Он что-то разглядывая на полу, смущённо переминаясь с ноги на ногу и обратно – на ногу с ноги.
-Ну, тебе пора, - вздохнул я. - Давай прощаться.
Он дёрнулся, как будто мои слова хлестнули его бичом, и поднял на меня глаза. И так печален был взгляд этих глаз, что мне стало не по себе.
-Ты не подумай, что я тебя прогоняю. Просто – у тебя же неприятности могут быть.
-Да какие у меня могут быть неприятности, - усмехнулся он. А я и не знал, что такие, как он умеют усмехаться.
Опять между нами повисло молчание. Он был уже старым, и ему действительно было – пора, но… Я так привязался к нему, он стал мне почти родным. Если такие, как он, вообще, могут быть родными…
Это чёртово молчание!
-А как ты думаешь, а у меня могло бы получиться? – робко спросил он.
-Что именно?
-Писать.
-Знаешь… Только ты не обижайся, пожалуйста. …Не думаю, что робот сможет писать.
-Но Донцова же – пишет.
-Донцова… Ты на Донцову не ровняйся. Она много лет назад одному мальчишке жизнь спасла.
-Да ну? – от изумления он даже присел, и смотрел теперь на меня из полуприсяда.
-Вот тебе и ну! Она его из ледяной проруби вытащила. Пацан очухался, вырос и стал издателем. А её с тех пор – замкнуло. Вот и пишет, горемыка. А создавалась – для того, чтобы дюзы на Байконуре чистить. А ты говоришь – Донцова…
И тут он выпрямился и совсем сник.
-Не расстраивайся, - я совсем растерялся, и не знал чем приободрить его. – Хочешь, я про тебя фильм сниму?
-Правда? - оживился он.
-Правда.
Он хихикнул (а я и не знал, что такие, как он могут хихикать), закрыл глаза, обхватил свою голову и начал осторожно её откручивать против часовой стрелки.
-Что ты делаешь? Перестань! – я был обеспокоен тем, как начали разворачиваться события.
-Не боись, - он явно не собрался переставать.
-Но… - начал было я, и почему-то испуганно оглянулся.
-Ничего страшного, я репетировал, - наконец он открутил голову, взял её в одну руку и вытянул впереди себя. Вторую руку он заложил за спину, и принял театральную позу. Голова открыла глаза и подмигнула.
Я был в шоке.
-Но как… э-э-э… - я с удивлением тыкал пальцем то в сторону его шеи, то – головы.
-Блютуз, - ответил он и качнул рукой так, словно голова кивнула. Потом он замер на мгновение и начал декламировать – О, бедный Йорик! Я знал его, Горацио…
Я на минуту опешил, и вдруг начал хохотать, как сумасшедший.
Робот, декламировавший Шекспира перед отправкой на переплавку – это было выше моих сил. Я начал подыгрывать, вспоминая реплики Горацио.
И мы разыграли отличную сцену.