диван

Александр Балашов
Шура мягко перескакивал с кочки на кочку. Он уже прошел линию, где начинается лес. И этот лес его удивил. Он не был похож на леса средней полосы. Скорее всего, он напоминал северный лес, беломорский. Однако и здесь было что то не так. На кочках алели ягоды брусники или, своим черным многоточием спорили между собой черника с можжевельником, яркими пятнами растелилась клюква. Всё это, совсем не походило на начало лета, скорее всего на разгар бабьего лета. Время возвращения домой к любимому дивану и небольшому отдыху от полевой жизни, для того, что бы через пару недель вновь начать «заболеть» полем.
В эти дни к Шуре часто заглядывали старые друзья и новые знакомые. Старых друзей с каждым годом становилось всё меньше и меньше. Новые знакомые либо исчезали, и через пару лет Шура уже не помнил их имён, а потом и вовсе забывал их лица, либо становились новыми друзьями, которых он так же бросал, лишь только возникала возможность вновь, куда ни будь уехать копать «за государственный счет».
Гостю Шура показывал свою любимую коллекцию этикеток туалетной бумаги. Почти вся коллекция висела разноцветной гирляндой над стареньким диваном. С каждым полевым сезоном места на стене становилось всё меньше и меньше.
- Смотри, - говорил гостю Шура, - я в этом году из Смоленска привёз два новеньких экземпляра: « Суппер лопух», и «Русская народная бумажка».
- Это что, я тебе пришлю «Каховинку» из Севастополя, там такое написано – говорил гость.
- Знаю, - махал рукой на коричневую этикетку Медвежатник, - «украсит любое место!». Собственно говоря, этот экземпляр и подвигнул меня вывесить всю коллекцию на стену!
- Да,- многозначительно тянул гость, и начинались разговоры, до которых даже старому дивану абсолютно не было ни какого дела.
Но хозяин жилища вновь пропадал на несколько месяцев, и оставался диван в полном одиночестве, пылится и ждать пока к нему не вернётся хозяин. Как бы он хотел, что бы на нём прыгали детские ножки, давая вдоволь наскрипеться старым, стальным пружинам. Видно не судьба.
Шуре было искренне жаль свой диванчик. Он и сейчас хотел бы повалятся на нём, наслаждаться рекламой по телевизору или просто, тупо дрыхнуть. А тут, нужно смотреть в оба, что бы опять не угодить в пленники. Впрочем, не мешало б великовозрастных деток из плена выручить.
Мысли, мысли, лучше бы Медвежатник под ноги глядел, или наоборот, вверх. В следующий момент он уверенно наступил в центр спрятанной в траве верёвки и взлетел к верхушкам сосен. Болтаться вверх тормашками как маятник, ему долго не пришлось. Шура сделал мах, и отрезав державшую его верёвку, поддался закону всемирного тяготения. Ему не приходилось думать, как лучше упасть: на руки или на ноги. Тело сделало всё само. Мышцы сгруппировали Шурино тело, и вот, он уже стоит на ногах в кустах бересклета.
Да, тут мечем Сослана не размахнешься. К Медвежатнику уже бежало четверо в волчьих шкурах. «Так – мелькнуло в Шуриной голове, - раз из луков не стреляют, значит хотят взять живьём. Может быть сразу сдаться? По крайней мере к детям отведут, а там видно будет». То ли эта мысль очень долго формировалась у него в голове, то ли она сама подчинилась всенародному правилу: «хорошая мысля, приходит опосля!». Руки Медвежатника уже сами размахивали Сявиным мечем, и прорубали путь к неприятелю.
Биться мечем Шуру ни кто ни когда не учил. Впрочем, в молодом подлеске врядли, какой ни будь берсек смог бы имел бы особое преимущество. По этому, четверо спокойно окружили густой кустарник и Медвежатник оказался запертым в собственной перине, которая так ласково приняла его после недолгого полёта. Гибкие ветви сейчас спутывали его движения и выбраться из клетки не представлялось возможным.
Всё решает первый удар, а его Медвежатнику ни кто и не предлагал. Даже замахнуться как следует было весьма проблематично…
- Ну, что, лебедь сизокрылый? – заговорил один из волчар, - налеталси в досыт?
- Твоими устами, да щи хлебать, - ответил Медвежатник и успокоился. Раз стали разговаривать, значит, прямо сейчас не убьют, следовательно, можно и подискутировать. По крайней мере, может чего нового узнает.
- И чего ж ты своих кметей без догляду оставил? Княжна голову вскружила? Так ведь не княжна она, так чернавка, а чернь она всегда чернь.
- Не пойму я тебя, мил человек – и в самом деле ничего не понимающе ответил Медвежатник. – Ты про моих кметей разговор завёл, да я сейчас детей ищу.
- Ну, ладноть, пусть так, пусть дети боярские, какая разница. Ты выходь, давай.
- Угу, щас, только штаны подтяну. Нас и здесь не плохо кормят, - нагловато ответил Шура.
- Ну-ну, посмотрим, как запоёшь когда…
- Что когда? – не к месту перебил оратора Шура, - когда рак на горе свистнет?
- Шутник ты, однако. – Резюмировал вожак и свистнул. Свист оказался знатным. Он был столь пронзительным и громким, что у Медвежатника даже заложило уши. Шура прищурился и вжал голову в плечи. Когда свист утих, он открыл глаза и увидел…
Вокруг куста Медвежатника двумя плотными кольцами стояло человек тридцать. Их суровые лица улыбались и не сулили ни чего хорошего. Вдруг, люди за спиной у предводителя разошлись, и показались Юля, Сява и Лешик. Они не были связаны, однако бежать им в такой обстановке, явно было не куда. Их длинные серые рубахи обтягивали серые меховые пояса. Узел на поясах что-то напомнил Медвежатнику. Действительно, это был обыкновенный узел, такой же, как на пионерских галстуках. Узор узла образовывал ровную мягкую подушечку, а один конец пояса непременно был чуть длиннее своего младшего собрата.
- Здрасти, приехали, - поздоровался Медвежатник и легонько покачал головой.
- Шура! – вскрикнула Юля и опустила глаза.
Сява, наоборот, ни чего не сказал и смотрел прямо в глаза Медвежатнику. Его лицо отображало так много чувств и эмоций, что сам Медвежатник так ни чего и не понял. Злость, досада, страх, нахальство и счастье – всё перемешалось воедино на лице у Сявы. По этому Шура перевёл свой взгляд на Лёшу.
Лешик с интересом оглядывался, крутился, смотрел по сторонам, как будто он мог пропустить что-то очень важное и интересное.
- Кажись, увсе в сборе – начал свой разговор старший.
- Лично я ни кого боле не жду.- Медвежатник попытался взять инициативу во время переговоров на себя. – Ты отдаёшь мне моих людей, вот этих троих. И мы расходимся, как в море корабли.
- Ты молчи, пока тебе слова ни кто не давал, – видимо, вести переговоры вожак умел лучше, чем Медвежатник.
- Дяденька! – встрял в разговор Лешик. Сестра хотела его одёрнуть, но вожак, почему-то отвлекся на малого:
- Дядькой прозвал? – улыбнувшись, добавил – что ж, племяшей мне Богам еще не доводилось приносить. Видать, знатное подношение будет!
Окружавшие Медвежатника волчары загоготали. Вдруг, без видимой команды, они замолчали и стали раскачиваться в такт не понятных звуков, которые доносились из нутрии их круга. В их стройных рядах появилось движение, которое резко превратилось в оцепенение.
Всё замерло. Шура потерял дар шутливого разговора. Вожак не намекнул, а прямо заявил, что вопреки всем конвенциям Организации Объединённых Наций, он собирается преподнести своим Богам щедрое человеческое жертвоприношение. Даже вновь приобретённый родственник был предназначен для этих целей.
Из Шуриной груди вырвался не крик, а рык. Это рычание перекрыло неведомые звуки. Меч прорубал просеку до своих противников, однако те продолжали стоять как заколдованные. Неведомое колдовство не действовало и на ребят, они попытались ринутся навстречу к Медвежатнику, но наткнулись на внешний ряд застывших волчар.
- Понастроили тут живых заборов – буркнул Сява и с легкостью перебросил Лешика через преграду.
Пока Слава помогал Юле преодолеть первое препятствие, Медвежатник добрался до внутреннего кольца волчар и попытался нанести первый удар. Звон железа разбудил волчар. Шура так и не понял, каким это образом меч наткнулся на воздушную завесу. Искры, вылетевшие из-под меча Сослана, подожгли сухую траву. Завеса преградила путь и защищала волчар. Медвежатник второй размахнулся волшебным мечом, тот же результат.
Слава, увидев, что Медвежатник ни чего не может сделать с его мечом, как-то забыл, что только что собирался перебираться через «заборчик». Он тупо разнес преграду в щепки. Двое волчар улетели в разные стороны.
- Шура, мать твою, - закричал Сява, - отдай меч!