Достоевский и Толстой
Похожи очень. Порфирий Петрович и Михаил Илларионович.
«Прекомические иногда случаи случаются в этом роде-с. Да оставь я иного-то господина совсем одного: не бери я его и не безпокой, но чтоб знал он каждый час и каждую минуту или, по крайней мере, подозревал, что я всё знаю всю подноготную, и денно и нощно слежу за ним…так ведь, ей- Богу, закружится, право-с, сам придёт, да, пожалуй, ещё и наделает чего-нибудь, что уже на дважды два походить будет…
Он по закону природы у меня не убежит…Видали бабочку перед свечкой? Ну. так вот он всё будет, всё будет около меня, как около свечки, кружиться; свобода не мила станет, станет задумываться, запутываться, сам себя кругом запутает, как в сетях, затревожит себя насмерть!.. Мало того: сам мне какую-нибудь математическую штучку, вроде дважды двух приготовит,..И всё будет, всё будет около меня же круги давать, всё суживая да суживая радиус, и – хлоп! Прямо мне в рот и влетит. »
«Взять крепость нетрудно, трудно компанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время…
- Однако должно же будет принять сражение?..
- Должно будет, если все того захотят, нечего делать… А верь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время… Одни хотят, другие не хотят. Что же делать… Да что ты велишь делать… Я тебе скажу, что делать, и что я делаю. В сомнении, мой милый, воздерживайся…
Чем больше он (князь Андрей) видел отсутствие всего личного в этом старике (Кутузове), в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума…одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что всё будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, выслушает, всё запомнит, всё поставит на своё место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит, он понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли, - это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое.»
Всё будет так, как должно быть. Поэтому действие хуже бездействия. Ибо хоть и при действии и при бездействии результат будет один и тот же, всё же умному человеку лучше уж побездействовать, сердце своё поберечь. Как святые отцы говорили: «я много раз раскаивался, когда говорил и ни разу, когда молчал.»
К тому же и самолюбию не корректно будет, если событие вопреки твоей воли произошло.
Но достоевский Порфирий поумнее толстовского Кутузова получается. А Достоевский поумнее Толстого. Один гениальный писатель, а другой очень хороший.
И Порфирий и Кутузов – в сущности фаталисты. Но если Порфирий – умный фаталист -учитывает, что воля Божья и через его волю и через насморк Наполеона может осуществиться, то по Кутузову, раз от одного человека тем более от насморка его ничего не зависит, то лучше вообще ничего не предпринимать, а значит, и не простужаться, и если б его, Кутузова, воля, то он бы и в сражения не вступал - Наполеон и так бы убежал.
А всякое действие приносит больше зла, чем добра.
Да даже и не Божья воля у него, а векторы человеческих воль, которые взаимодействуя, уничтожая друг друга и складываясь, пересекаясь и смещаясь то вправо, то влево, то вперёд, то назад, под определённым градусом, в конце концов соединяются в один вектор, который и сдвигает историю в одном направлении и становится двигателем истории. Другими словами этот вектор можно назвать Волей Божьей или Провидением, но они Т олстому в принципе не нужны. Математическо-физический вектор человеческих воль может обойтись и без них.
Что Наполеон, что Кутузов, что император Александр, в этих векторах имеют не больше паёв, чем последний мужик Платон Каратаев, а скорей всего меньше, потому что правитель или полководец менее свободны, чем любой частный человек. Сердце царя в руке Божьей и царь есть «раб истории», а простой человек – только лишь крепостной.
Огромное множество человеческих воль давит на царя и сдвигает вектор его воли.
Хитрованец Порфирий понимает что то, как ведёт он дело с Раскольниковым хорошо именно для такого человека, как Раскольников, и совершенно не годится для другого.
«Но ведь вот что при этом, добрейший Родион Романович, наблюдать следует: ведь общего-то случая-с, того самого, на который все юридические формы и правила примерены и с которого они рассчитаны и в книжки записаны, вовсе не существует-с по тому самому, что всякое дело, всякое, хоть, например, преступление, как только оно случится в действительности, тотчас же и обращается в совершенно частный случай-с»…
«Думаю: теперь этот человек придёт, сам придёт, и очень скоро; коль виноват, так уж непременно придет. Другой не придёт, а этот придёт.»
Кутузов же толстовский, как и Наполеон, – искусственно оплодотворённые дети Толстого. Взглядов Толстого на историю и на личность в истории.
Очень удачно охарактеризовал Толстого тот же Достоевский. Процитировать мне сейчас неоткуда, но за смысл ручаюсь. Толстой, как человек, у которого нет шеи. И он поворачивается в каждую сторону всем корпусом. Или направо или налево или назад, или вперёд и когда повернётся в одну сторону, другой стороны для него не существует.
Понял он, допустим, что от человеческой воли ничего не зависит, и давай историю подгонять. Раз не зависит, то не может быть гениальных полководцев. Значит, нужно из Наполеона дурака или пустозвона сделать. И насморк Наполеона останется только насморком Наполеона . И не скажет Лев Николаич вслед за Пушкиным, что случай – то, чем Провидение правит миром
«Сделай всё, что от тебя зависит и положись на Бога».
А толстовский Кутузов на Бога (верней на векторы) полагается, а сам как Емеля с печи слезть не считает необходимым и логически в свете своих предпосылок, прав.