До начала традиционного общего сбора в каминном зале оставалось не больше четверти часа. За большим круглым столом расположились практически все «анонимные неудачники». Не было только председателя. Разорившийся предприниматель Зыков, явившийся последним и, соответственно, в последнюю очередь получивший порцию Лёвиных поцелуев, выглядел подавленным. Известие о немыслимом счастье, свалившемся на «самого бестолкового», как он всегда считал, из неудачников, подействовало на Леонида Максимовича угнетающе.
Несправедливость божественного провидения, творящего судьбы мира, он ощутил с новой силой.
- Не вижу в этом никакого смысла, - бубнил он себе под нос и сокрушённо раскачивал своей лоснящейся от пота лысиной. – Бессмыслица, чёрт её дери! Какая нелепая ошибка…
- Про какую ошибку вы там бормочите, голубчик? – весело осведомилась Виолетта
Дмитриевна, которая совместно с Веснушкиным составила малочисленную группу соратников, нисколько не огорчённых баснословным выигрышем Громовержцева.
Зыков вскинул потерянный взгляд на «роковую женщину», поморщился от досадной необходимости отвечать на глупый вопрос и нехотя произнёс:
- Ошибка Всевышнего, разумеется. Я, честное слово, глядя на этот говёный мир, всё больше ощущаю себя приверженцем атеизма.
- Веснушкин, ты слышал, – азартно воскликнул Громовержцев, радостное возбуждение которого продолжало выдавливать из него нескончаемые и часто вздорные реплики, – какой цинизм, а? Помнишь, я тебя предупреждал, тут все кругом лицемеры и циники! Что, разве не так, а? Разве это не чудесно? Нет, в самом деле?
Веснушкин стеснительно пожал плечами. Леонид Максимович фыркнул. Неглинский негромко, и как будто ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс:
- Наш Громов от счастья совсем распоясался.
Жанна, которая под тяжестью известия о баснословном выигрыше Льва Геннадьевича несколько смягчилась по отношению к поэту, солидарно кивнула и даже сочла нужным добавить:
- Теперь он всех нас будет почитать за низшую касту.
- Глупые завистники! – хихикнул Громовержцев. – Ну, хотите, я вам всем раздам по сто тысяч? Хотите? Что, нет? А хотите, по двести, а?.. Вижу, что хотите. Вон, рожи-то какие кислые. А глазищи-то жадные! Ладно, не тужьтесь. Всё равно я ни черта вам не дам. Это я так, для проверки… Вы же все неудачники. Все до единого! Ну, скажите, зачем вам деньги? Что вы с ними будете делать? Вот персонально хочу спросить у депутата. Штейн, что бы ты делал, если бы у тебя было двести тысяч наличманом, а? Небось бы, и лозунги все свои позабыл от счастья, что, нет?
- Глупый разговор. Совершенно лишённый смысла, - обиженно поджав губы, произнёс Семён Барталомеевич. – Была бы моя власть, я бы вообще запретил игорный бизнес, вырубил бы под корень эту буржуазную заразу…
- А он что, действительно депутат? – шепнул на ушко сестре Михаил Юрьевич.
- Толком сама не уверена. Кажется, бывший. А, может, и действующий. Но в политике волокёт здорово, лозунгами так и сыплет. А в остальном – нормальный мужик, не хуже других…
Тут следует сделать некоторое пояснение. Личность Семёна Барталомеевича того действительно стоит. Строго говоря, Семён Барталомеевич Штейн депутатом никогда не был.
Однако на протяжении последних тринадцати лет он с завидным упорством баллотировался, но неизбежно проваливал избирательную кампанию, и по совокупности этих явлений мог смело считаться профессионально неудачливым кандидатом в депутаты. Надо сказать, что вся жизнь Семёна Барталомеевича была подчинена служению высоким идеям. И хотя идеи эти не являлись оригинальными, зато всегда имели под собой достаточно прочный социально-философский фундамент. Начало своей общественно-политической деятельности Штейн положил ещё во времена памятной антиалкогольной кампании Михаила Горбачёва. Работая токарем-карусельщиком на одном из оборонных заводов Ленинграда, комсомолец Штейн быстро схватился за актуальный лозунг и в буквальном смысле понёс его в массы. С плакатом «Долой пьянство!» на груди Семён Барталомеевич неустанно вышагивал многие километры по цехам родного предприятия, агитируя трудовой коллектив за здоровый образ жизни. Вполне естественно, что для достижения максимальной эффективности пропаганды он совершал свои вояжи исключительно в рабочее время. Комсомол одобрил начинание борца за трезвость, но вот дирекция завода отнеслась к почину карусельщика без должного понимания. И на то у дирекции имелись свои причины. Уникальный станок простаивал, план горел, а пьянство в коллективе при этом не искоренялось. Такая ситуация не могла продолжаться долго, и Штейн, вопреки мнению комсомола, вынужден был написать «по собственному желанию».
Следующей заметной вехой общественно-политической жизни Семёна Барталомеевича стал путч девяносто первого года. Нет, непосредственного участия в перевороте Штейн не принимал, гэкачепистом не был, а даже наоборот, занял твёрдую антиянаевскую позицию, и вышел к мэрии – строить баррикады. Впрочем, брёвна сам не таскал, а, вооружённый мегафоном, усердно отдавал распоряжения таким же защитникам демократии, как и он сам. Впоследствии Семён Барталомеевич даже написал несколько писем Собчаку, в которых красноречиво свидетельствовал о своём важнейшем вкладе в победу прогрессивных сил и просил должности в Администрации города. Но Собчак на письма Штейна не ответил: возможно, в Администрации не оказалось подходящей вакансии, а, быть может, мэр попросту зазнался. Но Семён Барталомеевич не опустил рук. О своём гражданском подвиге он рассказал собкору одной из московских газет. В своём интервью Семён Барталомеевич сделал упор на то обстоятельство, что злая судьба заставила его встретить путч в «аморфном аполитичном Питере», а не в «кипучей патриотичной Москве». «Я до сих пор жалею, что не погиб под гусеницами танков в те судьбоносные для Родины дни. В моём уездном городишке танков не было и в помине», - сообщил он собкору, и тот добросовестно поместил цитату в свою заметку. Семён Барталомеевич дождался выхода тиража, скупил в ближайшем к дому киоске все имевшиеся в наличие экземпляры, аккуратно вырезал ножницами своё интервью и разослал с пояснительными записками в разные властные структуры, включая и Государственную Думу.
Один экземпляр достался даже самому Ельцину. Но ни президент, ни Дума, ни иные нижестоящие органы государственной власти не проявили к защитнику демократии подобающего интереса. Семён Барталомеевич ждал полгода, после чего осерчал и ушёл в оппозицию.
Примыкать к какой-либо партии Штейн счёл ниже своего достоинства и решил вести политическую борьбу в одиночку. С тысяча девятьсот девяносто второго года страна пережила множество избирательных кампаний. Стремительно беднеющий и деградирующий народ избирал депутатов федеральных, региональных и даже местных. Последние не разворованные чиновниками бюджетные деньги кидались на выборы всех уровней. Но все эти мощные финансовые потоки шли в обход непорочного кандидата Штейна, что и предопределило, в конечном счете, его скорбную одномандатную участь. Оказалось, что с лозунгами, но без денег можно было избираться лишь при социализме. Истинная же демократия не терпела пустых карманов и избавлялась от нищих, как здоровый организм избавляется от болезнетворных бактерий.
Годы шли, законодательство становилось всё запутаннее, денег на избирательную кампанию требовалось всё больше, и скоро дошло до того, что Семён Барталомеевич не мог даже зарегистрироваться в качестве кандидата на самые пустячные выборы в какой-нибудь дохленький муниципальный совет. Элементарно не хватало подписей. Чего он только ни делал, к каким ухищрениям не прибегал, для того чтобы заполнить необходимое количество подписных листков! Он устраивался на работу на крупные заводы и автотранспортные предприятия, рисовал плакаты в свою поддержку и вывешивал их на досках объявлений, активно и бойко агитировал пролетариат. Но рабочий класс слушал невнимательно, над лозунгами подтрунивал, в политическую полемику не вступал, а в свободное от работы время пил спиртные напитки и дулся в домино. Руководители предприятий вели себя и вовсе разнузданно: плакаты Семёна Барталомеевича с досок объявлений срывали, митинги пресекали, заставляли работать, а после пары-тройки предупреждений и вовсе выгоняли за проходную, уродуя трудовую книжку клеветническими записями.
Однако следует признать, что, несмотря на всю свою неукротимую тягу к власти, Штейн ни разу не нарушил ни одного пункта из многочисленных российских законов, никогда не пользовался грязными предвыборными технологиями и ни в чём не противоречил установкам собственной совести. Он был одержим властью, но при этом оставался кристально честным.
Семён Барталомеевич, тем не менее, не был окончательно наивным человеком. Он прекрасно понимал, что голой честностью во власть не пробьёшься, но вывод из этой аксиомы делал неожиданный: чтобы изменить положение, нужно идти во власть. Штейн убеждал себя и своих потенциальных избирателей в том, что нужно издать такие законы, чтобы всё в государстве делалось по чести и совести, а для этого, разумеется, он, Штейн, должен быть избран народом в качестве своего главного депутата. Однако народ не понимал своего счастья, а в Семёне Барталомеевиче видел не источник процветания отчизны, а скорее полоумного чудака, если не сказать хуже.
Не мудрено, что при таком положении дел Штейн угодил прямиком в «Общество анонимных неудачников», где, между прочим, также не прекращал демонстрировать рецидивы агитационной мании.
Между тем, страсти в каминном зале, умело подогреваемые язвительными замечаниями Громовержцева, закипали. Спор Штейна и Зыкова грозил перерасти в потасовку, и неизвестно, чем бы закончилось их противостояние, если бы вовремя не явился Иван Петрович.
Заняв председательский стул, Луганский привычным жестом ударил в рынду, но сделал это как-то по-особенному торжественно, так, что все неудачники притихли в некотором неосознанном волнении.
- Господа! Сегодня у нас не совсем обычный вечер, - таинственно произнёс председатель и обвёл внимательным взглядом своих подопечных. – Я утверждаю это со всей определённостью, поскольку к такой определённости имеется несколько весьма существенных причин…
- Ах, Иван Петрович, милый, - прервала председателя Виолетта Дмитриевна, - что за дурная манера тянуть резину! Вечно вы размазываете какие-то сопли, словно в мексиканском сериале. Давайте прямо к сути, не томите нас. И улыбнитесь же наконец. Где ваша фирменная обворожительная улыбка? Без неё вы напоминаете прокурора.
Иван Петрович вымученно улыбнулся. Было видно, что груз мыслей, тяготивших председателя, не располагал к лирическому настроению, но форму (хотя бы внешне) держать нужно было прочно.
- Да, давайте-ка, голубчик, и впрямь колитесь, что там у вас за «существенные причины», - с разнузданной весёлостью потребовал Громовержцев.
- Начнём, пожалуй, с общеизвестной, - произнёс председатель без особого воодушевления. – Думаю, ни от кого не укрылся тот радостный факт, что один из нас сегодня наконец-таки получил внушительные, я бы сказал, основания считать себя отныне не таким уж потерянным членом общества, словом, отнюдь не неудачником…
- Знаем, знаем, - хмуро проворчал Зыков. – Дуракам и пьяницам всегда везёт…
- Напрасно вы так, Леонид Максимыч, - пожурил разорившегося предпринимателя Луганский. – Лично я, как председатель нашего уникального общества, решительно убеждён, что все мы, тут собравшиеся, рано или поздно сладим со своими проблемами и перестанем считать себя формальными неудачниками. Не забывайте, ведь, в конце концов, в этом и есть цель нашего клуба.
- Это-то мы помним, - развязно заметил Неглинский, нервно кусая ногти. – Но что-то слабо верится, будто все мы тут, сидя в этом подвале, вдруг ни с того ни с сего озолотимся, как этот ваш игровой маньяк. Я, между прочим, в азартные игры не играю, так что у меня и шансов нет никаких.
На реплику юного стихотворца Иван Петрович улыбнулся самой обворожительной своей улыбкой, которая несла к тому же некоторый оттенок добрейшего сочувствия.
- Лично я убеждён, - произнёс председатель, сверкая ровными своими зубами, - что далеко не все из собравшихся разделяют точку зрения уважаемого нашего коллеги на счёт того, будто бы счастье каждого состоит непременно в материальных ценностях…
- Ах, бросьте вы эту демагогию! – кисло буркнул Зыков. – Это ваше советское «не в деньгах счастье» теперь никого не трогает. Кончились те времена. Дураку ясно, что без капитала счастья не наживёшь.
Семён Барталомеевич лишь презрительно хрюкнул, сочтя высказывание бизнесмена настолько вздорным, что ответить на него, не уронив собственного достоинства, было решительно невозможно.
- А я лично с этим не согласна! – твёрдо объявила Маргарита Бланк. – Не знаю как у вас, мужиков, но для женщины счастье – это когда семья, любовь и всё такое…
Леонид Максимыч раздражённо фыркнул и принялся жевать незажжённую сигару. Жанна устало зевнула. Виолетта Дмитриевна заметила, что председатель то и дело с тревогой поглядывает на часы и, поняв, что тому не терпится перейти к следующей теме, пришла ему на помощь:
- Ладно, с Громовым всё ясно, - подытожила она твёрдым голосом строгой учительницы старших классов. – Поздравим его с выигрышем и замнём эту тему. Иван Петрович, что там у вас за следующая «торжественная причина»? Не томите нас, пожалуйста…
Луганский преобразился. Отблагодарив Виолетту Дмитриевну нежнейшей улыбкой, он быстро воспользовался представившимся случаем.
- Дорогие друзья! – сказал он в необычайном волнении, обещавшем действительно важное сообщение. – Я даже не знаю, с чего начать…
- А вы прямо с главного, - посоветовал Чириков, явно скучавший с самого начала заседания.
- Но, тут такое дело… Без вступления, право, и не обойтись…
«Боже! Ну, что же он так мямлит? – мысленно удивилась Вера Юрьевна. – Наверно, и впрямь готовит что-то существенное». Осилив эту мысль, Веснушкина незаметно пихнула брата ногой, призвав его таким образом к повышенному вниманию.
- Валяйте своё вступление! – развязно произнёс Громовержцев, которому теперь было «море по колено».
- Для проформы задам всем вам вопрос, - решился наконец Иван Петрович. – Смотрели ли вы по телевизору так называемое реалити-шоу под названием «Последний герой»?
- Ну, положим, я смотрел, - сообщил Чириков. – И что с того?
- И я тоже… И я… - раздались голоса.
Выяснилось, что реалити-шоу смотрели все анонимные неудачники за исключением Михаила Юрьевича Веснушкина. Вера Юрьевна кратким пересказом фабулы конкурса быстро ввела брата в курс дела. Воспоминания неудачников о перипетиях всенародно любимого телепроекта отняли некоторое время. Иван Петрович с умилением наблюдал за переживаниями своей паствы и, дождавшись спада первой волны обмена мнениями, продолжил начатую мысль:
- А что, друзья, вы никогда не мечтали сами принять участие в подобном проекте?
Вслед за лёгким замешательством, вызванным столь неожиданным вопросом, шум в каминном зале возобновился с новой силой и скоро принял какофонический характер. Разобрать что-либо было трудно, но Луганский понял, что требуемый эффект был достигнут. Вопрос задел за живое. Явного равнодушия к затронутой теме не продемонстрировал никто. Можно было переходить к конкретике.
- Видите ли, коллеги, я ведь неспроста задал вам этот интригующий вопрос. Открою тайну: вопрос этот связан с неким предложением и весьма конкретным…
- Боже! – лукаво прищурившись, охнула Виолетта Дмитриевна. – Иван Петрович, я начинаю подозревать в вас телевизионного продюсера…
- Вы мне льстите, голубушка, - покачал головой председатель. – К телевидению я, к счастью, не имею никакого отношения. Но имею честь вам доложить, что спонсор нашего клуба, таинственный и щедрый аноним, обратился к нам с весьма занимательным предложением. Признаюсь, я никак не ожидал от крупного капиталиста, человека, углублённого в проблемы преумножения основного и оборотного, так сказать, капитала, такого высокого полёта бескорыстной творческой мысли. Господа, нам выпал уникальный шанс!
- Да что же это за такой «бескорыстный шанс»? – не выдержал туманных объяснений председателя Семён Барталомеевич Штейн. – Говорите яснее.
- Да, уж вы, любезный, объясните нам как-нибудь в понятных выражениях, - присоединился к просьбе двоюродного брата Василий Васильевич Чириков.
- Конечно, господа, сейчас я всё вам объясню, - пообещал председатель и, тщательно прокашлявшись, сообщил: - Наш спонсор предложил вам принять участие в неком подобии упомянутого мною телепроекта «Последний герой». Смысл предложения таков. Мы все вместе (я имею в виду вас, десятерых, и меня, как официального наблюдателя) отправимся на некий необитаемый остров сроком, скажем, на один месяц…
- Необитаемый остров! – восторженно взвизгнула Жанна. – Боже, какая прелесть! Я хочу, хочу, хочу!
- Послушайте, а в этом что-то есть, - заметил Чириков с воодушевлением. – Можно неплохо провести отпуск.
- А кто будет оплачивать расходы? – деловито осведомился Зыков. – Остров, пальмы и море это, конечно, хорошо. Но за чей счёт? Лично я банкрот, вы знаете…
Семён Барталомеевич поглядел на предпринимателя с презрительной усмешкой.
- Максимыч, ну ты, ей-богу, тупица, - усмехнулся Василий Васильевич. - Тебе же русским языком сказали: за всё платит спонсор. Ведь так, Иван Петрович?
- Расходы, разумеется, будут покрыты из средств спонсорской помощи, - твёрдо подтвердил председатель.
- Тогда я согласен, - смягчился Зыков.
- Не спешите с ответом, - попросил Луганский. – Вы ведь ещё не знаете всех условий и обстоятельств намеченного путешествия. Замечу главное: это не будет лёгкая прогулка или там отдых на курорте. Это будет самый настоящий край земли, абсолютно дикая местность, и, между прочим, никаких кокосов, голубых лагун с тёплой водой и золотого песка пляжной косы. Наш остров располагается в суровых северных широтах и лежит на значительном удалении от цивилизованного мира. Там будет холодно, и нам самим придётся добывать пищу. Таким образом, за выживание придётся бороться всерьёз. Хочу также заметить, что не будет никаких телекамер, микрофонов, операторов, осветителей и журналистов. Мы будем на острове совершенно одни. Не будет, соответственно, и всяких дурацких конкурсов из типовой серии «мама, папа и я – спортивная семья». Никакой показухи. Всё по-настоящему.
- А что, мне нравится, - мечтательно произнесла Жанна.
- Но какой же в этом смысл? – удивилась Рита. – Что же это за отпуск такой, что даже позагорать и покупаться нельзя? А где мы будем обедать? Там ведь, как я поняла, нет ресторанов? Кто нам будет готовить?
- Как вы точно заметили, Маргарита Сергеевна, ресторанов на необитаемом острове и в самом деле нет, - подтвердил Иван Петрович. – Нет даже примитивных пирожковых. Так что готовить пищу придётся нам самим, собственными, так сказать, руками. Впрочем, у нас на первое время будет некоторый запас пищи в виде консервов, так что будет и время для адаптации и обустройства быта. А что касается «позагорать» и «покупаться», то на это вам скажу, что цель нашей робинзонады будет заключаться в ином. Повторяю, мы едем не на курорт. Цель наша, главная цель – выжить. Просто выжить в экстремальных условиях суровой первозданной природы, проявив для этого свои лучшие личностные качества и коллективную сплочённость. Последнее – непременное условие. В одиночку никто с такой задачей не справится. У нас, друзья появится уникальный шанс по-настоящему сдружиться, сплотиться и проникнуться друг к другу сильным и тёплым чувством истинной дружбы – основы гармоничного существования личности в любом обществе.
- Красивые слова, - фыркнул Неглинский. – Только это всё пустой трёп. На кой хрен мне надо задаром целый месяц морозить жопу и грызть еловые шишки? Ради вашего «тёплого чувства», что ли? Так я вам сразу скажу: не надо мне ваших тёплых чувств. На кой хрен мне тёплое чувство, например, к Зыкову? Не вижу в этом смысла. Мне лично и тут, в клубе неплохо. А тёплые чувства я могу и к Жанне испытывать с большей пользой.
- Примитив! – фыркнула на поэта Жанна. – Пустоголовый самец. Никакой романтики, один секс на уме!
- Молодёжь, не ссорьтесь, - примирительно произнёс Луганский. – И прошу вас дослушать меня до конца, прежде чем делать какие-либо выводы… А на ваше острое замечание, Пётр, я хочу ответить тем, что испытывать упомянутые вами трудности мы будем вовсе не «задаром».
Между прочим, все участники путешествия получат от спонсора солидное вознаграждение.
Десять тысяч долларов каждый. Да-да, не сомневайтесь.
В каминном зале повисла звенящая тишина. Сообщение председателя о вознаграждении значительно сдвинуло вектор отношения к предстоящей поездке в сторону одобрения.
- Это совсем другой разговор! – воодушевился Зыков, схватившись зачем-то за калькулятор.
Лев Геннадьевич, как обладатель пятимиллионного состояния, лишь презрительно фыркнул. Остальные анонимные неудачники заметно оживились.
- Непонятная щедрость, - с сомнением произнёс Чириков. – На круг это выходит сто тысяч долларов. Зачем спонсору сорить такими деньгами? Не понимаю. Тут какой-то подвох…
- В самом деле, - огорчился Леонид Максимыч и в волнении выплюнул на пол изжёванную сигару, - что-то мне не верится. Тут какое-то кидалово.
Луганский обезоруживающе улыбнулся и легонько ударил в гонг. Тотчас же дверь распахнулась и в каминный зал вошла Ксения Леопольдовна со своим сервировочным столиком.
Правда, на сей раз вместо традиционных стаканчиков с напитками тележка содержала два кожаных чемоданчика с кодовыми замочками. Ксения подкатила столик к Ивану Петровичу, и тот, взяв один из кейсов, бережно положил его перед собой на круглый стол заседаний.
- Смотрите сами, - торжественно и нарочито небрежно сказал он и, откинув крышку, продемонстрировал собравшимся содержимое чемоданчика. – Как видите, никакого подвоха нет. Деньги уже переданы мне спонсором и будут храниться здесь, в клубе, в моём сейфе до окончания нашего путешествия. По возвращении я выдам каждому из участников по десять тысяч долларов. Надеюсь, мне-то вы доверяете?
Вид чемодана, набитого долларами, внушал доверие. Неудачники уважительно и плотоядно закивали. Один только Зыков продолжал демонстрировать сомнение.
- В делах финансовых доверять нельзя никому! – заявил он с гранитной твёрдостью и, сглотнув слюну, добавил почти просительно: - Я бы предпочёл, чтобы моя доля была положена в банк, хотя бы на условиях депозита.
Председатель презрительно скривил губы.
- Технически это вполне выполнимо, - сказал он, персонально обращаясь к недоверчивому предпринимателю, - и, если вы настаиваете… Впрочем, хочу заметить, что наш проект возможен лишь в том случае, если в коллективе будет устойчивая обстановка дружественности и взаимного доверия. В противном случае вся затея теряет какой-либо смысл.
Анонимные неудачники волнительно зашипели и дружно накинулись на Зыкова с упрёками. Леонид Максимович поморщился и замахал пухленькими ручками.
- Ай, отстаньте от меня! Уж и слова сказать нельзя. Ладно, ладно, в сейфе, так в сейфе. Чёрт с вами. В конце концов, это пока и не мои деньги, никто его за руку не тянул, сам предложил. Авось, и не обманет…
- Чем ругаться, лучше давайте попросим Ивана Петровича открыть второй чемоданчик, - неожиданно предложил Чириков. – Почему-то мне кажется, что и он не пустой…
- Точно! – одновременно воскликнули Жанна и Маргарита Сергеевна.
- А ведь и верно! – облизнувшись, заметил Зыков. – Щедрый вы наш, ну-ка, показывайте свою заначку…
- Просим! Просим! – раздалось со всех сторон.
Луганский удовлетворённо и загадочно улыбнулся.
- Что ж, раз уж вы всё равно догадались… Не стану тянуть…
Содержимое второго чемоданчика, быстро раскрытого председателем, полностью повторяло начинку первого: те же зелёные пачки американских денег в банковских упаковках, аккуратно уложенные соблазнительными штабелями.
- Сумма та же самая, - прокомментировал Луганский. – Ровно сто тысяч долларов. Вы, разумеется, желаете знать о назначении этой суммы?
Коллектив активно подтвердил своё желание.
- Это бонус. Приз победителю. Тише, тише, друзья мои! Не все сразу… Сейчас всё объясню… Видите ли, согласно условий конкурса, предложенных нашим спонсором, этот призовой фонд будет распределён в равных долях между теми участниками проекта, которые благополучно пройдут все те нелёгкие испытания, что уготовит нам суровая природа необитаемого острова, и не сдадутся до конца назначенного срока пребывания на этом острове. Замечу, что любой из вас, кто сочтёт свои силы исчерпанными и не пожелает продолжать борьбу с недружественными силами природы, сможет единоличным решением выйти из игры, и будет немедленно эвакуирован на большую землю. Все те, кто дойдут до конца, разделят между собой призовой фонд. Если это будет один человек, он, соответственно, получит всю сумму целиком: сто тысяч плюс те десять тысяч, что полагаются каждому из участников, независимо от того, сколько дней он сможет продержаться на острове. Я ясно изложил? Есть вопросы?
- Вопросы есть! – быстро откликнулся Зыков, нервно теребя в руках калькулятор. – Прежде всего несколько уточнений… Значит так, если я высижу в этом вашем необитаемом ГУЛАГе тридцать суток – от звонка до звонка, - то лично мне капнет двадцать тысяч баксов, верно?
- Ну, разумеется.
- Лады. Гуд. Идём дальше. Если я, к примеру, высажусь на этот чёртов остров, а через пять минут запрошусь обратно, меня сразу же отвезут обратно в Питер, и я получу десять тысяч, так?
- Ну, хоть это несколько и неожиданный ход мысли… - растерянно пробубнил Луганский. – Я, впрочем, сомневаюсь, что в этом есть для вас какой-либо смысл…
- Про свой смысл я побеспокоюсь сам, - жёстко прервал рассусоливания председателя Леонид Максимович. – Вы мне только ответьте, получу я свои десять тысяч «гринов» при таком раскладе или нет?
- Разумеется, получите. Ведь, в конце концов, это нисколько не противоречит условиям конкурса…
- Безо всякого кидалова, да? За базар отвечаете?
- Отвечаю. Кидалова не будет, - заверил Иван Петрович с неожиданной твёрдостью.
Интонация председателя убедила Зыкова.
- Больше вопросов не имею, - сообщил он удовлетворённо и тут же спросил: - А когда выезжаем?
Иван Петрович как будто напрочь забыл о своей вечной улыбке. Лицо его, подобно каменной глыбе, сделалось твёрдым и значительным. Серьёзность затронутой темы решительно смахнула с него накипь показного благодушия.
- Прежде чем я определю конкретную дату отъезда, - сказал он предельно серьёзно, - я обязан согласовать её со спонсором. Однако сначала я должен убедиться в том, что группа укомплектована полностью. Видите ли, обязательное условие спонсора: группа должна состоять из десяти человек, ни больше, ни меньше. Поэтому я должен прежде всего заручиться поддержкой каждого из здесь присутствующих… В любом случае, уверяю вас, нет ни малейших причин откладывать наш проект в долгий ящик. Уверен, при достижении консенсуса проект может стартовать уже в конце текущей недели.
- Я готов хоть сегодня! – воодушевлённо воскликнул разорившийся предприниматель.
- Хорошо Зыкову, - проворчал Чириков, - он безработный, что его держит? А меня кто с работы отпустит?
- Возьмёшь отпуск, - посоветовал брату Семён Барталомеевич.
- У меня отпуск в ноябре – по графику. Раньше не дадут.
- Ну и что? Возьми за свой счёт.
- Не отпустят.
- Прогуляй, - пожал плечами Штейн. – Что ты теряешь? Даже если тебя уволят. Посчитай. Твоя зарплата – триста долларов в месяц. И это со всеми премиями, надбавками и подачками к всенародным праздникам. А за месяц отдыха на острове ты получишь минимум десять тысяч. Это тебе надо пахать на твоей работе тридцать три месяца, считай, три года. Неужели за три года ты не подыщешь себе такую же дурацкую работёнку? А ведь вполне реально получить и двадцать тысяч, а то и больше! Я бы на твоём месте не задумывался.
В первый момент на Чирикова накатила волна привычного возмущения. Он хотел даже в тысячный раз напомнить брату, что его «дурацкая работёнка» уже многие годы не только кормит самого Василия Васильевича, но также не позволяет умереть голодной смертью и непутёвому кандидату в депутаты, которому титаническая борьба за счастье российских граждан не оставляет времени на добывание хлеба насущного. При желании Чириков также мог припомнить, что за последние пятнадцать лет Семён Барталомеевич если и умудрился заработать какие-то деньги, то все они, до единой копейки, были истрачены на изготовление средств наглядной агитации, и что всё, во что одет вечный кандидат – до последней нитки, - куплено на его, Чирикова, зарплату. Однако Василий Васильевич сдержался. Не последнюю роль в этом сыграли и прозвучавшие математические выкладки Штейна. Предложенная Луганским сумма значительно перевешивала все потенциальные сомнения.
Таким образом, расчёт старшего брата несколько успокоил Чирикова. По всему было видно, что он готов смириться с потерей своей не самой престижной работы. Каминный зал беспокойно загудел. Анонимные неудачники зашушукались между собой в хаотичном порядке.
Председатель не спешил призывать аудиторию к тишине, понимая, что людям надо дать возможность переварить неожиданную и к тому же весьма существенную информацию.
Шептались и переговаривались все. Лица неудачников выражали одновременно азарт, растерянность и тревогу. Впрочем, были и исключения. Громовержцев, как и предполагал Луганский, ничем не выразил своего восторга. По всей видимости, счастливый обладатель пятимиллионного состояния не видел в сообщении председателя ни малейшего повода для эйфории. Странной казалась лишь сдержанная реакция Виолетты Дмитриевны, которая, хоть и считалась в кругу анонимных соратников женщиной достаточно яркого темперамента, вела себя так, будто предложение Ивана Петровича не явилось для неё откровением. Впрочем, знать заранее об уникальном проекте она никак не могла, в этом Луганский был уверен на сто процентов. Тем сильнее раздражал его неприлично иронический прищур прекрасных глаз «роковой женщины» вкупе с демонстративным молчанием на фоне всеобщего шумного волнения.
- А у меня ж восьмое марта пропадёт! – взвизгнула вдруг Вера Юрьевна и тотчас в испуге за своё неприличное усердие прикрыла рот руками.
Что имела в виду Вера Юрьевна, понял только Михаил Юрьевич, все остальные посмотрели на сестру библиотекаря с некоторой тревогой за её рассудок. Брат вынужден был посвятить коллектив в тонкости хода сестриных мыслей:
- Она же цветами торгует. На восьмое марта они делают половину годовой выручки. А если мы уедем на месяц, то Верочка пропустит эти прибыльные дни, вот она и взволновалась… Но, Вера, посчитай сама, сколько ты за праздники можешь реально заработать? Тысяч десять? Ну, максимум пятнадцать. Ведь так? Это всего-навсего какие-то жалкие пятьсот долларов…
Вера Юрьевна кивнула и пристыжено опустила взгляд.
- Действительно, получается пустяк. Прости, Миша…
- Другое дело я, - продолжил рассуждать Веснушкин. – В деньгах, не спорю, я ничего не теряю. Даже, скорее всего, теряю меньше остальных, если не считать совсем уж безработных… Но кто же будет всё это время заниматься картотекой? Ведь за месяц они такого там нагородят, что потом и за год не разберёшься…
- Да посылай ты к дьяволу свою хренову картотеку! – посоветовал Зыков. – Пусть себе горит синим пламенем. На кой чёрт она тебе сдалась?
- И правильно, - поддержала предпринимателя Маргарита Бланк. – К чёрту картотеку. Я вот лично возьму за свой счёт. А если не отпустят, уволюсь на хрен без сожаления. Пусть подавятся своими грошами! Пусть другую такую дуру поищут за такие гроши в процедурном кабинете медсестрой! Уж такой дуры точно в городе не сыскать. Если только из деревни какую-нибудь клушу вытащить, так ведь теперь жилья-то халявного иногородним не дают. Так что хрен им на блюде, а не клушу деревенскую…
Рассуждения Маргариты Сергеевны о сложных процессах трудовой миграции потонули во вновь поднявшемся какофоническом шуме общей нестройной дискуссии.
- А почему молчит наш дорогой Лев Геннадьевич? – неожиданно спросила до сих пор не раскрывавшая рта Виолетта Дмитриевна. – Мне кажется, у него есть особое мнение. Иван Петрович, я бы на вашем месте попросила Громова высказаться…
- И в самом деле, Лев Геннадьевич, я вас не узнаю, - шутливым тоном произнёс председатель. – Мы привыкли видеть вас куда более общительным. Что вы думаете о предложенном мероприятии?
- Вы действительно хотите, чтобы я высказался? – резко отозвался Громовержцев, и сразу стало ясно, что молчал он не от равнодушия к затронутой теме, а скорее оттого, что копил мысли. - Ну что ж, вы сами просили… Что касается лично меня, то не знаю – поеду или нет, разве только из любопытства: поглазеть на стаю придурков, рвущих друг друга на части из-за кучки зелёных купюр. Ха-ха! А по сути вопроса скажу вот что. Вот этот ваш второй чемоданчик – это просто-напросто бомба замедленного действия, ящик Пандоры, образно говоря. Иван Петрович, ты как будто неглупый на вид человек. Как ты не понимаешь, что вся эта ваша демагогия про дух коллективизма, единение и братство – чушь собачья? Какое к чёрту может быть единение, когда на кону стоит крупный денежный куш? А ведь для этих алчных болванов сто тысяч баксов – огромный жирный куш! Я не говорю за всех. Есть и в этом гадюшнике порядочные люди, - Громовержцев выразительно поглядел на Веснушкина, а затем на Виолетту Дмитриевну, - но их меньшинство… Вы тут разглагольствуете о совместной борьбе за выживание. Чушь! Беспардонная наивная чушь! Я вам скажу, какая развернётся борьба за «выживание» из-за этого чёртова чемоданчика! Эти жадные безмозглые пауки начнут действительно выживать друг друга с острова всеми доступными средствами с той только целью, чтобы оттяпать как можно большую долю от этой хрустящей зелёненькой массы! И способы эти будут отнюдь не гуманными, уж поверьте. Тот же Зыков, убеждён, не остановится и перед явным криминалом, чтобы только единолично завладеть призом…
- Ты, голубчик, говори, да не заговаривайся! – прошипел Леонид Максимович. – А то я ведь могу и усы повыдергать…
- Руки коротки, хе-хе… Кстати, вот вам и первое подтверждение моих слов. Убедитесь сами: явная тяга к насилию! А ведь мы ещё не на острове. Представляете, что он начнёт вытворять, когда вокруг за сто миль не будет ни одного милиционера?.. А знаете что, я ведь, пожалуй, поеду! Да-да, возьму и поеду! Из врождённого, знаете ли, любопытства поеду. И книгу потом напишу. Получится как у Агаты Кристи, не меньше. Про десять негритят, помните? Когда они все там на острове подохли – один за другим. Вот это будет шедевр! Мировой бестселлер, не меньше!
Как ни странно, творческие планы Громовержцева совершенно не заинтересовали коллектив. Возможно, в другой момент подобное заявление и встретило бы некий отклик, вероятно, что даже и весьма значительный, но теперь мыслями и чувствами неудачников владели совершенно иные материи.
- А я не дам своего согласия, - сурово насупив брови, заявил Семён Барталомеевич, - пока мне доходчиво не объяснят, в чём, собственно, интерес нашего таинственного спонсора. Я не понимаю, зачем ему надо тратить такие сумасшедшие деньжищи на развлечение десятка неудачников, которых он, между прочим, и в глаза-то ни разу не видел. Я этого не понимаю. А когда я чего-то не понимаю, у меня возникает неприятное чувство, похожее, между прочим, на животный страх.
- А и в самом деле! – спохватилась Маргарита Сергеевна. – Какой прок в этой затее для спонсора? Я бы тоже хотела это знать…
- Да какая вам разница, – фыркнула Жанна. – Развлекается чувак, имеет право. Если у дядьки полно лавэ, почему бы ему не потратить небольшую часть на кучку придурков? Я таких чудаков насмотрелась за свою житуху, уж поверьте.
- А я всё равно трясусь от страха, когда подумаю, что там с нами на этом острове могут сделать! – заявила Маргарита Сергеевна. – А вдруг завезёт нас этот спонсор в какую-нибудь берлогу с подпольной клиникой, разберёт нас по запчастям и распродаст по миру в виде органов?
- Я бы не хотел, чтобы мою печёнку вшили в брюхо какого-нибудь жирного ниггера, - поморщился Штейн. – Так что, дорогуша Иван Петрович, мы требуем разъяснений…
- Лично мою печень не втюхают даже самому распоследнему негру, – хмыкнул Громовержцев, - если только не захотят, чтобы тот сдох от цирроза!
- Я бы на месте спонсора продала ваши усы, - хихикнула Жанна, которую, судя по настроению, не пугала перспектива расчленения на «запчасти». – А из Петруши я бы выковыряла мозги. Они у него с поэтическими наклонностями. Авось, кому-нибудь и пригодились бы…
- А с тебя кроме глупости и взять-то нечего, - огрызнулся непризнанный поэтический гений.
- А Барталомеича я бы порубал на мандаты! – высказался Леонид Максимович и сардонически захохотал.
- Господа! Господа, успокойтесь, пожалуйста, - взмолился председатель. – Прошу вас, смягчитесь. Право, не стоит затевать всеобщую ссору. В конце концов, наше общество имеет диаметрально противоположную цель…
- Ага, слышали уже: единение и братство, - ехидно пискнул Лев Геннадьевич и явно напоказ гаденько прыснул в кулак.
- Ваш сарказм, уважаемый коллега, решительно неуместен, - огорчился председатель. – А что касается ваших опасений, Маргарита Сергеевна, то, смею вас заверить, они абсолютно беспочвенны. Никто не намерен резать наш коллектив на «запчасти». Во-первых, это аморально, во-вторых, преступно, а в-третьих, если хотите, просто-напросто даже не рентабельно, как бы кощунственно это ни звучало.
- Ладно, - быстро согласился Семён Барталомеевич. – Насчёт рентабельности я с вами, пожалуй, что и соглашусь. Это на самом деле глупость. Но всё же вы так и не ответили на прозвучавший вопрос: зачем спонсору вся эта канитель? Я хочу это знать твёрдо.
Луганский беспомощно развёл руками.
- Простите, господа, но я, как это ни прискорбно, вряд ли имею возможность с достоверной точностью описать вам конкретный интерес нашего спонсора. Если он и существует, то поверьте мне, я о нём ничего не знаю. Во всяком случае, могу лишь предполагать…
- Ну, это уже что-то, - удовлетворённо заметил Чириков. – И что же вы там предполагаете?
- Любопытно было бы услышать вашу версию, - сказала Маргарита Сергеевна.
Иван Петрович выдержал необходимую паузу, как бы оценивая, стоит или не стоит обнародовать свою гипотезу, но, как и следовало ожидать, всё-таки решился.
- Повторю, господа, это всего лишь моя версия, - подстраховался он, после чего решительно продолжил: - Видите ли, наш спонсор, хотя и аноним, но отнюдь не фантом. То есть, я имею в виду, что это вполне реально существующий человек, относящийся к некому избранному кругу себе подобных и, надо сказать, достаточно состоятельных господ.
- Типа олигарх, что ли? – понимающе кивнул Пётр Неглинский.
- Типа того, - в том же стиле подтвердил председатель.
- Ну, это-то как раз и так ясно, - нетерпеливо бросил Штейн. – Давайте, развивайте свою мысль. Любопытно, что вы из всего этого выведете…
- Видите ли, у меня есть некоторые основания полагать… Впрочем, не то чтобы полагать, а так… некая, знаете ли туманная догадка, но имеющая, между прочим, определённую почву…
- Опять вы мямлите, Луганский! – дерзко оборвала председателя Виолетта Дмитриевна. –
Говорите толком, а то мы все уснём прямо за этим дурацким столом.
- Браво, королева! – восхищённо воскликнул Громовержцев. – Так ему! Я тебе говорил, Веснушкин, это чудо что за женщина! Ну, скажи на милость, кто бы ещё из присутствующих здесь слизняков посмел так обращаться с нашим председателем? Что? А? Только она – королева! Ну, ещё, по настроению, возможно, и я. Впрочем, вру. Не посмел бы. Непременно смалодушничал бы!
- Перестань паясничать, Громов, - кисло произнёс Зыков. – От тебя голова гудит.
- Это она у тебя от алчности и тупости гудит, - парировал Лев Геннадьевич.
- Поговори мне. Точно по рогам схлопочешь, - пригрозил обанкротившийся бизнесмен.
Впрочем, в интонации его не прозвучало ни капли агрессии.
- Так что там насчёт вашей «туманной догадки»? – устало спросил Неглинский.
Иван Петрович, мысли которого за время имевшей место перепалки успели слиться в некое целое, поспешил удовлетворить любопытство своей возбуждённой паствы.
- Я вот что имел в виду, господа. Наш анонимный спонсор, как мне представляется, задумав эту непростую экспедицию с вашим участием, руководствовался не только идеей сплочения наших рядов, но также имел некий спортивный интерес. На чём основываются эти мои предположения? На нескольких косвенных свидетельствах. Первое. Спонсор не только требует от меня регулярную финансовую отчётность по расходам общества, но также и копии ваших анкет, господа… Тише, прошу вас, не надо шуметь. Поверьте, в этом нет ничего криминального. В конце концов, никаких секретных данных вы в анкете не указывали, да и писали, замечу, только то, что сами считали нужным. Обратите внимание, никто указанную вами в анкетах информацию не проверял…
- Ладно, не оправдывайтесь, - сказал Зыков. – По анкетам претензий нет. Проехали. Что там у вас дальше?
- Дальше второе косвенное свидетельство. Спонсор настаивает на том, чтобы я на протяжении всего месяца пребывания нашей группы на острове давал ему краткий, но регулярный статистический отчёт о важнейших событиях. Я имею в виду выбывание отдельных участников, а именно: кто, когда и по какой причине. Последнее, впрочем, не является существенным. Главное: кто и когда. Из всего этого я осмелился сделать предположение, что спонсор собирается внимательно следить за ходом мероприятия и сопоставлять очерёдность выбывания участников со своими (а, возможно, и не только своими) на сей счёт предположениями…
- То есть, вы хотите сказать, что на нас будут делать ставки? Как на ипподроме? – спросил Леонид Максимович.
- Это лишь моя гипотеза, - напомнил председатель.
- Тотализатор! – дошло до Чирикова. – Экая милая задумка! Тараканьи бега какие-то…
- Мне такое сравнение неприятно, - поморщилась Маргарита Сергеевна.
- А мне плевать на сравнения! – заявил Зыков. – Пускай себе ставки делают, лишь бы бабосы исправно платили. Я не возражаю.
- Что ж, - задумчиво произнёс Штейн, - такое объяснение не кажется мне нелогичным. Оно меня устраивает. Я готов обдумать ваше предложение. В конце концов, скоро избирательная кампания. Честно заработанные деньги помогут раскрыть глаза моим избирателям. Если деньги честные, их не зазорно и заработать. Но, Иван Петрович, вы должны клятвенно нас заверить, что призовой фонд вашего мецената не испачкан кровью невинных жертв. Я надеюсь, это не деньги наркомафии или что-нибудь в этом роде?
- Боже упаси! – ужаснулся Луганский.
- Тогда вот вам моя рука! – сказал Штейн торжественно и протянул председателю свою широкую ладонь. – Я еду.
На губах Ивана Петровича в первый раз на протяжении всего заседания обозначились признаки естественной улыбки. Он с удовольствием пожал руку кандидата в депутаты и в изысканных выражениях поблагодарил его за почин.
Конечно, Луганский понимал, что это ещё не есть торжество окончательной победы, но уверенность в будущем успехе потихоньку начала одолевать былые серьёзные сомнения. В позе Ивана Петровича появилась некоторая вальяжность. Небрежным жестом он стукнул язычком рынды. На прозвучавший гонг немедленно явилась Ксения Леопольдовна и, повинуясь едва заметному кивку шефа, выкатила тележку с кейсами за пределы каминного зала.
- Куда эта малявка укатила с нашими деньгами? – забеспокоился Зыков.
- Ксения Леопольдовна запрёт деньги в моём личном сейфе, - объяснил Иван Петрович.
- А она не тиснет часом пачку-другую? – полушутя-полусерьёзно поинтересовался Неглинский.
- На что ей деньги-то? – презрительно фыркнула Жанна, кокетливо поведя красивыми своими плечами. – Она даже косметикой не пользуется…
- Господа! Леди! – взмолился председатель. – Призываю вас к сдержанности. Будьте милосердней. Вы ведёте себя как жестокие дети, честное слово…
- Ладно, проехали, - сказал Леонид Максимович. – Но денежки вы всё равно после пересчитайте, мой вам совет.
- Причём два раза, - саркастически хмыкнул Громовержцев, - туда и обратно. Ха-ха-ха!
Между тем, Ксения Леопольдовна, скрытая от глаз дискутирующих неудачников лабиринтом межкомнатных перегородок, вкатила тележку с «призовыми» деньгами не в кабинет председателя, а в собственную жилую комнату. Впрочем, расхищать призовой фонд в её планы совсем не входило. Едва переступив порог, карлица заперла дверь на ключ и, игнорируя тележку с деньгами, быстро переместилась к своей небольшой, похожей на детскую колыбель, кроватке. В изголовье кроватки на стене красовался безвкусный эстамп, который Ксения Леопольдовна ловким движением сдёрнула с крючка и бросила на аккуратно застеленную постель. Под эстампом в стене оказалась ниша. В нише этой, похожей на потайной сейф с оторванной дверцей, находились отнюдь не деньги, не золото с бриллиантами, не оружие с наркотиками, и даже не документы. Там стоял небольшой магнитофончик, от которого тянулась косичка проводов, уходящая куда-то внутрь стены. Аппарат работал в режиме записи.
Ксения Леопольдовна заглянула в прозрачное окошечко кассетницы, быстро в чём-то убедилась и поменяла кассету, после чего снова включила магнитофон на «запись». Совершив это шпионское действие, секретарь «Клуба анонимных неудачников» отперла дверь и, взявшись за тележку, покинула свою комнату.