальцем не тронешь. А это - Оля, моя одноклассница, она только что спасла мне жизнь.
- И ещё. - Продолжил он своим остолбеневшим родичам. - Папа, состриги ты «это» со своей головы. - Все же знают, что у тебя там под ней - лысина.
И действительно. Голая макушка отца впервые сияла публично и горделиво, а «это» - была метровая куделя из остатков волос, она растрёпанно болталась от уха до самого колена.
- Все Бушуевы, деды и прадеды, были лысыми, и ты будешь таким, сынок. - Чуть не плача, с обиженной злостью, тихо возразил отец.
- Нет. Я «небудддуяа»! - Уверенно ответил сын.
Родителей безумная речь сына повергла в шок - они рухнули на песок усваивать эти новости. А повзрослевшие дети тихо побрели к костру - вечерело и захотелось согреться.
- Миша, а правда, говорят, что ты в «рубашке» родился? - заговорила первой Оля, отвлекая от раздора с родителями.
- Правда. Но, то ж просто – родовой пузырь. Ещё пуповиной замотан по шее два раза, синий и красноглазый. Помирал я, но какой-то санитар кореец, говорят, смог-то меня откачать. Так рассказывали. А – что?
- Да, дедушка мой говорит, что из таких людей хорошие шаманы получаются. Он – самый сильный шаман по всей округе.
- Да? Так может и нам в шаманы податься? - Он рассмеялся. - Не. Я лётчиком буду. А ты тоже сможешь – вон как спасла меня. Дедушка научил? – Юноша тоже захотел отвлечь подругу от грустных мыслей, но – не получилось.
- Да, научил. – Бесхитростно ответила она.
- Оля, а какие «шаманские штучки» дедушка у тебя нашёл? – Поинтересовался Миша.
Девушка остановилась и побледнела – она не решалась, ведь это была её самая сокровенная тайна. Но немного погодя, остановилась и всё-таки рискнула.
- Смотри. – Доверилась она и скинула с носками обычную местную обувь - «чирки». Семь лет они были знакомы, но, так близко ещё не общались. Во снах виделись, в школе, в играх, и, он обратил внимание - никогда её не видели босиком. И сейчас её ножки впервые были голыми, но была в них странность – по 6 пальчиков - ещё по одному маленькому мизинчику.
Девушка быстро обулась. Трогательно и беззащитно, пыталась улыбаться, но не получалось. Юноша отупело, глядел туда, где только что видел невозможное…
- Ты же никому про «это» не расскажешь? – чуть слышно, промолвила она.
- Да, да, конечно, - как-то, не очень хорошо соображая, отреагировал юноша. – Успокойся, Оленька!
- Надо тебя с дедушкой моим познакомить, хочешь? Он у нас гостит, потом в Туру уедет надолго. Давай - а?
- Конечно, хочу. Только давай передохнём. А-то в груди что-то болит. - Юношу подташнивало от переживаний дня, и они присели у огня. У костра было хорошо.
Частенько на берегу Ангары костёр собирал «богучанцев». Тогда ведь, никаких телевизоров, ни радио - очень многого не было, но люди по-своему были счастливы - счастливее заезжих «городских». Может потому, что не ведали они всех соблазнов городов и большого мира? Вот такие костры, да ещё весенний ледоход, собирали большие компании на берегу - для разговоров и коллективной медитации на красавицу-реку. Конечно, всякое было. Но, как, же здорово стало в Богучанах с появлением огромного немецкого аккордеона и одноногого, с костылями, красавца Роберта, отставного капитана, военного моряка. Когда он вечером на берегу Ангары заводил свою волшебную музыку - до слёз и бессонницы страдала половина Богучан. И в этот вечер грустный аккордеон играл что-то особенно пронзительное.
Глядя в огонь, все просто молчали, слушали отдалённую музыку, разглядывали на севере слабое сияние и бледные звёзды над головой, но впечатления этого дня невозможно было не обсудить.
- Миш? Ну, как ты мог такое наговорить родителям - они же расстроились. - Нарушила задумчивость юноши девушка. - Выдумал что ли? Сочинил?
- Нет! Ничего я не выдумал. И вообще, я этого никогда, даже захоти, не смог бы сочинить. Но всё так и будет. – Спокойно ответил он и, задумчиво прикрыл глаза. Девушку даже отшатнуло.
- И ты действительно будешь лётчиком? - Она восхищённая искала его глаза.
- Конечно, буду! Я про это с 3-х лет знаю. - Не открывая глаз, ответил он спокойно. - И буду самым настоящим (он не удержался хвастануть другим знанием) – всю страну облетаю.
- И лысым не будешь? - Девушка залилась таким хохотом, что вся ребятня подобралась.
- И лысым я не буду - точно. Поверь - всё сбывается, когда есть одно – правильное желание. Только это желание должно быть очень сильным и очень понятным здесь, где - сердце. – И он показал на впадинку на груди. – Там что-то у нас, у людей, находится такое, от чего, кажется, всё-всё на свете зависит. И здесь-то, как раз, и болит сейчас.
- Брешешь ты всё, Миха. – Прозвучал из-за костра голос Дормидонта, бывшего приятеля юноши, решившего, как всегда, пошатнуть его авторитет. – Вот я, например, тоже хочу, как и ты, - в лётчики. Но знаю – это никогда не сбудется.
- Конечно, не сбудется - ты же сам сказал - «вот я, например». – Отреагировал Миша. – Ты же ни во что, а главное – в себя не веришь. Да и желания твои – как поплавок на воде прыгают. Ну, что ты поймаешь, когда он прыгает? – Ничего. Про поплавок - ерунда. А знать бы, что и как там – под водой? Тогда самое главное и происходит – только пожелай и – любая рыба сама в руки приплывёт.
- Ну, не бреши, сказки, так не бывает! – Хором со смехом отозвался десяток голосов.
– Миха, а ты возьми и докажи нам - поймай рыбку. Слабо? – Дормидонт не успокаивался, пытаясь вызвать смех у друзей. Но те не спешили, помнили, что бывало и раньше, и сегодня он - незабываемо всех озадачил. А – интересно, что же будет.
Тот оглядел знакомую ватагу, не спеша и задумчиво, так, что всем стало не по себе. И, вдруг, он решился подыграть или пошутить. А- то Оля вон – сжалась от напористого разговора парней.
- Ну и какую рыбу будем ловить? – Ухмыльнувшись, спросил он, от чего компания оторопела, и оживилась заинтригованно.
- Налима, щуку, осетра, тайменя! – Прозвучали варианты, и все расслабилась, ожидая скорый и смешной исход затеи.
- Было сказано первое – налима. Хорошо, ловим налима. – Продолжил невозмутимо Миша.
- Теперь – как? - Сам приплывёт, может - на удочку, или в сеть залезет? – Интриговал он дальше, на что увлечённо наперебой и со смехом был заказан способ ловли.
- В сети, на удочку и, - чтоб сама приплыла. - С хохотом покатилась компания.
- Хорошо, договорились. Но какого – большого, среднего или …? – Он не успел закончить, как Дормидонт крикнул, - Три метра … не - пять. – От чего все покатились хохотом – такого же не бывает, точно уж. Но Миша спокойно подвёл итог.
- Три. Значит, - три. – Пусть так и будет.
- Итак, - мы все хотим, чтобы к нам, сюда на берег, приплыл налим длиной в 3 метра, в сети, с удочкой? Да? Так? Точно? – Задавался последними вопросами Миша, уже сам еле сдерживая смех. На что гулкое эхо отвечало хохочущим многоголосьем: - Да! - Да! - Да!
Переждав хохот, Миша спросил. – А рыбку не будет жалко?
- Не. - Не будет! - Не жалко! – Ответило эхо и опять покатилось хохотом. После чего, откровенно смеясь, автор проекта уточнил последнее условие.
– А как за это ответить хотите? Иначе – никак нельзя. - Задумчив был последний вопрос.
- Обосраться! – Рыдая от смеха, за всех заявил Дормидонт. После чего все просто покатились, умирая от хохота. Так «вариант Дормидонта» бы принят единогласно - думали, шутка удалась.
– Что ж хорошо! Сидите до утра и ждите, а мы пойдём «просить реку». Потом тихо побрели они вдоль реки к музыке, оставив компанию с их благодушным развесёлым настроением.
Им хотелось побыть одним. Они шли под звёздами, и было хорошо. Аккордеон Роберта пел в сумерках про «амурские волны» и, похоже, готов был страдать до утра. Всё должно было окончиться расставанием – пора домой. И тут про что-то важное Оля попробовала расспросить у друга.
- Вот ты наговорил родителям – что будет. - Особенно про маму, «сорок лет и сорок дней». У меня от страха даже и сейчас мурашки бегают? Расскажи - как это получается?
- Не знаю, сам удивляюсь. Часто узнаю всё так же вдруг, как и ты сегодня, в самый последний момент, когда идут слова. Главное - не бояться и быть спокойным. Я про это и родителей тоже сейчас думаю - жалко обоих. Но ничего не изменить, а хотелось бы. Может, научусь. Но, хотя, зачем? Не знать и не хотеть ничего – что лучше. Просто жить и радоваться.

Но главные слова дня были сказаны.
(Видео: "СИБИРЬ" на Ютубе http://youtu.be/_EUJD_UZlOU - там автор вырос.)

Прошло ровно сорок лет и сорок дней, и в свои 77 лет и 1 месяц 17.09.2006г. Бушуева А.К. после долгой болезни тихо скончалась при сыне своём Михаиле, 54-х лет, седом и не лысом. И он закрыл своей маме глаза при муже её и своём отце Бушуеве И.М., 80-летнем отставном подполковнике. И было всё так, как было предсказано.

"40 лет и 40 дней спустя".

В тот день, в полдень сын умывал измученное лицо матери, поговаривая странные речи. Старый отец ушёл от них, чтобы ничего не слышать. Он давно, и так много, не понимал в сыне.
- Мама, это - я, Миша. Если ты меня слышишь, то - зажмурь глаза. – Её веки сжались, а губы дрогнули – она слышала.
- Мама, я буду читать мантру, а ты - расслабься и слушай. И свет ищи - он появится здесь. – И сын поцеловал ей лоб.
- Как увидишь лучи света - сделай то, что я рассказывал, вспомни. Я рядом, мама. Ты ничего не бойся. И вспомни ещё: «Этот поезд подходит к своему последнему перрону и скоро предстоит пересадка на другой. На этом вокзале можно будет немного передохнуть». И ещё, - не забудь мне сообщить, как там твои дела, когда снова соберёшься в путь. Помни, - я буду ждать, обязательно мне приснись - мы же тренировали. А я буду рядом, и всё будет хорошо, мамочка. Теперь ты ни о чём не думай. Только слушай мой голос и гляди. - «Аябудддуяа...»
Потом откуда-то из глубины его груди зазвучало - гудящее и звенящее одновременно. – Он начал самую сокровенную молитву – буддистскую мантру, из Пховы - по своей русской матери. Он тихо покачивался, неотрывно глядя сквозь её измученное лицо, ждал - оставалось немного, несколько минут их земной совместной жизни.
Он стал безмятежен и затих, когда заметил лёгкий выдох и резкую перемену в глазах - они распахнулись, переполненные удивлением, от чего стали, вдруг, пронзительно красивыми. – Да-да! Свет она всё-таки успела увидеть. Он был счастлив – мамы не стало здесь, но виден был её путь в потоке очень знакомого света.
Когда он закрывал ей глаза, вдруг, обнаружил, что они - ещё недавно упругие, податливые и даже мутноватые - тут засверкали, синим хрусталём, и стали тверды и огромны.
Но, главное - в её последнем взгляде застыло невероятное мучительно близкое сходство с ликом известного и великого святого на «плащанице». И это поразило его больше всего.
А на 17-й день она поразила ещё раз, когда - пришла во сне. И особенно тем, - какая пришла - невероятно красивая, счастливая и весёлая. И они славно пообщались, что было очень редко в их странной обычной жизни, где Васса Железнова и «железная леди» были её кумирами. А там, вокруг неё, было видно столько счастья, добра, любви и света, что захотелось туда, к ней, но знал он час свой. Из их диалога здесь немногое, но, наверное, удивительное можно привести.
- У тебя там всё хорошо, мама?
- Да, сыночек. Всё просто замечательно! - Так здорово. Ты оказался очень прав, мой дорогой, - спасибо тебе.
- Мам? А зачем ты сломала мне три компьютера - за неделю?
- Ну, здесь ты сам виноват. - Обещал же - «аябудддуяа» - буду мол, рядом. А вижу - всё с ними возишься. Извини, не удержалась.
- Но, скажи, когда мне их отремонтируют?
- Ноутбук - через неделю. А этот новый, что ты купил назавтра после моих похорон, вот с ним-то провозишься. Это красное «Эльдорадо», где ты его купил, будет морочить голову два месяца. Зря ты с «Эльдорадо» связался – они же шулеры. А старый «пентиум», как сделают, отдай деду - пусть потешится, а-то грустит.
Её беззаботный смех и ослепительная красота зрелой женщины, как нежный золотой персик - её лицо, сияющее обаяние и лёгкость - всё в ней очаровывало и радовало даже не глаза, а - сердце и душу.
Мама растворялась и уходила из его сна. И не было никакого намёка на досаду из-за того, что здесь, в этой жизни, у них так многое не получилось. Из-за неё или от неё он уехал - сбежал в суворовское училище, и в 15 открыл свою взрослую жизнь, чтобы, нырнув отчаянно в перспективу - перепрыгнуть или нет, перелететь уже не в мечте все преграды или, замерев, исчезнуть. А будь всё иначе – чуда не случилось бы. Мама не пришла бы во сне. И сам бы он не одолел пути – 40 лет и 40 дней, - где было всё.
Послесловие:
Дядя Гриша, конюх военкомата, рано утром приехал к реке за водой. И пока конь Серко сам сдавал задом повозку в Ангару - конюх по оглоблям перебирался к бочке, а там навстречу ему из реки в притопленную повозку лез огромный налим, опутанный старой сетью и случайной удочкой. Хорошо - вилы оказались рядом, и Серко не подвёл - вытащили налима на берег. И было в нём 3 метра ровно.
От догорающего костра подбежало несколько парней - они помогли усмирить вдруг взбунтовавшуюся рыбину. Но потом, вдруг, они все разом схватились за животы и помчались до близких кустов. И оттуда с диким хохотом стали истошно орать кому-то: «Ну, Дормидонт! - Погоди!»
И, наверное, это был Дормидонт, от них и вверх по угору, заскакала вихлеватая фигура, поджимая зад, и, огрызаясь, на какого-то Бушуя.

2-я часть. "Хрематист"

Эту историю мой друг Бушуев рассказал мне 3 года назад, но всю - до её финала поведал недавно. После Богучан прошло много лет и в судьбе моего героя всё сложилось примерно так, как он и предвидел. Он стал лётчиком и облетал полмира. И чудес в его жизни, в воздухе и на земле было предостаточно – не на одну книжку хватит. Но в самые «зрелые» годы в его личной истории произошли, наверное, самые драматичные события. В них собралось то многое, что каждому человеку покажется лично знакомым. И здесь он, как мне кажется, остался собой, не ушёл от своих принципов – это интересно и писать, и, надеюсь, читать тоже.

(Продолжение следует. Как вариант можно почитать здесь: "Бляха-муха"   http://www.proza.ru/2010/10/23/865)