Эссе, ставящее своей задачей создание неуловимого образа сновидения, олицетворяющего возможную структуру мироздания или его субъективного восприятия, что для каждого в отдельности индивидуума равнозначно. Образы в эссе нарочито туманны, незакончены и многозначны, как любое человеческое чувство или ощущение, и не претендуют на адекватное восприятие читателем. Как сказано в самом эссе, его задача – породить сомнение. «В чем?» В чем-нибудь, а лучше во всем: во всем, что нас окружает и в том, что внутри нас самих. Сомнение – это борьба или жажда познания. Слепая вера – это примирение или душевная лень.
Сегодня я, с непонятной мне самому настойчивостью, обращаюсь к метафоре, как способу изложения, лишенному ясности. Именно в такой форме хотел бы я выразить свой взгляд на теорию мироздания и тайну разума, с целью породить во чреве вашей мнимой самоуверенности истинный плод сомнения.
Не для сокрушения существующих законов и догм я принимаюсь за это, а для того, чтобы своим невнятным изложением дать почувствовать хаос и случайность всего сущего. Не так ли создан весь наш мир, как случайный набор фраз и образов, что рождаются в спящем мозгу, который не скован ни ложным стыдом, ни продажным законом.
Лишь во имя любви к справедливости обрекаю себя и всякого идущего следом на поиск всеобъемлющего образа мироздания и сути человеческого разума - сути, которая заключена не в мыслях и действиях, и даже не в чувствах, мечтах и воспоминаниях, а лишь в ощущениях - в неуловимых порывах бесплотного духа, несомого течением времени.
Мой сон - это вымысел, рожденный воображением, это запись моих ощущений мира, это сам мир - один из четырех миллиардов параллельных миров, сосуществующих рядом в наших умах.
Кто-то оспорит: «Безумец, мир лишь один», - и будет не прав. Каждый живущий на земле человек, видит и чувствует этот мир по-своему, у каждого свой собственный мир. Одним он видится как гармония, другим - как хаос. Мне же он видится как сон, в котором хаос и гармония создают тот самый неповторимый звукоряд, который заставляет колебаться вселенную. И эту вселенную я назову «вселенной разума», или «мирозданием чувств», или любыми другими нелепыми словами, которые так же далеки от истины, как любые слова далеки от тех чувств, которые я пытаюсь с их помощью выразить, как истинный мир далек от того, каким он нам представляется.
Всмотритесь в мой сон и почувствуйте, если не понимание, то, хотя бы, страх перед непонятным, хотя бы, какое-то чувство. И тогда наши параллельные миры пересекутся, и мы сможем опровергнуть сами себя и начать сначала наш спор, в котором, увы, не родится истина, но родится сомнение, которое не ;риведет нас к правде, но позволит усомниться во лжи. Но если кто-то искренне верит тому, что написано в книгах землян о земле, солнце, вселенной и человеке, тому не нужен мой сон. Тот пребывает в своем собственном заблуждении и утешается своим собственным безумием. А я не безумец - я сновидец, и не отвечаю за то, что привидится мне. Да, это я оживляю пальцами глину из которой вылеплен сон, но я не гончар и не знаю, что должно получиться в итоге, и мною руководит провидение, а не разум. Вот вам новый макет мироздания.
Кто-то назовет это кощунством, а кто-то - истиной. Но к чему этот спор? Не так ли наш праведный Бог создал землю и воды: сжав и отбросив прочь сырой комок мироздания. Бог - не гончар, обжигающий глину - он Творец, и им самим руководит высшее в нем заложенное проведение. Его руки сжимают глину, и она сочится сквозь пальцы. И мы, вместе с нею и с хаосом мира, проходим свой жизненный путь, самозабвенно вещая о всеобщих законах гармонии и порядка. Но каждый сам себе Бог и судья, и в моих руках глина.
Итак, мой последующий шаг ни в коей мере не предопределен предыдущим, и отныне я буду столь свободен в выборе символов речи (по вашему – слов), что никто не сможет упрекнуть меня в пристрастии к их привычному истолкованию.
Всмотритесь в мой сон. Он лишен логики, но не лишен смысла и, по этому, имеет право быть понятым и принятым или отвергнутым, как всякий иной, придуманный вами макет мироздания.
Я опускаюсь на дно подсознания мимо мелькающих дней, пробираюсь сквозь заросли мыслей, и, наконец, покидаю пределы реального мира.
Эта страна не похожа на вашу: она не имеет границ и истории. Здесь нет ничего кроме вымысла - мягкой, податливой массы, заполнившей мир. Там, за пределом остались: шум, гам, низость, гордость, свет, тьма. Я не могу припомнить, что было со мною до этого. Но, как бы там ни было, я отрекаюсь от бедности или богатства, от почета или унижения, которые составляли мою повседневность. Прошлое - пепел сожженного времени, ностальгия - печаль по усопшему. Я хочу излечиться от памяти, как от болезни. Пускай будет ветер, который развеет прах того мира, что был до меня, и не будет дождя, несущего жизнь еще тысячу лет, чтобы даже само время забыло о существовании жизни.
Тишина бесконечна, но ничто не вечно в мире, где существует движение. Я предчувствую мудрость нового времени, которое зреет во мне.
Художник сравнил бы тысячелетия пустоты с белым холстом или с черным холстом, философ сравнил бы с бессмысленностью бытия. Но я музыкант…
Тишина бесконечна, в отличие от прочих звуков, но она не содержит в себе начала. Только голос несет в себе жизнь. Мне кажется, я помню свой первый крик, то ли радости, то ли отчаяния, но как я узнаю о новорожденном мире, если голос еще не придуман.
Наконец я услышал мелодию нового Мира. Это звук флейты. Её голос случаен во времени, и поэтому именно он знаменует начало. Отныне лишь случай, как первопричина движения материи и духа, станет основой явлений. И вся наша жизнь подчинена хаосу случайных и неповторимых взаимосвязей.
В моих руках глина, но я не гончар - я сновидец, и я не отвечаю за то, что приведется мне и беспристрастен к любым проявлениям сущего.
Глина становится мягкой, и я закрываю глаза, чтобы не знать о содеянном. Вселенная сжата ладонями вечности, но миры уже сочатся меж пальцев, и никто не виновен в их совершенстве или уродстве, и всякий последующий миг непредсказуем.
И будет начало Мира, и возродится жизнь, и пребудет любовь как неизбежность. Алый закат и бездонное небо, и дыхание теплой земли окружат это таинство. Я слышу биение сердца - оно оглушает меня, и чувствую дрожь. Прикосновение ее руки, как агония нежности, но она еще не знает сама и не верит, что это возможно и с нею, и боится огня, заключенного в собственном теле.
Странное чувство, словно все это уже было однажды не с нами, словно все не впервые. Я узнаю эти глаза, и это прикосновение уже обжигало чью-то кожу. Я где-то видел тот дальний лес я закат. Но этого не может быть. Это только начало времени и все будет впервые и так, как я захочу. Но я не успеваю сказать ей ;б этом, и глина сочится меж пальцев.
Мне кажется, что я уже давно живу на этой земле. Я успел построить дом на окраине ночи, рядом с южным ветром. А, может быть, я построил все вместе: и ветер, и дом, и покой, совсем не похожий на ожидание. Я открываю окно и вдыхаю вселенную. Мне чудится шелест страниц недописанной повести в шуме листвы. И я тороплюсь. Мне понадобится целая вечность, чтобы закончить свою книгу. Но я уже знаю, что эта ночь окажется длиннее жизни, и мне совсем не останется времени для того, чтобы прочитать то, что я написал, и книга останется сном, который я не смогу рассказать.
Но глина сочится меж пальцев, и мир наполняется новыми звуками.
Там, за окном океан. Я покорю его стать, и волны сойдутся над моей головой, когда я закончу свой путь и смогу отдохнуть от побед. Прохладные воды глубин растворяют усталость, и я погружаюсь, всё глубже и глубже, - до тех пор, пока не достигаю покоя. Но, кажется, это совсем не то, о чем я мечтал. И, обрекая себя на кессонное безумия, я устремляюсь к поверхности.
Фонтаны брызг разлетаются в стороны, и я с разбегу бросаюсь на горячее золото берега. Этот сон похож на пробуждение. Солнце мягкой ладонью касается кожи. Я чувствую неторопливую ласку его лучей, и тепло обволакивает все мое тело и, кажется, заполняет собой все пространство, и даже незримое время.
Сквозь пелену разлившейся неги я начинаю различать едва уловимые очертания странного предмета, который мне, как будто, знаком. Еще немного и я вспомню, что это такое. Две воронки из тонкого стекла, соединенные узкой перемычкой, - это песочные часы, но огромные, как два урагана и столь же устрашающие.
Песок бежит быстро, но его еще много, - хватит на тысячи веков. Это только начало жизни. Но отчего песок сыпется снизу вверх и весь мир напряженно замер? И от страшной догадки я едва не лишаюсь рассудка.
Мои глаза обманули меня. Я вижу, как падают последние песчинки, я слышу, как истекает время, отпущенное миру для жизни. И по какому-то странному, мистическому стечению обстоятельств лишь я один могу предотвратить это.
Нужно всего лишь перевернуть часы, и время возобновит свой бег. Я протягиваю вперед свои руки, но не вижу их, а вижу лишь две судорожные тени на песке, и силы оставляют меня. От отчаяния и страха я пытаюсь кричать. Но, проходящие мимо, не видят и не слышат меня. Они идут за колонной колонна и несут впереди себя: то ли монумент, то ли материализованное пророчество.
Боже праведный, я узнал этот символ. Эта гигантская плита, качающаяся на острие тонкой стальной иглы, этот огромный, сверкающий золотом шар наверху, чье падение так же неизбежно, как неизбежна смерть, - это знак дьявола, это флаг апокалипсиса. Он заслонил мне небо и землю, когда мне вручили судьбу мироздания и поставили впереди. «Безумцы, что вы наделали? Я не умею держать это знамя!»
Поздно. Пускай смолкнут оркестры: и струны, и трубы вдали. Вслушайтесь в тишину и молитесь, - теперь уже поздно грешить. Я уже слышу грядущее безмолвие и одиночество космоса. Я не могу удержать равновесие, и рушится плита, и шар низвергается в бездну, и мир обращается в прах, и чей-то крик замолкает вдали. Но почему именно я отвечаю за это?
Откуда все это? Мне приснился сон, что я сплю, а потом приснилось пробуждение, но я-то, считал все это явью. И теперь я не знаю, где выход из лабиринта, и путь моих снов не бесконечен ли?
Я рисую пейзаж за окном и вхожу в это золото и синеву. Затем я рисую свой дом, и вхожу в него снова. И вот уже все, что меня окружает, является плодом моей же фантазии. И вскоре я забываю, что было вначале: моя плоть или мой вымысел. Я путаюсь в противоречиях, и чтобы хоть что-то понять, заменяю любое незнание любым объяснением. Этот путь заведомо ложен, но он позволяет мне хотя бы продолжать движение. И в этой стране, где реальность так зыбка, я решаюсь любое видение считать только сном, способным прерваться в момент пробуждения.
Мой вымысел тешит меня, и я готов поверить в его колыбельную песню. Но я слышу крики о помощи и глотаю свой страх вместе с совестью. Это уже не похоже на мир, создаваемый мною. Кто-то другой держит глину в руках, и бессилье мое захлебнется в спазмах отчаяния в муках гортани, когда предо мной совершат злодеяние и заставят смотреть на агонию женского тела. И чей-то голос настигнет меня: «Попробуй теперь докажи, что не видел, попробуй забыть. Память ли тлен? Может вымысел?»
Но глина сочится меж пальцев, и на сей раз мне повезло. Я успел пробудиться от сна раньше, чем умер от слабости духа.
И опять океан, и опять меня выплескивают волны бледнеющих образов в прохладное утро, вместе с пеною судорог. Но может быть это всего лишь новый сон.
Кто мне ответит, как называется эта страна. Я заблудился среди ее океанов и материков. Я забыл, что сам изобрел лабиринт, из которого так тщетно ищу теперь выхода. За долгие годы жизни я научился только входить: в дом, в осенний сад утомленный печалью, в сон, в другой сон, в пробуждение, еще более глубокое и пугающее, чем ночные кошмары. Неужели так будет продолжаться до бесконечности, пока я не исчерпаю всего, что составляет многообразие мира?
Но я снова слышу голос флейты и тороплюсь успеть к началу новой жизни, надеясь, что она будет лучше предыдущей. И за долгие, многообразные жизни я понял лишь только одно, что я не знаю, как устроено мироздание. Значит, смысл моего существования еще не потерян, и мне есть что искать.
И глина сочится меж пальцев, и продолжается время.
1990 г