Последнее желание

Витя молча ехал в полупустом автобусе. Теперь всё в его жизни пойдет по-другому, все теперь будет не так. Только что он похоронил единственного человека, который его понимал и даже любил. Он ехал с похорон жены. Дождливый октябрьский вечер. Вечер октября, когда уже почти стемнело, порывы холодного ветра с лёгкостью залазят за шиворот, и озноб пробивает до самых костей. Сегодня это был двойной озноб. Боль потери и холод. «Господи почему, я? мне ведь итак нелегко пришлось, а теперь ещё и это» - думал про себя он. ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ.
В школе Витя был именно тем ребенком, над которым вечно смеялись и подтрунивали. Так было где-то до пятого класса. В пятом же классе просто наивные шутки переросли в дикие игрища. Или, по крайней мере, уже начали переростать. В конце пятого класса его начали бить. И не, потому что он что-то сделал или сказал, нет. Его били просто так. Потому-что он был слишком тихий, чтобы возражать им всем. И все мальчишки в классе, а позже уже и в школе знали, что если что-то у тебя сегодня не ладиться, надо просто ударить в печень Витька, и всё сразу станет чуточку лучше. В середине шестого класса в карман его старомодного дедова пиджака, который был велик ему на два, а то и на три размера, кинули петарду. Средних размеров, обычную петарду. Когда-же Витя полез в карман, чтобы достать, то, что ему забросили на сей, раз, она взорвалась. Взрыв был довольно сильный, тем более для этого, ничем ни примечательного вида петард. У Вити зазвенело в ушах. Еще не достав свою руку с кармана, он почувствовал, что что-то горячее льется у него по пальцам. И этой странной жидкости, в кармане накопилось уже довольно много. Достав, наконец, руку, он увидел у себя вместо кисти кровавый фарш, притом очень плохо перекрученный. Два пальца не было, два других болтались каким-то чудом на одних сухожильях, на большом пальце не было одной фаланги. Сама ладонь была как-бы вспорота изнутри, каким нибудь серпом. Кисть сильно пульсировала и из неё постоянно и очень быстро текла кровь. Три месяца он ходил с повязкой на руке. И два месяца его не трогали. И эти два месяца он был по-настоящему счастлив, как вообще может быть счастлив двенадцати летний ребенок. И пускай он заплатил за это счастье двумя пальцами на правой руке, и полуработающим мезинцем, но это того стоило, он счастлив! Витя много думал, почему именно его все унижают и бьют. За что? Что он плохо одевается? Но он не мог одеваться иначе, у него было только три летние вещи и две зимние. «Летние вещи», так его папаша пьяница называл именно те вещи, в которых можно ходить с марта по поздний ноябрь, для Вити это был старый заношенный просто до дикого ужаса пиджак отца его отца, одни брюки, и синяя рубашка, та вещь, которой он дорожил больше всего. В один прекрасный день его отец пришёл домой гораздо пьянее, чем обычно себе позволяет (или позволяет его кошелек). Он подозвал к себе сына, Витя очень этого боялся, боялся, что сейчас он его позовет. Витя притворялся спящим, ведь было уже очень поздно. Витя всегда прититворялся спящим, когда его отец приходил навеселе с работы. Иногда этот трюк проходил, а иногда и нет. В тот вечер этот трюк сработал. И только утром Витя нашёл эту рубашку, она была обсалютно новая, даже ещё в салафане. Но сразу он не решился её не то чтобы померить, просто с места сдвинуть. Только когда его отец проснулся и высушил бутылку своего утреннего пива, он спросил у него про рубашку. Она твоя, сынок, улыбнулся папа. Его отец был самым обычным работягой, жил он с сыном в квартире давно умершего отца. Его жена, мать Вити умерла при родах («крупный ты гадёныш был!» говаривал его отец). Почему-то так сложилось, что в их семье волею судеб мужья всегда переживали своих жен, и, причем очень намного. Его папа очень любил выпить и параллельно повоспитывать своего раздолбая сынка, как он сам его называл. И всё-таки бить Витю начали не в пятом классе, а гораздо раньше. И все эти школьные побои не шли, не в какое сравнение с тем, что вытворял его отец. Но в школе было совсем по-другому. Там его били и унижали на глазах его сверстников, на глазах девочек и ребят с других классов. Ему всегда было ужасно стыдно. Стыдно за то, что он не может дать отпор, за то, что у него нет друзей, которые его поддержали бы. В конце концов, ему было стыдно за то, что он родился. И этот стыд просто съедал его изнутри, и съедал беспощадно.
Его вечно все сторонились, все. Начиная от первоклашек и заканчивая девушек и даже учителей. Но он как-то уже свыкся с этой ношей отшельника. После школы Витя сразу пошёл в ПТУ, что было рядом с домом. Его скромный аттестат, увы, ничего больше не мог ему предложить, а «блатных» связей у него небыло. Там он выучился на каменьщика. Там, как и в школе постоянно продолжались всякого рода унижения и побои. Только теперь его били уже посильнее даже, чем его собственный отец. За время учёбы в ПТУ, в его жизни случилось два поворотных события, которые изменят её навсегда. Когда Витя только перешёл на второй курс, Погиб его отец. В тот день его папаша так напился, что сил дойти домой у него просто не было. И он решил спать на работе (что было для него не в первой). Вот только мозги его к тому времени были так залиты дешёвым чернилом, что добраться до более менее приспособленного для сна места казалось выше допустимых запросов, от мозга к телу. И он решил спать на каком-то здоровом железным столе. Когда он завалился на этот стол, он сразу почувствовал что-то не то, слишком холодным он был, и почему-то столешница была, полностью из гладко отполированной стали. Но когда он закрыл глаза, все оказалось в норме. Словно его тело говорило мозгу - «Да ладно приятель, здесь конечно и хреново спать, но лучше чем на полу под верстоками, спи уже, куда мы пойдем? утром всё станет на свои места, спи приятель!». И он заснул. Приблизительно в три часа ночи он стал дёргать во сне ногами, ему было холодно, но алкоголь неотпускал его никуда. Случайно правой ногой он задел какой-то пульт, который лежал на том-же столе. Пульт упал на пол, и если бутерброд падает маслом в низ, пульты от гидравлических прессов падают зелёной кнопкой об пол. Огромный пресс тут же пришёл в движение, медленно опускаясь на тот самый «холодный стальной стол». Система блокировки не работала уже лет пятнадцать, а старый электрощит вообще никогда не выключали, откладывая каждый раз на потом покупку нового. Вот уже новый электрощит можно было выключать и включать, сколько заблагорассудиться, небоясь, что его замкнет, перемкнет, или закоротит, и что самый важный «орган» в этом цехе-огромный гидравлический пресс на утро просто не сможет прийти в действие без тока. Медленно, поскрипывая и кряхтя, он опускался всё ниже и ниже. Мощность у пресса была такой огромной, что он с лёгкостью мог превратить трактор в компакт диск. Витин папа почувствовал неладное. Даже через огромный пласт выпитого алкоголя и крепкий сон. Когда он открыл глаза, он ничего не мог понять, через всю эту черноту, но шанс у него был, еслиб он сразу сполз со сола, возможно он бросил даже пить после «такого» случая, но он не сполз. Когда он почувствовал, уже не в переносном смысле что-то неладное, а в прямом, было уже поздно. Мощный пресс, неспеша и со смаком начал раздрабливать все его суставы и кости. Медленно и даже с какой-то издевкой. В те секунды, он сразу протрезвел. Протрезвел и пытался вырваться, вынырнуть из пресса. Он понял в доли секунды, (как понимают водители на трассе, что столкновения не избежать, и что всё уже кончено), что читает последние строки в своей биографии. Витин отец умер от сердечного приступа, его сердце не выдержало такой адской боли, а может такого дикого, звериного страха, кто знает. Когда пресс сжался по максимому, у Вити уже не было отца.
Квартира осталась Вите по наследству. В своё время, его папаша, просто забыл отправить сына в первый класс, когда ему было шесть лет. Забыл он и на следующий год. ЗАГС, где было зарегестрированно Витино рождение, згорел ещё до того, как он научился говорить, а все извещения из ЖЭКа о восстановлении документов, Витин отец постоянно игнорировал («пол дня в очереди к этому мудиле в пиджаке просидеть что-ли? нет, нет-уж это без меня!», говорил его отец). Когда Витя пошёл в первый класс, его ровесники уже переходили в третий, а когда погиб его отец Вите было девятнадцать. Но было в том году и хорошее, самое светлое, что вообще с ним случалось, после подаренной отцом синей фланелевой рубашки. Он встретил Ее. Полненькая с длинными волосами девушка, училась в параллельной группе на штукатура. Она приехала с глухой деревни, приехала в столицу с большими надеждами и большими планами. Ей было семнадцать, она носила ужасно старомодные очки с толстыми лупами и роговой коричневой оправе. У неё были большие зелёные глаза и густые чёрные брови. На щеках всегда был румянец, а когда она улыбалась, на тех-же щеках выступали две ямочки, ямочки которые и свели Витю с ума. Возможно именно эти ямочки при улыбке, он и считал самой сексуальной её чертой.
-Привет, я Витя. - Сказал он как-то ей в коридоре первого этажа их училища.
-Алеся, я…то есть, меня зовут Алеся, - растерянно улыбнулась она ему, продемонстрировав ему «эти» ямочки на щеках. Он влюбился, с первого взгляда влюбился. Именно в эти самые ямочки на её румяных щеках.
Алеся в этом ПТУ, тоже была не первой леди. Ее, конечно, не били, как Витю, но если он был здесь персоной нон-грата мужского пола, то она женского. Витя думал, как ему повезло, что он встретил её! Господи, да я счастливчик! Он думал о ней, когда стоял у доски, когда ехал в автобусах, когда смывал в туалете кровь с лица, после очередных побоев, когда стоял, прижавшись в углу, прикрыв лицо руками и дрожа от страха и терпя боль и закрывая руками лицо от ненавистных кулаков одногрупников. Постепенно их дружба начала перерастать в нечто большее. Сначала поцелуй (после двенадцатого свидания), робкий волнующий поцелуй. Поцелуй, который не выходил у него из головы две недели. Это было нечто! Надо-же, я целовался, думал Витя. И может, это всё было по детски наивно, но он так не считал, вовсе нет. Мало просто кого-то поцеловать, очень важно поцеловать именно того человека, который тебе нравится, и тогда чарующая магия первого поцелуя увеличивается и усиливается стократно. Потом была череда поцелуев, наконец, их первая ночь в маленькой комнатушке студенческого общежития. Она была первой как для него, так и для нее, первая «волшебная» ночь!
Свадьба была настолько скромной, что даже свидетелем выступила уборщица ЗАГСА. Алеся была одета вовсе не в белое платье, а в то, что не жалко было отдать её соседкам по комнате, этой «убогой» колхознице. Два моральных отброса общества, нашли друг друга, говорили они. Женская зависть страшная штука! Они такие умные и красивые (как считали её соседки по комнате), сидят одни, а эта серая мышка уже в восемнадцать лет носит кольцо на безымянном пальце правой руки! Кольцо было самое дешёвое и скромное, но оно было золотое! Черт возьми-золото! У Вити кольца не было (слишком дорого), в их браке кольцо носила только она. Родители Алеси не могли помочь дочери. Они беспробудно пили около двадцати лет. И когда Алеся сообщила им что выходит замуж, реакция родителей была такой, как если она сказала им, что закончился хлеб в их хлебнице. Она работала по специальности на одной стройке, он-же на другой. Постепенно в их квартире стали появляться новые вещи. Шторы, шкаф, холодильник купленный на распродаже, ковер в спальне, новая скатерть на кухонный стол. Витя был счастлив. Он думал, что все эти унижения, которые он терпел двадцать лет, стоят того, чтобы вот сейчас он мог вечером после работы сидеть с Алесей на диване и смотреть телевизор. Обычные, самые примитивные и простые радости семейной жизни, доставляли им обоим столько счастья, что хватило бы ещё на всех униженных и оскорблённых во всей западной Белоруссии. Они строили грандиозные планы. Конечно самым «грандиозным» планом был ребенок. Они планировали зачать его в ноябре, чтобы день рождения малыша попадал на июль. Июль, когда солнечно и тепло, цветут яблони и у всех прекрасное настроение, именно тогда и должен был родиться их малыш. Зачать ребёнка в ноябре у них неполучилось. Десятого октября, в десять сорок два, Алеся падает с одиннадцатого этажа недостроенного дома. Дома, который она со своей бригадой штукатурила и красила. Несчастный случай…Она падала с мастерком в руках, кричя от ужаса. В низу из земли торчали десятки прутов арматуры, которые с «радостью» встретили ее. Хоронили Алесю в закрытом гробу. Снова похороны близкого Вити человека, и снова «заколоченная крышка гроба». Алесю хоронили вместе с кольцом. Их символ воссоединения на официальном уровне, сейчас находился на глубине одного метра и восьмидесяти пяти сантиметров. «Извини паренек, твоя судьба страдать до конца дней, тебя всегда унижали и притесняли, потом вот твой отец-алкаш погиб, небольшая порция счастья с твоей женушкой, и вот опять ты возвращаешься в то же дерьмо, из которого вылез, к истокам, скажем так». Внутренний голос всегда был не на его стороне.
В это самый чёрный вечер в своей жизни, он молча сидел на своей кухне и плакал. Каждая слезинка была искренней и текла из самой его души. Все в квартире напоминало о ней. Ее тапочки, ее сумочка, ее суп на плите, который она сварила три дня назад, ее волосы на расческе в прихожей, ее запах, ее зубная щётка в ванной, ее свитер, который она так и не довяжет до конца, ее душа, душа была в этой квартире. Он чувствовал, полную опустошонность.Словно кто-то вскрыл ему грудную клетнку,и огромным черпаком выскреб всё её содержимое под чистую. Пустота. Ничего кроме пустоты. За этой пустотой, скромно выглядывали из-за угла-боль, отчаяние, давящая грусть, и самопроклинание, словно это он виноват в её смерти.
В ту ночь Витя спал один, один без нее. По привычке он заснул на своей половине дивана, у стены. Он даже не помышлял о том, чтобы развалиться на всю территорию дивана, с краю место Алеси, ее место, поэтому я буду спать у стены, твердил он себе.
-Витя…Витенька… - слышался ему голос Алеси.
-Витя, пожалуйста, не плач, не надо-снова говорила она.
Витя думал, что сходит сума от горя, что ему слышаться ЕЁ голос. Но это всего лишь сон, сон и ничего больше, наверное, она часто будет мне сниться первое время, думал он.
-Витя, это не сон, я здесь Витя. - Он в ужасе открыл глаза.
Тёмная комната, силуэт телевизора слегка освещается фонарём с улицы. Темно. Очень темно и только один уличный фонарь отдаёт кусочек своего света на его, нет, на их с Алесей телевизор. Господи, я схожу с ума! Почему, почему со мной такое происходит? И тут он понял, что это не сон, нет. Сны небывают такими.…Такими реальными и яркими. Он медленно повернул голову на край дивана, на то место где спала Алеся. То, что он увидел, лишило его дара речи. На краю дивана сидела ОНА. Его Алеся. Она была одета в свою рабочую одежду. Черная телагрейка, тёплые ватные штаны, и страховочный оранжевый пояс с блестящей пряжкой. Рукав телогрейки был испачкан, свежей штукатуркой, в правой руке она держала мастерок. Тот мастерок, с которым падала вниз. Из правой глазницы торчала ржавая арматурина, точно такая-же арматурина торчала у нё из груди. Видные концы арматуры были в крови. И кровь капала на белую простынь, медленно и чарующе. Капля за каплей.
-Витя, все будет хорошо, поверь. - Говорила она ему.
Он не мог кричать, он не мог пошевелиться, он даже не мог моргнуть. Такого дикого ужаса он не испытывал никогда. Страх просто парализовал его всего, словно приковал кандалами к его дивану.
-Мне плохо без тебя, Витя. Идём со мной, я тебя заберу. Я должна… - её голос звучал медленно и спокойно.
В голове у него проносилось тысяча фраз, фраз, вопросов, которые он хотел сказать ей, но всё как будто перемешалось в голове, словно миксером, и он молчал.
Так же внезапно, как и началось это свидание, оно и закончилось. Утром он проснулся от машинной сигнализации, которая вовсю пищала во дворе. На две секунды он забыл, что Алеси больше нет с ним, что она приходила к нему этой ночью. В эти две секунды в его мозге происходила загрузка данных вчерашнего дня. Но когда он увидел, пустую половину дивана, ее половину он всё вспомнил. Словно на эти две секунды он снял с себя огромный рюкзак, до верху набитый кирпичами, а теперь спустя всего две секунды ему пришлось одеть его снова. Витя зашёл в ванну, и снова за эти пять часов потерял дар речи. Хотя он и не собирался никем говорить, но если пришлось бы, он просто не смог проронить ни слова. Он тупо смотрел на своё отражение в зеркале. Мешки под глазами, свежая щетина на лице, потрепанные волосы, отпечаток подушки на правой щеке, все как всегда, все кроме одного. Волосы. Волосы, его русые волосы не были больше такими, какими он их видел ещё вчера. Он полностью поседел. Каждый до единого волосочек на его голове, был седой. Он молча смотрел в зеркало, и непонимал, вернее никак не мог понять, что-то, что он видит в зеркале и он сам, на самом деле один и тот-же человек. Витя застонал от ужаса, он просто не мог кричать, он застонал. Абсолютно белая голова, не его голова, его лицо, его щетина и глаза, но голова не его-седая голова! Он не знал, что ему делать, как не знают молоденькие девушки, что делать, если машина ломается посреди глухой трассы в январский мороз. Витя дрожащими руками стал набирать номер телефона своего прораба. Он сказал ему, что срочно берёт недельный отпуск, что ему нужно прийти в себя. Прораб не стал возражать, и только поддержал его. О Витином горе знали все на работе. Убирая простыни с дивана, он заметил пятно крови. Пятно, ещё свежее, расплылось и превратилось в маленькую кровавую монетку. Он знал, чья это кровь. Но он просто не хотел думать об этом серьезно. Это невозможно! Черт возьми, я просто испытал, и продолжаю испытывать самое серьёзное землетрясение своей души, на полную Рихтеровскую катушку! Вот и все, это сон, это был кошмарный сон! Он снова и снова, словно заклятие, твердил себе эти слова. Но легче ему не становилось. Просто не было поводов, для того, чтобы ему стало легче, небыло. Не было у Вити и всякого рода соломинок в лице алкогля, за которые он мог бы уцепиться. Он не пил и не курил. Он ненавидел алкоголь и никотин. И даже сейчас в такой трудный период в своей жизни, он ни за что не станет пить, нет! Витя выпил снатворного, тройную дозу снотворного и завалился на диван, попрежнему на свою половину. Только во сне ему было хоть капельку легче. Даже во сне он помнил, понимал, что-же случилось, что-же произошло с ним, но во сне всё равно было как-то легче всё это переносить. Проснувшись, он включил телевизор, чтобы как-то занять свою голову другими мыслями. На часах было пол одиннадцатого вечера, он проспал с десяти утра до этого времени, время, когда снова надо ложиться спать. По телевизору шли новости. Витя увидел, как главный прокурор города, в красивом генеральском кителе о чём-то рассказывает молодому журналисту.
-Обвинение полностью готово доказать все факты и материалы, которыми располагает-говорил он.
-Сколько же на самом деле было убийств? - бодро спросил журналист.
-Всего насчитывается шесдесят восемь убийств, которые Лагодич совершил на территории республики Беларусь в период с 1999 по нынешний 2007 год, мы предпочла… - не успел, договорить прокурор.
Витя выключил телевизор, он явно не помогал ему отвлечся, ему стало только хуже, ведь два с половиной года в это-же время, он и Алеся смотрели всякие сериалы, удобно расположившись на их диване. Потом обычно она выключала телевизор, и начинала гладить его ногу под одеялом, и они занимались любовью. Так повторялось почти каждый вечер, каждый счастливый вечер, который уже никогда не повториться. В голове у Вити пульсировала страшная мычль, мысль, что ЕЁ больше нет, как такое могло случиться, что ЕЁ больше нет?! Ему не надо было той жалости, которую испытывали к нему дети в его школе, когда петарда оторвала ему два пальца и почти полностью парализовала мезинец. Правда, той жалости у них хватило только на два долбаных месяца. Нет, не надо меня жалеть, я не хочу этого, думал он.
Выпив ещё одну таблетку снотворного, он начал снова застилать простынёй диван. Таблетка уже начала действовать, тем более, что не прошёл эффект от трёх утренних таблеток. Витя заснул.
Сквозь дрёму он начал слышать, как ночной ветер гоняет пластиковые бутылки по асфальту. Но он, кажется, слышит что-то еще. Или нет. Или же слышит? Не очень отчетливо, но как будто он слышит своё имя. Его имя звучало где-то вдалеке, словно двумя этажами выше, или где-то на улице. Нет, не на улице, оно как-бы становится ближе, еще ближе. Оно УЖЕ РЯДОМ! Господи, боже, его имя уже совсем рядом!! Теперь он чётко слышал что, кто-то произносит его имя, или зовёт его. Страх постепенно начал прализовывать его всего.
-Витя, Витя…Я за тобой…
Он мгновенно открыл глаза. Господи, опять этот сон, почему опять? Сделай что нибудь, что бы проверить, сон это или нет! Твердил ему внутренний голос. Витя взял с прикроватной тумбочки будильник, и открыл задний отсек, тот, где должна быть батарейка. Аккуратно он достал батарейку из маленького зелённого будильника, так же аккуратно поставив его на место. Он приподнялся, откинув одеяло, и огляделся в комнате. Темно, как и вчера очень темно. Только тот-же фонарь даёт немного света его (нет, Их) телевизору, стоявшему у окна.
-Ты готов? - услышал он ЕЁ голос.
-К…К чему, готов? - голосо у него дрожал, словно перед казнью.
-Готов пойти со мной, со мной, с о М Н О Й! - шипела она.
Витя очень не хотел смотреть на угол дивана, на тот угол, где вчера ночью увидел Алесю. Он боялся, что сегодня увидит её вновь. Он не понимал, что же это за чувство он сейчас испытывает. В нём как будто боролись два дракона-дракон любви, любви чистой и беззаветной, и дракон страха, страха дикого и всепожирающего. И если днём сильнее был дракон любви, то с приходом темноты…Он медленно начал поворачивать голову на угол дивана. Медленно, сантиметр за сантиметром. Она сидела там. Он увидел, ЕЁ. ОНА опять, как и вчера сидела на уголке дивана. На этот раз на ней было надето то платье, в котором её хоронили. Уже не торчали арматурины из её глазницы и груди. Одна глазница была пустая, волосы её были аккуратно заплетены в толстую косу. На тёмно-коричневом платье виднелись остатки земли, словно он сама вырвалась из заколоченного гроба, вырвалась из двухметрового земельного плена наружу. Она смотрела на него своим единственным глазом, пустым глазом. Даже не пустым, подумал Витя, Мертвым глазом. Алеся молча стала протягивать к нему свою руку. Сердце у Вити, билось с такой силой, с какой не билось не у одного олимпийского чемпиона, пробежавшего только что марафон на сорок километров. Медленно и осторожно она тянула к нему руку. Витя почувствовал страшный холод. Этот холод тянулся от её руки. Какой-то нездоровый, неестественный холод. Когда до его руки, от ее, оставалось около десяти сантиметров, Алеся резко схватила его за запястье, словно кошка, которая медленно подкрадывалась к мышке и в последний момент совершила молниеносный прыжок к несчастной. Витя вскрикнул. Вернее попытался вскрикнуть. Она сильно сжимала его запястье, своей рукой, мертвой рукой. Мертвой и холодной.
-Почему ты боишся? - шипела она.
Витя начал чувствовать, как теряет сознание, словно в его мозгу вот-вот произойдёт короткое замыкание, сбой системы, что он буквально находиться на тонкой грани помешательства.
-Кольцо….ты должен забрать кольцо…-
Она наклонилась, чтобы её лицо было как можно ближе к его лицу. Витя стал буквально скулить от ужаса. Теперь она не сидела на краю дивана, теперь он мог разглядеть каждую складочку на её лице. От его глаз до её мёртвого глаза было расстояние около шести сантиметров. От Алесеного лица веяло холодом. Зрачок на её единственном глазе был под какой-то мутно-белой пленкой, кожа на лице приобрела пепельно-серый цвет. Губы были потресканы, и из некоторых трещинок сочилась кровь.
-Ты должен снять это кольцо. - Вновь зашипела она.
-Иначе мне придётся забрать тебя к себе…вместе…мы должны быть вместе…кольцо…только ты один, один, должен забрать его…
Всё лицо у него было покрыто холодным и липким потом. Миллионы маленьких капелек пота….
-Оно нас связывает, оно не отпускает меня, если ты не сделаешь это, то мне продеться…забрать тебя-…
По комнате стал гулять ветер. Ветер, которого просто не могло быть. Все было закрыто, форточки, двери, но ветер гулял…Он начал сильно развивать шторы, словно паруса. С книжной полки стали вываливаться книги и маленькие статуэтки. Дверца настенного шкафа яростно открывалась и закрывалась. Люстра под потолком раскачивалась, словно хотела вырваться, отделиться от своих кабелей и проводов. А Алеся продолжала молча сидеть на углу дивана, не отводя взгляд с Витиного лица. Лица полного ужаса и удивления. Витя стал молиться. Молиться так отчаянно и искренне, как не молился никогда в своей жизни. Он повторял про себя, с огромной скоростью, все отрывки молитв, которые только смог вспонить. И всё это время он не сводил глаз с распятия, которое висело прямо напротив дивана. Он молился и смотрел на распятие. Он буквально сверлил его глазами. Но то, что он увидел на нем, напрочь перекрыло всё увиденное им вчера ночью. Распятие стало покрываться кровью. Оно стало кровоточить как его кисть, после взрыва питарды. И это были непросто небольшие кровоподтёки, нет. Оно буквально обливалось кровью. Оно всё было в крови, полностью красное. Витя потерял сознание…

Нет, нет, нет! Больше «такого», я просто не вынесу! Витя лежал на диване, оглядывая комнату. Яркое, но уже холодное ноябрьское солнце щедро освещало её всю. Батарейка. Надо проверить батарейку! Но он не хотел её проверять. А что если её там не окажеться? А что если всё то, что ты видел и слышал, правда? Что ты тогда будешь делать? Но он проверил, батарейки в будильнике не было. Значит это всё действительно правда, думал он. Он встал и быстро оделся. Надо убрать все её вещи с квартиры. Все под чистую. Чтобы ничего не напоминало больше об Алеси. Когда он добрался до свитера, который она так и не довяжет, он увидел, что второй рукав, рукав который Алеся неуспела, закончить, был довязан до конца. Свитер был почти закончен, осталось немножко подправить в низу и у горла. Капельки холодного пота снова стали покрывать его лицо. Кольцо. Кольцо, мысль о кольце стала пульсировать в его голове. Я должен, должен снять с её пальца кольцо? Кажеться так она говорила. И я должен сделать это один, тоесть без свидетелей. Господи, даже если и не один, даже если я напишу официальные справки, куда нужно, на вскрытие гроба, на это всё уйдёт время, может даже не одна неделя, а я просто не вынесу, не выдержу, сойду с ума, если ещё раз увижу что-либо подобное!!! Но как я это сделаю, боже мне продеться откапывать ЕЁ могилу, получается самому, самому откапывать ЕЁ могилу?? Мысли стали ускоряться, ускоряться и перемешиваться. Теперь в голове у Вити был настоящий хаос. Хаос и отчаянные вопли его здравого смысла, вопли о том, что это бред, бред и нервное расстройство на почве большой утраты. Нет, нет, это вовсе не бред, это никакой не бред. Еще одной «такой» ночи я просто не выдержу. Теперь он знал, что ему надо сделать. И ему было абсолютно без разницы, делает ли он всё верно, или просто сошёл с ума. Еще одной «такой» ночи он просто не выдержит. Он твердил себе эту мысль, словно пытался выучить теорему, постоянно повторяя. Эта мысль плотно застряла у него в голове. Еще одной «ТАКОЙ» ночи я просто не выдержу, невыдержу и сделаю все, все что нужно и ненужно, лишь бы только весь этот ужас больше не повторялся.
В шкафу прихожий лежала маленькая саперная лопатка. Самая настоящая сапёрная лопатка, котрой вооружают солдат, она осталась ещё от отца, а откуда он её взял Витя не знал, да и не хотел знать. На часас, которые висели в прихожей, маленькая стрелка указывала на римскую девятку. Девять вечера. Весь день он пытался отговорить самого себя от этой мысли. Отговорить от этой бредовой, страшной идеи, раскопать свою Алесю. Раскопать и ещё раз похоронить. Но когда он, проходя мимо зеркала, видел свои волосы, свои седые волосы, все сомнения отлетали прочь. Должен, я должен, мать вашу, должен!!! Кричал он в сердцах.

Через полтора часа, он стоял возле маленькой, чисто символической кладбищенской оградки. Кладбище был вовсе не престижным, сдесь не лежали герои светского союза и народные артисты, сдесь не было знаменитых киноактёров и больших политиков. Сдесь лежали простые люди, самые простые, обыкновенные люди. Пенсионеры, рабочие заводов, таксисты и случайно погибшие под колёсами какого нибудь пьяного хера подростки, милициеры, почтальёны и участковые врачи. И ещё здесь лежали штукатуры. По крайней мере, один штукатур, сдесь был точно. Без особого труда он перелез через оградку. Витя прекрасно знал, куда ему надо идти. Он остановился и гляделся. Было около одиннадцати вечера. Панорама кладбища была просто впечатляющей. Там и тут виднелись могильные кресты. Кресты были везде и всюду. Сотни, тысячи, десятки тысяч, а может и сотни тысяч могильных крестов, и под каждым этим крестом кто-то лежал. По каждому из них кто-то плакал, каждый из этих крестов для кого-то был поводом для организации поминок, и самих похорон. К каждому этому кресту приходили на пасху родственники покойного. Каждый, кто сейчас лежит здесь, в своё время о чём-то мечтал, хотел что-то сделать, строил какие-то свои планы, но кроме этого всего, каждый, кто сейчас лежит здесь когда-то просто ЖИЛ! Боже, сколько же здесь могил! У него в голове просто не укладывалась мысль о том, что он стоит, в одиннадцать вечера, на кладбище, где покоятся СТОЛЬКО людей. Внутренний голос говорил ему, что надо идти домой, что зря он всё это затеял, что это самый бредовый его поступок в его поганой жизни. Но сам он почему-то знал, что сегодня он не вернётся домой просто так. Если он не сделает этого сегодня, то не сделает никогда. Он никогда не решится на это безумие снова. Он шел, шел своими ватными ногами, словно во сне и, не веря, что это он идет. Ночь выдалась довольно прохладная, и он начал ёжиться от холода («конечно, тебе будет холодно! а что ты хотел в середине ноября? тем более ночью! да ты паренёк я смотрю недалёкий!», злорадствовал внутренний голос). Было темно, луна надёжно пряталась за густые тучи. Фонари горели только у самого входа кладбища, у входа, где была будка смотрителя. Наверное, какого нибудь старого пердуна, который по ночам пытается отгадывать кроссворды, благополучно засыпая на этих же кроссвордах отгадав только два-три слова. Вите совсем не было страшно. Он сам этому поражался, но страха он не испытывал, или почти не испытывал. То, что ему пришлось пережить у себя в квартире этими двумя ночами, с лёгкостью перекрыли бы, даже встречу с Фреди Крюгером возле какой нибудь из могил.
Когда он дошёл до её могилы, сомнений неосталось совсем. Земля ещё была свежая. По крайней мере, он чётко видел очертание могилы, которое выделялось среди жёлтой травы. Где-то в лесу, окружавшее кладбище с двух сторон, завыл волк, или собака. Потом к этому ночному солисту присоединился ещё один волк, или ещё одна собака, и выли они уже дуэтом. У Вити пошли мурашки по телу. Он смотрел на её могилу. На бугорке свежей земли стоял деревянный крест. На кресте висела жестяная табличка, на которой было написано её имя и две даты. Дата смерти была затекшая, видно был ветер и свежая краска начала растекаться. Он стоял и смотрел, смотрел около десяти минут на её крест. Смотрел и неверил, он неверил до сих пор, что всё это правда, что это не страшный сон, и не дешёвый американский триллер, он неверил, что это самая настоящая реальность, причем в самой её жёсткой форме. Через некоторое время он принялся копать. Копалось легко, с момента похорон прошло немного времени, и земля ещё не успела загрубеть. Он копал быстро и слаженно. Копал этой маленькой сапёрной лопаткой, вдыхая запах сырой земли. Под самый конец, когда он прокопал примерно полтора метра, Витя снизил темп. Он боялся проломать гроб. Витя чувствувал, что он уже близко, уже рядом. Скоро я тебя откопаю, думал он. Скоро мои кошмары прекротятся. Через некоторое время, он почувствовал, что уткнулся лопаткой во что-то твёроде, Витя остановился и привстал. Сердце у него бешено колотилось, гоняя кровь в его организме с тройной скоростью. Он стоял в её могиле и тяжело дышал, переводя дух. Руки болели, спина ныла, ботинки были полные земли. Он поднял голову и увидел луну. Тучи рассеялись, как будто специально, чтобы луна могла полностью показать ему все прелести трупного разложения.
Очистив лопаткой, контур гроба, он попытался его вскрыть. Это оказалось довольно непросто. Крышка гроба была заколочена восьмью гвоздями. По два у ног и головы, и по два гвоздя по бокам.
-Боже, я не открою его! Я несмогу открыть его!! - он разговаривал сам с собой. Ему почему-то казалось, что именно сейчас, все мысли нужно говорить в слух, как бы подтверждая их значимость.
Пустым, ничего не значившим взглядом он молча смотрел на гроб. Самый обычный, самый простой гроб, обтянутый красной материей. Он окинул взглядом яму, которую выкопал. Мало того, что он докопался до гроба, он ещё прокопал пол метра в ширину, увеличив могилу, чтобы ему было место в ней самому. Где-то в лесу по прежнему продолжали выть два волка, или две собаки, гугукал филин, и совсем из далека, доносился еле слышимый шум проезжавших машин. Постояв ещё около двух минут, он сообразил, что ему надо делать. Сильными толчками, он стал проламывать крышку гроба лопатой. Удар за ударом, замах за замахом. Зделав большой замах, словно кладоискатель киркой, наваливался всем весом на маленькую лопатку, провожая её до крышки. Крышка поддалась легко. Когда лопатка застревала в ней, он снова ударял в тоже место, увеличивая отверстие. Через множество дыр, он начал чувствовать запах разложившейся плоти. Очень тяжелый, сладковатый запах, словно самый лучший парфюмер из ада постарался на славу. Но Витя почти не обращал на него внимания. Гораздо больше его волновал не запах, а содержимое. Волновало то, что сейчас он увидит Алесю. И это уже точно будет не призрак и тем более не сон. Это Алеся, только его. Вот, вот ещё чучуть. Вот он уже может разглядеть её шею, вот он уже видит её волосы, теперь он может наблюдать подол её платья. Ещё. Ещё чучуть. Удар за ударом, замах за замахом. Он ломал крышку, до тех пор, пока правую руку не свело, и мышцы на ней не сжались в судороге. Он остановился, массируя свою руку, пытаясь избавиться от судороги. И только тогда, Витя заметил что не оставил от крышки гроба даже намёка на то что она вообще там когда-то была. Словно в состоянии эффекта, он продолжал ломать крышку, когда этого уже не требовалось. По всей могиле были разбросаны сотни маленьких щепок. Куски рваной красной материи небрежно лежали у него в ногах. И только тогда, он по настоящему посмотрел на её мёртвое тело. Витю начал сковывать глубокий ужас медленно и коварно. Ужас зародился где-то в груди, потом он стал распространяться по ногам и рукам. То, что он видел сейчас, выжженным клеймом, начало отпечатываться у него в мозгах. Она лежала, скрестив руки на груди. В её волосах уже копошились какие-то маленькие белые черви. Единственный глаз сильно ввалился в глазницу. Щеки впали, отчерчивая контур её скул, губы вздулись, из губ сочилась какая-то зеленовато-синяя жидкость. Кожа на лице приобрела синий цвет с оттенками серого. На шее легко можно было увидеть все вены, которые вообще должны там быть. И запах. Этот тяжёлый запах, словно кто-то положил в миксер десяток сильно тухлых яиц, добавил туда прогнившего мяса, селедочные головы, сахара, и всё это тщательно взбил. От всего этого у Вити начало мутнеть в голове, как обычно сильно скручивает живот после пищевого отравления, только у него сильно скрутило здравый смысл и нормальное понимание всего происходящего.
-Кольцо…я должен снять кольцо! - выдавил он из себя.
Он присел на корточки, чтобы удобнее было снимать кольцо. Маленькое и тоненькое, уже потерявшее блеск, но всё-же золотое! Черт возьми-золото! Медленно, нерешаясь, он потянул свою руку к её руке, словно маленький утенок, который с неохотой входит в пруд с холодной водой. Ее руки были как каменные. Холодные и твёрдые. «Всё нормально, приятель! Это всего лишь трупное окоченение, так и должно быть!», говорил ему внутренний голос. Кольцо не потдавалось. Пальцы слишком распухли, и кольцо явно не хотело покидать хозяйку. Витя начал его крутить, подкручивать, тянуть и снова подкручивать, но оно не поддавалось! «Отруби ей палец лопатой! Давай, чего ты? Всё-же так просто! Отруби и сними его!» продолжал внутренний голос. Отрубать её палец, Витя не стал, даже если от этого зависела бы судьба человечества, даже мёртвой Алесе. Сколько раз она этим пальцем, в компании других её пальцев, гладила его под одеялом по вечерам, по голове по утрам, и вообще, отрубать палец Алесе? Даже мёртвой Алесе? Витя стал думать. Или пытаться думать.
-Надо что-то скользкое. Мыло или масло…
«Отлично придумал приятель! Мыло! Конечно, тебе надо мыло! Или масло! Да ты просто гений, черт возьми! Только где ты возьмешь мыло в полночь на кладбище? Сгоняеш побыстрому в магазин? Ну конечно, згоняй! Уверяю тебя, она никуда от сюда не уйдет, она же мёртвая!» зажёгся внутренний голос.
Витя посмотрел на её лицо. Мертвое серое лицо его надежд и мечтаний. Запаха он уже почти незамечал, он как-бы отключил на время своё обоняние.
-Черви! Ну конечно, черви! - шепнул он самому себе.
Из её волос он попытался вытянуть одного из белых червей, которые там копошились. Червяк ловко скрылся в густых Алесиных волосах.
-Ну ладно!-
Он попробовал ещё раз, на этот раз более резким движением. Белого, извивающегося в его пальцах червя, он обвил поверх её кольца. Червь был жирный, то, что надо. Витя быстро, словно не хотел, чтобы он мучался, сдавил червяка пальцами. Белая слизь начала растекаться по её пальцу. Резким рывком, Витя дёрнул за кольцо. Его пальцы соскользнули. «Слишком много слизи было в том черве. Ты, наверное, выхватил их президента, или короля!» продолжал издёвки внутренний голос. Витя сильно, словно тисками, зажал её палец в свою ладонь, и попытался ещё раз. Кольцо стало потдаваться. Оно не сползло с пальца, но, по крайней мере, уже чувствовалось, что он начинает ползти.
-О боже, что я делаю! что-же я делаю?! - стонал он.
Витя постепенно снимал кольцо с её пальца. Оно шло медленно, с неохотой, но всё-таки шло. Витя начал чувствовать запах гари. Как будто, где-то вдалеке кто-то жёг осенние листья. Нет, не вдалеке, где-то рядом, где-то близко, где-то здесь! Прямо здесь! Прямо в этой могиле! Он поднял взгляд на Алесина лицо. Белая бумажка, с крестом и упокоительной надписью, которую кладут покойникам на лоб, начала дымиться.
-Что.…Ну почему? Почему она дымиться?-
Она дымилась, постепенно обугливаясь по краям, словно кто-то в жаркий июльский день прожигает её увеличительным стеклом. Когда она обуглилась до креста, что был в самом центре, бумага вспыхнула. Освещая заново вырытую им могилу, она вспыхнула тихонько потрескивая. Витя словно зачарованный смотрел, как она горит, рот его был открыт от удивления напополам с ужасом.
-Боже…, что же это происходит? Зачем.…Почему я? Как «ТАКОЕ» вообще может происходить!? - стонал Витя.
«Кольцо, кольцо ты должен снять кольцо», напомнил ему внутренний голос.
Резким движением, он дёрнул своей ладонью обхваченный палец Алеси. Сначало, шедшее с таким трудом, под конец оно слетело, словно было на три размера больше. Положив кольцо в карман куртки, он вылез из могилы. Витя сел на влажную холодную землю и пытался прийти в себя. Он сидел так, что-бы могила попадала под его взгляд. Витя боялся, что Алеся вот вот выпрыгнет из неё, выпрыгнит чтобы забрать его с собой, потому что она должна, должна забрать его. Сердце бешено колотилось, кровь сильно пульсировала в каждой вене, отдавая болью в висках.
-Я снял его! теперь оно у меня! теперь ты меня оставишь,…оставишь в покое…-
Отдышавшись, он принялся закапывать могилу. Витя старался не смотреть на Алесю, когда засыпал её землей. Земля глухими плюхами падала прямо на нее. Теперь она будет покоиться без крышки гроба, без крышки и без кольца. Засыпав всю землю назад, и счистив с травы все её остатки, Витя заметил, что земли всё равно нехватило, что-бы образовать прежний холмик, который тут бы раньше.
-Прости! Боже, Алеся, миленькая, прости меня! - скулил он.
-Я делал всё, как ты сама мне говорила, все как ты сказала, прости… - Витя заплакал.
«Все, хватит уже, успокойся! тебе надо идти» - вмешался внутренний голос. Он полушел, пол

полубежал, назад до оградки. Было холодно, и теперь уже страшно. Теперь то ему было по настоящему страшно, как вообще может быть страшно нормальному человеку ночью на кладбище. Но вскоре он остановился. До оградки, за которой была дорога, оставолось минуты четыре быстрой ходьбы. Но он остановился. Витя опять видел то, что никак и никогда не может уложиться в голове ни у какого нормального человека. Примерно возле каждой третей могилы, возле каждого третьего креста или надгробия, стояли люди, которые были там похоронены. Каждый стоял возле своей могилы. Притом они непросто стояли, они что-то говорили, о чём-то просили. Витя прислонился к какому-то дереву. Ему просто надо было чувствовать за своей спиной хоть какой нибудь тыл. Все эти люди были одеты в то, во что были похоронены. На каждом хорошо виделось трупное разложение. На ком-то оно уже почти сьело, все, что бы напоминало о том, что это раньше был человек, на некоторых разложение ещё только начинало работу.
-Ты должен закончить работу… - хрипел один из мертвецов.
-Убей ее! Убей её!! Убей!!! - кричала какая-то женщина без глаз.
-Достань сундук….сундук….-шипел ещё один из покойников.
Около четырех сот покойников, что-то говорили Вите. Все смотрели на него и что-то говорили. Но никто из них не отошёл от своей могилы. Они постоянно что-то шипели и говорили ему. Витя обхватил голову руками и закричал. Он думал что теперь, теперь, когда он выполнил посмертную волю Алеси, она оставит его в покое. Что те кошмары больше никогда не повторятся, и по прошествии времени, он просто будет думать, что всё это ему приснилось. В чём-то он был прав. Она оставила его в покое. Больше Алеся не придёт к нему ночью, и уж тем более не будет пытаться его забрать, забрать с собой, потому что она должна. Но теперь к нему будут приходить тысячи других падших душ. Душ, который по тем или иным причинам не покинули землю после смерти. У каждого из них осталось какое-то дело. Очень важное, невыполненное дело. Человек, который открыл эти ворота хоть раз, никогда не сможет их больше закрыть, и тут уже неважно, сам он их открыл или их открыли ему. Человек хоть раз, помогший падшей душе, будет до конца жизни помогать другим душам, покинуть землю, а после смерти он сам становится незаконно проживающей душой, которая осталась на земле, пока не помогут ей.
Эпилог
Сейчас Витя находится в закрытой психиатрической лечебнице номер три. Туда он попал, после попытки самоубийства, которое решил совершить ровно на сороковой день после гибели Алеси. Эта лечебница своего рода уникальна и даже секретна. Там находятся «особые» больные. Все эти больные, как и Витя, прошли всевозможные тесты на состояние психического здоровья. И все до последнего тесты, показали только один результат-полностью здоров. Здоров настолько, что ему можно космический корабль доверить или руководство атомной станцией. Но люди, которые утверждают, что разговаривают с покойниками и видят их, люди которые утверждают что они с параллельного мира, люди которые утверждают, что они видели будущее, просто не могут быть здоровыми и адекватными, они сумасшедшие, они психи, они просто чокнутые дебилы, перенюхавшие клея в детстве. Но тесты, все тесты и вся техника доказывают обратное. Со временем таких больных стало поступать всё больше и больше. И для того, чтобы их изолировать от «нормальных» сумасшедших, была построена отдельная психиатрическая закрытая лечебница. Надо сказать, что за шесть лет её существования, в больнице сменилось четыре главврача. Двое покончили жизнь самоубийством, один теперь тоже пациент своей же больницы, один пропал безвести. То от чего каждый из этих больных в своё время пытался убежать (страх, ужас, боль, время, совесть, отчаяние, ненависть, беспомощность, ненасытность, смерть, одиночество, самопроклинание), теперь было с ним в этой больнице круглосуточно.