Мертвое море, живые люди. Четвертая серия

Кейсер Сол
 ...Как-то так получилось в жизни, что я очень странно отношусь к одежде.
«Выходных костюмов» не держим-с. За месяц до шестидесятилетия ТХ еле уговорила меня купить что-то итальянское, классическое, типа костюма. И ГАЛСТУК, ужас.
Ну, я вообще стараюсь носить итальянские «наряды». И не потому, что с жиру бешусь. К Италии у меня особое отношение. Уже несколько лет подряд езжу туда ежегодно. Только в Италии я чувствую себя дома, в своей стране. Само слово (прислушайтесь!) «И-ТА-ЛИ-Я-а-а» вызывает у меня приступы счастья, обожания, преклонения перед удивительной страной, с ее экспансивными, красивыми и певучими жителями, навевает воспоминания о пропитанном запахами каких-то южных кустарников воздухе, о густом запахе магнолий, летающих больших бабочках, красивых, как Софи Лорен. Наглые, как Марчелло Мастрояни, ящерицы стараются обязательно цапнуть тебя за палец, что когда-то вызвало бурный протест у моего маленького Вадюньки, который просто хотел погладить ящерку. С той секунды он стал молниеносными движениями ловить их, гладить указательным, покусанным пальцем и немедленно отпускать на волю.

«...Но один из трудящихся
Посоветовал строго им:
- Вы не трогайте ящериц!
И поэтов не трогайте!».
(По памяти, возможны ошибки)

Восторг вызывает всё, что видишь в этой стране: и прекрасная архитектура древности, и готика – во Флоренции и Венеции. И Пизанская башня, именем которой назвали городок Пизу, в котором одно время жил неугомонный ученый, придумавший для нас закон всемирного тяготения, и бросавший камни с О-образного балкона той самой башни, – на головы проходящих далеко не степенных граждан итальянской национальности. Конечно, он делал это из хулиганских побуждений.
А огненные закаты?! Но они требуют отдельного разговора, не сегодня, и не в этом романе.
Вызывает удовольствие и преклонение прекрасный дизайн совершенно всего, к чему прикоснулись руки итальянцев. А начали-то они со скрипок!
Потом, устав от производства скрипок, переключились на костюмы и мебель, меха, без которых жить в жаркой даже зимой Италии, ну, просто невозможно. Эти меха легки и воздушны, шкурки выработаны искусными руками, как работы Неймана и Генчикмахер, Парошина и Эстрайха, Клейна и Каневского, Тарасовой и Лезинского, и очень, очень нескольких других авторов в сети.
Утомившись от производства мехов и ювелирных изделий, итальянцы стали Геями и перешли на дизайнство исключительно стиляжной одежды, например, пиджаков свободного полета фантазии. В последнее время они даже дошли до такого разврата, что придумали заведомо мятую и не разглаживаемую никаким способом ткань «металлик».
Вспомнил! Вот к чему я Вас веду. Моя ТХ ненавидит мои пиджаки именно поэтому: они небрежны, мяты, льняны и вообще – не по возрасту. Не по моему. На прием по поводу присуждения Нобелевской премии меня в них просто не пустят, а примут за чистенького, вымытого, но все-таки – бомжа. Потому что Москва, - по утверждению Дмитрия Аркадина (о нём – ищите ниже), - бомжам не верит. Вот.
Но я с же... э... ТХ никогда не соглашаюсь в этих вопросах, от Нобелевки скромно, но с достоинством, отказался. И продолжаю носить стиляжные, но мятые, итальянские пиджаки, странного вида пожеванные кем-то рубашки, несколько вычурные, но удобные туфли и все остальное тому подобное. Ну, джинсы, понятное дело: я же из Америки... Но итальянские.
Если к этому добавить висящие на шее и одновременно - на тонком шнурке от ботинок (итальянских) очки, и на той же шее, но уже на широком ремне (увы – японском), - достаточно громоздкую, из-за великолепной цейсовской оптики, 10-мегапиксельную фотокамеру, то можете себе представить мой внешний вид. Содрогнетесь! Еще более вычурный, чем внутренний. А седые – не по возрасту, скажем прямо, – волосы еще более подчеркивают это безобразие...

(Конец лирического отступления.)

***

- Ну, отойти вглубь зала лучше, чем от осколков стекла пострадать, когда мы эту штуку взорвем...

- Ка-акую штуку? - спросил я, проглотив ледяной кусок мороженого, не дав ему растаять во рту.
- Рюкзак нашли, в скверике напротив входа, вызвали спецкоманду. Вон, - посмотрите аккуратно: видите? Робот подтягивает рюкзак но тросику на дерево. Если там бомбочка, то придется взорвать. Если сама не взорвется. Конечно, окна здесь повылетают...
- Вы хотели сказать – поВлетают, сюда, внутрь?
- Ну да, но не волнуйтесь, обычное дело. Вот и отойдите подальше, чтобы осколками Вас не поранило, - сказала девушка, придерживая рукой автомат Узи.

Тут я себе представил, как осколок стекла напрочь разбивает мою цейсовскую линзу, как кровь, вытекающая из самого сердца, заливает мою странную итальянскую рубашку-бобочку...
В чем я тогда поеду на презентацию?! Времени-то возвращаться в отель, ну, совсем нет, и мороженное так разогрелось от моих пеРживаний, что мелкими потоками, как лава от Везувия, стала стекать вниз, но не в сторону острова Капри, а в направление камеры с цейсовской линзой. Перехватив струйки в полете салфеткой, я понял, что такой шанс выпадает в жизни фотографа только один раз, поблагодарил своего бога за это и нажал на кнопку включения камеры. Она пискнула и насторожилась. Её глаз и мои два нацелились на висящий на одном из верхних сучков дерева рюкзак.
В воздухе вокзала и в моей голове запахло взрывом, огнем и дымом.
Жизнь – прекрасна!

Мне внезапно стало совершенно наплевать и на презентацию в инвалидно-колясочном Хостеле, и на объявление по радио, на родном, английском языке о том, что поезд на Северное направление (забыл впопыхах сказать, извините: Хайфа – на севере Израиля) прибывает на второй путь через шесть минут.

И у меня, как у моей кошки Лёли при виде птицы за окном, охотничьей хваткой застучали зубы, я вытянулся, стал выше ростом, худее и спортивнее на вид, неизвестно откуда появившиеся мышцы напряглись, как у Шварценеггера, глаза стали четко видеть.
Я вновь почувствовал себя забайкальским солдатом, из родного стройбата. Губы напряглись, вытянулись и сами запели:

«Здесь вам не равнина,
Здесь климат иной,
Идут лавины
Дна за одной,
И здесь за камнепадом идет камнепад.
И можно свернуть,
Обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь
Опасный как военная тропа!»



Камера замерла, как Александр Матросов перед броском на вражеский ДЗОТ, и приготовилась к бою с мусульманским рюкзаком.

Конец четвертой серии.

Продолжение следует.