БАСОВО
Деревня БАСОВО Курской области. Когда я впервые попал сюда, меня, мальчишку, поразила огромная, широкая и глубокая река. Она была перегорожена деревянной плотиной. Вода с шумом и ревом падала с высоких сливов. Переходить по ней по ней было страшно. Я очень боялся. Наша речка была мелкой и маленькой, несмотря на пруды. На этой же реке было много камыша, скользили лодки. Да и вся деревня была очень непохожа на нашу.
Здесь жили наши родственники – семья Никанора Маркина. В то время я не знал, кем они приходятся мне. Мы дружили и все. От нас до Басово было километров 15, может больше, может меньше, кто их считал. Дорог было много.
Но мы ходили пешком по деревням и хуторам. Их было много, Стояли они через пару-тройку километров друг от друга, а то и не заметишь, где кончается одна деревня и начинается другая. Мы пересекали их вдоль, другие – поперек, третьи обходили. Несколько названий помню до сих пор: хутор «Веселый», «Фоминский» хутор, деревня «Фоминка», деревня «Козюлькино».
Мы – это я, Валя Маркина, которая любила, чтобы ее называли «Бэлой». Я так и звал ее. Она была старше всех в нашей компании. Михаил Маркин, ее брат. Он примерно мой ровесник, но выглядел гораздо старше меня. Лида Маркина, их сестра. В ее комсомольском билете по ошибке записали имя Лилия. Мы так и будем ее звать. Она была самой младшей в нашей компании.
Валя (Бэла) Лидия (Лилия)
Их мать умерла. Отец – старый ветеран Никанор мне казался страшным. У него не было руки и глаза. Уже в то время я знал, что он герой войны. Штурмовал знаменитую «линию Маннергейма»» в Финляндии в русско-финскую войну, был награжден многими орденами и медалями, именным оружием. Он сильно пил. Был буйным. Напившись размахивал пистолетом, всем грозил, иногда приезжала милиция или участковый, его забирали, пистолет отнимали, но на другой день привозили его обратно, протрезвевшего, отдавали пистолет. на рукоятке которого красовалась дарственная надпись какого-то маршала. И Никанор, глядя на деревенскую нищету и бедность, на свою большую и осиротевшую семью, которую, он – инвалид, физически не мог содержать, опять напивался.
Валя и Михаил относились к нему с напускной грубоватостью, они связывали его веревкой (с одной рукой он не мог долго сопротивляться), укладывали спать. С особой любовью и нежностью, со слезами относилась к нему Лида. Она видела его меньше всех, ее, как самую маленькую, отдала в дет.дом. Она иногда приезжала оттуда, иногда сбегала. И отец для нее был ниточкой, связывающей ее с родным домом, был надеждой, что скоро он заберет ее из ненавистного интерната.
Летом мы ходили от нас в Басово. Повзрослев, стали ездить на велосипедах. Ходить было непросто. Мы шли полями и запросто могли нарваться на конного объездчика, охранявшего колхозные поля, которому ничего не стоило догнать нас и огреть плетью. Особенно если поле было гороховым или кукурузным. Мы любили рвать и есть стручки гороха, ломать кукурузные початки с буро-коричневой гривой, а потом варить их и есть с солью, или с молоком.
На окраине одного хутора жил безногий инвалид. Он ездил на самодельной деревянной коляске (вернее, на сбитых досках, укрепленных на шарикоподшипниках, служивших колесами), отталкиваясь от земли деревянными колодками, которые держал в руках. Он был грязным, жалким, всегда пьяным. Увидев нас он начинал ругаться, пытался догнать, швырял от бессилья в нас своими колодками. Конечно, догнать нас он не мог, но мы его бессознательно боялись, особенно я. Мы не хотели видеть страшную правду жизни и нас она пугала, пугала страшная судьба инвалида, его уродство, его бессилие, когда разогнавшись, он вдруг опрокидывался в грязную колею, не мог встать на свою коляску, зло и беспомощно что-то кричал, а мы хоть и хотели помощь, но боялись подойти, боялись увидеть его вблизи.
Сколько их в то время было брошенных героев, ветеранов войны. Спившихся, со сломанными войной и страной судьбами. Живым воплощением горя были они и этот инвалид, и Никанор. Они злились на свою судьбу, на весь мир, на здоровых людей, их съедала обида за свое несчастье. Никто из них не считал и не чувствовал себя героем, не чувствовал себя победителем.
По дороге в деревнях было и много собак. Иногда приходилось делать крюк, обходя дворы с собаками. Конечно, те собаки были простыми дворнягами, не то что нынешние питбули, бультерьеры и прочие звери, но мы были детьми и дворняги тоже для нас были страшны.
И все-таки мы рисковали по пути залезая в колхозный сад за яблоками. Сначала мы шли вдоль рва и приглядывались, нет ли там сторожа или собак, а потом увидев яблоню всю в яблоках неподалеку от рва, мы опрометью перепрыгивали ров, налетали на яблоню, рвали яблоки и стремительно улетали обратно. Дальше шли, хвастаясь, кто больше успел нарвать, кто последний побежал, чьи яблоки больше.
По дороге встречалось и много других опасностей. Например, цыгане, не дай Бог, другие странные люди.
Родители сосватали Никанору бабку из нашего села. Не помню, как ее звали, была она с Нижневки. Кличка у нее была «Уточка». Она тоже любила выпить, была всегда не к месту весела, любила петь песни. Наверное, она прожила нелегкую жизнь, муж, скорее всего погиб на войне, но она сохранила оптимизм в жизни. Мы помогали перевозить на телеге ее нехитрые пожитки в Басово. Но она там, по-моему, не ужилась. Трудный характер Никанора, неприязнь детей, которые ни за что не могли ее принять за мать.
В доме в Басово хозяином был Михаил. Я удивлялся его взрослости, деловитости, рассудительности. Его заботили огород и трава для скота, дрова для печки и состояние дома. Он ходил в контору, его там слушали и разговаривали, как со взрослым мужиком, давали лошадь, помогали сеном и дровами, мукой и зерном. Он не хотел в интернат. Учительница ходила к нему домой после школы и давала задания, он делал уроки на старом столе, сколоченном из досок, все изрезанные и сколотые. Он старался, как мог везде успеть, ему было не до нас и наших игр, речки, лодок. Жизнь сделала его мудрым, рано состарила.
Иногда мы ходили гулять. Возле их дома был глубокий овраг, заросший кустарниками и маленьким деревьями. Играть там было интересно, но страшно. Наслушавшись сказок и рассказов о нечистой силе, ведьмах, вурдалаках, мы боялись но лезли в эти заросли.
Иногда мы ходили на другой конец деревни на мельницу, где одно время сторожем работал Никанор.
Часто ходили на реку, которая подступала прямо к амбару. Купаться я боялся, на лодке плавать тоже. А Мишка делал какую-то отраву из хлебного теста и ловил рыбу.
Часто к нам присоединялась соседская девчонка, Танька. Она была худющая, и глаза ее были раскосые. Она помогала Мишке на огороде, косить и сушить сено, хотя у нее тоже была большая семья.
В Мишке полностью отсутствовала какая-либо романтика, он был практик, в отличие от нас. Он не верил в сказки, в чертей. Я видел и чувствовал, что Валя и Лида стали стараться меньше бывать в родительском доме, особенно, после того, как Никанора поместили в дом для престарелых.. Он уже не мог сам одеться, сам поесть.
Иногда, играя и смеясь, я вдруг видел, как стали серьезными девчонки, будто что-то вспомнили, а иногда и вспомнив отца или мать, или детдом, или начав мечтать, что с нами будет через 10, 20, 30 лет.
… Шли годы. Прошли и 10, и 20, и 30 лет.. Умер старый Никанор. Тогда я не знал, что у него есть еще два сына, старших. Почему они не помогали младшим, не знаю. Один работал в Средней Азии, говорят, на урановых рудниках. Приехал с туберкулезом. Второй хоть и прожил всю жизнь в Железногорске, с бедными родственниками предпочитал не общаться.
Окончили детдомовские школы, разъехались Валентина и Лида.
Валентина некоторое время жила у нас. Я надеялся, что она выйдет замуж за моего лучшего друга Кольку Евланова, они дружили, ходили, гуляли, но не сложилось. Она вдруг «завербовалась» и уехала в Сибирь. Уехала от воспоминаний, от прошлого. Там она выйдет замуж, за немца, родит двух детей. Уже взрослой женщиной по моему приглашению, они приедут ко мне в гости в Подмосковье.
Михаила призовут в армию. Он распродаст свое хозяйство, заколотит окна и двери своего дома, перевезет сундук с вещами к нам и уедет служить на Дальний Восток на базу Елизово.
Меня в это время призовут и направят служить в подмосковную Рузу.
Мишка вернется в Басово, так сильны его корни. Оторвет прогнившие доски с окон, опять начнет свое хозяйство с нуля. Женится на той раскосой соседке Таньке, которая два года его ждала у заколоченных окон. Она нарожает ему кучу детей, дом опять наполнится детскими голосами. Я встречу их на похоронах моего отца в 1989 году, то есть четверть века спустя. Я не узнал их. Они не узнали меня. Только голос и раскосые глаза. Ни одним словом мы не вспомнили детство. А может просто было не до того?
Лиду я однажды встретил на почтамте, на родине, когда был в отпуске. Я пригласил ее к себе. Она приехала. Я помог ей призваться в армию, устроил телефонисткой. Сначала она жила у нас. Но потом пошли необъяснимые скандалы. Ее детдомовский характер был труден. Дослужив свой срок, уволилась и вернулась в Железногорск. Вышла замуж. Родила сына.
Жена Никанора, их мать, была Коростелевой, сестра моего деда Евдокима, тоже не вернувшегося с войны. А они все и Мишка, и Валя, и Лида были соответственно двоюродными братьями и сестрами моего отца, а значит моими двоюродными дядями и тетями. Это я узнал значительно позже. И нас забавляло, что моя тетя значительно моложе своего племянника. Особенно выходило смешно, когда она обращалась ко мне «племянничек»..
Время, время..