Для рассказов названного сборника [Сенчин 2006] свойственна парадоксальная особенность – это жанровое и стилевое разнообразие при минимуме языковых средств. Парадоксальность объясняется достаточно просто, она связана с содержанием, с выбором героев повествования. Вряд ли это положительные герои. Вряд ли это вообще герои! Скорее, просто персонажи. Персонажи, уставшие от жизни, не знающие, как ее прожить, не понимающие, зачем жизнь нужна вообще. Конечно, языковое изображение таких низменных персонажей не требует высокого стиля, не требует метафоризации. Откуда же в таком случае взялось жанровое и стилевое разнообразие?
Проза Р. Сенчина – профессиональная. Жанрово-стилевое разнообразие – показатель мастерства писателя. Автор-рассказчик не скрывает своего писательства. Повествование часто приобретает биографические черты: «Через три года предпринял новую попытку вырваться: послал свои рассказы в Литературный институт, прошел творческий конкурс и поступил» («Чужой»). Имя рассказчика повторяет имя и отчество Р.В. Сенчина. Такая особенность – не редкость как для Сенчина, так и для многих других современных писателей. Писательский взгляд проявляется и в тонких наблюдениях над языком: «Меня сильно коробят их малоскладные речи, пересыпанные вздохами, междометиями, с постоянно путающимися падежами». И в самом деле – речь героев рассказов изобилует междометиями, а сами герои постоянно вздыхают: «Она покивала и традиционно протяжно вздохнула».
Рассказ «Письмо из деревни» стилизовано под эпистолярный жанр, авторские слова отсутствуют: «Здравствуй, родной наш сыночек!
Спасибо тебе огромное, миленький, что часто пишешь нам, не забываешь».
Рассказ «Бабки» построен от первого лица. Формально рассказ представляет собой одну реплику, которую можно назвать реплика-монолог с включенными в нее элементами прямой речи других персонажей. В плане языка это стилизация разговорно-просторечного общения молодых людей: «- Гля, Куцык такой идет. Я такой: «Куцык, иди сюда!» Он такой вроде не слышит, идет такой. Я такой: «Куцык, стоять!» Ну, ору уже такой. Он такой, раз, остановился. На меня шары выкатил такой».
При всей своей просторечности данный текст – яркая стилизация речи конкретного персонажа. Повторяющееся слово-паразит «такой» придает тексту достоверную интонацию.
Рассказ «День рождения» можно назвать «рассказом-диалогом». Драматизация повествования подчеркивается редкими репликами, которые носят чаще всего номинативный характер: «- Тьфу-тьфу-тьфу. – Стук по столешнице. – Но мой Андрей часто теперь вспоминает. Как с букетом бегал туда-сюда, под окном стоял, врачей всех замучил…»; «- Декорации даже… Только, - невеселая усмешка, - режиссера не подберу никак»; «Неловкая, тягостная пауза. Потом – вкрадчивым и тихим голосом полупредложение-полувопрос:
- Ты, Настюш, со скольких там можно узнать, кто будет, не помнишь?» Некоторые ремарки являются типичными «авторскими» словами, свойственными драматургическим произведениям: «- Вот, и себя довела, и меня. О-ох… - Снова с легкими пощелкиваниями крутится диск телефона. – Сейчас разозлится – сто процентов. И как там… - Слышатся протяжные, ленивые гудки».
Встречается довольно редкая организация текста от второго лица («Почти ребенок»), представляющая собой несобственно-прямое повествование рассказчика: «Но теперь ты не понимаешь. Ты удивляешься. Отчего тебе было так хорошо, отчего ты визжала и хотела раскачиваться сильнее, сильнее… Фу, какой ты была глупой!»
Мастерская субъективация отличает рассказ «Шайтан», который написан от третьего лица, но передает восприятие окружающего мира собакой: «Хозяин не появился, как всегда, на крыльце с дымящейся палочкой между пальцев и не спросил: «Ну, как дела, Шайтанка? Нормально всё, а?»
Уже давно выполз из-за сарая ослепительный и веселый шар, стал припекать, собирать с травы прозрачные капельки»; «Поначалу боялся отстать от хозяина, потеряться; его пугало чудовище на длинных ногах, с кривым носом и волнистым наростом на маленькой голове, дико орущее и хлопающее огромными, широкими штуковинами, которые отделялись от боков. Потом оказалось, что это петух». Нормой для субъективированного повествования можно считать субстантивацию, когда герой (персонаж) словно узнаёт что-то, видит впервые, осознаёт окружающую жизнь: «Увидел большую теплую руку, которая совала ему в ном белое, мокрое, пахнущее чем-то знакомым, известным Шайтану еще оттуда, где он был, ничего не понимая. И тогда схватил это пахучее, стал сосать его, учиться жевать… Так узнал он смоченный в молоке хлеб и того, кто каждый день кормил его большими теплыми руками, - узнал хозяина».
Для прозы Р. Сенчина характерны многие языковые процессы, проявляющиеся в современной прозе [Ахметова 2006], однако протекают они в узко очерченных содержательных рамках. Так, в рассказе «Танцы» наблюдается фонетическая изобразительность. Это нельзя назвать виртуальным произношением в том аспекте, в котором мы рассматривали данную проблему [Ахметова 2005]. Но тем не менее это проблемы очень близкие друг другу. К тому же оба языковых явления пересекаются с близкой им проблемой употребления обсценной лексики: «Олька сидит на перилле, отзывается сожженным спиртягой голосом:
- Че?
- Пойдем в кусты, а?
- Иди в жопу!
Все ржут. Техняк кончается, и мы ломимся в зал, щас будет звиздатая вещь – «Стюардесса».
Отмечаются в текстах Р. Сенчина и грамматические «сдвиги». Например, дистантное расположение предлога по отношению к существительному: «Очень долго задерживаются с парнем, в сумке которого оказывается пакет с (как он объяснил) семенами» («Таможня»). В рассказе «Свидание», написанном от первого лица, используется форма множественного числа отвлеченного существительного «мрак»: «В училище завал, по теории музыки жуткие задолженности, по кларнету – вообще мраки…» Встречается притяжательное прилагательное, образованное от неодушевленного существительного: «А Захарову не мешал будильничий голос» («Субъект»).
В рассказе «Покушение на побег» употребляются неодушевленные существительные в значении одушевленных. Очевидно, в приведенном контексте данное явление можно характеризовать как просторечное: «Потом видел Михаил Палыч дождевиков, свинухов, навозников, разноцветные сыроежки».
Отмечаемый нами словообразовательный «взрыв» в некоторой степени также представлен: «почувствовали, насколько воздух здесь, оказывается, спёртый, выдышаный, тяжелый» («Музыка»). В этом же рассказе есть явление субстантивации, но она, очевидно, неполная, поскольку не очень ясно, что имеется в виду под данным словом: «Девушки пытались отогнать эти обманчиво-сладкие грезы, но те не уходили, воображение рисовало новые и новые картины скорого». Субстантивация встречается и в рассказе «Град», и здесь отмечается редкая для анализируемого сборника выразительность: «Тугая, огромная, красивая туча. Вот она накрыла солнце и осветилась ярко-розовым, почти алым».
Ошибочность, стоящая на грани с формированием новых норм, также отмечается в прозе Р. Сенчина. В рассказе «Сегодня повезло» отмечается несвойственная для причастия категория будущего времени: «Спокойное чтение под перестук колес, плавно перетекущее в дремоту, отменяется». Ошибочным следует, видимо, считать и употребление слова «враг» как существительное общего рода: «Его враг. Видимо, нашла, что искала»; «Враг ухнула»; «враг попятилась».
Но мы убеждены в том, что так называемые ошибки чаще всего являются свидетельством динамичности – языка, самого человека, всей жизни.
Все названные языковые явления рассматриваются, конечно, в контексте языковой композиции, т.е. они как раз и свидетельствуют о жанровом и стилевом разнообразии прозы писателя Романа Сенчина.
Библиографический список:
1. Ахметова Г.Д. Виртуальное произношение // Стереотипность и творчество в тексте: Межвуз. сб. научн. трудов / Отв. ред. М.П. Котюрова; Перм. ун-т. – Пермь, 2005. – Вып. 8. - С. 332 – 337.
2. Ахметова Г.Д. Языковые процессы в русской прозе (конец XX – начало XXI вв.) // Scientific articles. Humanities 2006. www.sciencebg.net www.ejournalnet.com - 4 International symposium. September 7 – 9, Sunny Beach, Bulgaria (ISBN 954-9368-17-3). - P. 39 – 56.
Источник:
3. Сенчин Р.В. День без числа: Сборник рассказов. – М.: Литературная Россия. – 2006. – 352 с.