II
Производственный мотоцикл, который выделили Борису в полное его распоряжение, использовался примерно раз в неделю. Обычно отец на работу добирался вахтовым автобусом, и лишь когда он на месяц к себе на промысел устроил Эдика помощником каратажника, васильковый железный конь стал для обоих на это время основным видом транспорта. По возвращении с работы, у брата хватало сил, лишь помыться и поужинать, но отцу за своё трудоустройство, Эдик был нескончаемо благодарен. Для реализации, заработанных им девяноста рублей, мы всей семьёй поехали в Новороссийск, где Эдька на толчке, по настоянию матери, купил себе болоньевый плащ и по собственной инициативе - четырёхцветную шариковую авторучку.
Отдохнув недельку от трудового месяца, брат стал паковать рюкзак для десятидневного отдыха в каком-то спортивном лагере.
- Ты же никаким видом спорта не занимаешься, - удивилась я.
- А мне и не надо. Я туда вожатым еду.
Услышавшая наш разговор Маня, засмеялась:
- Прям, как в том анекдоте, где дети в школу играют. «Я отличница, я буду учительница», - говорит одна девочка, - «а кто не отличник, тот будет ученик». «А что делать с Петькой?» - спрашивают её, - «Он же ещё ни читать, ни писать не умеет» Девочка подумала и решила: «Он у нас будет директором». Вот так и с нашим Эдиком. Раз он парень не спортивный – будет у них вожатым.
Я конечно с трудом могла себе представить брата, который уже и в футбол на улице редко играл, в спортивном лагере. Но то, что капризный, эгоистичный и грубый Эдик будет вожатым, укладывалось в моей голове ещё хуже.
Вернулся Эдька каким-то необычным. Ещё ни одним мероприятием в своей жизни он не был так доволен, как поездкой в этот спортивный лагерь. Вечно безразличный к своему внешнему виду, брат стал подтянут и аккуратен, несколько раз я его даже возле зеркала видела, а однажды подсмотрела, как он пользовался отцовским одеколоном.
Борис тоже обратил внимание на эти изменения и прокомментировал:
- Занятия спортом пошли тебе на пользу. То ли ещё будет, когда армию отслужишь.
- Может быть и хорошо будет, - тихим голосом сказал Эдик отцу, но взгляд его как-то необычно был устремлён куда-то вдаль. - Но ещё лучше, если я поступлю в институт, потому что уезжать отсюда на целых два года не хочу.
- От маминой юбки оторваться не можешь, - недовольно проворчал Борис, но на это Эдик не ответил ему ничего.
В последнее воскресенье каникул мой брат и Митька надумали поехать на Эдькином мопеде в соседний посёлок на рыбалку.
- Готовься, я тебе форели привезу, - пообещал он матери.
- С форелью или без неё, но что б в пять часов был дома, - приказала Маня.
В пять брат не появился. Маня нервно поглядывала на часы, повторяя, что больше ни на какую рыбалку сына не отпустит. Через час она, так же непонятно кому, грозила забрать мопед и не отдавать до самой весны. А спустя ещё некоторое время, забыв про все угрозы, мать молила Бога, что бы ничего страшного не случилось. Эдик открыл дверь, когда на улице уже совсем стемнело, а Маня, рыдая, оплакивала сына.
- Нам от самой Грушевой Балки пешком пришлось идти, потому что мопед пропал, - сообщил он с порога.
Вид у Эдика был настолько несчастный, что даже Борис не сказал ему ни слова. Поужинав, конечно же, не жареной форелью, брат стал рассказывать о своих печальных приключениях. Оказывается, проехать на мопеде к воде, было невозможно из-за густых зарослей, но какие-то парни пообещали присмотреть за транспортом. Когда через пару часов Эдик и Митька, убедившись, что клёва нет, вернулись, то ни парней, ни мопеда уже не было.
- Но как ты мог, оставить дорогую вещь незнакомым людям? – удивлялась Маня.
- Я одного из них немного знаю. Он в двадцать первой школе учится.
И опять, как после пропажи велосипеда, мать поутру бежала в милицию. На этот раз повезло немного больше, потому что в приёмной работал бывший её ученик. Заявление у Мани взяли, и уже на следующий день следователь беседовал с Эдиком, пообещав мопед найти, но не сразу.
Начало учебного года уже не было для меня столь радостным событием, как раньше. Мысли о том, что у доски теперь будет стоять не Зинаида Фёдоровна, а другая учительница, не вдохновляли. Кроме того, Маня опять наотрез отказалась покупать мне школьное платье. По праздникам в качестве нарядной одежды я должна была использовать пионерскую форму: белая рубашка, синяя юбка. А насчёт повседневного облика, она высказалась однозначно, тоном, гасящим даже искорку надежды хотя бы на дискуссию:
- Татьяна Даниловна не настолько требовательна к внешнему виду учеников, как Зинаида Фёдоровна. И, если Зинаида Фёдоровна последние полгода не заметила, что у тебя нет формы, то значит, в этой юбке можно и дальше ходить.
Путь в школу теперь для меня удлинился, потому что филиал, расположенный всего в двух кварталах от моего дома, мы должны были покинуть. Обжитую за несколько лет территорию заняли первоклашки – новые ученики Зинаиды Фёдоровны. Однако, и в основном корпусе место четвёртому «А» и параллельному «В» тоже не нашлось. Пристройка с мастерскими, где раньше у Эдьки проходили уроки труда, была переоборудована в две классные комнаты. Здесь и предстояло умственно совершенствоваться в течение года почти сотне детских голов.
Большое здание школы имело три этажа. Говорили, что когда-то давно оно исполняло функции солдатских казарм, но после войны было передано в распоряжение, находящегося напротив, Консервного комбината. Тогда-то и решили, что здесь будет школа. Поначалу там учились, только дети комбинатовских сотрудников, но потом учебное заведение стало городским, и сюда принимали учеников по территориальному признаку. Школа расширялась, а классы могли находиться только на втором этаже. Третий – занимал молодой, основанный тем же Консервным комбинатом, Техникум пищевой промышленности. На первом - кроме школьного буфета, находилась просторная заводская столовая, почтовое отделение связи, а также магазинчик с непонятным именем КОГИЗ. Кроме того, кабинет директора и библиотека вечерней школы, в которой работала Маня, тоже располагались на первом этаже. Рядом с этими двумя коморками ютились краны и фонтанчики с водой – единственные удобства в здании школы. Туалет, в виде небольшого крашенного кирпичного домика с выгребной ямой стоял поодаль, как раз напротив мастерских.
В школе всегда имела место какая-то не объявленная конкуренция среди классов. В нашей параллели лучшим считался класс Веры Сергеевны, очень хорошей Маниной знакомой. Когда я ещё не ходила в школу, Маня мне обещала, что она будет моей учительницей. Но написать специальное для этого заявление, мать забыла, а когда узнала, что я попала к Зинаиде Фёдоровне, менять уже ничего не хотела. К Вере Сергеевне я относилась всегда с уважением. Директор часто хвалил её на торжественных линейках и собраниях, а ученики держали речь с трибуны. Ира Злобина, красивая маленькая девочка, два года подряд давала первый и последний звонок под умилённые аплодисменты даже нас, её ровесников. Некоторые «бэшники» становились призёрами различных конкурсов, о существовании которых мы узнавали, когда победителям на виду у всей школы вручали награды. В здании филиала «бэшники» никогда не занимались, им с первого класса предоставили солнечную комнату на втором этаже. Но девочкам этого класса запрещалось надевать кофточки поверх школьного платья даже в холодную морозную погоду, а позднее пионерская форма у них, у всех, была одинаковая. На протяжении трех лет мы «бэшников» недолюбливали, считая их высокомерным воображулями, и только когда узнали, что ЗинФёдрна от нас уходит, а Вера Сергеевна остаётся при своём классе, стали им немного завидовать.
Первого сентября, когда я шла в школу, со мной поравнялись две «бэшницы» и, переглянувшись, спросили:
- Ты из четвёртого А?
- Ну, да. А что?
- А, правда, что у вас в этом году уже другая учительница?
- Правда, - ответила я, ожидая увидеть на их мордашках что-то вроде злорадно высунутых языков.
- Везёт же людям, - снова переглянувшись, почти в один голос воскликнули девчонки.
От неожиданности я даже шаг замедлила:
- А вы, что, Веру Сергеевну не любите?
- Да, как тебе сказать, - произнесла одна ухмыльнувшись.
- Просто она нам уже надоела, - дополнила другая. – Ну, ладно, извини, мы опаздываем. Нам каждый день за три минуты до начала урока уже в классе сидеть надо, а то опоздание в дневник запишут.
Девицы побежали, словно нормы ГТО сдавали. Никакие они не воображули, подумала я, спокойно продолжая свой путь в школу.
Как и положено, в первый день учёбы Татьяну Даниловну класс наш встретил с цветами. Она поблагодарила, приветливо всем улыбнувшись, но вместо того, чтобы спросить, как мы отдохнули летом, приказала открыть учебники и сделать упражнение на повторение материала. Сразу бросилось в глаза, что новая учительница не обращается к ученикам по именам. Это немного угнетало, потому что Зинаида Фёдоровна переходила на фамилии только, когда сердилась или была чем-то расстроена. Собравшись на переменке тайком от Татьяны Даниловны, мы решили скинуться по пять копеек на красивый букет для первой учительницы. Мне тоже хотелось в этом принять участие, но поскольку, в отличие от других детей, карманными деньгами я не располагала, пришлось купить в буфете не два пирожка, а только один.
После уроков на нашу весёлую толпу даже прохожие оглядывались, а у Зинаиды Фёдоровны, когда мы шумно ввалились в здание филиала, на глазах выступили слёзы. Приняв из рук шкодливого Петьки кремовые розы, она каждого из нас обняла и поцеловала. А потом мы целый час сидели в её классе, вспоминая всякие смешные случаи, которых за три года накопилось немало.
Маня на моё позднее возвращение из школы отреагировала недовольными причитаниями, но узнав, что мы заходили к Зинаиде Фёдоровне, заулыбалась.
- Молодцы. Так и надо. Это кто-то из родительского комитета сегодня был, или Татьяна Даниловна посоветовала?
- Никто не советовал, - удивилась я вопросу. – Наоборот, мы тихонько договаривались, чтоб Татьяна Даниловна не слышала, а то ещё обидится.
- Вот как? А, вот, Вера Сергеевна как-то мне жаловалась, что работа учителя младших классов неблагодарная. Говорит, ученики быстро её забывают, и где-то к седьмому классу, порой, даже на улице не здороваются.
- То, наверное, ученики такие, - предположила я. – ЗинФёдрне больше с учениками повезло, потому что мы её до самой пенсии не забудем.
- Зинаиде Фёдоровне повезло с учениками, – повторила мою фразу Маня и, найдя её почему-то забавной рассмеялась.
Золотая кубанская осень надумала начать своё царствование с проливного грозового дождя, и зашуршали кругом болоньевые, как у Эдьки, плащи. Все они были темные, различных оттенков коричневого или зелёного цвета. Только у Саши Завяловой, Галиной одноклассницы и подруги, плащ имел необычную окраску. Казалось, его однажды окунули в чернила, в которых до этого растворились лепестки сирени. И каждая девочка, которая ещё не обзавелась болоньевым плащом, теперь мечтала только о таком. Я конечно понимала, что Маня вряд ли когда-нибудь раскошелится для меня на подобную вещь, тем не менее, мечтать себе не запрещала.
После несольких дней ненастья, вновь наступила жара, однако брат, по-прежнему, таскал свою обновку почти каждый день, ссылаясь на то, что ему по утрам холодно. Но однажды он явился из школы без плаща.
- Что случилось? – спросила Маня, с интересом осматривая Эдика.
- Я плащ потерял, - ответил он траурным голосом.
- Это, что, иголка? Как можно потерять плащ? – продолжала недоумевать Маня.
- Ну-у, не совсем потерял. Просто, мы после школы в футбол играли, ну-у, я, это... снял его и на лавочку положил. Ну-у, потом мы наигрались, пошли домой. Мы уже мост прошли, когда я про плащ вспомнил, вернулся, а его уже там нет.
Мать долго возмущалась и размахивала руками, обвиняя сына в беспечности, а когда в своём красноречии выдохлась, то негромко прокомментировала:
- Считай, весь месяц твоей работы пошёл «коту под хвост».
- Так, моей же работы, - проворчал спокойно Эдька, понимая, что на этом разговор будет окончен.
(продолжение следует)