ГЛАВА 3. ВОЙНА ПОСРЕДСТВЕННОСТЕЙ
- Радиационная зона сокращается каждый год на 2 сантиметра! - возопил Мамерк. Его объемистая тень на стене пещеры колыхнулась, потом опять застыла. - А они обрекают нас на вымирание. Мы им не нужны. Мы, люди. Они избирают из сотен и тысяч единицы. И обессмерчивают их. А остальные неспособны даже дать миру полноценное потомство.
Мы вымираем!!! - опять крикнул он громко, так что эхо гулко разнеслось по отдаленным коридорам. - Потому, - он обернулся к стоящему рядом юноше с огромной глиняной чашей в руках и что-то шепнул ему, - Потому, - подчеркнул он и сидящее на камнях и выступах стен общество заволновалось заранее, в предвкушении того, что он скажет, - что мы для них - посредственности!
Одетые в гражданские плащи и тоги арцианцы повскакали с мест, с гневными выкриками и угрозами в адрес невидимых врагов.
- Быдло! - еще раз подчеркнул Мамерк.
- Долой трансплантатов! - расхожий лозунг прозвучал теперь в устах молодого арцианца с гневно сжатыми кулаками как нечто очень свежее и ценное.
- Мы будем биться за наших женщин, которых отправляют под акул! - еще более внушительная фраза со стороны тридцатилетнего патриция с синевато-багровым шрамом поперек лба.
- За наших детей, с утробного возраста отравленных мареной!
- За наших мертвых, не имеющих покоя в гробу!
- За нашу историю!
- За наше будущее!
- За человечество!
- За Землю!
- За космос!
Сидящий в углу угрюмый молодой человек с яркими темно-синими глазами не принимал участие в скандировании. Он исподлобья насмешливо наблюдал за происходящим.
Мамерк, председатель собрания, прошептал еще что-то юноше с чашей. Потом опять обратился к собравшимся:
- Господа! Наш могущественный друг и преданный соратник согласен выступить в нашу защиту.
Потом он громко объявил, обращаясь к жрецу с чашей:
- Цинна, мы готовы предстать перед неведомым.
Жрец отошел ко входу в пещеру, начинавшемуся за выступом стены. Он тонко, мелодично посвистал, потом прошептал: "Кешка, Кешка!" и щелкнув пальцами, поставил чашу на пол. Затем, пятясь задом, отступил вглубь пещеры.
На ярко освещенной пламенем костра боковой от входа стене пещеры медленно вырастала огромная тень. Кешка просунул внутрь тяжелую голову с круглыми желтыми глазками, в которых плясало пламя костра и недоумение: "Зачем позвали?" Динозавр не одобрял помпы. То, что ему предложили в качестве угощения (протухший кролик) было смехотворно. Кешка протиснулся в пещеру весь, еще раз нагнулся, понюхал кролика в миске и тонко, жалобно зашипел.
- Есть хочешь? - сочувственно спросил тот, кого назвали Цинной. Он бесстрашно подошел к чудовищу и похлопал ладонью по узловатой птичьей лапе, занимавшей четверть всего пола огромной залы. - Все трупы на поле боя будут твои, - произнес он сакральную формулу.
- Ура, - заявил Мамерк громко, но без особого воодушевления (он видел динозавра уже не впервые, но так и не сумел привыкнуть).
- Ура! - радостно подтвердила единственная присутствующая женщина, молодая арцианка с синей повязкой на лбу.
И тогда все собрание грянуло хором. Динозавр снова зашипел полувопросительно-полуосуждающе. Он нагнулся так, что огромный горб его отразился на стене чудовищной тенью, слизнул языком кролика, одним гигантским прыжком выскочил в коридор - и был таков.
Восемнадцатилетняя Алезия с восторгом приняла участие в мистерии с динозавром. Она тоже была из рода Цинны, но это еще не давало ей права, как женщине, быть допущенной к тайным собраниям "круглоголовых". Так в Арции прозвали потомков Цинны за характерную форму черепа.
Алезия была профессиональным военным. В семье Цинны талант передавался зачастую по женской линии. В том, что большинство побед и серьезных достижений Мамерка было обусловлено своевременными советами (а часто и прямым вмешательством) Алезии, никто не сомневался. Никто не сомневался также в том, что Алезия любовница Мамерка. Но только немногие из близких друзей знали о глубокой трагедии в душе девушки.
На войну она попала против своей воли. Точнее - ей просто некуда было деться. Она была дочерью знатного и богатого арцианца из рода Кассиев. Во время многолюдного праздника масок во дворце отца она ночью была изнасилована неизвестным.
Алезия боялась признаться отцу и дяде в том, что произошло. Почувствовав себя беременной, она готова была наложить на себя руки. Когда к ней явился посредник от насильника, тот самый юноша, который насмешливо наблюдал со стороны религиозное действо. Некто Гай Цинций Курион. Замужество ей предложено не было. Зато обещалось безболезненное избавление от беременности, защита и покровительство. Короче - место любовницы. Обидчиком оказался вождь партии Цинны - Марк Антоний Мамерк.
Мамерк взял девушку с собой на войну. И здесь обнаружился весь блеск ее ума и способностей. А также высота ее морального уровня. Алезия была абсолютно верна своему первому другу. Более того - она любила его без памяти. И это при том, что отвратительные качества Мамерка не ускользали от ее взгляда. Мамерк фанфарон. Но он умеет так убедительно говорить перед толпой! Мамерк никудышный военный. Но у него такая внушительная фигура и типично арцианское, породистое лицо со лбом, как у Юлия Цезаря! Мамерк политикан. Но он борется за правое дело, за дело всех людей против гнусных трансплантатов!
В добавление ко всему Мамерк был завистлив. Он грубо позавидовал одаренности молодой арцианки. И принялся оскорблять и унижать ее. Алезия все терпела. У нее было сердце мученицы и интеллект полководца. Горестное сочетание!
Как уже сказано, Курион знал о затруднениях Алезии. Но не спешил помочь ей. У него были собственные виды на будущее. Он рассчитывал на дальнейшее продвижение по службе. Алезия же ему мешала. Как ни претило это Мамерку, он на опыте убедился в ее полезности и незаменимости. Более того - она была официально объявлена начальником конницы при диктаторе - Мамерке. Диктатуры он добился еще в Арции. Начальника же конницы, как и положено в таких случаях, выбрал себе сам на месте военных действий - в Северной Африке, в провинции Гадрумет.
Мамерк в этой войне оказался на удивление удачлив по сравнению с предыдущими войнами и предыдущими вождями, боровшимися с партией трансплантатов. Сам Цернт потерпел поражение в битве у Зимы и отступил вглубь континента, где по слухам, злобствовала радиация и солдаты мерли как мухи.
Но сам Мамерк не был доволен. До него доходили слухи из стана противника и из собственных войск. Что якобы, подлинный полководец - Алезия, что эта двадцатилетняя девочка - подлинная причина побед. Алезия пользовалась популярностью. Мало того, постепенно на фоне грубой бивачной жизни вызревало нечто подобное славе. О ее роли в войсках Мамерка стало известно в Арции.
Этого Мамерк не мог допустить. Уверенный в своем превосходстве и в дальнейших успехах, он решил избавиться от Алезии. Подстроить ее гибель, якобы на поле брани. Засада, например. Или случайный дротик. От этих планов его отговорил Курион. Незачем, объяснил он, рисковать своей репутацией. Подстроенная гибель Алезии уронит его авторитет в войсках, где девушка пользуется незаслуженной популярностью. Якобы, новоявленная Жанна д'Арк. Надо показать всем, и наглядно, чего она на самом деле стоит в глазах полководца. Отправить её учиться. Да, да! Для двадцатилетней арцианки это самое место. Обеспечить её обучение до последнего курса и отправить в Тиринф, в мужскую военную академию.
Кешка, довольный, сытый, выпятив лоснящееся серо-коричневое брюхо, озирался по сторонам. Трупов вокруг еще много. Даже очень. Но при всем желании он не сможет их все съесть. Он знал, что будет дальше. Из-за гор, где находится лагерь побежденных арцианцев, придут парламентеры, чтобы просить о милостивом позволении похоронить павших. Те, из соседнего лагеря, позволят. И небольшая кучка людей, собрав восхитительно пахнущие недельные останки, все их свалят на один дровяной костер. И все. Даже косточки не останется. Поэтому, пока есть возможность, надо набить брюхо до отказа. Что Кешка уже и проделал. Больше не лезет.
Внизу, у одной из его когтистых птичьих лап, примостились двое. Девушка и жирный обрюзгший мужик. Такие очень вкусны, когда они мертвые. Но пока живы, Кешка не интересуется. Никогда, за всю историю тираннозавров, современную и геологическую, ни один тираннозавр не убил себе на обед даже крысы.
Алезия с тоской смотрела на лоснящиеся жиром, тускло отсвечивающие щитки на пузе у Кешки. Гнусный запах! Но он подобен дуновению свежего морского ветра по сравнению с тем, что она только что узнала.
- Я не поеду, - Алезия отрицательно помотала белокурой головой, убранной по-арциански: с хитроумной ракушкой из волос на затылке и повязкой на лбу.
- Прекрасно! - саркастически воскликнул Мамерк, косясь на Кешку. Кто его знает. Он, может, и не хищник, но вот как нечаянно двинет лапой... Алезия, однако, сидела рядом совершенно спокойно (они оба уместились на трупе павшей лошади, постелив сверху попону, валявшуюся тут же).
- Тогда отправляйся домой, к отцу. Он, кстати, недавно прислал мне письмо. Настроен весьма миролюбиво.
Алезия молчала, опустив голову. Потом тихо спросила:
- Я больше не нужна тебе, Марк?
- Ну, знаешь ли! - вскинулся Мамерк. - Ты что же, полагаешь, что до сих пор твое присутствие рядом со мной имело какое-то реальное значение?
Он помолчал.
- Никто не отрицает. У тебя есть способности. Вот и иди учись. Получишь соответствующее образование, тогда посмотрим.
- Я не желаю губить твою молодость, - добавил он доверительно. - Здесь, на войне, где дерутся подлинные профессионалы, ты ежедневно рискуешь погибнуть. И тратишь время зря.
Алезия молчала, глотая слезы. Кешка, не вслушиваясь в бормотание людей внизу, оглядел еще раз поле битвы, вздохнул с сожалением, повернулся и умчался в пустыню, унося в брюхе около двух сотен трупов (о которых родственникам будет сообщено, что они "пропали без вести").
- Хорошо, Марк, - медленно произнесла девушка. - Я согласна. Только... только дай мне одно обещание.
- Все что угодно, дорогая! - воскликнул Мамерк внезапно потеплевшим голосом.
Алезия, схватив его за руки, посмотрела ему в глаза своим жгуче-синим взором Цинны:
- Обещай мне. Что ты никогда. Никогда. Не вступишь в битву с Цернтом.
Мамерк вырвал руки:
- Ну, знаешь ли!
Опять воцарилось молчание.
- Нет, этого я не могу тебе обещать, - произнес Мамерк спокойно. И внезапно, с тоской, добавил: - Если бы я мог уклониться от битвы! Но Цернт теперь достанет меня со дна морского после этого, - он обвел взглядом пустыню, заваленную трупами.
Алезия внезапно фыркнула. И произнесла едким, жутким тоном, который был особенно неприятен из-за ее опухших глаз и исполненного горечи голоса:
- Это всё трупы посредственностей, Мамерк (Мамерка передернуло от этих слов).
- Какое Цернту дело до быдла?
На следующий день Алезия в сопровождении своего личного раба и небольшой поклажи выехала из лагеря в направлении гавани. Мамерк объявил войскам, что начальник конницы вынужден его оставить из-за семейных обстоятельств. Новым начальником конницы был назначен Курион.
Курион бился, раненый в живот. Лошадь под ним тоже была ранена. Сначала, когда всадник из цернтовых войск, перед тем как упасть с разрубленной головой, успел пырнуть его, он подумывал о том, чтоб скатиться с лошади и спокойно умереть на земле. Боль была невыносимой. Но постепенно она прошла. Он чувствовал одновременно слабость и возбуждение. Желудок, проткнутый насквозь, перестал болеть, кровь, переполнив брюшину, пошла наружу, от этого стало легче. На плечах его трепался (весь в черных пятнах) синий с золотом плащ начальника конницы. Поэтому его стремились окружить и взять живым. Он же убивал направо и налево. Голова слабела, а руки, как будто выйдя из-под контроля, обрели силу и легкость автомата.
Лошадь споткнулась и резко подалась вперед. Курион, успев соскочить, обругал вслух несчастного коня, который храпя и колотя задними ногами уперся головой в кучу трупов. Это выглядело отвратительно, как будто породистый тиринфский жеребец вроде жалкой кобылы ждёт, чтобы его вы...ли.
Конница Мамерка гибла последней. Сам он, успев вовремя понять суть дела (еще когда ни о каком разгроме не было и речи, Цернт только начал окружать правый фланг), сел на коня и в сопровождении пяти человек (трое рабов, двое приближенных) скрылся по направлению к гавани.
Весть о разгроме пришла только вечером, в восемь часов. Мамерк тут же велел поднимать якорь. Возможно, Цернт думает (NB: Цернт никогда бы этого не подумал), что он погиб. Поэтому, нужно как можно быстрее достигнуть Балеарских островов. Там есть запасные галеры. Что Мамерк собирается делать дальше, никто из приближенных не знал. Они знали только, что их дело плохо. Цернт, при случае конечно, помилует полководца, соперника. А вот их, простых смертных - вряд ли. Скорее всего, за ними уже посланы корабли, и их всех перебьют на борту мамеркова десятивесельника.
Ночью они ворвались к Мамерку в каюту и связали его, засунув в рот кляп. Когда, как и предполагалось, подоспел флот противника, они выдали своего полководца врагам, выговорив для себя право беспрепятственно плыть дальше.
... Курион чувствовал, что влип. Он задыхался, в глазах темнело. Старый легионер с грубым морщинистым лицом и шрамом во всю щеку, одноглазый, серьезный, не нападал. Он только подавался назад, когда раненый опять входил в раж, но не пытался сам ударить как следует. Второй, молодой, веселый, с глазами добрыми и наглыми одновременно, ласково предлагал вражескому начальнику сдаться. Ничего, мол, не попишешь, дело житейское.
Куриону очень хотелось резко обернуться (будь в нем побольше крови, он бы проделал это мастерски) и убить нахала ударом меча в голову. Но теперь ему хватало сил только на то, чтоб отбиваться от пожилого, серьезного, молчаливого соперника.
Курион, задыхаясь, споткнулся, и в это время второй бросился на него, обхватив сзади за плечи, а пожилой выбил из рук меч. Они, как и полагается в таких случаях, сорвали у него с плеч плащ - эмблему власти над побежденным войском. Потом старый легионер, заломив ему руки на древнеассирийский манер (так что у Куриона потемнело в глазах), стянул их за спиной ремнем.
На поле почти никого не осталось. Цернтово войско уже все целиком находилось в лагере Мамерка и предавалось грабежу. Немногие из центурионов оглядывали барханы, залитые кровью, высматривая недобитых врагов и раненых своих, чтоб потом сказать рабам из санитарного обоза, где кто лежит. Они проводили вражеского полководца долгим, сочувственным взглядом.
Стоявший у входа в палатку полководца часовой угрюмо оглядел Куриона, уже плохо державшегося на ногах. Он сказал: "Сейчас" и скрылся за входной полостью. Ждать пришлось недолго. Часовой вернулся и властным жестом отпустил удачливых легионеров (которым за их подвиг полагалась большая награда, но естественно, потом, на сходке). Он вежливо тронул Куриона за плечо, предлагая ему войти внутрь.
Снаружи уже стояла глубокая ночь. Свет от факелов внутри палатки резко ударил Куриону в глаза. Часовой скрылся. Курион остался стоять, тяжело дыша, глядя прямо перед собой. Он тысячу раз предпочёл бы умереть вместо того чтоб переживать такие минуты!
Цернт сидел, спокойно откинувшись в кресле и глядя на вошедшего отчужденным взглядом. Он очевидно, перед этим что-то внимательно читал, свиток пергамента лежал перед ним на столе. Второй, Дентр (больше в палатке никого не было), встал, и подойдя к пленнику, первым делом попытался распустить ремни, которыми были стянуты его локти. Это ему не удалось, и он тихо ругнувшись, обернулся, ища кинжал или что-нибудь другое, подходящее. И в это время Курион не выдержал. С глухим стоном он сполз на пол (Дентр пытался удержать его за плечи и усадить в кресло).
- Умер? - спросил Цернт.
- Нет. Черт! Это надо же! - Дентр все возился с ремнем. Цернт бросил через стол перочинный ножик. Дентр перепилил верхний узел и распустил чудовищную солдатскую вязку. Потом убедился, что пленнику осталось жить минут двадцать, от силы - полчаса.
Он поднялся, машинально стряхивая со своих тонких, аристократических пальцев кровь.
- Все, - констатировал он. - Ничего не смогу сделать.
Тогда Цернт встал и направился в угол палатки, где за занавеской из черного шёлка помещалась портативная установка. Цернт набросал номер шестерки. На экране возникло спокойное, вежливое лицо Мюрека, по глазам которого, Цернт это безошибочно определил, было ясно, что если его вызвали без достаточных оснований, то...
Мюрек молчал.
- Мюрек...
- Да, я слушаю.
- Тебе за пятую установку никого не надо?
Мюрек откинулся в кресле.
- Ты откуда? - задал он наконец необходимый к случаю вопрос.
- Из Гадрумета, из пустыни.
- Ну? - Мюрек играл кнопками, глядя в глаза Цернту своими желтыми кошачьими глазами, в которых плясали яркие искры.
- Мамерк погорел.
- Поздравляю.
- Его начальнику конницы жить осталось минут десять, не больше...
- Кто он?
- Курион. Боковая ветвь Цинны.
- Ясно. Я буду у побережья через два часа.
В час пополуночи возле гавани Гадрумета, на песчаной косе, причалила подводная лодка, "морская тарелка" по терминологии местных жителей, прапрапрадеды которых во время оно были уверены, что в глубине океана помещается некая цивилизация, покойная и счастливая, не знающая радиации и поедающая сырую рыбу.
Двое легионеров из лагеря Цернта передали вышедшему из тарелки с рук на руки закутанное в черное человеческое тело. Потом лодка отчалила, а солдаты вернулись в лагерь, поминутно сплевывая и очерчивая вокруг головы магический круг (форма обращения к верховному богу Арция, просьба о защите).
На военном совете Цернта царили взаимная симпатия, веселое оживление. Цернт позволял своим шутить и смеяться. Большинство из них было молодо. Но так как они все в основном прошли трансплантацию в возрасте 25-30 лет, то об их абсолютном возрасте можно было только догадываться.
Они весело, но без всякого сочувствия поглядывали на Мамерка, сидящего в центре стола, на почетном месте. Его лицо, бледное до зелени, время от времени искажала судорога.
Цернт поддерживал общую беседу. Никакого совета на самом деле не было. Обсуждать было нечего. На ближайшие сто-двести лет партия Цинны была поставлена на место. А возможно, и навсегда.
Наконец Цернт вежливо, вкрадчиво обратился к своему пленнику. По заведенному порядку, он предложил ему дружбу и место под своим началом. И как принято в таких случаях, Мамерк гордо отказался. Был бы номер, если бы он согласился, ведь всем было ясно, что Мамерк Цернту совершенно не нужен.
- Ну что ж! - произнёс Цернт нарочито печально. - В таком случае мы прощаемся с тобою, Мамерк. Поверь, нам очень жаль! - Цернт учтиво поклонился Мамерку и тому вдруг напоследок захотелось плюнуть в его глумливую рожу. Но он сдержался. Он спокойно, с достоинством встал и вышел из палатки.
На плацу перед трибуналом стояла плаха. Никого здесь не было (Цернт не любил устраивать подобные зрелища для своих), только палач, который связал Мамерку руки за спиной. Мамерк спокойно опустился на колени и положил голову на плаху. Он даже успел вздохнуть с облегчением...