В кармане закопошилось, и Клей невольно улыбнулась. Из под кожушка выглянула любопытная мордочка, и огромные сонные глаза в изумлении уставились на расстилающиеся вокруг предгорья. Котенок дернул ухом, и сладко зевнул.
- Проснулись, милорд Пушистый? – Клей осторожно почесала котенка за ухом рукой в верховой перчатке, - Вы проспали почти весь день, как вам не стыдно?
Котенок опять сладко зевнул, и снова изумленно уставился на окружающий пейзаж, вывесив одну лапку наружу.
- Вы проспали мост через реку, милорд, но это, наверное, и к лучшему, потому что врятли вам бы понравилось такое количество воды. Хотя, говорят, там ловят огромную форель. Или сомов, я забыла. Правда, признаюсь, милорд, я не увидела ни одной рыбки, так что не огорчайтесь.
Котенок зевнул в третий раз, и завозился, устраиваясь поудобнее в просторном внутреннем кармане кожуха, пришитым специально для него. Несмотря на то, что Клей именовала котенка милордом, он был вполне обыкновенным, беспородным котенком, подобранным на улице. Клей принесла его в дом маленького, мокрого от дождя, и полумертвого от холода, а потом целую ночь баюкала на руках маленькое дрожащее тельце, и согревала своим дыханием. В ту ночь она выплакала, казалось, все слезы, потому что была уверена, что котенок вот-вот умрет, но Пушистый не умер, и ответил хозяйке горячей и взаимной любовью.
- А потом мы проезжали березовые рощи, и вы их тоже проспали. Я бы сказала, наглым образом продрыхли в кармане, так что стыдитесь, милорд, стыдитесь! Рощи были просто великолепны, должна я вам сказать. На березах распускаются листья, и это прекрасно. Оказывается, ветви в проклюнувшихся из почек листиках на фоне неба вполне заслуживают кисти художника, хотя вам это, наверное, без разницы.
По началу отец Клей был не в восторге от того, что на одной подушке с дочерью, уткнувшись носом в чисто вымытые волосы, спит облезлый исхудавший котенок, но и тут Пушистый удивил всех. Оправившись, и отъевшись сметаной и молоком, он приятно округлился, а вычесанная шерсть оказалась неожиданно лоснящейся и пушистой, на зависть любой породистой кошке. Окончательно же смирится с нежной привязанностью дочери, отца Клей заставила прокатившееся повсеместно мода на пушистых кошек, потому что любой гость дома обязательно издавал завистливый стон, увидев Пушистого, вышагивающего с достоинством и грацией, гордо задрав нос, и выпятив белоснежную грудку.
- А вот виноградники были совершенно скучными, - продолжала делиться впечатлениями с котенком Клей, - И я сама чуть не заснула. К сожалению, милорд, спать в седле ужасно неудобно, это не ваш уютный и теплый карман. У меня болит поясница, и я натерла себе ноги, там где, стыдно сказать, они начинаются. Простите мне эту грубость, милорд, будьте любезны.
Пушистый ничем не показал, что он оскорблен, ведь он был истинным кавалером, и отлично знал, что кроме как с ним Клей своими переживаниями поделится просто не с кем.
- А сейчас уже вечер, и мы достигли предгорий. Как мне говорил отец, мы сначала поднимемся по дороге идущей в самое сердце гор до развилки, и там устроим привал, а утром поедем дальше. Так что, милорд, мы с вами почти что побываем в горах. Вы, насколько я знаю, никогда не были в настоящих горах, потому что холмы у нашего дома я не считаю. Я тоже не была. Надеюсь, мы увидим заснеженные вершины, и почувствуем свежий ветер из царства вечных снегов.
Пушистый, очевидно, не разделял оптимизма Клей, поэтому потер лапой нос, и решил, что пора вернутся обратно в карман, где хоть и не происходило ничего интересного, но за то было тепло, и очень уютно. Клей оттянула ворот, и заглянув в темноту, понимающе сказала:
- Да, согласна, ветерок уже и здесь не из приятных, милорд, но, позвольте заметить, с вашей стороны это просто свинство оставлять меня одну.
Пушистый тихонько мяукнул, давая понять, что ему очень стыдно, но из кармана вылезать на отрез отказался. Клей улыбнулась своему любимцу, и поплотнее запахнула кожушок. Вечерело.
Проводник вывел караван к месту ночевки еще засветло, и Клей смогла насладиться видом гор в предвечерней дымке. На большой поляне расположились путники, приехавшие раньше них. Как объяснил Клей караванщик, эта поляна издревле служила местом ночевки едущих по Предгорному тракту, и так повелось, что все, знакомые и не знакомые, собирались у одного костра, совершенно не опасаясь друг-друга.
- Это особенное место, мазелька, скажу я вам, - доверительным тоном сообщил ей караванщик, расседлывая свою лошадь, - Не знаю почему, но, на моей памяти, на этой поляне никогда не случалось ни драк, ни воровства. В других местах я и не такого навидался, а здесь ни-ни. Все словно родственники становятся, и даже отъявленные душегубы, словно смирные дети сидят со всеми у костра, и никого не задирают.
Клей расседлала Перышко, и зажав седло подмышкой, с интересом посмотрела на караванщика.
- Сознайтесь, господин караванщик, вы ведь просто пытаетесь меня приободрить, верно?
Под взглядом Клей караванщик густо покраснел, и она рассмеялась. Она отлично знала, какое впечатление производит на мужчин лукавый взгляд ее огромных зеленых глаз, один из которых, почти полностью скрывала длинная челка.
- Нет-нет, благородная госпожа, - торопливо заверил ее караванщик, мотая головой, - Ни в коем разе не вру, как можно! Хотя, по правде сказать, иногда, когда знатные господа везут с собой своих неразумных дитятей, приходится такие сказки рассказывать, но, признаюсь, чаще страшные, да ужасные. Про волков, да оборотней с вурдалаками, потому как пусть лучше дитё промается ночь без сна, чем уйдет невесть куда, и шею себе в овраге свернет. Но здесь я не вру, да и вы не похожи на неразумную да легкомысленную, мазель, так что ей-ей правду говорю, как есть. Особенная это поляна, уж вы мне поверьте. Только вы не думайте, что место это благое, навроде храма там, или еще чего такого, нет. Просто… Ну, словно присматривает кто-то, что бы не шумели. А люд чувствует, что ежели зашуметь тут, то можно накликать недоброе, горы разбудить, или того хуже…
- А что может быть хуже? – заинтересовалась Клей. В последнее время ее собеседником был в основном Пушистый, и она была рада поболтать даже с обычным караванщиком.
Караванщик вздохнул, и потупил взгляд.
- Ну, хуже не хуже, мазель, а есть одна легенда. Ее частенько в предгорьях рассказывают, может и сегодня ночью кто вспомнит. Легенда про Всадника из Льда, который спит в этих горах. Горы его покой охраняют, горы его покой берегут, вот и не дают шуметь тут, беспокоить былое, а путник это чувствует. Вот и собираются все у костра, словно одна семья, и обид не помнят.
- Клей? – ее звал отец, - Подойди сюда, будем устраиваться на ночлег.
Клей умостила Пушистого на сгибе руки, и пошла к отцу, досадуя, что не смогла расспросить караванщика про таинственного Всадника из Льда поподробнее.
Отгорел невероятно красивый закат над горами, и на поляну спустилась ночь. На ночлег остановилось почти полтора десятка человек – два больших каравана, и несколько одиноких путников. Как и положено, по неписанному закону тракта, костер разложили из дров заботливо оставленными предшественниками, а привезенные с собой наоборот рачительно сложили в небольшую, неведомо кем, выстроенную хоромину. Пока было светло, щели хоромины подлатали мхом и глиной, вымели из нее древесный сор, и убедились, что пол не мокнет, и дрова не загниют. Забота о тех, кто пойдет после тебя, на тракте считалась законом, и нарушителей карали по всей строгости неписанных правил.
Костер разложили на старом месте, на котором горели до того десятки костров, один на всех. Клей сидела на своем седле, и полной грудью вдыхала свежий воздух ночных гор, мимолетно играя с Пушистым поднятой с земли веточкой.
- Ну, что, милорд Пушистый, не пора ли нам спать? Хотя вы проспали весь день, и, наверное, совершенно не горите желанием отправится в наш скучный шатер, где совершенно нечем заняться.
Пушистый в очередной раз бросился на веточку, прижал ее лапами к земле, и попытался ухватить зубами, но гибкий прутик вывернулся из под лап, хлопнул котенка по носу, и был таков. Пушистый завалился на спину, и принялся играть с ним поднятыми лапами.
- Да, милорд, вы совершенно не расположены ко сну. Как и я, в прочем, - Клей подперла щеку ладонью, ей было смертельно скучно.
- Мазель, прошу прощения, мазель, - это был караванщик, - Ваш отец спрашивает, не присоединитесь ли вы к ним у костра?
Клей вздохнула – сидеть как истукан среди мужчин, вспоминающих былые войны, и рассказывающих небылицы, что может быть скучнее?
- Не седели бы вы на голом седле, мазель, - заметил караванщик, - Вы бы второй кожушок что ли подстелили, а то протянет холодом, ни сесть ни встать с утра не сможете. Ведь горы почти, вона как над головой нависают, холодом дышат. Идемте к костру, там теплее.
Все так же подпирая щеку рукой, Клей грустно посмотрела на караванщика снизу вверх.
- Расскажите мне про Всадника из Льда, я думаю это интереснее, чем выслушивать истории о любовных похождениях незнакомых мужчин. И уж конечно интереснее, чем, наблюдать, как они напиваются.
У костра и правда появилось два пузатых бочонка, которые тут же вскрыли умелые руки. Клей, хоть и была впервые в столь длительной поездке, но прекрасно представляла, что будет дальше. Сначала несколько тостов за былые победы, потом рассказы о том, кто в каких походах участвовал, и под конец, если не случится драки, или спора о политике, все закончится тем, что разойдутся гуляки только под самое утро, и будут целый день маяться от жестокого похмелья.
- Ох, мазель, вот ведь запал вам в душу этот Всадник, - покачал головой караванщик, - С меня же ваш папенька голову снимет, если вы к костру не придете, а будете здесь замерзать. Ну, прошу вас, пожалуйста, пойдемте. На тракте куда более интересные истории рассказывают, уж вы мне поверьте, и сегодня уж точно не одну расскажут.
Позабытый всеми Пушистый наконец увидел свой шанс завладеть веточкой. С торжествующим урчанием он набросился на нее, прижал к животу, и начал молотить по ней задними лапами. Веточке приходилось не сладко.
- Давайте сделаем так, - твердо сказала Клей, - Я сейчас схожу в свой шатер, и возьму теплую накидку, из рысьих шкур. Мой отец увидит, что я завернута в нее, и не мерзну, и ничего вам не сделает. А вы мне расскажите про Всадника из Льда. Идет, господин караванщик?
Несколько секунд караванщик смотрел в зеленые глаза Клей, и, наконец, махнул рукой.
- Ну, будь по вашему, мазель. Расскажу я вам про Всадника, не велик секрет, в конце-то концов. Идите за накидкой, да еще один кожушок прихватите, что б под мягкое место подложить, а я пока с вашим отцом переговорю. И очень вас прошу, снимите вы эти походные сапоги, не стоит в них сидеть. Сапоги знатные, подкованные, сносу таким нет, но непривычную ногу трудят неимоверно. Наденьте что-нибудь теплое, да мягкое, ноги вам спасибо скажут.
Когда Клей вынырнула из своего шатра, завернутая в рысью накидку, и в мягких сапожках, караванщик уже сидел, прислонившись к одному из тюков. Клей пристроилась рядом, с Пушистым на коленях.
- Ну, с чего бы начать, мазель, - караванщик тяжко вздохнул, - Не рассказчик я, не умею красиво врать.
- Вы начните, - подбодрила его Клей, усаживаясь поудобнее, - Что за легенда такая?
- Легенда старая, мне ее моя бабка рассказывала, - караванщик запрокинул голову, и устремил взгляд в небо, - Эх, как от звезд-то тесно…
Клей последовала его примеру. В небе и правда было тесно от звезд, словно кто-то рассыпал их полной пригоршней. Мерцающие осколки в небесной вышине.
- Бабка моя была соплеменницей Всадника, скажу я вам. Там, за горами, его родина, отсюда не близко. Вот и моя бабка там родилась, в Кервете, значит. Если вы заметили, мазель, то один керветец с нами тут, вон он, у костра сидит, с краю. Тот, который в накидке навроде вашей. Вот и Всадник тоже таким был, только тогда его Всадником из Льда никто не называл. Давно это все произошло, лет сто назад. Бабка моя не нагибаясь под лавкой проходила, когда эта история закончилась, а вишь ты как, до сих пор ее рассказывают. Уж не знаю, как в Кервете, а по предгорьям по сю сторону легенда известная. Кажется, лет этак несколько назад, один грамотей эту легенду даже записал, все хотел в книгу свою вставить, и в Белокаменном в таком месте выставить, где книг много. Словом каким-то мудреным называл, что язык сломаешь.
- Библиотека? – подсказала Клей. О библиотеках Белокаменного она слышала множество удивительных историй про то, что книги там стоят на полках в несколько этажей высотой, и ни влево, ни вправо конца-края этим полкам не видно.
- Аха, верно говорите, мазель, - закивал караванщик, - Вроде как-то так и называл. Вот ведь есть у людей языки без костей, любую заковырку запросто выговаривают. Вы не обижайтесь, мазель, я не в обиду. Сам-то я косноязыкий, хоть пол жизни с разным людом проболтал на дорогах, а вы вон как запросто с таким мудреным словом управляетесь.
Пушистый решил, что ночной воздух слишком холоден для него, и полез к Клей под накидку.
- Милорд Пушистый, я настоятельно попросила бы вас не щекотать меня своими усами! – притворно возмутилась Клей, и сгребла котенка в охапку. Пушистый мурлыкнул, и свернулся теплым комочком у нее на груди.
- Красивая животина, - улыбнулся караванщик, - Мордочка умная, сразу повадку видать. Ну, да я, значит, про Всадника говорил. Было это лет сто назад…
…в одном из городов Кервета, где жил тот, кого позже назвали Всадником из Льда. Это был первейший воин, который в одиночку отваживался выйти на бой с десятком противников, и побеждал их всех до единого. Многие сетовали на то, что он был простого происхождения, и никак не мог рассчитывать на место командующего керветской армией, хотя и без того занимал в ней высокое положение. Но сам Всадник устал от битв и сражений, и вовсе не желал быть героем. Ему хотелось покоя, и простой мирной жизни со своей возлюбленной. Его невеста, Эстар, была дочерью губернатора одного из близлежащих городов, и славилась своей красотой на всю страну. И Эстар, и Всадник с нетерпением ждали уже назначенного дня свадьбы, когда грянула война. Войска Кишана, сопредельного государства издревле воюющего с Керветом, внезапно нарушили границу, и о свадьбе пришлось забыть. Три огромных армии, одну из которых вел сам правитель Кишана, грозили стране, и Всаднику вновь пришлось обнажить меч. Под командование Всадника отдали немалое войско, и он, простившись с любимой, отправился на войну. Та война была самой кровопролитной из всех, что когда-либо случались, и старики говорили, что настал конец света, и вот-вот люди истребят друг-друга. В водовороте войны было невозможно понять где друзья, где враги, и кто побеждает, поэтому воины, сжав зубы, просто сражались и сражались до последнего. Войско Всадника раз за разом побеждало противника, теснило его обратно к границам, когда пришла дурная весть – город, где Всадник оставил Эстар, взят в осаду армией кишанского властелина. Всадник думал не долго, он развернул свое войско, и, ослушавшись приказа, направил его обратно. Он гнал коней днем и ночью, беспокоясь о любимой, а в это время кишанцы, воспользовавшись его отступлением, окружили множество керветских солдат, уверенных, что их прикрывает Всадник, со своими бойцами, и уничтожили их. Всадник был объявлен предателем, которого купили Кишанцы, и многие его солдаты отвернулись от него. Однако многие, прошедшие вместе с ним огонь и воду, остались до самого конца. Как ни спешил Всадник, но все же опоздал. Его встретили дымы пожаров над обломками городских стен, и карканье воронья. Город был взят, и разграблен. Гордая Эстар, не желая попасть в руки захватчиков, бросилась на отцовский меч, прокляв нападавших страшным проклятьем. Горю Всадника не было предела, он потерял ту, которую любил больше жизни. Он похоронил ее в горах, в хрустальной пещере, и запечатал ее гранитными глыбами, что бы ни зверь, ни человек не тревожили сна его возлюбленной. На ее могиле он поклялся отомстить страшной местью захватчикам, и не знать ни сна, ни покоя, пока жив тот, кто штурмовал город.
Всадник отправился с самыми верными ему солдатами в погоню за уходящей армией, хоть его и называли безумцем. Он снова гнал людей без сна и отдыха, и настиг Кишанского владыку, когда тот подошел к Белокаменному, с расчетом взять его без долгой осады. Всадник присоединился к защитникам города, и доблестно сражался, но город пал. Остатки защитников и мирные жители укрылись в подземельях Белокаменного, завалив за собой проходы, предпочтя смерть от жажды и удушья сдаче в плен. В последний момент подошли дружественные войска, и кишанцы отступили. Заточенных под землей людей выкопали из под руин, и среди них был и Всадник, исхудавший и осунувшийся, но готовый на все ради своей мести. Войско, что спасло его, вел родной брат Всадника, хороший солдат, весельчак и балагур. Исполняя приказ, он велел Всаднику сдаться, и предстать перед судом за предательство, но Всадник взмолился, сказав, что не может пойти на плаху, не исполнив свой долг перед умершей возлюбленной. Братья долго смотрели друг-другу в глаза, и взгляд Всадника оказался тверже. Брат, видя горе и неизбывную тоску, отпустил его, взяв обещание, что исполнив месть Всадник сам явится, и предстанет перед судом. Всадник отправился в погоню, а его брат был обвинен в сговоре с предателем, и вскоре казнен.
Во второй раз Всадник настиг войско своего кровного врага, когда тот строил переправу через горную реку, в замен сожженной. Он пробрался сквозь спящие войска к шатру правителя, и сразился с ним. Всадник нанес ему страшные раны, но подоспевшие солдаты прикрыли своего повелителя телами, и Всаднику пришлось бежать. Чудом выскользнув из облавы он снова поклялся отомстить. Кишанский повелитель, едва оправившись от ран, сказал, что уничтожит наглеца любыми средствами, и повернул войско в сторону родного города Всадника. Ненависть и страх ослепили владыку, он знал, что пока Всадник жив, ему грозит опасность, и решился на самый подлый прием. К тому времени родной город Всадника был им давно уже взят, и использовался, как опора для наступления вглубь страны. Кишанский повелитель нашел престарелых родителей Всадника, и велел объявить, что если тот явится один и безоружный для сдачи в плен, то они не пострадают. Ведомый сыновьим долгом Всадник сдался, но кишанец обманул его, казнив стариков у него на глазах. И снова, глядя в глаза врагу, Всадник поклялся о мести. Кишанский владыка рассмеялся ему в лицо, и велел заковать в самые крепкие цепи. Никто до сих пор не знает, как Всаднику удалось бежать из плена, но он это сделал. Сбросил с себя цепи, убил охрану, и сбежал, забрав самого лучшего коня из табуна.
Долго Всадник скрывался, прятался в самых глухих уголках охваченной войной страны, и вынашивал планы мести. К тому времени кишанские войска были разгромлены, и отступали все дальше и дальше к границе, и, словно тень, Всадник следовал за ними, выжидая момент, что бы нанести смертельный удар. Он был терпелив, и вот ему представился шанс. Когда войско кишанцев остановилось в предгорьях, Всадник решил, что настал его час. Темной безлунной ночью он, сбросив с себя доспехи, и зажав в зубах кинжал, взобрался по отвесной стене ущелья, по которой взобраться было невозможно. Ненависть и жажда мести помогли ему, распахнув за спиной черные могучие крылья. Всадник мстил за себя, за любимую, за брата, за отца и мать, и эта месть подняла его по гладкой скале, прямо к шатру врага. Всадник распорол полог, и оборвал жизнь кишанского повелителя. Последнее, что тот видел в своей жизни были глаза Всадника, последнее, что слышал – имена тех, кого Всадник потерял на этом пути. Всадник исполнил свою месть, и насадил голову своего кровного врага на пику, у входа в шатер.
Месть была исполнена, но покоя Всадник так и не обрел. Рыдая, он ехал все выше и выше в горы, раз за разом повторяя имена Эстар, своего брата, отца и матери. Он молил небо даровать ему прощение, и небо сжалилось над ним. Когда он достиг самой высокой вершины, где лежит вечный лед, к нему вышла Колдунья Гор, и поднесла волшебный напиток. Всадник выпил его, и с тех пор его называют Всадником из Льда. Напиток убил в нем боль и печаль, заморозил его тоску, и он, впервые за долгое время, вздохнул с облегчением. Говорят, он до сих пор спит среди вечных льдов, и холодный туман, иногда спускающийся с гор, это его дыхание. Говорят, если потревожить его сон, то он спускается со своих заоблачных вершин, и горе тому, кого он встретит на своем пути. Всадник замораживает душу, и тот, кто встретится с ним, навсегда теряет способность любить и быть любимым, страдать и радоваться, плакать и смеяться. Всадник обращает все чувства и стремления в холодный лед, а потом снова возвращается к своему вековечному сну, и нет в мире силы, способной растопить его замерзшую душу…
- Вот и вся легенда, мазель, как ее мне рассказывала моя бабка, вся какая есть, - караванщик потянулся, хрустнув суставами, - Эй, мазель, не уснули там? Рассказчик из меня, что из барана булочник, так что вы уж не обессудьте.
- Грустная сказка, - наконец откликнулась Клей, - Мне жалко его. Он все потерял, что у него было, и даже душу свою превратил в ледышку. Неужели все так и заканчивается? Неужели у легенды нет продолжения?
- Нет, мазель, нету никакого продолжения. Спит Всадник в горах, среди льда, и никто не в силах его спасти. Хотя, кто его знает, может в кервете что другое говорят, он же тамошний, да и легенда оттуда пришла. Вы бы что ли, ежели так интересно, расспросили того керветца, что с нами приехал. Место тут особенное, так что не обидит, и грубость не скажет. Вона, посмотрите хотя бы, у костра до сих пор все чин чинарем, а ведь выпили-то уже преизрядно.
У костра и правда все было тихо и мирно. Мужчины неторопливо беседовали, и не было ни залихватских тостов, ни галдежа, ни старых боевых песен. А над головой все так же кружился хоровод из звезд, и Клей казалось, что они ей подмигивают из небесной дали.
Пушистый давным-давно уснул, пригревшись на груди, время перевалило за полночь, а Клей, несмотря на тяжелый день, совершенно не хотелось спать.
- Ну, милорд Пушистый, если вы не против, то я немножко пройдусь, а вы, будьте так любезны, оставайтесь здесь, и смотрите свои кошачьи сны, - она осторожно встала, и примостила спящего котенка в складках кожушка, на котором сидела, - Пусть вам приснятся мышки, огромная миска сметаны, навроде той, что вы съели за ужином, и, может быть, даже сыр, который вы так уважаете.
Пушистый ничего не ответил, просто накрыл нос лапой, и заснул еще слаще прежнего. Ему было очень тепло и уютно.
- Я очень надеюсь, милорд, что в мое отсутствие вы никуда не сбежите, потому что меня это сильно расстроит, - Клей осторожно погладила любимца, легонько почесала за ухом, - Ведь, несмотря на все ваши выходки, я вас очень-очень люблю, и жить без вас не могу. Поэтому, сделайте одолжение, не гуляйте ночью один.
Как и ожидалось, котенок промолчал, но Клей была уверена, что Пушистый сквозь сон все же мурлыкнул о том, что тоже ее безмерно любит, и пообещал никуда не сбегать.
- А теперь, - Клей поплотнее запахнула накидку, - Надо бы расспросить того господина из кервета, потому что это форменное безобразие, так заканчивать легенды!
Керветца у костра не было. Стоя чуть поодаль Клей несколько раз осмотрела все вокруг, но рысьей накидки, похожей на ее собственную, так и не нашла. Не было керветца и у походной коновязи, не было у тюков и повозок, не было у шатров и хоромины с припасом дров. Заканчивая третий круг вокруг лагеря, и кляня все на свете, Клей внезапно вспомнила, что за поворотом тропинки мельком видела ручей, из которого, собственно, и набирали воду для ужина. Если керветец и мог где-то быть, то только там. Либо же он посреди ночи взнуздал коня, и вообще покинул лагерь, что лично Клей представлялось сомнительным. Клей зашагала к ручью.
Керветец сидел во мраке, рядом со слабо искрящейся струей ручья, падающей с каменного выступа, и Клей не сразу разглядела его. Сюда, за поворот тропы, не достигал свет костра, и все тонуло в смутных тенях, которые разгонял только свет звезд. Клей в неуверенности замерла, и вся ее решимость куда-то улетучилась при виде неподвижной фигуры, сидящей на камне. Неверный свет звезд едва заметно обрисовывал овал лица и длинные волосы, искрился в шерсти накидки, а ниже плеч все терялось в непроглядной темноте. Над тропинкой повисла тишина, нарушаемая только страшно далекими голосами у костра. Клей не знала, как начать беседу, и вообще начала думать, что совершила изрядную глупость, разыскивая среди скал ночью совершенно незнакомого ей человека, а керветец словно и не заметил ее появления, хоть не услышать Клей, спотыкающейся в темноте на каждом шагу, было просто невозможно.
- Д… Доброй ночи, сударь, - Клей наконец совладала с собой, решив, что в двух шагах от костра, где сидит ее отец и множество мужчин, ей ничего не грозит, - Я вам не помешала?
По началу ей показалось, что ответа она не получит, а в голове закрутилась страшная мысль, из-за которой волоски на шее встали дыбом – да жив ли он вообще? Но керветец ответил.
- Нет, не помешали, - голос был тих, спокоен, и как-то по особенному глубок.
Сказал, и снова замолк. Клей все больше и больше жалела, что решилась на эту беседу, но просто так развернуться и уйти ей не позволяло ни упрямство, ни воспитание. Отец всегда учил ее, что к худу ли, к добру ли, но начатое надо доводить до конца, и Клей не собиралась нарушать это золотое правило.
- Меня зовут Клей, - представилась она, - Я путешествую с отцом по делам, вы должны были видеть его у костра. Высокий, с огромными рыжими усами.
Керветец молчал, и, похоже, даже не думал представиться в ответ. Это внезапно придало Клей смелости, она разозлилась – больше всего она не любила грубиянов и хамов, а не представится даме в ответ было и грубостью и хамством одновременно.
- Если я не ошиблась, то вы, господин, из Кервета?
Снова повисла тишина, но она все же дождалась ответа, произнесенного все так же тихо, как и раньше.
- Да. Оттуда.
- В таком случае, не затруднит ли вас ответить на несколько моих вопросов о вашей стране, - Клей решила брать быка за рога, тем более, что миндальничать с грубиянами ее никто никогда не учил, и учится этому она не собиралась, - Точнее не столько о стране, сколько о некой легенде, которая, как мне сказали, пришла из ваших краев.
Про себя Клей решила, что если керветец и дальше будет вести себя столь неподобающим образом, то она просто развернется и уйдет, даже не попрощавшись, и пусть сидит себе сиднем в темноте один.
- Легенда? – голова керветца чуть повернулась, и звездный свет неожиданно ярко блеснул на пряди его волос, - Подозреваю, что вас интересует легенда о Всаднике из Льда.
- Да, да, именно она! – обрадовано воскликнула Клей, - Вы ее знаете?
- Разумеется знаю. Это старая легенда, и в Кервете все ее знают. Керветец снова отвернулся, и опять застыл, как каменное изваяние. Клей подумалось, что он, очевидно, любуется бегущей водой, искрящейся в звездном свете.
- Ну… Мне не хочется верить, что все закончилось так, как в легенде. Я подумала, что, возможно, по эту сторону гор легенда не полна, и вы расскажите мне продолжение, - и тут же мысленно добавила "Правда какой из тебя рассказчик", но в слух, естественно, этого не сказала.
- Не полна, значит - проронил керветец, - Можете считать, что вы не слышали даже начала легенды, не говоря уже о конце.
- Что? Как это? – вскинулась Клей, - Я могу рассказать вам ее, почти слово в слово, если пожелаете! Или вы хотите сказать, что не все, что мне рассказали правда?
Керветец протянул руку к ручью, и журчание воды изменилось. В темноте Клей ничего не видела, но по звуку могла бы угадать, что он делает. Вот вода падает на камни, а вот уже под нее подставлена ладонь, и брызги разлетаются в стороны, а вот пальцы перебирают воду, словно играя с ней, а теперь вода уже снова падает без помех.
- Не все? – из темноты донеслось что-то похожее на смешок, - Почти все, что вам рассказали выдумка, и не имеет никакого отношения к тому, что произошло сто пятнадцать лет назад. Ведь вам рассказали красивую историю о том, как Всадник из Льда бросился спасать свою возлюбленную, о пещере из хрусталя, о казни его родителей, пленении, и чудесном освобождении, и, под конец, о голове на пике прямо у входа в шатер? Верно я говорю?
Клей оставалось только подтвердить, что он совершенно прав.
- Эта легенда слишком красивая, что бы быть правдой. Правда куда менее приглядна, и романтична, - тональность журчания ручейка вновь изменилась, теперь пальцы словно играли на водяной струне незатейливую мелодию, - Вам рассказали, что Эстар была чуть ли не наследной принцессой, и это первая ложь. Ложь красивая, и, на самом деле простительная, но от этого не менее лживая. Возлюбленную Всадника и правда звали Эстар, но она была лишь служанкой в доме дочери губернатора, которую, по иронии судьбы, тоже звали Эстар. Не удивительно, что в легенде быстро все поменялось местами, ведь рассказчику кидают медь и серебро за красивые истории о принцессах и первейших воинах, а не о служанках из дома знатных господ.
Клей сама не заметила, как раскрыла рот от изумления. Сначала ей подумалось, что ночной собеседник издевается над ней, но голос его был все так же тих и спокоен, и Клей волей-неволей поверила, что он просто рассказывает то, что знает. Не за тем ли она пришла, в конце-концов?
- Но ведь это правда, что он был первым воином? Правда, что он был героем из героев? В этом легенда не врет?
- Врет, - безжалостно отрезал голос из темноты, - У Всадника и правда был брат, и именно его брат был первейшим воином, а не он сам. Всадник был неплох, очень неплох, но, увы, не был тем героем, которого рисует легенда. Он был всего лишь сотником, и то, по большей части благодаря влиянию своего старшего брата, а не из-за своих способностей.
Легенда рушилась у Клей на глазах, исчезало очарование сказки, и на поверхность выходила правда, та правда, место которой в жизни, среди людей, а не в легендах, которые рассказывают по ночам, когда в небе тесно от звезд.
- Когда кишанцы перешли границу, Всадник был в войске своего брата, и выдвинулся вместе с ним навстречу неприятелю, - продолжала темнота, под аккомпанемент журчащего ручья, - Не врет та легенда, что вам рассказали, и в том, что Всадник бежал с поля боя, уведя с собой солдат. Правда легенда не говорит, что он именно бежал, заменяя это горячей любовью к невесте, однако это было именно бегство. Весть о том, что Эстар в опасности достигла его ушей несколько позже, когда предательство уже совершилось, но за сто пятнадцать лет разница в два дня стерлась из памяти.
Керветец снова чуть повернул голову, и едва слышно усмехнулся. Клей почему-то порадовалась тому, что не видит его губ, на которых играет улыбка.
- Так же мало кто расскажет вам, что Эстар не была Всаднику невестой. Она была его женой, и к тому моменту они счастливо прожили вместе уже два года. И уж наверняка никто не заикнется о том, что она не бросалась на меч, что бы избежать позора. Тот, кого позже назвали Всадником из Льда, и правда летел к ней, как на крыльях, гнал остатки своей сотни днем и ночью, но опоздал. Он нашел ее изнасилованную, с перерезанным горлом, и – тут легенда не врет ни единым словом – он поклялся отомстить самой страшной клятвой, на которую только был способен. Не было так же никакой хрустальной пещеры, это все красивая выдумка. Эстар похоронена на холме над рекой, в неглубокой могиле, вырытой голыми руками.
Невидимые пальцы прервали журчанье ручейка, раздробив его на множество брызг. Керветец снова смотрел на бегущую воду.
- Не врет легенда и в том, что Всадник сражался на стенах Белокаменного, а потом задыхался в заваленных подземельях. Здесь, скорее, легенда не договаривает, потому что во время осады Белокаменного Всадник совершил несколько смелых вылазок, которые и правда можно назвать геройскими, но ведь легенда не об этом. Об осаде Белокаменного и без того сложено не мало песен. Что было дальше в той легенде, которую вы слышали?
Клей не сразу нашлась, что ответить. В ее голове царил полный сумбур, и она никак не могла понять хочет ли она знать, чем все закончится, и стоит ли продолжать слушать этого странного ночного собеседника.
- Дальше… - Клей с трудом собрала разбегающиеся мысли, - Дальше мне рассказывали о встрече Всадника с братом, и о том, что брат отпустил его, и был казнен, по подозрению в сговоре с предателем. А еще было про то, что всадник пробрался сквозь войска кишанского полководца, и попытался его убить.
- Встреча с братом… Да, была такая встреча, но прошла она не столь мирно, как рассказывается. Братья кричали друг на друга, старший обвинял младшего в трусости, и бегстве с поля боя. Не удивительно, что все закончилось дракой. В открытом бою у младшего не было бы шансов, его брат был сильнее и опытнее, но драка получилась самой заурядной, уличной, и опыт сражений в ней оказался бесполезен. Все закончилось тем, что старший брат получил глиняным кувшином по затылку, и потерял сознание, а младший, одевшись в его одежду, проскочил через посты. Они ведь хоть и не были близнецами, но все же были достаточно похожи, что бы перепутать ночью. Старший брат скончался не приходя в сознание, кажется, удар по затылку что-то повредил ему в шее, а походный врач не смог правильно вправить кости. У нас делают очень крепкие кувшины.
- Так Всадник из Льда еще и братоубийца? – тихо спросила Клей, - Предатель и братоубийца… И про такого человека слагают легенды?
- На моей родине эту историю рассказывают в назидание, - фигура во мраке чуть заметно пожала плечами, - Это здесь она превратилась неведомо во что.
- А дальше? Что было дальше? То, что Всадник прокрался сквозь войско кишанского властелина, и попытался его убить это правда?
- Почти. Он не прокрадывался сквозь войско, он просто вступил в него.
Клей раскрыла рот от изумления. Во всех, абсолютно во всех легендах и песнях, что она слышала, герой всегда шел по прямой, прорубался сквозь ряды врагов, что бы добраться до цели. И от этого слова ее собеседника казались еще более реальными.
- Он вступил в войско кишанцев, многие керветцы с покоренных территорий шли к ним под знамена, считая, что выиграть эту войну невозможно. Несколько месяцев Всадник бился под знаменами врага, и убивал недавних союзников. Он был на хорошем счету, и ему дали сначала десяток, а потом и сотню, и только потом он попытался убить кишанского правителя. Попытался безуспешно. В возникшей суматохе ему удалось бежать, он организовал погоню за самим собой, и в холмах ускользнул от собственных солдат. Потом он долго прятался.
- А его родители?
- И это правда. Кишанцы нашли их, и казнили. У него на глазах. Легенда врет в одном – он не вышел к врагу, как от него требовали. Наблюдал с крыши, как и десятки босяков и нищих, и плакал, как и многие из них. Не было чудесного побега из плена, потому что не было самого плена. Он просто смотрел, и ничего не делал. Возможно, если бы он вышел, то его старикам сохранили бы жизнь, возможно нет. Но он не вышел.
Снова повисла тягостная тишина, нарушаемая только звоном ручья. Клей не знала, что сказать, а ее собеседник, похоже, снова набрал в рот воды. С красивой легенды слой за слоем сходила позолота, оставляя уродливую правду.
- Но ведь он отомстил? – тихо-тихо, едва слыша себя, спросила Клей.
Керветец долго молчал, задумчиво играя с ледяными струями горной воды.
- После, - наконец промолвил он, - Всадник долгое время скрывался, будучи изгоем и среди кишанцев, и среди керветцев. Но не отступился от своей клятвы. Он уже пожертвовал многим ради мести, и был готов пожертвовать всем, что осталось. Развязка наступила здесь, в этих горах, как и рассказывается в легенде. Всадник и правда сумел в безлунную ночь взобраться по отвесной стене ущелья, по которой взобраться невозможно. Легенда говорит, что его подняла над землей ненависть, но это не так. Ему просто повезло, была ночь, и он не видел бездны под ногами, к тому же в спину дул ровный сильный ветер, и прижимал его к скале. Как бы то ни было, он взобрался на самый верх, и никем не замеченный проник в шатер кишанского повелителя. Проник, и не смог исполнить своей клятвы.
- Как?.. – Клей прижала руки к щекам, - Как не смог? Как же так…
- Кишанский правитель был болен, тяжело болен. Он умирал. В тот момент, когда Всадник встал над ним, и занес кинжал, его враг умер. Он не открыл глаз, не рассмеялся Всаднику в лицо, он просто умер у него на глазах, и Всадник не смог отомстить. Он искромсал тело в порыве гнева, располосовал его на лоскуты, но это уже ничего не меняло. Можно осквернить труп врага после смерти, но невозможно заставить его ожить, что бы убить вновь. Не знаю, откуда взялась глупая история о голове насаженной на пику перед входом в шатер, но в этой легенде и без того слишком много вранья и выдумок.
Клей стояла, опустив глаза в землю, почему-то было невыносимо горько. Она ненавидела себя за то, что пришла сюда, и еще больше ненавидела спрятавшегося в темноте керветца за то, что тот рассказал ей историю до боли похожую на правду.
- Значит ложь. Все ложь от начала и до конца… - наконец прошептала она, - Все, от начала и до самого-самого конца…
Она вскинула голову, и упрямо посмотрела в темноту, из которой доносились переливы ручья.
- Я вам не верю, - она тряхнула головой, - Вы все это выдумали. Вы очень жестокий, наверное, вам нравится разрушать красивые сказки. Но я вам не верю. О Всаднике из Льда сложена очень красивая, и очень грустная легенда, и я не хочу слышать, как ее переделывают на свой лад. Вы не знаете, не можете знать, как там было на самом деле! Я в это не верю! Слышите вы, не верю!
Темнота ответила молчанием. Даже ручей больше не переливался звонкой мелодией под умными пальцами.
- Вы… Вы очень злой, - прошептала Клей, - Очень жестокий…
- Я? – эхом откликнулась темнота, - Может быть. Но осталось последнее, что я не рассказал. Про Колдунью Гор, и про то, что Всадник иногда спускается с вершин, что бы замораживать души случайных встречных.
- Я не хочу вас слушать! – крикнула Клей, и тогда неясная тень внезапно встала во весь рост.
Свет звезд впервые осветил лицо ее собеседника, блеснул на иголочках инея в накидке из рысьего меха.
- Я шел в горы, - все тем же ровным голосом продолжил Всадник из Льда, возвышаясь над Клей, - Все выше и выше. Клятвопреступник, предатель, братоубийца, виновный в многих смертях. Ко мне не вышла Колдунья Гор, и не поднесла волшебный напиток, и горы не говорили со мной. Странный волшебный мороз помог мне, и теперь я такой, какой я есть. Не знаю, почему так случилось, я искал смерти.
Он посмотрел Клей прямо в глаза, и словно две ледяные иглы вонзились в нее.
- Вот она, подлинная история Всадника из Льда, которую ты хотела знать.
Клей побежала. Не разбирая дороги, не чувствуя ног, спотыкаясь и оскальзываясь в темноте на камнях. Ее душили рыдания, ноги отказывались служить. Она бежала до тех пор, пока на плечах не сомкнулись две сильные руки. Клей закричала, и руки сжались сильнее, сжимая, словно тиски, не давая шевельнуться. Она закричала снова.
- Клей, Клей, доченька, что с тобой?! – сквозь собственный крик она услышала, как из далекой дали ее зовет отец, - Клей!
Она была у костра, среди людей. Сильно, но осторожно, ее держал за плечи перепуганный керветец, тот самый, которого она так и не нашла.
- Клей, дочка, что случилось? – отец с беспокойством и страхом заглядывал ей в лицо, успокаивающе гладил по лицу, - Клей, да ты же ледяная! Промерзла до костей, до синих губ! Что с тобой случилось, Клей?!
Только сейчас Клей ощутила, как замерзла. Кончики пальцев на руках и ногах уже немилосердно болели, обмороженное тело постепенно возвращалось к жизни, сообщая об этом страшной болью. Внутри все словно смерзлось глыбой льда.
- Пушистый! – закричала Клей в отчаянье, - Пушистый, где ты?! Дайте, дайте мне его!
Она рванулась из рук, затем еще раз, страшно закричала. Ее уже держали вдвоем, стискивали в медвежьих объятьях, таких горячих, таких надежных. Словно пак из под земли возник караванщик, держащий на руках перепуганного криками и суетой Пушистого.
- Вот он, мазелька, вот, - торопливо пробормотал караванщик, протягивая ей котенка, - Все с ним в порядке, спал подле вашего седла, не бойтесь. В порядке он, в порядке, успокойтесь только, мазель, прошу вас!
Клей сгребла котенка в охапку, прижала к себе, уткнулась носом в шерстку, и разрыдалась. Мужчины неуверенно разжали руки, отступили, не зная, что делать дальше. Кто-то накинул на нее одеяло, затем еще одно, а Клей все гладила и гладила Пушистого, спрятав нос в его густой шерсти.
- Я люблю тебя, Пушистый, - прошептала она, - Я очень-очень тебя люблю…
Пушистый ничего не ответил, просто мурлыкнул, и лизнул Клей в холодную щеку, на которую постепенно начал возвращаться румянец.