СЕКСУАЛЬНЫЕ ДОМОГАТЕЛЬСТВА НА РАБОЧЕМ МЕСТЕ
Американцы частенько подают друг на друга в суд за сексуальные домогательства на рабочем месте. Скажешь сотруднице: «О, ты в юбке пришла!», а на следующий день тебе повестка в суд приходит за sexual harassment.
В описываемом нами трудовом коллективе Nine Inch Nails не было сотрудниц, зато был рыжий женоподобный гитарист с челкой до бровей Робин Финк. Свои жидкие волосы он собирал в узел и прикалывал на макушке так, что на голове у него торчало что-то наподобие пальмы. Назвать Финка красивым мог только Трент Резнор, да и то темной ночью в постели.
Был 2001й год. В так называемом творчестве Резнора никакого расцвета или прогресса не наблюдалось. Он только вернулся с гастролей в поддержку альбома «Fragile». Ему был больше не нужен аккомпанирующий состав, и он решил распустить свою группу. У аккомпанирующего состава истек срок контрактов, они получили свои гонорары и уже собрались разбрестись с «Ничтожной звукозаписи», но тут Финк полез в бутылку. Он считал себя самым главным в группе, чуть ли не главнее Резнора, и потребовал себе зарплату втрое больше, чем было оговорено в контракте.
– А за шо тебе столько? – искренне удивился Резнор. – Ты у меня в записи «Fragile» не участвовал, я его делал с Молдером, с Гиллебрандтом и еще с толпой народа, только не с родной группой, тебя близко не было. За шо? Шо еще с предыдущей программой «Искусство саморазрушения» со мной ездил? Ездят в автобусе, шо я оплачиваю, играют написанные и записанные мной в одиночку песни, с дистрибъюторами я, с устроителями концертов я, а оно вышло гитарой потрясло и тут дурью мается…
– Жаба давит, да? Да я на тебя в суд подам!
– Ничего ты не отсудишь! Предъявлю в суде всю смету, все ты получил согласно условиям твоего трудового договора, – подал голос тур-менеджер и по совместительству главбух Джон Малм.
– Бухгалтер, милый мой бухгалтер, – потеребил его по бошке Трент.
– А я свои деньги отсужу! Я в суд подам… За сексуальные домогательства на рабочем месте!!!
– Тю, Робин, ты шо! Совсем охопрел… – ахнул Трент.
– Да, сексуальные домогательства – это святое! И свидетелей у меня целая группа. Кстати, Дэнни, Джон, вы тоже можете на него за это подать.
– Харэ придуряться, – отмахнулся Трент, но Робин воодушевился:
– А может, за изнасилование на тебя подам! Хотя надо подумать, за изнасилование его ведь посадят, а мне ведь только штраф с него получить…
– Типун тебе на язык! Не гони беса…
– Ты же не хочешь по-хорошему – я свое возьму по-любому! Ты думал, что я подставлялся, ты пользовался, и ничего мне не должен? – угрожал дальше Финк.
– Переклинило, – прокомментировал клавишник Клозер.
– Я по судам не пойду, – открестился второй гитарист Дэн Лойнер (такой же бесцветный мужичок, как Клозер). – Я свое отработал. Изнасиловали его, бляха-муха! Не нравилось бы тебе – не ложился б, и в суде я тебе подбрёхивать не буду, со всеми все было по согласию.
– Судья ж обхохочется, – попенял Робину барабанщик Диллон, – ты еще шуткани, что Трент был твоим первым мужчиной.
Итак, Клозер, Диллон, Малм и Лойнер честно пытались вразумить рыжего гитариста, но Финк зациклился:
– Трент, ты побыстрее адвоката себе ищи, или как, сам себя в суде защищать будешь?
– Подлец, блин, гопник, вали отсюдова, пока гитарой по бошке не ударил, – меланхолично произнес Трент и действительно взялся за гитару.
– А-а, люди добрые, спасите, бить будут! – загорланил Финк, а Резнор прошипел:
– Чуваки, сраной метлой гоните, он тут в пол влип, козел!
Диллон схватил швабру, Клозер – крышку от кастрюли, Лойнер – сковородку, и с улюлюканьем погнались за Финком. Малм ухохатывался, да и музыканты развлеклись от души, одному Резнору было не до смеха. А Малм в крупье превратился:
– Ставлю червонец, он подаст!
– Это тупизм! Нам, может, потом опять с Резнором пахать, на фига ж ссориться. Полтинник, не подаст!
– Я на три червонца спорю, Финк тут просто выёбывался, не подаст он в суд.
– Был нормальный припанкованный фрик, вернулся в Новый Орлеан – обурел. В суд, в суд… та не пойдет ни в какой суд! После того, как ты его с шваброй, а ты со сковородкой с «Ничтожной звукозаписи» выкинули – неееет!
– А я спорю, что да. Чарли, сколько ставишь, что не подаст?
– Три червонца, как Дэн. Стоп, а Трент где?
– Где, где, в гнезде. Пока вы тут со шваброй и сковородкой бегали, он в туалет реветь пошел. – сказал Малм.
– Та не подаст Робин. Три червонца… А Трент думает, подаст? Пошли вытащим главного из нужника, чего реветь.
– От любовника – такое! Что, приятно? – сказал Диллон.
Лойнер приблизился к двери нужника. Резнор стоял там, страдальчески приоткрыв всхлипывающий рот, одной рукой вцепившись в трубу, а второй вытирая слезки, капающие с подбородка и кончика носа.
– Эй, платок дать? – позвал Лойнер. – Нервы не выдержали, не ожидал, что Робин тебя так прокинет. Ну он козел, так еще ж я у тебя есть. Платок-то возьми!
Трент приоткрыл дверь, выхватил платочек Лойнера:
– Тю! Ты мне шо обсморканный суешь!
– Какой был!
– Сдрысни в тюбик! И сопли свои забери.
Резнор вытер зареванную мордаху собственной футболкой, ввалился в комнату и тихо, но внятно распорядился:
– Нефиг мне тут казино устраивать! Поддержки от вас, как от козла молока, стоят обсасывают мои проблемы! Брысь!
…Плакали небеса над Новым Орлеаном, крупные капли дождя сбивали с черных веток желтолицые листья, гниющей подстилкой покрывающие мокрую землю и плывущие по речкам на холодном асфальте. В этот пасмурный день солнце забыло выглянуть из-за туч и показаться новоорлеанцам, и у них от нехватки солнечной радиации мозги превратились в липкую кашу. А особенно у программиста Кейта Гиллебрандта. Резнор ему позвонил, услышал в трубке «Алло?» и вместо здрасте лаконично сообщил:
– Припхался!
– О, ты опять в Новом Орлеане! Когда приехал?
– Два дня назад.
– А я дом от деда унаследовал… На мое новоселье ты не успел, ну мне не жалко еще раз отметить, ты подъезжай туда-то, заодно расскажешь, как по гастролькам съездил.
Трент подъехал. Кейт Гиллебрандт, тощенький мужичок с большими серьгами в ушах, выскочил отворить Резнору калитку, набросив на голову пакет из Макдоналдса.
– Ну как дом?
– Гараж полуподвальный, двор книзу скошен, шоб из подвала твоего выезжать, – начал в стиле «Что вижу, о том и пою» комментировать Трент, – необычно, конечно, шо гараж у тебя в подвале, но по этому твоему нисходящему двору ходить неудобно как-то… Вот по этой боковой лестнице ты все время на второй этаж лазишь?!
– Не нравится? А по-моему, прикольно. У меня все комнаты на втором этаже, – произносил Кейт, пока они с Трентом лезли по узенькой лесенке, прилепившейся сбоку дома, на второй этаж, поскальзываясь на мокрых железных ступеньках. – А туалет с ванной и кухня – на чердаке!
– Извращение!
Трент прогулялся по двум спаленкам и огромному залу. Мебель как мебель, у всех мебель одинаковая. Пока Кейт бегал в кухню собрать угощеньице дорогому гостю, Трент смотрел сквозь стекающие по стеклу струйки воды на свой мокнущий во дворе «Порше» –пришлось машину под дождем оставить, потому что в гараже у Кейта помещалась только хозяйская машина.
– А зимой как будешь в дом проникать, лесенка твоя железячка обледенеет… с какого бодуна ее архитектор-извращенец на улице присобачил, – произнес Трент, когда Гиллебрандт нарисовался в зале с двумя бутылками под мышкой и подносом в руках.
– А на зиму камин имеется! Щас, конечно, еще рано ему гореть, я дрова еще не купил… Прикидываешь, как зимой тут классно будет? Камин…
– Все тупые нудные обыватели думают, шо камин – это очень круто…
– Трент! Да что ты такой раздраженный? – Кейт обнял его за шею. – Что ты? Расскажи. Немцы с французами на концерты не бежали? Устроители обсчитали? Таможенники в вещах копались, герыч отобрали? Поссорился с кем? Ну, не дуйся, расскажи мне, – Кейт все сильнее прижимался к нему, – я так соскучился, больше года не виделись, а ты стоишь брюзжишь.
– Та нет, ничего, все нормально. Просто я устал, – Трент обнял его одной рукой за шею, а второй за талию, и положил голову ему на плечо.
Приговорили по бутылке пивасика. Заели. Дождь не прекращался. Кейт и Трент сидели в потемках на пушистом ковре возле пустого камина. Резнор рассказывал, как его на ура принимали в Голландии, аж на гей-парад звали, но он не пошел, а во Франции нинский фан-клуб привел собратьев из мэнсоновского фан-клуба вместе с кумирчиками отмечать днюху Лойнера, все притащили по две-три бутылки, а девки – еще и домашнюю выпечку и кучу самодельных сувениров, а Гиллебрандт свернулся клубочком на полу, положив голову к нему на колени.
– Все у тебя правда хорошо, я за тебя рад. Даже белой завистью. А сам все-равно дохлый такой. Не хочешь говорить – не надо. Ладно. Утешу по-своему. Займемся любовью?
Вместо ответа Трент чмокнул его в макушку и стал его раздевать. Гиллебрандт улегся на бок, задрав ногу и прижав колено к виску, а активный Резнор пристроился сзади. Их одежда валялась рядом на ковре. Из кармана косухи Трента надрывно зазвонил чмобильник.
– Тю, блин! Люди дело делают, а кто-то, блин… Кейт, тебе там ближе, плиз, выруби.
Гиллебрандт высвободился из объятий Резнора, дополз до косухи, вытащил телефон и нажал на сброс. Трент сидел раскрасневшийся, держа в руке член. Гиллебрандт принял ту позу, которая называется «миссионерская» – лег на спину, раздвинул ноги и руками вцепился в каминную решетку, а Резнор чмокнул программиста в правый сосок, потом в живот, и улегся сверху.
Только Резнор сделал свое дело, ему опять позвонили. Трент глянул на мобильник – звонил главбух.
– Шо?
– Где ты шляешься?
– Не твое собачье дело.
Кейт подлез под руку и положил голову Тренту на плечо. Трент прижался к нему щекой, а Малм своего начальника не первый день знал:
– Вот! Он тут по мужикам пошел, а я у него на «Ничтожной звукозаписи» сижу, его деньги считаю…
– Джонни, блин, заколебал ты, услышат меня молдаване и прибалты. Шо тебе, скучно там? Ты шо звонишь?
– А я, родной, за почтой твоей сбегал, там, как всегда, рекламу наприносили, а еще, а еще… Пришла тебе радость… Короче – Финк не обманул.
– Тю, блин!
– Ага!
– Блиииин…
– А ты надеялся, он шутит?
– Сердце верить не хотело…
– Давай подъезжай, увидишь повесточку – поверит твое сердце!
– Что он тебе сказал? – висел на шее у Резнора Кейт. – А? Трент, это уже хамство! Скажи, а потом уже отпущу.
– Ради красного словца Павлик как-то сдал отца!
– Не понял!
– А тебе и понимать не надо! Грузить тебя своими траблами… Кейт, я пойду. Не обижайся, это правда срочно.
– Не доверяешь, – прищурился Гиллебрандт. – Ну и вали. Хам!
Трент прискакал в свой морг, и Малм предъявил ему повестку в суд:
– Ну вот, родной, вызываешься ты в суд! Реветь больше не будем, а займемся поисками адвоката, – главбух открыл «Телефонный справочник Нового Орлеана» на странице «Адвокатские и нотариальные услуги».
– Через объявы? Нарвемся на какого-нибудь гаврика, шо ни одно дело не выиграл.
– А что ты предлагаешь? В понедельник уже в суд! Или ты знаешь наизусть весь КЗоТ и уголовный кодекс?
* * *
– Слушается дело «Робин Финк против Трента Резнора»…
– Мой подзащитный, гражданин Робин Финк, обвиняет гражданина Трента Резнора в сексуальных домогательствах на рабочем месте, то бишь в рок-группе Nine Inch Nails, которую Резнор озвучивает и продюсирует, и в которой мой подзащитный работал гитаристом. Гражданин Финк был вынужден уйти из группы из-за сексуальных домогательств начальника, потерял работу и понес моральный ущерб. Мой подзащитный в соответствии со статьей… и со статьей… и со статьей… требует штрафную компенсацию в размере 150 тыс. долларов.
– А мой подзащитный гражданин Трент Резнор категорически отрицает предъявленное обвинение. Мы можем пригласить свидетелей, которые подтвердят, что голословное утверждение гражданина Финка – грязная клевета, не было никаких домогательств.
– Ну, сначала дадим слово истцу, потом ответчику, потом попросим выступить свидетелей.
Пальмочка из крашеных рыжих волос колыхалась на макушке Робина, глазенки обозрели зал суда из-зпод густой челки. Под косухой на Финке было приталенное серое шерстяное платье-свитер с кожаным поясом и кожаные штаны. Соскребая зубами с ногтей черный лак, Робин толкнул речь:
– Я гитарист-самоучка и раньше ни в какой группе не играл. Отирался возле рокеров, был рабочим сцены, так и пересекся с Nine Inch Nails. А у них постоянного состава нет, чуть ли не на каждом концерте новые сессионщики, так я и удостоился. Я сразу понял: куда я попала и где мои вещи! Резнор сразу проявился, какой он извращенец: подсказывал нам, как одеться. Я и Дэн Лойнер у него в платьицах бегали. Резнору нравится. Так и лезет руками мужикам под юбку. Я помадой пользовался – он вообще угорает. Я помню, как Резнор впервые стал меня домогаться на рабочем месте. Я стоял, наклонившись над синтезатором, и пытался его настроить. Резнор подошел сзади, стал меня хватать за пятую точку, сказал, что я женственный фрик и ему такие и нравятся. И сказал, что я должен ему дать, а то он меня из группы выкинет.
– Это был единственный случай, или ваш начальник и в другие разы к вам приставал? – спросил судья.
– Он регулярно меня домогался. Вообразил, что я его собственность. Для личных утех держал… В мотелях вваливался ко мне в номер в основном на бровях или обкуренный. Трент такой человек, что ему всегда плохо, везде ему нехорошо, и не важно, сколько он пьет или героина хавает, – ему легче не становится. И вот этот зануда ко мне приползет, расскажет, что ему плохо и ему надо забыться, и лезет ко мне в трусы, как медведь в дупло с медом. А как-то раз в Берлине дело было, он надыбал самогона и отравился, и всю кровать мне обрыгал. Пришлось его к нему в номер тащить, я там заночевал – Трент, конечно, был в таком состоянии, что ничего со мной не делал. А наутро прихожу к себе в номер, а там горничная администратора приволокла, и меня заставили покупать новый комплект постельного белья!
– Это все ваши претензии к бывшему начальнику?
– Я ж говорю – он меня домогался на рабочем месте!
– У нас есть свидетель, что Финк клевещет, – сказал адвокат Трента, и вышел Малм.
– Я бухгалтер на «Ничтожной звукозаписи» и был тур-менеджером, когда Nine Inch Nails ездили на гастроли. Сами понимаете, что я все эти два года был рядом с Резнором и его группой: в транспорте, на репетициях, в мотеле номера дверь в дверь… Так вот, Трент проявил себя крайне замкнутым, тихим и спокойным человеком. По барам не шатается, сидит все время в четырех стенах, разговаривает мало – ему вообще трудно с людьми общаться, а чтоб он за кем-то волочился – ха-ха! Он не приударял ни за Робином Финком, ни за кем-то другим из нашего коллектива. Мы все его мало интересовали, потому что он только на самого себя внимание обращает. А Финк гонит беса.
Следующим свидетелем был Чарли Клозер.
– Вы можете подтвердить, что гражданин Резнор домогался гражданина Финка?
– Они на людях не зажимались. Я ничего такого не видел. Резнор не целовался ни с кем (да еще и с мужиком!) у всех на глазах и не делал при всем честном народе что-то такое, что люди у себя в спальне делают. Что он у него пару раз ночевал – это я видел. А чем они там занимались, он не рассказывал. Может быть, в карты играли.
– Ну сейчас мы это общество слепых разбавим зрячим свидетелем. – кровожадно заявил адвокат Финка. – Вот, клипмейкер Марк Романек, может подтвердить.
Позвали клипмейкера. Марк поклялся говорить одну правду, после чего изрек:
– Нетрадиционная ориентация для певца – это ничего удивительного. Но свиньей же при этом быть не надо! Я снимал Резнору клип «Perfect drug». Поставили группу, снимаем, за рояль посадили Клозера, а певец сзади прыгнул на Финка, и… но тут же аппаратура стояла! А у Финка гитара была без ремня, и когда Резнор на него прыгнул, Финк не удержал равновесие, выронил гитару и влетел в штатив, запутался в проводах и завалил штатив, поломал ножку штатива. Финк заполз под рояль и кричал оттуда: «Трент, не трогай меня, на нас люди смотрят!», а Резнор его из-под рояля за ноги вытащить пытался. Все вокруг стоят ухохатываются, а Резнор сказал, он не со зла, он часто на концертах кидался на музыкантов и сбивал их с ног в момент разбивания аппаратуры, просто сегодня неудачно получилось. Сцена с группой, конечно, в клип не вошла, а Резнора пришлось самого за рояль посадить, чтоб не дрыгался. И не заплатил мне никто за мой штатив, обидели, что мой штатив…
– Свидетель! – воззвал судья. – Суд рассматривает дело о сексуальных домогательствах на рабочем месте. При чем тут ваш штатив???
– Так клип-то мы снимали не в Новом Орлеане, а в Далласе. И не один день, а три. Ночевали в гостинице.
– Ну и что?
– Понимаете, я очень люблю подсматривать в замочную скважину. Так что я – живой свидетель: было у них с Финком! Было! Своими глазами подсматривал.
– Ну и как, интересно?
– Вы знаете… очень!
Судья не нашелся, что сказать.
– Правда, потом я ушел. Они заснули, а у меня спина заболела.
– А у вас-то от чего?
– Я ж подглядывал. Буквой зю у них под дверью стоял!
– У нас есть еще один свидетель, – объявил адвокат Финка, – Ричард Патрик. Просю…
Трент все это время сидел, закрыв лицо руками. Иногда он отнимал ладони от постной рожи и мутным взглядом одаривал зал суда. Услышав имя Патрика, подсудимый вцепился себе в волосы.
– Я бывший гитарист Nine Inch Nails, а сейчас я пою в группе Filter. Тут Малм душой покривил, а я правду скажу. Меня он тоже домогался на рабочем месте, но мне просто в голову тогда не пришло, а вот Робин молодец, и я пришел его поддержать, наконец нашелся парень, который поставит этого гея-ловеласа Резнора на место да еще и штраф с него стянет. А Малм тут больше всех гонит беса! Это Малм спер у меня крем! Я когда был у Резнора в гостях, выклянчил у него в подарок дорогущий крем против морщин. Деньги бешеные, еле его уболтал. Я намазался, и у меня такая аллергия сделалась, что ой-ой-ой. Одно душу грело, что я не на свои купил, а на чужие. Я ж расхвалил мужикам этот крем, а потом кинулся – нету крема, свистнули! А на другой день Малм с такой же аллергией пришел. Воровитый ты, бухгалтер! Да еще и суд обманываешь!
Следом появился тощенький белобрысенький свидетель по имени Джон Кармак и размитинговался:
– Робин прав! Справедливость восторжествует! Самый справедливый в мире суд поможет Робину получить компенсацию за моральный ущерб! Да, Робин Финк действительно пострадал, Резнор правда его домогался. Я знаю, потому что сам стал его жертвой. Я взял у него деньги в долг, потом пришел к нему и говорю: «Сейчас денег нет, я для тебя сделаю всё, что хочешь – в счет долга.» А он говорит: «Снимай штаны.»
– И вы сняли? – поинтеерсовался судья.
– Да-а-а!!!
– Долг он вам простил? – уточнил судья.
– Да, я ж с ним так расплатился.
Следом материализовался свидетель Эл Юргенсон из группы Ministry и объявил:
– Всё, что говорит Робин Финк, – правда. Не секрет, что Трент натурой берет! Я тоже пострадал от домогательств этого человека. Я попросил Резнора об одной услуге… уступить мне девушку.
– Девушку? – судья подумал, что ослышался.
– Да, певицу Тори Эмос. Она в него влюбилась, а ему не надо. Я попросил его: «Ну уступи ее мне, в клуб ее свожу, можно я ей скажу, что ты гомик? А я за это для тебя что хочешь сделаю…» А он: «Снимай штаны.»
– Вы сняли?
– Снял.
– А зачем вам девушка, если вы сняли?
– Ну, я рассчитывал, что у меня с ней что-нибудь получится. Сходили в клуб. А я ей не нравился, ей нравился Резнор, и она сказала, что видеть меня больше не хочет. И вот это вот… Стал я с горя ходить в гости к Резнору.
– Я думаю, что заслушанных судом свидетельских показаний достаточно, чтоб наложить на ответчика штраф в требуемом истцом размере. Сексуальные домогательства на рабочем месте доказаны. – высказался адвокат Финка.
– Все свидетели в один голос утверждали, что всё было по согласию, – возразил адвокат Резнора.
– Гражданин Резнор, это правда? – спросил судья.
– Шо ж ханыга, то й барыга, чи не всех догоры дрыгом. Видали хануря??? У меня уже на каждого не хватит, всем же ж надо, блин, они ж не за мои красивые глаза вот это вот. Я его не домогался, мы… Или вы за шо – шо я ему типа нагрубиянил чи шо – та вы шо, я думал, я от него такой подлости не ожидал, а оно вот так вот! У них ни души нет, ни сердца, одна алчность, для меня – это близость, а для них это ничего не значит, одно ****ство.
Не обремененный интеллектом подсудимый в глубоком депрессоне веников не вяжет – для этого люди и нанимают себе адвокатов.
– Все свидетели сообщили, что они сами предлагали себя ответчику, зная о его слабости – расплачивались собой за услуги, которые он им оказывал по их же просьбе. Он не приставал к этим мужчинам, не просил их ни о чем, они сами ему отдавались. Все взрослые люди, их ориентация – это их выбор, и они подтвердили в зале суда, что гражданин Резнор не принуждал их заниматься с ним сексом, а наоборот – по словам всех выступивших здесь свидетелей, ответчик проявил себя человеком отзывчивым, бескорыстным, приходившим на помощь всем этим людям, и он мог им понравиться уже по своим высокоморальным качествам, – соловьем пел резноровский адвокат, – не говоря уже о том, что он внешне привлекательный мужчина и поэтому все они были не прочь лечь с ним в постель. А теперь пришли его обвинять и требовать с него деньги, когда у него случились неприятности. Самый справедливый в мире суд решит, что мой подзащитный ни в чем не виноват, и ничего не должен Робину Финку!
– Суду нужно время решить, имели место сексуальные домогательства на рабочем месте или служебные романы. Заседание переносится на две недели!
– О, мы через две недели еще пяток-десяток свидетелей приведем!
– Пяток, десяток? Ну ответчик у вас Казанова…
Резнор курил на крыльце суда, когда к нему подошел его адвокат – пожилой кудрявый еврей. Трент не хотел никого видеть. Ощущение такое, словно в сердце дыра пробита и полита уксусом.
– Что ж вы убежали, я думаю, я должен от вашего имени подать встречный иск, что он вас сам изнасиловал!
– Шо??? – возмутился Трент. – Не было такого!!! Я давать терпеть не могу…
– Все это голословные утверждения самого Финка и его знакомых, а доказательств ни у кого нет. У вас же нет фотографий, где вы целуетесь с мужчинами или в постели лежите.
– Я еще не выжил из ума – кого-то третьего приводить в свою спальню, да еще и с фотоаппаратом.
– Подача встречного иска, оформление документов и мои услуги будут стоить…
– На фига козе баян? От вас пользы, как от козла молока. И так придется Финку платить, да еще и позориться на всю Поднебесную, шо мне такие подлые мужики попадаются. Я вообще терпеть не могу с кем-то обсуждать свои похождения, то шо ни с кем ни фига не получилось, не срослось, живу бобылем, хвастаться нечем, нет любви, нет в жизни счастья, а тут всю эту грязь обнародовали, сор из избы вынесли… – заныл Резнор.
– Ну-ну-ну! Что вы! С таким настроением нельзя!..
– А с каким настроением, когда все люди – гопники?
* * *
Малму понравилось играть в букмекера. Он заходил ко всем знакомым рокерам:
– А у нас новость… Финк на Резнора в суд подал за сексуальные домогательства на рабочем месте. Ставлю три червонца, Финк выиграет суд!
В основном рокеры ставили на то, что Финк проиграет. Только с группой Marilyn Manson and Spooky Kids Малма посетил облом: никто не захотел заключать пари. Пока в новоорлеанском ДК монтировали оборудование и концертные декорации, Мэрилин с группой, тур-менеджером, администраторами, бухгалтером, пресс-агентом, звукооператорами и охраной заняли целый этаж в мотеле. Малм туда подъехал поделиться новостью. Твигги сказал:
– Бедняжка Трент! Не везет ему на мужиков. Робин ему заподлянку сделал, да и ты, Джон, ты должен быть с ним рядом, у человека неприятности, а ты бегаешь, всем сплетничаешь, да еще и пари заключаешь.
– Я тоже не буду ставить, – заявил Мэрилин, – я сам на днях выплатил своему охраннику штраф 4 тысячи за сексуальные домогательства на рабочем месте.
– Я что-то такое слышал, что ты судился, – кивнул Малм, – но мы ведь были на гастролях, сплетни по эффекту испорченного телефона доходят. Ты ему что, предложил себя в качестве девушки, а он в суд побежал?
– Дело было после концерта в Детройте. Кислер, это мой охранник, сидел на стуле и бдил, а я решил поприкалываться. Подкрался сзади, плюнул на его лысую бошку и стал об нее тереться причинным местом… а я был в корсете, рваных колготках и с кожаным ремешком вместо трусов. Я – жертва и козел отпущения нашего хамского скудоумного социума с его ханжескими стереотипами и лицемерными предрассудками. Они меня судили по статье «Сексуальные домогательства четвертой степени», а за это сажают на два года, представляете, что бы со мной зэки сделали??? Представляешь, Джон? Меня – апологета изящно-разгильдяйского декаданса и горького гламура – в тюремной камере, избитого и изнасилованного, голодного, ведь они бы отбирали у меня тюремную бурду, сколачивающего какие-нибудь ящики или на какие там работы зэков привлекают, грязного, вшивого, спящего возле параши, корчащегося в ломке без кокаина!!! Вот что могло со мной случиться, а отмазала меня по сути Роза. Притащил на суд свою мадам и орали дуэтом, что я же состою в гражданском браке с женщиной, у нас любовь до гроба, подтверждая, что я просто пошутил с охранником.
– Мэрилин прибедняется, – сказал Пого. – Его признали виновным только в нарушении общественного порядка. Считай, отделался легким испугом: всего 4 тысячи штрафа.
– А твоему Тренту тюрьма не грозит, пусть заплатит Финку. Сам виноват, что связался с этим рыжим гопником, я ему раз под кайфом минет делал, а дальше я с ним не зашел, все ж у меня интуиция сработала, что он с заподлом мужик. Робина даже можно понять, ибо Трент неприятен в общении! Ему самому всегда плохо и с ним всем плохо. Сам недоумевает, почему с ним никто не остается, он же никому зла не сделал. Зато создал такую моральную атмосферу, что ни один человек не вытерпит. Скажи, какой нормальный человек будет жить в доме, где раньше был морг? Он хотел, чтоб я жил с ним в морге. Ему все-равно, а мне было страшно в этот морг заходить. Такой человек никому не может нравиться. Он теперь судится…
– Мэрилин, язык как помело, – перебил Пого. – Все уже поняли, что ты злорадствуешь. Мозоль на языке не натри.
– Да, я очень откровенный человек, и всегда говорю то, что думаю. – отозвался Мэрилин, пудря нос. Он был в черном свитере-резинкой с высоким воротником и обрезанными рукавами (типа, кто еще не видел мои татуировки от плеча до запястья?), и длинной прямой кожаной юбке с разрезом, открывавшим его рваные шерстяные колготки и высокие сапоги. – Я знаю, что моя искренность и откровенность может быть кому-то неприятна, но я всегда говорю правду, а чужое ханжество для меня не авторитет.
– Кстати, ты мог бы быть свидетелем на суде, – сказал Малм.
– А мне не до судов, я работаю, – огрызнулся Мэрилин, – а в лондонском суде за меня адвокат выступает. Потому что я опять сужусь с еще одним проповедником еще одной христианской организации, на этот раз английской.
– Да и ты, Твигги, – продолжал главбух.
– А что я должен говорить? – спросил Рамирес, но Мэрилин вцепился ему в рукав, как будто суд был прямо сейчас:
– Нет, я тебя не отпущу, ты никуда от меня не пойдешь!
* * *
После этого бесполезного разговора Малм явился в морг, и они с Резнором стали заполнять декларацию о доходах – подать в налоговую инспекцию.
– Придется отдать этому гопнику 150 штук, – душераздирающе вздохнул Резнор.
– У тебя ж есть.
– Тю, блин, он шо думает, у меня в морге пол от мешков с деньгами не прогибается! Я последний кусок хлеба не доедаю, но не миллионер же.
– А ты отрави Робина…
– Ага. У трупа были враги, или, может, кто трупу был денег должен? Нет, трупу никто был не должен, но за неделю перед смертью труп подал в суд на своего начальника за сексуальные домогательства на рабочем месте и требовал 150 штук за моральный ущерб. Трындец!
– А ты его дозой угости – не как себе, а как за раз на всю неделю. Скончается от передоза, и никто шуровать не будет, потому что все уважающие себя рокеры употребляют.
– Харэ, не гони беса.
– А если менты тебя допрашивать будут, я смогу твое алиби подтвердить. Типа, был со мной, Финка в последний раз на суде видел.
– Понеслась душа в рай! Помню-помню, как ты доблестно пытался меня на суде отмазать, типа, я чувак слегонца отмороженный, шо капец, ко мне, наверно, по ночам Дуська Кулакова приходит…
– Я такого не говорил! – окунул голову в плечи Малм.
– Та я втыкаю, шо ты мне помочь пытался, пока все остальные обхаркивали, а хули толку. Малинки-малинки, – депрессушно затянул Трент, – забыты вечеринки, брюнетки и блондинки не помнят этих слов, малинки-малинки, отыграны пластинки, заброшены тропинки… Тю, блин, тошно! Ты меня утешишь? – Резнор прижался к нему щекой.
Бухгалтер, милый мой бухгалтер… Малм нежно поцеловал его в губы. Трент того и хотел, и Джон стал покрывать поцелуями его лицо, потом – шею, расстегнул рубашку и стал исследовать его грудь и плечи. Трент подставлялся, запрокинув голову, сощурив глаза, полуоткрыв рот и облизывая губы. Малм ощутил, как участилось дыхание начальника, обнял его и отбуксировал на подушку. Пока Трент раздевался, Джон уже избавился от своего прикида. Резнор наклонился над ним, расцеловал поросшую рыжими волосами грудь и живот главбуха и заглотил его член, а пальцы при этом засунул ему в анальную дырку и стал там шуровать. Малм закатил глаза, тихо ахая, и попросил:
– Возьми меня!
Вазелина под рукой не нашлось, и Трент поплевал на ладони и смазал орган труда слюной, ухватил главбуха за талию и развернул задом, сам лег на спину, и посадил Джона на себя сверху. Малм приподнялся, чтоб Тренту было удобнее ему вставить, уселся на него уже с членом в кишке, перевел дух…
Дзыыыыыыыынь…
– Тю, блин, кто там припхался?
– Не открывай! – сказал Малм, но пришельцы продолжали названивать. Тренту пришлось накинуть на голое тело халат и косуху, обуться и тащиться открывать. Он надеялся, что пока он тут возится, пришелец заколебётся ждать и упорхнет, но Твигги стоял столбиком под калиткой, рассматривая свою посеченную прядь. При виде фигуры с волосами до пояса Резнора не посетил прилив дружелюбия, наоборот, он раздраженно произнес:
– Ну шо, блин?
– Ты что, из ванной?
– Неа.
– Понял. Я вот, просто мне твой бухгалтер рассказал, что у тебя неприятности, пришел тебя поддержать, монтаж нашего оборудования три дня занимает, так что время есть, к тому же он говорил, что я могу быть свидетелем у тебя на суде. Я могу, но я же не знаю, что нужно говорить в твою защиту, а так я, несмотря на плотный райдер, могу приехать на заседание и потом уже буду на своей машине группу догонять, – щебетал Твигги по пути от калитки в морг.
– А толку, Твигги! Считай, шо я тяжбу уже проиграл. Шо ты можешь сказать? Только шо бухгалтер у меня козел. Он шо, к вашим в мотель прибегал в моем грязном белье покопаться?
– Козел, – прыснул Твигги, – реальный козел! Бегает по всем знакомым рокерам и со всеми сплетничает! Увижу – морду набъю. А когда увижу?..
– Прям щас! – Трент пинком открыл дверь в зал. Там Малм сидел на диване, одетый для осени слишком легко – в майку и трусишки, и ковырял в зубах.
– Не везет на мужиков… – при виде главбуха повторил Твигги со вздохом.
– А кому везет? – окрысился Малм. – Гитаристу Queens of Stone Age?
– Да, конечно, ему, родному моему, ему очень повезло со мной!
Тренту не было никакого дела до хмыря из Queens of Stone Age, с которым встречается Твигги, а сам Твигги продолжать обсуждение личной жизни не стал, а воскликнул:
– А у вас в Новом Орлеане такая рыба дешевая! В 5 раз дешевле, чем у нас в Лос Анджелесе, хотя тоже город у моря. Мы на базар съездили, каждый купил 10 кг этой рыбы, засолили ее, у нас все гостиничные номера заставлены тарелками – там рыба лежит солится, и завешаны веревочками – на них рыба висит вялится…
– Твигги, ты шо, охопрел? И вы все, орлы из Лос Анджелеса. Скажи своим, шоб выкинули эту рыбу к чертям собачьим. У нас в Новом Орлеане замор рыбы, из моря траулерами тонны дохлой рыбы вытаскивают и продают задешево. Она возле берега плавает брюхом кверху и смердит. Просто пляжный сезон закончился, люди уже купаться не ходят, а если б щас купались – прикинь, чуваки плещутся, а вокруг них тонны дохлой рыбы плавает…
– Ой! А от чего у вас замор рыбы?
– Я тут в интернете поинтересовался, в этом году 2527 порывов канализации шуровало в море. И уровень загрязнения в нашем море превышает в 10 тысяч раз. Просто хозяева заводов – они ж не будут в прессе декларировать, какой химический состав отходов они утопили в море. Приколы нашего городка Нового Орлеана…
– Ну! – активизировался Малм. – Угости Робина рыбкой!
Трент этот добрый совет проигнорировал, а Твигги спросил:
– А что у вас еще интересного в Новом Орлеане?
– Та вот громкое преступление, – рассказал Малм. – На кладбище № 2 в одну ночь 666 памятников раскокали. 666 громадных глыб своротили, а моя мама, маразм, на пенсии делать нечего, требует у меня деньги новый памятник отцу ставить.
– Пьяному ежу понятно, шо сами работники кладбища повыкопали все памятники, шоб им новые заказали. Ну так то ж пьяному ежу! А наша новоорлеанская полиция – не пьяный еж! Я тут городские новости смотрел – ржал как обкуренный: толстожопый начальник новоорлеанской полиции вещает: 666 памятников своротили рокеры-неформалы-сатанисты. Усраться можно, на фига козе баян, хули толку рокерам памятники долбать? Смысл? Религиозные мотивы – блин, не смеши мои тапочки. Наши люди без выгоды для себя ни фига делать не будут. Тю, сколько их там должно быть, тех рокеров, шоб за одну ночь 666 надгробий расхуярить. Чуваков 30, – изложил свои умозаключения Трент.
– И с инструментами, а не вручную, – добавил Твигги. – Мы с Мэрилином как-то раз устроили экскурсию на кладбище – крест с какой-нибудь могилки прихватить, в качестве декорации для концерта.
– Тю, я помню, – сказал Трент.
– Да, это было еще в старые добрые времена, когда мы разогревали публику на концертах Nine Inch Nails. Вот Джон не знает, я ему рассказываю.
– Брешешь, – усомнился Малм.
– Мы пошли на кладбище, попытались сдвинуть с места самый хиленький крестик... Это прикинь, два мужика с лопатой битый час надрываются, ладно, блин, думаем, пусть стоит. Надо ж было что-то с собой прихватить, ну я и выкопал кости.
– Какие кости? – просипел Джон.
– Берцовые, – невинно хлопнул ресницами Твигги.
– Чуваки праздновали день рыбака, припхались группиз, гулянка с кокаином, а я ж не пошел. Унюхал из соседней комнаты – смердит, думаю, пожар чи шо. Завалился, зыбаю – Твигги с Мэрилином кости притащили и вот этот вот Твигги решил их покурить. Набили трубки, вонища… Трындец, – предался воспоминаниям Резнор.
– На концертах пригодились. Мэрилин поджигал ударную установку, а барабанщик потихоньку уползал за кулисы. А потом я выходил с этими костями и говорил, что это кости барабанщика. И так на каждом концерте. Ха-ха-ха-ха!!!
– Вот, слышишь, шо Твигги говорит? – сказал Трент. – Они с Мэрилином вдвоем, с лопатой, пытались крест выковырять, и ни фига. Я ж говорю, сами работники на кладбухе шуровали.
– А мне по сути какая разница, кто? – тяжко вздохнул Малм. – Главное – мама требует деньги покойному отцу на новый памятник.
Пока Твигги и Джон развлекали Трента, Робин Финк проходил мимо кладбища. Он там недалеко жил. Надо за хлебом-за сигаретами в киоск сбегать – приходится топать мимо кладбища. Финку захотелось писять, он огляделся – место пустынное, шагнул к кустам. Вокруг валялись покоцанные кресты с раздолбанных могил.
Тут из-за дерева выскочил онанист и стал дрочить на памятники.
– Вот они! Вот они, вандалы, полиция! Стой, стрелять буду!
После погрома на кладбухе поставили дежурить ниггеров-полицейских. А с другой стороны к Финку и онанисту мчался сторож.
Финка и онаниста повязали. Клац наручниками, ниггеры-полицейские затолкали их в бобик, жутко довольные собой – поймали двух мужиков на кладбище, теперь можно будет громкое преступление на них повесить, новые нашивки на погоны заработать. Финк пробовал протестовать, кричал:
– Я не вандал, я не крушил памятники, я просто мимо проходил, по маленькому захотелось!
А онанист кричал:
– Я не вандал, я тут просто хожу дрочу, да я слабосильный, я ничего тяжелее своего члена в руках не держал, я вам что – своим членом памятники крушить буду?
Но ниггеры-полицейские двинули задержанным под дых, и сказали:
– В ментовке все почки отобъем, сразу признаетесь, вандалы!
А вечером в городских новостях уже сообщили:
– Как нам рассказал начальник новоорлеанской полиции, задержаны два вандала, которые на днях разбили 666 памятников на кладбище №2. Вандалов зовут Джейк Харрис, он слесарь, и Робин Финк, он рокер. Они пришли средь бела дня полюбоваться на своих рук дело, на разгром, который они учинили ночью на кладбище. Подтвердилась версия полиции, что в погроме замешаны рокеры. Пока что вандалы отказываются признаваться следствию, что это они своротили 666 памятников, и даже утверждают, что они друг с другом не знакомы. Харриса часто видел кладбищенский сторож, когда Харрис онанировал на памятники. А Финк утверждает, что просто мимо проходил и забрел на кладбище по малой нужде. Следствие продолжается.
У Трента после этих новостей челюсть отвалилась до центра Земли. Тут ему позвонил Кейт Гиллебрандт:
– Смотрел новости, кто вандалы?
– Я не верю, шо это Робин! Я думаю, шо он правда отлить забрел… И нарвался на ментов. Они теперь на кладбухе дежурят, хапают каждого встречного-поперечного, на кого бы преступление повесить.
– Мне твой бухгалтер Джон рассказал, как тебя Робин прокинул. Теперь он в СИЗО, ему не до суда с тобой. Или как? Робин имеет право из камеры под конвоем на суд с тобой приходить? Хотя нет, зачем ему лично присутствовать, у него же есть адвокат. Мне интересно, как вы теперь судиться будете?
– Кейт, сдрысни в тюбик! Тю, блин, опять про этот суд… – и Трент бросил трубку.
В это время Твигги вернулся в мотель, а в номерах, которые сняли заезжие рок-звезды, наступить было некуда – все комнаты были заставлены тарелками, где солилась рыба, висели веревки, на которых рыба вялилась, ведь они все купили по 10 кг рыбы. Группа Marilyn Manson and Spooky Kids отправились в кухню мотеля, отодвинули кухарку и жарили рыбку. Пого скрутил из бумаги поварской колпак и нацепил на черепушку:
– Свежачок, не ресторанное, щас лучок насыплю, сметанкой полью… Где кетчуп?
– Мужики, вы че??? – прискакал на кухню Твигги. – Мне местные сказали, в Новом Орлеане замор рыбы, на пляже тонны дохлой рыбы валяется, ее на базаре по дешевке продают… Вы все отравитесь, выкиньте эту рыбу!
– Да??? – взвизгнул Мэрилин. – А-а-а, я уже попробовал кусочек!!! Я умираю!!!
Он выскочил из кухни и понесся в нужник, где склонился над унитазом и громогласно исполнил арию Рыгалетто.
– Правда? – огорчился Джон Файв. – А я-то думал, повезло, в Новом Орлеане такая рыба дешевая.
– Мы все по 10 кг купили, что же, теперь выбрасывать???
– Знаете, мужики, если наши организмы выдерживают столько кокаина и алкоголя и мы до сих пор живы, что нам та дохлая рыба! – сказал Пого и отправил в рот подрумянившийся кусок.
– Видали? Мэрилин такой чувствительный, сразу блевать побежал, а Пого всё нипочем!
Но кроме Пого есть дохлятину больше никто не пожелал. Бравируя: «Мне больше достанется!», Пого объелся, а остальную рыбу пришлось выкинуть. Ночью с Пого произошло то же, что с Мэрилином. Но Пого не отравился, он просто слишком много съел, перевариться не смогло. На следующий день мэнсоновский клавишник чувствовал себя нормально, и концерт в Новом Орлеане они отыграли без инцидентов. Твигги приглашал Трента на свой концерт, но Резнор, конечно же, отказался.
Финк сел в тюрьму за вандализм и злостное хулиганство. В соседней камере сидел онанист Харрис. Ниггеры-полицейские выбили им зубы и заставили признаться в несовершенном злодеянии. А на суде с Резнором Финка представлял его адвокат. Финк получил штраф 150 тысяч за сексуальные домогательства, но с него потребовали возмещение стоимости покоцанных памятников, и все резноровские денежки пошли на восстановление надгробий.
Джон Малм опять ходил по всем знакомым рокерам, с которыми заключал пари:
– Финк выиграл суд. Давайте деньги, вы мне проспорили!
А те возражали:
– Ну и что? У него ж эти деньги до копейки забрали на восстановление памятников. Он их и не увидел. Считай, ничего не выиграл. Не будем мы тебе платить.
Некоторые все же согласились, что Малм выиграл пари. А пока бухгалтер бегал выяснять, кто кому проспорил, Резнора утешал Кейт Гиллебрандт:
– Вот видишь? Робин причинил тебе зло, ты был перед ним ни в чем не виноват, а теперь он расплачивается за то, в чем он не виноват. Тебе от этого должно быть легче.
– Злорадствовать не умею.
– А среди тех порушенных могил и моего дедушки могила была… в чьем доме я щас живу.
– То шо?
– Ну, считай, что твоими 150 тысячами ты помог тем людям, чьих родственников памятники расколошматили!
– Тю, блин! Помог, блин, утешил!
Жалко денег? Естественно. А себя еще жальче. Жалея себя, Резнор направился на репетиционную базу к своей подопечной группе The The помогать им писать сингл, а орлы из The The прихихикивали за спиной у своего невезучего продюсера.