Даша и Маша боевик

 


 


 
 1.


Море, скалы, солнце... Песок раскалён так, что ступать больно – едва касаешься ступнями... – а за скалами гул, гром, гроза, но – солнце; из-за скал – дым, дымка, пахнет гарью – война. Шезлонги раскиданы по пляжу – отдыхающие вот-вот вернутся. Лицом в песок – сначала путаешь с шезлонгом – труп немолодой женщины, немолодой потому, что на голых, под задранным платьем, икрах – вздутое русло вен. К причалу приколоты водные велосипеды, кажется, не сезон; ветер гоняет целлофановые пакеты, но море не знает, ластится к ногам, качая лодку, смывая с берега, как крем со щеки, детский босоногий след...
Скалы, море, солнце... Жарко, но времени искупаться нет. Нельзя расслабиться, предаться иллюзии – иначе конец, а как просто – пляж, на горизонте переливаются, блестя, спины дельфинов. Рядом с тобой две очаровашки – Маша и Даша. Две девушки с ножками манекенщиц, блондинка и брюнетка, с холодным, как сталь, умом, при умопомрачительной внешности. Конспирация природы.
- Я б им отдался! – говорит Кирик. Он толст и поминутно потеет. Кирик не в восторге от этой компании, говорит, женщины в лодке – к беде. Я напоминаю Кирику, лодка не корабль. Я напоминаю Кирику, что без Маши и Даши, не обнимал бы крепко сейчас он, как я вчера вечером Машу, кожаный портфель с битком набитыми баксами. Эти деньги должны принадлежать народу, нашей истерзанной – понял ты! – стране.
Даша кладет руку мне на плечо. – Не волнуйся!
Я отталкиваю лодку, дёргаю шнур мотора. Мотор рыкает и глохнет. Девчонки оглядываются на берег. Ляжки Кирика растекаются по скамейке.
- Быстрей!
Знаю, что быстрей. За нами погоня. Надо отплыть на расстояние выстрела. На водных велосипедах им не догнать. У девочек вместо дамских сумочек через плечо – узи. Я завожу мотор, на этот раз схватывает. Вода над винтом бурлит, пенится. Лодка мчится к горизонту, туда, где играют дельфины. Видно, как на пляж выехали, сверкая на солнце три иномарки. Кирик крепче сжал портфель коленями. Из иномарок выскочили люди и долго смотрели нам вслед, будто провожали. Только платочком никто не махал.


 2.


Пока портфель у Кирика, я спокоен. Они – Кирик и портфель – неделимы, как сиамские близнецы, оба пухлые. Девчонки, раздевшись до бикини, блаженствуют, подставляя лица солёным брызгам и ветру. « Узи», как диковинные собачки, лежат насторожённо возле их стройных, с тонкими лодыжками, ножек. Иномарки сжались в три блестящие, похожие на спины дельфинов, точки. Даша, та, что блондинка, присела на скамейку рядом со мной. « Всё позади, кисик?» Маша, брюнетка, села слева. « Всё позади?» Они звали меня « кисиком», наверное, чтобы не забивать голову лишним, всё одно, фальшивым, как накладные ресницы, именем. Того денежного туза, из-за которого лили горячую, лишнюю в круговороте природы, кровь темпераментные южане, в то время как сам властитель развлекался с Дашей и Машей, девочки звали тоже «кисиком». «Кисиков режим», « кисиковы боевички». Они подсекли его в ресторане, когда, казалось, надежда исчезла, план рухнул. Но он клюнул – гурман – на крючок со сладчайшей наживкой – самые шикарные девочки на побережье, леди минета.
Они довели его до умопомрачительства. В миг тот, когда я, незаметно для охраны, проскользнул в его апартаменты через окно, в миг тот, наверное, он забыл маму. Нельзя сказать, чтобы увиденное оставило меня спокойным, нет, только интересы дела, да годы тренировок помогли собрать волю в кулак и не сорваться. Властитель дум, голый, безобразно поросший шерстью, возлежал на широком ложе. Даша, голая Даша, в кожаном поясе, черных ажурных чулках, воинственно расставив ноги, хлестала его плеткой с двойным, как у змеи, жалом. Кровавые рубцы тотчас проявлялись на теле тайнописью. Маша, голая Маша, спиной ко мне, сидела между его колен и покорно склоненная голова медленно – вверх-вниз – двигалась.
Увидеть подобное был я готов, но все равно, где-то с минуту стоял оторопелый. Лишь слегка очухавшись, внимательным взглядом профессионала, заметил, что руки « кисика» привязанны над головой к спинке кровати, ноги прикованны наручниками к ножкам ложа, а изо рта торчал, напоминая член, толстый кляп. «Кисик» с новым ударом мычал от наслаждения, зрачки его глаз закатились за веки, полуоткрытыми белками он незряче, но словно подглядывал, уставился на меня.
Я бесшумно приблизился к сейфу. Мир резко сузился, измельчал до размеров железного ящика. Опасная реальность перестала существовать, забылось все: истерзанная горем страна, страстные машины поцелуи, забылось даже то, чем она с Дашей сейчас, да и обычно, занималась. Предо мной находился предмет, требующий к себе большей нежности и чуткости, чем все женщины на свете. Я погладил холодное железо, помассировал подушечками пальцев ушко замка, несколько точных движений инструментами – замок щелкнул, стальная дверь подалась – и предо мной, в самый раз, когда мычание кисика усилилось до неприличия, а голова Маши – я на секунду обернулся – неподвижно застыла в нижней точке развратно- поступательного движения, явился, сверкая новенькой кожей, портфель. Я раскрыл его – баксы, пачки баксов теснились в нем! Сунув без разбору в портфель с верхней полки документы, я тихо закрыл сейф и незаметно вышел в окно.
В двух кварталах от кисикова дворца на старенькой « Ауди» нас поджидал Кирик. Увидев деньги, он сплясал цыганочку – прямо на водительском сидении, упершись пузом в руль. Девушки припозднились, заставив поволноваться.
- Машка ванну успела принять!
- У нас есть время?
- Минут пятнадцать. Раньше не схватится, это точно! – они чувствовали себя героями, они и были героями, но я избегал их глаз. « Ауди « рванула с места и понесла к морю. Машину вел ас. Куда девалась грузность Кирика, его неуклюжесть? Казалось, руки стали продолжением руля, так плавно и смело, не скидывая скорости, вписывался он в виражи. Девчонки, заметив прохладное к ним отношение, загрустили.
- Все позади, бэби! – я поцеловал сначала Машу, потом Дашу, но всё также отводил глаза. – Всё позади!
- Правда, Кисик? – спросила с надеждой Маша.
- Я хочу от тебя ребёнка! – сказала с надеждой Даша. – Это глупо, Кисик, знаю, но, кажется, я люблю тебя!..- из-за рёва мотора Маше не слышны эти слова. Лицо Даши серьёзно.
Я молчу. Любовного треугольника мне и не хватало. Даша в курсе про нашу с Машей любовь.
Я молчу и смотрю на автомат « Узи», затем на горизонт, на узкую полоску суши, куда устремлен, прыгая по волнам, как дельфин, наш катерок. Там забытые со времён второй мировой катакомбы, в которых мы спрячемся, переждём и перейдём подземными ходами в условленное место, где нас встретят наши. И лишь потом разберёмся с любвями.


 3.

Спасительный берег. Солнце краешком цепляется за скалы, рассыпается, сверкая в море. На юге темнеет быстро. Среди скал, заросший лавром, незаметный глазу, вход в катакомбы. Кирик, счастливый, не выпуская из руки портфель, другой обнимает Машу.
- Девчонки, я привязался к вам, как отец родной! Переспать, правда, хочется! – рожа его красна и блаженна.
-Со мной, Кирюша?- жеманится Даша.
- Или со мной? – Маша прижимается к нему так плотно, что рука с портфелем дрогнула, но он выпустил из рук Машу, и тут раздался выстрел, и Кирик выпустил из руки портфель.
Маша и Даша, вскинув « узи», длинными очередями, прячась за скалы, строчили в ответ.
Кирик сделал неверный шаг в сторону, сел перед портфелем на колени, раскрыл застежку. Вытащив пачку, разглядывал ее, словно видел баксы в первый раз. Изо рта хлестала кровь, заливая двойные подбородки Франклинов. Кирик попытался руками вернуть кровь обратно в рот, казалось, он хотел вернуть душу. Он грузно рухнул с колен на песок. Я подполз к нему.
- Прощай, брат... – прохрипел Кирик. Мы славно поработали... деньги... сбереги для народа деньги... – шея его качнулась в бок, глаза застыли...
Я прикрыл ему веки и под защитным огнем девчонок, с портфелем в обнимку, достиг катакомб. Девчонки, отстреливаясь и прячась за камни, побежали ко мне, как вдруг, перед Дашей вырос южанин. Его автомат отхаркивает смертью, но Маша, моя Маша в прыжке закрыла собой Дашу, и, прошитая очередью, упала. Спасительной этой секунды Даше хватило на то, чтобы всадить в южанина весь магазин и спрятаться под землей.


4.


На юге темнеет быстро. Звезды смотрят с неба, словно зрители. Им всё равно. Море ласково, как ночной зверёк, зализывает берег. Никто не ушёл. Никто не должен знать вход в катакомбы. Но как нас вычислили? Кто предал? Кто? Кирик? Маша? – они мертвы... Даша? – я смотрю ей в глаза, подхожу близко, очень близко.
- Да, я оставила записку на столе. Но я молила, чтобы тебя отдали мне!
Я бью её наотмашь.
- Сука!
Даша падает на землю, обнимает мои ботинки.
- Я хочу от тебя ребёнка!
- Ребёнка от предательницы и труса? – я поднимаю ее. Её тело возбуждает. – Нам придется сдаться, не так ли?
- Но мы будем жить! Мы будем жить вместе! Ты, я и наш мальчик! Малыш будет похож на тебя!
- Малыша назовём в честь Кирика. – вторю ей – маленький Кирик будет как папа - трус, и как мама – предатель. Нет, милая! – я глажу её по щеке. – У нас не будет детей! – Достаю нож, приставляю к ее горлу. – Расслабься. Впереди еще долгая ночь, ночь любви – первая и последняя. Это всё, что я могу для тебя. Я буду любить, со всей страстью и нежностью, ласково и умело, в эту ночь я буду любить тебя так, как никогда не любил, родная моя...
Я целовал ее и, странно было как целое ощущуть тепло её пульсирующей жилки на хрупкой шее и лёд острого стального клинка. Я распорол ножом блузку, разорвал бикини... И когда она изменилась в лице, застонала, захрипела: « Мамочка! Хорошо-то как, милый!» - я перерезал ножом биение жилки. Из раны хлынула кровь, застлав пеленой мне глаза, ногти её впились мне в спину.
- Я люблю тебя! – хрипели слабеющие губы.
- Я люблю тебя! – шептал я в ответ, и видит Бог, в миг тот, я любил её, я забыл всё, я простил её!
Но у нас не будет детей!