Себе любимой
Я давно научилась видеть. Это случилось против моей воли, но срок пришел, и у птенца открылись глаза.
Свет был слишком яркий, потому не вызывал никаких эмоций, кроме боли и страха. Всегда есть как минимум два варианта: можно было привыкнуть или закрыть глаза.
Я зажмурилась. Свет пропал, но запахи вокруг меня стали невероятно яркими. Звук обрел не только смысл, но и форму, а осязать предмет я научилась еще до того, как прикасалась к нему. Даже каждая сторона одного яблока имела свой вкус.
Но искушение было слишком велико. Я приоткрыла один глаз. Свет был невыносим настолько, что закладывало уши, и я зажмурила глаза вновь. Но в этот раз не до конца. Сквозь ресницы свет был не таким ярким и был, скорее помощником, чем врагом.
Я приоткрыла второй глаз и поняла, что этот белый поток понемногу дополняется контурами незнакомых мне предметов.
Я не знала, что бывает круг и квадрат, но уже могла их видеть.
Спустя какое то время я узнала, что есть день и ночь.
Ночью света было меньше, но было значительно тише и только голоса внутри меня говорили, что надо двигаться. Двигаться, чтобы увидеть больше.
В свой срок я стала различать цвета.
Однажды я увидела вишню, которой меня хотела накормить мама. Каково же было мое удивление, когда вместо черно-белого контура я прикоснулась к темно-бордовым ягодам. Приглядевшись, я поняла, что цвет никогда не повторяется дважды. Но в этот раз вкус каждой ягоды был, практически не различим. Я попросила яблоко. Безусловно, вкус вишни отличался от вкуса яблока, но каждая его сторона была абсолютно такой же.
На краю гнезда вместе со всеми мы изучали жизнь. Пока, правда, на расстоянии. Но вот какая странная была закономерность: все мои братья и сестры смотрели наверх, а меня больше привлекал мир внизу.
- Малыш, - однажды сказала мне мама. – Тебе пора изучать звезды, чтобы научиться двигаться по ним. Внизу нет ничего кроме опасности. Нам нельзя появляться там часто.
- Но на верху вообще ничего нет. Звезды так далеко, что дотянуться до них невозможно.
- Там есть полет. – Мама мечтательно посмотрела наверх. – Смотри.
Легко оттолкнувшись, она взмыла вверх.
- Я тоже так могу? – спросила я, когда она вернулась.
- Каждый летает, как подсказывает ему сердце и инстинкты.
- А как этому научиться? – спросила я.
- Вот так… - сказала она и вытолкнула меня из гнезда.
Страх, оттого, что земля приближалась столь стремительно и обида за то, что она так сделала, не предупредив. Вот, пожалуй, что я испытала.
Страх пересилил обиду, и я приняла решение лететь. По крайней мере, попытаться. Обида отступила, и в этот момент пришло понимание того, что начать полет можно только лишь после того, как тебя кинули.
Я закрыла глаза и расслабилась. Воздух гладил мое лицо и пел в ушах. Я расправила крылья и сначала позволила ветру нести меня. Я больше не падала. Я летела. Неуверенно, суетливо, но все же летела.
Прошло время. Со временем пришел опыт. Полет превратился в искусство, но каждый раз расправляя крылья, я помнила о том, что такое падение.
Он лежал на земле. Его лица не было видно, но перья в луже крови означали лишь то, что не с каждым падением можно справиться самостоятельно.
Я закрыла глаза, чтобы поймать последние чувства, которые он испытывал, пока еще был жив. Страх, ненависть и обида. Вот, что он не смог отпустить и именно чувства ускорили его падение. Я не научилась еще читать чужие чувства, и потому была потрясена настолько, что когда открыла глаза, тела уже не было, а в луже крови плавало перо, словно весной в ручье белый бумажный кораблик.
Он падал стремительно и был неотразим даже в проклятиях, которыми окружил себя, но я успела улыбнуться ему и оказаться рядом. Я обняла его и закрыла глаза.
- Отпусти. Мы разобьемся оба! – Крикнул он мне и, в панике расправил крылья.
Открыть крылья впервые непросто, и потому мы вошли в штопор, но я незаметно подправила ситуацию и мы сначала смогли лавировать в потоке воздуха, а потом он полетел сам.
Еще одно правило я открыла для себя: любовь сильнее ненависти и злобы. Не зависимо от того, любишь ты, или любят тебя. Не зависимо от того, хотят этой любви или нет.
Я отпустила его, стараясь не думать о том, вернется ли.
В его крови моя нежность.
Так ли важно остальное…
Я буду с теми, кто падает.
Вдруг, вернется?..