Кажется, я опять начал хандрить.
Может быть, старею. А, может, стареет город. Осень приходит незаметно, потом долго сидит в сквере на потемневших от дождя скамейках, читает желтые письма листопадов и улыбается запоздалым прохожим.
Город и осень не уживаются никогда. Даже не стараются как-то понять друг друга, воюя у дверей магазинов за мимолётное тепло.
...На кухне горит лампа, и пахнет скукой - раздражающий привкус вечера. Леночка морщится, с отвращением разглядывая ломтик лимона.
- Может, съездим завтра на дачу?
Дача! Чудесный уголок безвременья и пряного воздуха вдали от городской суеты. Там хочется делать глупости, носится по траве до изнеможения, ловить последних бабочек и первые падающие листья, а вечером сидеть у камина и смотреть в глаза любимой женщины. Я улыбнулся.
- Ура! - Леночка забыла про лимон и помчалась собираться. Когда я вошёл в спальню, на стуле уютно устроились джинсы и тёплый свитер, а в прихожей старые кроссовки сонно косились на легкомысленно-авангардный зонтик.
...Утро пришло нехотя, стукнуло в окно первыми каплями дождя и устроилось на подоконнике - подсматривать. Нас это не смутило - через полчаса мы уже бежали к вокзалу, беспечно раздавая встречным трамваям ощущение комнатного тепла и аромат крепкого кофе.
Электричка нетерпеливо сопела, обрастая ажуром зонтов, дамских сумочек и человеческих судеб. Пассажиры всасывались тёмным коридором поезда, как разноцветные витамины, и решительно отбирали места у нелепой пустоты вагонов. Мы сели у окна - незаметные и мимолётные свидетели чужих разговоров. Я люблю этот шумный, многолико-непостоянный мир - пёструю мозаику жизней, легкомысленно собранную на километрах межгородского пути.
За окном мелькало размытое небо в темнеющих силуэтах озябших деревьях. Леночка поморщилась и скользнула многозначительным взглядом в сторону визгливого голоса.
- А, думаешь, зря самолёты-то сыпятся?...
Вокзального вида старушка нервно трясла синеватым пальцем, придерживая стоптанными сапогами расплывшийся клеёнчатый тюк и обращаясь в светлое никуда вагона.
- Апокалипсис! Апокалипси-ис!
Истеричное пророчество неприкаянно повисло в воздухе, впитывая в себя смех студентов и сигаретный дым, просочившийся из тамбура. Мужчина напротив вещуньи настойчиво молчал, спрятавшись за газету. Старушка нахохлилась и, воровато оглядевшись, доверительно зашептала газетным строчкам:
- А, думаешь, террористы эти - так что ли?... И-и, милок, это Господь испытания нам, грешным, посылает. Его любить ведь надо. Господа-то...
- ... Всю судьбу твою скажу, как есть всё скажу!
- Молиться нам надо, - продолжала нашёптывать старушка, яростно зыркнув вслед цыганскому платку и лихорадочно теребя концы линялого, потрёпанного платка. - Господь, мож, и простит нам грехи наши. Он всем прощает... А мы грешные, ох какие грешные, прости Господи!
Рука метнулась к морщинистому лбу, творя душеспасительный крест.
- Вам котёночек не нужен? - круглолицая синеглазая женщина, смущённо улыбаясь, протягивала корзину с пёстрым пушистым комочком, - Всех уже раздала, один остался.
- Нечего блох плодить! - сердито отрезала старушка, придвигая ближе клеёнчатую сумку.
- Я же за так отдаю, берите! Смотрите, какой хорошенький! Спокойный, умница, - продолжала улыбчивая женщина, ласково поглаживая мягкую шёрстку.
- И-их, молодо-зелено..., - закивала старушка, заглядывая в корзинку.
- Так возьмёте котёночка, бабушка? В хорошие руки попадёт, сразу видно!
- А ты корзинку-то мне не тыкай! Не люблю я их! У, век бы глаза не видели! Я уж, последние были, так их в холодильнике и поморозила, чтоб не пищали. Чего грешников плодить-то?..
Неожиданная тишина навалилась, подминая под себя пунктиры мыслей и солнечных лучей за окном. Казалось, что вагон равнодушно висит над гудящими рельсами, отрекаясь от векового прошлого и минутного будущего. Прошла вечность.
Электричка дёрнулась и остановилась у одноэтажного деревянного здания с потемневшей от времени надписью “ОКЗАЛ”. Мужчина встал и, прошуршав газетой, пересел к группе шумных, ярко-курточных студентов.
- Ишь, нежный какой! - старушка воинственно передёрнула плечами и, подхватив сумку, поспешила к выходу, что-то нашёптывая и оглядываясь.
- Кошмар! - Леночкин голос возмущённо вспорхнул в такт набирающей скорость электричке. Я был зол и, кажется, даже не скрывал этого. Леночка смущённо повздыхала, поёрзала и, потянувшись к корзине, спросила у её синеглазой владелицы:
- А можно мы его возьмём? Ему у нас хорошо будет, правда-правда! Ты не против?
Я был не против. Очаровательно-пушистое существо открыло глаза, зевнуло и, беспомощно попытавшись встать на ослабевшие со сна лапки, опять свернулось в клубок и заснуло, уткнувшись белым носом в чёрный кончик хвоста. Женщина улыбнулась и решительно протянула корзину:
- На счастье!
... На дачу мы приехали втроем: Леночка, я и маленькое счастье в большой корзине. Дача встретила сентябрьским солнцем, последними бабочками и первыми падающими листьями. Соседи поздравили Леночку с прибавлением в семействе: теперь, кроме подобранного когда-то бездомного щенка, у неё появился ещё и котёнок.
- Не обижайся, - шептала мне Леночка, ласково тычась носом в плечо. - Ты же у меня самый лучший пёс в мире!
Я не обижался. И верил ей. Так же, как когда-то она поверила мне. И было уже не важно, кто из нас стареет первым - я или город. Это не имело никакого значения, как и осень, которая опять сидела в сквере на потемневших от дождя скамейках и улыбалась запоздалым прохожим.