Настойка из вишневых плодоножек
Благодарю Трдата Григоряна, Карена Арутюнянца, Вардик Балаян, за помощь при подготовке этого материала.
Приду, когда наедине с тоской своею
Ты будешь вспоминать пережитые дни,
И улыбнусь тебе, и боль твою развею,
И новые зажгу в душе твоей огни...
Ваан терьян
Глава 1.
Ашхари харстуцюны карже лема ете ду члинес им кянкум.
Все богатства мира не будут стоит и лумы*, если не будет в моей жизни тебя.
Я – американка с армянским именем - Сэда… Я одна из миллионов армян, которых волею судьбы раскинуло по миру
Мне было три года, когда моих родителей не стало. По рассказу соседей, они собирались лететь в Израиль, и за день до несчастного случая моей матери приснился сон. В этом сне маленькая девочка в белом платье и с волосами ниже колен, посоветовала ей - не брать меня с собой. Мать была суеверной и оставила меня у соседей...
Самолет сгорел в воздухе...
...Меня удочерила бездетная американская семья. Всё, что осталось мне на память о моих родителях, - это наручные часы отца, которые он забыл перед полётом, и мамины золотые серёжки в форме подковы. Я окончила школу в Нью-Йорке и поступила в экономический колледж. Шли годы, и из моей памяти исчезали эпизоды прошлого. Мама Гаянэ, с ее удивительным акцентом и бархатным голосом, и отец Танер, который по вечерам рассказывал мне армянские сказки... Я уже не помню этих сказок. Время стёрло из памяти и родной язык, которому учили меня родители. Помню лишь ласковое «джан», его произносила мама, укладывая меня спать, и солнечное «барев», которым приветствовали друн друга армяне.
Я никогда не интересовалась своей исторической родиной и жила той жизнью, что окружала меня
Но однажды мир словно стал другим...
Мне исполнилось двадцать два года. Как-то, прогуливаясь с подругой Люсьен по городу, мы оказались на Тайм-сквер и увидели демонстрацию из нескольких тысяч человек, державших в руках плакаты, свечи и цветы.
- Простите... Вы не скажете, что тут происходит? – спросила Люсьен седоволосого мужчину в чёрном плаще, который курил в стороне.
- Сегодня день памяти армян, - ответил он.
Мы медленно последовали за толпой. Среди суеты я заметила высокого молодого человека в строгом синем костюме. Он встретился взглядом, улыбнулся мне и что-то сказал на армянском языке.
- Простите, я не поняла вас... - растерялась я.
- Я думал, вы знаете армянский. Меня зовут Тигран - представился он.
- Я Сэда. А это моя подруга Люсьен. Мы вместе учимся в колледже.
- Вы же армянка?
- Да, но... в америке все американцы, - ответила смущенно.
Потом мы слушали выступающих людей. Говорили страстно. Плакали женщины. В моей душе проснулось щемящее чувство солидарности, ранее неведомое мне. Потом мы с Люсьен отправились вместе со многими в кафедральный собор святого Патрика, где прошла поминальная служба.
Вскоре Люсьен попрощалась со мной, она торопилась куда-то. Тигран предложил проводить меня домой. Вечер обмывал Нью-Йорк апрельским дождём. По дороге мы купили мороженого и медленно прогуливаясь, рассказывали друг другу о себе. Тигран поведал мне, что живёт в Ереване, работает там врачом, приехал на семинар и заодно хотел навестить своего дядю саксофониста, который уже пятнадцать лет живёт в Нью-Йорке.
Он также рассказал мне, что сегодняшняя демонстрация была связана с решением Османской империи 1915 году о выселении армянского населения. Свыше миллиона армянских беженцев было рассеяно по всему миру...
Я слушала его и пыталась вспомнить аналогичные рассказы своего отца, но память упрямо не поддавалась мне...
Тигран достал блокнот и написал на листочке моё имя на армянском и мой номер телефона.
Мне нравились угловатые линии армянского.
- Ну как, красивые наши буквы? - спросил он, улыбаясь.
- Очень, - ответила я взволнованно.
- Мне пора, Сэда, – Он посмотрел на часы, которые показывали 19.40
- Как сказать по-армянски – «очень жаль»? – спросила я.
- Шат апсос.
- Шат апсос? – переспросила я.
- Аха, – ответил он и заглянул мне в глаза. Я отвела взгляд, якобы поправляя воротник куртки.
- А как сказать «До свидания»?
- Стэсуцюн, – произнес он медленно, и я повторила это слово по-детски неумело, из-за чего Тигран тихо засмеялся. Я невольно рассмеялась вместе с ним. Он пообещал позвонить на следующий вечер.
Я ждала его звонка весь день. Чувствуя вину из-за того, что не знаю истории Армении, я вошла в интернет, начала читать и, увлекшись, просидела за компьютером до полуночи. Тигран так и не позвонил. Я заснула с зажатой в руке трубкой радиотелефона и включённым ноутбуком.
Мне приснился страшный сон. Я стояла в дымке тумана и слышала крики и выстрелы. Пожилая армянка сквозь туман пробиралась ко мне и тянула за руки, а я вырывалась из её рук со слезами на глазах.
Меня разбудил телефонный звонок.
- Барев, Сэда, – услышала я голос Тиграна.
- Барев, – поздоровалась я сонно. Часы показывали десять утра.
- Мы можем увидеться?
…Мы встретились через полтора часа на 42-й улице рядом с Таймс-сквер, где недавно познакомились. Выпили кофе в небольшом уютном ресторанчике, прогулялись пешком до железнодорожного вокзала Грэнд-Сентрал, фотографировались у небоскреба Крайслер и даже покатались на роликовых коньках, которые одолжили у мальчишек в одном из дворов. Так прошёл день.
- Как сказать «спасибо»? – продолжала выпытывать я у Тиграна армянские слова. Он уже тянул мне третье, за этот день, мороженое.
- Шноракалутюн. Официально – шноракал эм, - ответил он терпеливо и медленно, чтобы я смогла запомнить. Я не решилась повторить вслух.
- Сэда, ты очень красивая, – сказал Тигран неожиданно. Я почему-то невольно прикоснулась ладонью ко лбу. Не могла вспомнить слово «спасибо» по-армянски. А на английском отвечать не хотелось.
- Аттор писал в одном из своих сочинений: «Красивая армянка, сжалься надо мной! Или прими ислам, или сделай меня христианином», - процитировал Тигран, подняв лицо к небу.
- А кто такой Аттор? – спросила я.
- Он был шейхом. Жил в Нишапуре. Был просветителем Руми и посвятил ему свою книгу «Асрорнаме», которую тот всегда носил с собой, – ответил Тигран и взял меня за руку, когда мы переходили дорогу.
- А я знаю, что царь Трдат ввёл христианство для армян, – сказала я, довольная тем, что хоть что-то знаю об исторической родине.
- Да, Трдат Третий, – ответил Тигран и улыбнулся мне.
- У меня утром самолёт в Ереван, – сказал он с грустью в голосе, глядя на дверь моего подьезда . Мы еще постояли. Свет в соседских окнах постепенно гас, покоряясь прохладным складкам темного шелка приближающейся ночи...
- Что это? – спросила я, заметив, что Тигран протягивает мне свёрток и диск.
- Это для дяди. Передай ему, пожалуйста, я так и не застал его дома. Его номер я записал на обороте. А это тебе. На этом диске моя любимая песня про Арарат. Знаешь такую гору?
Я напрягла память, пытаясь вспомнить то, что читала, когда ждала его звонка.
- Когда ты увидишь Арарат из Армении, то поймёшь, что это нечто особенное. В этой песне есть слова: «Красавица, красавица, ты, Арарат-джан! Ты другая, когда смотришь на себя из Армении». Думаю, тебе понравится.
- Ты больше не приедешь в Нью-Йорк?
- В этом году уже нет.
- Ты будешь мне писать или звонить?
- Если ты позволишь.
- Разрешаю с одним условием, – прищурив левый глаз, весело сказала я.
- С каким?
- Будешь продолжать учить меня армянскому языку, – засмеялась я.
- С удовольствием, Сэда, – ответил он, и его карие глаза засияли атласным блеском.
- Спокойной ночи, – произнесла я вполголоса.
- Бари гишер, – сказал Тигран, не дождавшись моего вопроса о переводе этой фразы.
- Бари гишер, – повторила я и, поцеловав его несмело в щечку, забежала в подъезд. Из окна своей комнаты я смотрела, не включая света, на его неспешно удаляющийся силуэт, и лёгкая грусть охватила меня...
...Через неделю я встретилась с дядей Тиграна в районе Гринвич-Вилледж на углу Третьей и Шестой авеню в ресторане, где он играл на саксофоне. У входа меня встретил статный мужчина в концертном костюме. У него были добрые глаза, которые можно было сравнить с двумя тёмными солнцами.
- Барев дзес! Вонцес? - сказала я уверенно. «Здравствуйте, как дела?»
- Барев! Шат лав! – поздоровался он и ответил на мой вопрос: «Очень хорошо».
- Мистер Карен, Тигран хотел сделать вам сюрприз и не предупредил о своём приезде. Он очень расстроился, что не застал вас, и просил меня передать вам письмо от вашей сестры, – выпалила я, и оглянулась.
- Какой я мистер Карен?! Я из тех, кто до конца жизни в «Каренах» ходят. Говори мне «Ты»! – шутливо возмутился он, и мы рассмеялись. Задав мне несколько вопросов о моём происхождении, он начал рассказывать о себе.
- Я родился в Тбилиси. Жил там до двенадцати лет. Потом переехал в Ереван. А когда мне исполнилось двадцать пять, перебрался в Москву. Женился на Марине. Она у меня красавица, похожа на египетскую царицу, я вас потом обязательно познакомлю. Через год мы приехали в Америку. Теперь, вот, живём здесь. – сказав это, Карен, помахал рукой своему знакомому за соседним столиком.
- Не хотите вернуться в Армению? – спросила я.
- Другая это страна теперь. Да и не люблю я возвращаться, – ответил он.
- А старое название Эребуни мне нравится больше, чем Ереван! – сказала я, вспомнив прочитанные
статьи из интернета.
Карен с удивлением посмотрел на меня.
- Надо же! Молодец! Как я рад, что ты знаешь это! А мою маму зовут Иветта. Ей вчера исполнилось семьдесят лет. Она всю жизнь была учительницей французского, – продолжил он.
- Поздравляю!
- Короче, придёшь к нам в гости, я тебя угощу вареньем, которое сам варил из корочек арбуза. Однажды я наварил так много, что мы его ели два года! У меня есть ещё варенье из дыни на лимонной цедре и персиковый джем...
Карен говорил громко, а я улыбалась. Мне было приятно разговаривать с ним. Все его слова, жесты, показывали - как страстно он любит жизнь.
- Сэда! О чём мы? Сидят в Америке два хайаса** и трепятся о вареньях! – засмеялся Карен.
- А о чем говорить? О президентах? Ну их к черту! – тоже смеясь, ответила я.
- Нет! Об арбузных корочках и лимонах! Просто забавно! А ещё я люблю торт "Наполеон". Но сам не пеку. Раньше его делала мама, а теперь, иногда, - Марина. А сам я мастерю сногсшибательные бисквиты, – добавил он, стараясь меня смешить.
Мне действительно было смешно и хорошо.
- Красиво ты смеёшься. - сказал Карен, двигая ко мне очередную чашку с дымящимся кофе.
Удивительный смех. Я люблю, когда люди радуются. А когда они рады, то и мне приятно.
- Ты мне нравишься, дядя Карен, – сказала я восторженно. У меня никогда не было дяди, и мне вдруг на мгновение показалось, что он – мой родной дядя.
- А ты мне! Мы отличные ребята! Никогда не постареем! –улыбаясь, Карен, размахивал руками. - Давай-ка я запишу твой номер телефона, – торопливо добавил он.
К нашему столику приблизилась красивая женщина с короткой стрижкой. Она кивнула мне и села рядом с Кареном. Я смотрела на неё и не могла понять, кого она мне напоминает.
- О! А вот и моя Марина! – воскликнул Карен, и когда она посмотрела мне в глаза, я вспомнила портрет египетской царицы Хатшипсуд, которая была первой женщиной-фараоном.
- А это Сэда, ещё одна моя племянница, - представил меня Карен. - от нашего Тиграна принесла письмо. Он нас не нашёл, пока мы с тобой по Швеции разгуливали... - Помахав рукой официанту, он показал указательный палец, заказывая кофе для Марины. - Красиво там, в Швеции... - добавил.
- Хотя в Швеции нет твоей полупустыны, - рассмеялась Марина.
- Да, - важно поддакнул Карен. - Я однажды видел Астраханскую полупустыню, Сэда. И Арарат на рассвете... Теперь они в моем сердце...
- А я вот никогда не видела гору Арарат, но она и во мне теперь живет, – сказала я, вспомнив песню, которую слушала весь вчерашний вечер.
- Знаешь, сестричка, боль человеческая, любовь - ведь это всё часть чего-то большого. Когда это понимаешь, легче жить. Разве не так? И если ты ждёшь поддержки - обязательно она придёт. Иначе и быть не может. Я уже и представить себе не могу, чтобы от меня отмахнулись мои друзья, - задумчиво произнёс Карен. - Дружба обязывает ко многому, но это чудесная обязанность! - Я многому ещё научился бы, если б рядом были те, с кем хотел провести всю жизнь. А их уже нет. Теперь можно поплакать, – сказал с грустью Карен и отвёл глаза. - Вот, например, сегодня день рождения дяди Джемала. Это друг отца. Школьный. Но его уже давно нет. С восемьдесят девятого года. Отличный мужчина был. Я его очень любил. Ну, не будем грустить,племянница. Лучше о хорошем. Смотри, какой сегодня вечер сиреневый. И уже прохладно…
- Мы отпускаем людей словами, но редко - из сердца... - сказала я.
Марина посмотрела на меня:
- Именно так, - произнесла с теплотой. - Сердце привязывает крепче канатов...
Глава 2.
Бажанман аелинерум тахиц э… Индз петк че уриш ашхар. Ду ес им искакан ашхары.
Ес узум ем коны линел…
В зеркалах разлуки – печаль. Не нужен мне другой мир. Ты - и есть мой настоящий мир…
Я хочу быть твоей…
Вот уже полгода как мы общаемся с Тиграном. Переписываемся по интернету, разговариваем по телефону и надеемся, что Судьба нам подарит возможность встретиться не раз. У счастья бесконечное количество причин. Моя главная причина для счастья – то, что у меня теперь есть Тигран.
- Ты уже часть моей жизни, – сказал он как-то, позвонив мне из Москвы.
- Правда?
- Правда.
- Ари, ари! Эс гишер, луснак гишер, - запела я на армянском. – Приди, приди в эту ночь, в эту лунную ночь...
Вспомнив слова из разных песен, мы с Тиграном рассмеялись.
- Проверим твои успехи в армянском? - предложил Тигран.
- Проверим! – с радостью согласилась я.
- Я говорю слово, а ты - перевод. Начали! Солнышко?
- Аревик!
- Улыбка?
- Жпит!
- Помидор?
- Лолик!
- Кошка?
- Кату!
- Кофе?
- Суртж!
- Сахар?
- Шакар!
- Король?
- Такавор!
- Мужчина?
- Тхамард!
- Умница!
- Ой… Этого слова я не знаю, – растерялась я.
- Это я тебя похвалил, а не просил перевести, – рассмеялся Тигран. - Ну, давай теперь усложним. Я буду говорить тебе предложения на армянском, а ты переводи. Ты должна помнить, я тебя учил, – предложил Тигран, и я сосредоточилась.
- Бари эреко?- задал он вопрос.
- Добрый вечер! - мгновенно перевела я.
- Бари луйс?
- Доброе утро!
- Каротел эм?
- Я соскучился!
- Ес кез сирум эм? – медленней, чем остальные слова, произнёс Тигран.
- Я не знаю, что это… Я никогда не слышала от тебя этих слов… – начала оправдываться я.
- Значит, пора их узнать. Я сказал, что люблю тебя. И это не часть урока. Это то, что я давно хотел тебе сказать.
- Честно?
- Аха, – сказал он как мальчишка, который обещает слушаться.
- Обожаю твоё «Аха», - призналась я шёпотом.
- Ес кез сирум эм, – повторил Тигран.
- По-настоящему?
- По-настоящему – ответил Тигран, и мы замолчали на несколько минут. Но наши души продолжали говорить друг с другом на том языке, который понимают лишь двое. И нет у этого языка ни грамматики, ни правил, ни учебников, ни словарей.
В этом языке есть только глагол «люблю», который заменяет все правильные и неправильные глаголы мира.
После разговора с Тиграном я заснула и увидела странный сон.
Мне снились дольмены и каньон Касаха, наскальные изображения людей и комплекс Караундж, а также крепости, мосты и церкви. Рядом со мной стояла девочка в белом платье - лет девяти и держала меня за руку. У девочки были иссиня-черные волосы до колен.
- Что это? – спросила я ее, показав рукой на каменную постройку.
- Это дольмены. Дома вечности. В них уходят живыми и святые мудрецы, и злые колдуны.
Через секунду я оказалась внутри одного из дольменов. Как я туда проникла без дверей, - не знаю, но я видела останки какого-то князя, украшения, бронзовую утварь и его жену, навечно застывшую в сидячей позе. Было похоже, что она умерла несколько часов назад.
Я закричала, а потом оказалась рядом с девочкой в каком-то старом городе. Я стояла босиком на сырой земле. Люди в старинных одеждах задумчиво сидели в кругу и что-то писали на пергаменте. Я их видела, но они меня не замечали.
- Что они делают? – спросила я, кивнув на нескольких людей, разложивших листы на траве.
- Переводят Библию на армянский, – ответила девочка.
- Зачем я здесь?
- Скоро ты перестанешь слышать голоса в своем мире и будешь слышать и видеть другой мир, – сказала девочка и крепче сжала мою руку. - Не бойся этого...
Глава 3.
Хишир индз. Хишир индз инчпес сирун ераз. Имацир, вор ес кпокем арматнеров, амен ми молахот ко чампиц. Аствац пахи кез!
Вспомни меня. Вспомни меня как красивый сон. Знай, что я вырву с корнями каждый сорняк на твоём пути. Храни тебя господь!
Прошло два месяца. Я закончила колледж и решила отдохнуть пару недель, перед тем как приступить к поиску работы. В наш подъезд переехала армянская семья из Степанокерта. Они пригласили меня в гости. Тётя Сильва и её старшая дочь Наринэ занимались шитьём концертных костюмов, а младшая дочь, моя ровесница Вардик, училась в музыкальном колледже и очень любила народные инструменты. Она часто играла для меня на дудуке. Мы очень подружились с Вардик, и целыми днями я пропадала у них в гостях. Тётя Сильва замечательно готовила и учила меня особенностям национальной кухни.
Я продолжала учить армянский язык и каждый день ждала весточки от Тиграна. Он был очень занят, звонил только в перерывах между семинарами и почти не писал. Я с особым интересом запоминала слова любви, которым меня учила Вардик.
- Вардик, как будет «любимая»? – спросила я, когда мы сидели в её светлой и просторной комнате после прогулки.
- Сирели, - ответила она.
- А «любимый»?
- Сирелис.
- А как сказать – «Я люблю тебя нежно»?
- Ес сирум ем кез кнкуш, – ответила она, листая английский словарь.
- А как сказать «Я люблю тебя и это навсегда»?
- Ес сирум ем кез ев да хаверж э, – ответила она и улыбнулась: «Я давно догадалась, что ты влюблена».
- А как сказать «мой единственный»?
- Им миак.
- А как будет «мой ангел»?
- Им хрештак.
- А как сказать…
- О, мой Бог! Откуда она свалилась на мою голову? – возмутилась Вардик.
- Если хочешь, чтобы Бог тебя услышал, скажи это на родном языке, – сказала я, и мы рассмеялись.
- Астватс им! Повтори. Это значит – мой Бог.
- Астватс им! – повторила я и с благодарностью посмотрела на Вардик.
В один из ыечеров позвонил Тигран и сказал, что он в Турции - на очередном семинаре.
- Признавайся, сколько девушек в Стамбуле ты покорил? – в шутку спросила я.
- Ноль – ответил он серьёзно.
- Неправда! Какая-нибудь Фериде, наверное, уже томится, грустя о тебе. Я надеюсь, что ты не говорил ей «сирели»?
- Нет! «Любимая» говорят только любимой.
- Убью, если говорил! Зарежу кинжалом! – продолжала я смеяться, не скрывая радости от того, что снова слышу его голос.
- Ты самая красивая, – сказал Тигран, и я сразу же перестала смеяться.
- Да… шепнула я. - Но только тогда, когда на меня смотрят твои глаза... Женщина чувствует себя красивой, лишь когда знает, что любима...
Я шумно вздохнула.
- Ду им сирт, – сказал он на армянском: «Ты моё сердце»
- А ты… Им миак, – ответила я взволнованно.
- Я твой единственный? – переспросил Тигран.
- Айо! Айо! Айо! – повторяла я слово «да!»
- Ес кез сирум эм, – повторил он признание в любви. Каждый раз, слыша эти слова, я чувствовала, словно поднимаюсь в воздух.
- Но ты далеко, – с сожалением сказала я.
- Можно быть далеко от городов, чужих людей, но далеко от любви быть невозможно, если есть, -даже на другом конце Земли, - любящее сердце, – возразил Тигран.
- Я люблю тебя и это навсегда! – сказала я тихо, еле слышно.
- Сможешь повторить это на армянском?
- Ес сирум ем кез ев да хаверж э, – повторила я без запинки, и Тигран замолчал на несколько мгновений.
- Ты должна приехать на Родину, – сказал он, словно вынес вердикт.
- В Армении у меня никого нет...
- У тебя есть я, - обиженно сказал он.
Помолчав несколько минут, я произнесла с нежностью:
- У меня есть ты. А значит, у меня есть целый мир…
Глава 4.
Ес гитем авелин канн чгитем… Ес херкум ем айн ашхары, вортех апрум ем.
Ду аразатнериц аразат э дардзел.
Я знаю больше, чем не знаю… Я отрицаю мир, в котором живу. Ты стал роднее родных.
Уже две недели я живу в другом мире. Он похож на немое кино. Я вижу, как шевелятся губы моих родных и друзей, как пожимают плечами врачи, едут по улицам машины… Но я не слышу звуков… Врачи объяснили моей приемной матери Саманте, что моя внезапная глухота стала следствием простуды, которую я перенесла недавно, и передозировки антибиотиков, которые мне назначили.
Я поняла, что перестала слышать после того, как увидела страшный сон, а когда я проснулась, вокруг меня была мёртвая тишина. Я не слышала тикания часов и шума машин за окном, как обычно. Я видела, как мигает табло моего сотового телефона и высвечивается номер Тиграна. Я нажимала кнопки, но не слышала его голоса. Я попыталась сказать «Алло!» Но не услышала себя. Мои приёмные родители обращались за помощью во все известные клиники. Мой приемный отец Диего узнал, что делают операцию по вживлению электродов в ушные раковины.
У меня появилась надежда. Рядом со мной всегда теперь ручка и общая тетрадь, в которую я пишу ответы на вопросы, и свои просьбы.
Мне страшно жить… Но я верю, что слух вернётся ко мне, потому что слышу звуки в своих снах…
Я вижу, как сжигают монастырские рукописи и рушат храмы.
- Кто ты? – спрашиваю девочку в белом платье. Она молчит.
- Как тебя зовут? –продолжаю спрашивать я, и поднимаю её на руки. Ветер колышет волосы девочки. Она закрывает глаза, и слёзы, вырываясь из-под густых ресниц, текут по её щекам, как дождинки по стеклу.
- Нет у меня имени! Нет у меня имени! – кричит девочка и вырывается из моих рук…
...Я проснулась среди ночи. Из чёрно-белого озвученного сна переступила в цветную немую реальность. Свет ночника на столике отражал безмолвную тишину моей комнаты. Утопив лицо в подушку, я начала рыдать…
Помоги мне, господи!
Я переключаю телевизионные каналы и по сюжету пытаюсь угадать разговор героев в сериале. Из-за непонимания начинаю нервничать. Кто-то неслышно входит. Это дядя Карен. Улыбаясь, он садится рядом со мной. Я протягиваю ему тетрадь и ручку.
«Эгей! Сэда! Как жизнь? Чего грустишь?» – пишет он ровным почерком. Я лишь пожимаю плечами и стараюсь улыбнуться.
«Ничего! Всё пройдёт. Не волнуйся. Всё наладится. Астрид Линдгрен свою "Пеппи" написала, когда с больной ногой лежала. Глядишь, и ты талант в себе раскроешь.»
«Менак эм, тхур эм, – пишу я слова из любимой песни на армянском, означающие - «Я одна и мне грустно...»
«Не грусти, девочка! Хочешь, я спляшу для тебя?!»
«Почему ни один хайас не может сказать мне перевод словосочетания "джаник нананик"? Я слышала песню с таким названием, и эти слова запали мне в душу»
«А что, есть перевод?» - он улыбается.
«Ну, думаю, должен быть, – пишу я торопливо и тоже улыбаюсь.»
«Может, что-то вроде "мамочки"? "Нанани" - раньше было обращением к маме... А "джаник" - от слова джан, наверное. "Дорогой, родной". Ну, что-то такое хорошее получается, – читаю я его ответ и мы смеёмся. Но смеха ни своего, ни Карена не слышу. Только вижу его открывающийся рот с белоснежными зубами и радость на лице.
«Ты здорово смеёшься! – пишет он, замечая, как в моих глазах собираются слёзы. - Тигран тебя ищет. Он звонил мне вчера. Говорит, что ты не хочешь с ним разговаривать по телефону , и уже месяц как не отвечаешь на его письма. Я сказал, что ты вроде в порядке, чтобы он не переживал, а сам подумал, наверное, что-то случилось, раз ты не даёшь о себе знать. А сегодня позвонил миссис Саманте и узнал, что с тобой такая беда приключилась, – читаю я его слова и, не сдержав боли, утыкаюсь ему в плечо и начинаю рыдать.
Он гладит меня по голове и вздыхает. Успокоившись, я пишу ему:
«Не говорите Тиграну ничего. Прошу Вас. Умоляю! Мне это очень важно. Дайте слово!»
Карен прочитав это, мотает головой и пишет ответ:
«Твоя воля. Даю тебе слово. Но ты знай: Мы тут. Рядом. Не забывай нас. Мой дом - твой дом.»
«Шнорокал эм, – благодарю я его на армянском торопливым почерком.
Карен что-то пишет, целует меня в щёчку и пряча за улыбкой тревогу, уходит.
Я смотрю в тетрадь.
«Цават танем» - написано большими буквами.
Я сразу поняла значение этой фразы. Она означает: « Возьму твою боль»…
Глава 5.
Хогис чи махана. Ете нуйниск ду спанес индз инчпес тшнамун, ес ехел ем у кмнам коны. Хогид им хогуц чи покви…
Моя душа не умрёт. Даже если ты убьёшь меня как врага, я была и останусь твоей.
Твоя душа не оторвётся от моей души…
Я получила от Тиграна ещё пару писем с вопросами и просьбой объяснить ему моё молчание. Ответить я не смогла…
«Играй!» – пишет мне на следующем листочке исписанной наполовину тетради Вардик, протягивая духовой инструмент – дудук из абрикосового дерева. Я мотаю головой.
« Пробуй!» – пишет Вардик.
«Нет!» – отвечаю я на листочке.
«Дудук лечит, мне бабушка говорила».
«Какой толк, если я не слышу?» – пишу я обиженно.
«Однажды ты услышишь», – пишет Вардик, и по её действиям я догадываюсь: она начала играть на своём дудуке, закрыв глаза. Я смотрю, как её голова покачивается, и шевелятся губы, и пальцы нажимают на отверстия инструмента, но я не слышу ни единого звука.
Наконец, она откладывает дудук и тянется к тетради.
«Настоящая музыка создается в других мирах и пространствах. Ты сейчас живёшь в другом мире, а значит, услышишь эту музыку» – пишет мне на листочке Вардик.
Я помню, как она рассказывала мне раньше о том, что дудук – русское слово. По-армянски его называют «циранапол», и переводится это как «абрикосовая дудка». Она обьясняла, что дудук звучит по-настоящему лишь когда сделан из дикого абрикоса.
А сделанный из грушевых или яблоневых деревьев дудук не звучит так волшебно.
Я беру в руки свой дудук, и, касаясь губами края дудки, слегка надуваю щёки. Повторяю за Вардик, которая показывает мне на своём инструменте. Я выдыхаю с усилием, не напрягая губ.
«Слушай музыку в себе и представляй, что эту мелодию повторяет за тобой дудук», – пишет мне Вардик и кивает головой в знак того, что у меня получается.
...Прошло два месяца. Я боюсь ночей. Боюсь каждого сна, в которых вижу чёрно-белые сцены, мучающие меня… Я вижу улицы Константинополя в дымке тумана, и людей, которых вырывают из домов, как корни деревьев из земли. Меня держит за руку всё та же девочка в белом платье и что-то говорит мне на армянском языке, но я не понимаю её. В её словах я разбираю лишь имена людей: Григор, Зограб, Сиаманто, Рубен, Севак, Тлкатинци, Ерухан, Смбат, Бюрат…
Я оказываюсь с этой девочкой в центре площади. Вокруг люди, тащившие куда-то свой скарб. Дети - с испуганными глазами... Мужчины, - тревожно-хмурые... Женщины, - переплетённые в объятьях, как цветы в венке...
Снова день с исписанными страницами, и снова ночь с непонятными снами…
Я стою в пустыне Месопотамии и закрываю глаза от песчаного ветра. Рядом со мной девочка в белом платье.
Мне страшно от вида обессиленных, и изможденных людей, бредущих по пустыне. Я хватаю девочку за руку и тяну её от этого места. Девочка сопротивляется. Я обнимаю её и кричу, кричу, кричу…
...Я беру в руки дудук, едва проснувшись. Вот уже полгода, как я мучаю всех вокруг игрой, которую не слышу сама, но никто не делает мне замечаний.
Тяжело вздохнув, закрываю глаза и начинаю играть мелодию, которую слышу в себе. Эта мелодия рассказывает последний мой сон:
Я стою с той же девочкой в районе Вардо. У инжирного дерева лежит мертвая женщина, а рядом плачет её маленькая дочь, не понимающая - почему мама не замечает, не кормит и не ласкает ее. Я иду босиком по сырой земле и вижу костры, в которых сжигают людей, и воздух наполнен запахом смерти. Измученная жаждой, я бегу в сторону колодца и бросаю в него ведро. Через пару минут поднимаю ведро, но в нем вместо воды - кровь.
Я снова бегу, закрывая руками уши, чтобы не слышать воплей и стонов, а за мной бежит девочка в белом платье. Через мгновение мы оказываемся с ней у озера Амарак.
Мимо нас бегут рыдающие женщины с детьми на руках.
Я чувствую ледяной холод земли под своими ногами. И слышу, как плачет озеро…
Эта мелодия - боль.
Эта мелодия - слезы.
Эта мелодия - скорбь и печаль.
И - надежда...
...Наконец, я открываю глаза. Передо мной на кровати, обняв колени, сидит Вардик. Глаза её, словно озера, наполненные талой водой, полны слёз. Я смотрю на неё с немым вопросом . Она, вытирает слёзы, дрожащими руками берёт ручку и пишет в тетради:
«Что ты играла сейчас?»
« Не знаю. Будто я видела это во сне» – пишу я ответ.
«Что тебе снилось?»
«Я слышала, как плачет озеро. Я видела, как плачет ребенок возле мертвой матери».
«Я никогда не слышала этой мелодии. Ты играла сейчас так, словно играешь на дудуке всю жизнь. Запомни этот сон. Мне кажется, в тебе родился композитор. Назови эту мелодию «Плачущее озеро». Я поведу тебя к своему учителю»...
...Через четыре дня я стояла в пустой аудитории музыкального колледжа и ждала Вардик. Открылась дверь, и я увидела седовласого мужчину невысокого роста - в чёрном свитере и потёртых джинсах.
Он сел на стул и что-то сказал Вардик, она ему улыбнулась, и открыв новый лист тетради, написала:
«Он просит, чтобы ты сыграла. Сыграй ему то, что ты играла мне вчера».
« Долину Евфрата?» – написала я название новой мелодии, которую сочинила.
Вадик кивнула мне головой в знак согласия. Я закрыла глаза и начала играть...
...Я снова вижу долину Евфрата и ущелье Кемах. Под палящим пустынным солнцем идут караваном сотни тысяч босых и истерзанных армян. Рядом с этой вереницей прыгает и смеётся над криками людей старый чёрт. Кто-то падает.
Караван останавливается у скалистой горы. Я закрываю глаза, чтобы не видеть мучения людей, но девочка приказывает:
- Смотри!
- Не могу!
- Можешь! Ты должна это знать! – кричит она.
- Зачем?
- Чтобы рассказать другим! Чтобы это никогда не повторилось!
Я покорно открываю глаза и смотрю...
...Я возвращаюсь в реальный мир. Профессор как завороженный смотрел на меня. Вардик стояла с платком в руке и сквозь слёзы улыбалась мне.
Профессор что-то ей сказал, потом подошёл ко мне, и поцеловав мою руку, что-то сказав, вышёл из аудитории.
«Он сказал, что хочет, чтобы ты продолжала учиться у него. Он будет ждать тебя завтра в это же время», – написала мне Вардик и обняла меня. Мне казалось, что всё это происходит тоже во сне…
...Через неделю к нам в дом пришла пожилая женщина в чёрном платье. Это Саманта нашла ясновидящую, которую называли в народе «переводчица снов». Эта пожилая турчанка видела прошлое и входила в контакт с духами. Говорили, что она исцелила многих людей от кошмарных снов и внезапных болезней. Турчанка по имени Эмине в знак приветствия кивнула головой и села рядом со мной. Закрыв глаза, она что-то произнесла и сказала Саманте, чтобы та написала мне её слова. Я читаю то, что написала моя приёмная мать:
«Бэйби, я с тобой. Эта женщина говорит, что может помочь тебе. Она просит передать, чтобы ты не боялась и доверяла ей. Закрой глаза и вспомни свой последний сон, пока она будет молиться. А потом напиши на листочке всё, что ты вспомнишь».
Я послушно закрыла глаза…
Отчётливо вижу рыдающего, на коленях, бородатого мужчину - возле мертвой жены. Рядом со мной стоит всё та же девочка.
- Кто это? – спрашиваю я её.
- Комитас. Композитор. Недавно сожгли его рукописи... Скоро его отправят в психиатрическую клинику в Париж, в которой он скончается через двадцать лет.
Мужчина вдруг растворяется в воздухе. Я слышу звуки мужского хора, исполняющего "Патараг". Девочка тянет меня за подол платья, и хор обрывается. Потом я слышу истеричный смех Комитаса, раздающийся из палаты психиатрической лечебницы...
Гении смеются, когда заканчиваются слезы...
Вдруг я слышу за спиной старческий женский голос, читающий Евангелие: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить»…
Я обнимаю девочку и прижимаю её к себе, пытаясь прикрыть её маленькое тело от сильного, пыльного ветра.
- Скажи, кто ты? Как зовут тебя? – кричу я, надрывая свой голос.
- У меня нет имени! Я умерла не родившись, – отвечает девочка и, вырываясь из моих объятий, убегает от меня. Я бегу за ней и падаю, ударившись головой о землю. Девочка исчезает. Внезапно я слышу женский крик. Повернувшись, неподалёку от себя, я вижу валяющуюся на земле, беременную женщину. Она кричит, и рыдая, молит о помощи. Я бессильно тяну к ней руки, чтобы помочь, но вижу, как кто-то сдирает с неё платье и втыкает саблю ей в живот. Я начинаю страшно кричать и просыпаюсь…
...После того как я записала свой сон и отдала тетрадь Саманте, у меня начали подёргивать веки. Эмине закрыла глаза и слушала всё, что читала ей с листа плачущая Саманта. По шевелящимся губам старушки я поняла, что она несколько раз вслух произнесла: «О Аллах! О Аллах!»
...Через час я заснула от какой-то травы, которую, залив кипятком, мне дали выпить. Я спала первый раз за последнее время без страшных сновидений. Когда я открыла глаза, старушки и Саманты уже не было в моей комнате. Рядом с подушкой я увидела листок с записанным Самантой - посланием от Эминэ:
«Дочь моя! Сделай всё так, как я тебе скажу. Я разговаривала с духами твоих предков. Они мучаются от того, что ты не молишься за их души. Спасаясь от голодной смерти, твоя бабушка Ашхен приехала в Марсель. Твой дед Арташ был арестован и подвергнут пыткам. Его заставили вырыть собственную могилу и заживо закопали. Ашхен прятала твоего отца в монастыре. Духи твоих предков послали к тебе девочку в белом платье. Эта девочка была убита в утробе за четыре дня до появления на свет. У неё нет имени. Её душа мается. Ты должна поставить свечи за упокой её души и назвать её достойным именем. Она спасла тебе жизнь, когда ты была ребёнком. Она открыла в тебе талант музыканта. Духи предков забрали твой слух для того, чтобы ты услышала их. Ты должна донести до других людей, что кровь смывается не кровью, а водой...» Завтра, после посещения церкви, придёшь ко мне, и я начну тебя лечить.
Запомни пословицу, я услышала её от знакомой армянки:
«Не было еще ночи, которая не сменилась бы рассветом…»
Я буду молиться за тебя Аллаху. Богу угодны молитвы за исцеление людей, пусть даже другой веры…»
...На следующий день в церкви я поставила свечку за упокой душ своих предков. Другую свечку я зажгла за упокой души девочки, которая приходила в мои сны в белом платье.
Я назвала её - Лусинэ…
...Я сидела в комнате старушки Эминэ, которая готовила травяной чай. Через несколько минут в дверях появилась красивая молодая женщина с грудным ребёнком в руках.
Меня предупредили, что эта женщина будет капать мне в уши своё молоко.
Я села на пол перед молодой турчанкой, которую звали Сабрийе, и, закрыв глаза, положила свою голову ей на колени. Через несколько минут я почувствовала, как в левом ухе скользнула жидкость. Капли тёплого молока из её сосков стекали внутрь моего уха, и я услышала шум. Сабрийе повернула мою голову и стала капать своё молоко в правое ухо. Я неожиданно для себя начала плакать. Сабрийе поглаживала меня по волосам так нежно, словно я была её ребёнком.
Через семь дней закапывания молока я начала отчётливо слышать шумы, но не слышала голосов людей.
Эминэ постоянно спрашивала меня о том, что мне снится. Я солгала, что больше не вижу сны. Все эти дни мне снился Тигран. В последнем сне я видела, что в его доме пекут свадебный лаваш и Тигран, стоя неподалёку от своего дома, виновато улыбается мне.
Я читала, что согласно армянским традициям, в доме жениха и невесты на свадьбу пекут лаваш. Я знала, о чём мне говорил этот сон… Я знала, что теряю человека, которого любила больше всех на свете...
Однажды, в своей комнате, играя для Вардик следующую свою композицию, которую я назвала «Лусинэ» я почувствовала запах парного молока. Вардик в этом момент пыталась подобрать мою новую мелодию на своём дудуке.
- Здесь нужно играть тихо… Ты не торопись, – сказала я и увидела застывшее лицо Вардик.
- Чтооо? – не поверила своим ушам она.
Меня внезапно охватила дрожь… Я услышала звук её дудука! И я слышала голос Вардик!
- Я слышу, Вардик! Я слышу! – кричала я со слезами на глазах.
- О, мой Бог! – шептала она, прижав руки к груди.
- Давай сыграем вместе! Я хочу послушать, как мы с тобой играем, – попросила я.
Мы посмотрели друг на друга, и, коснувшись губами инструментов, начали играть…
Я пыталась понять своё состояние. Слушая бархатные звуки дудука, мне казалось, что я нахожусь в храме, или у берега реки…
Ночью я снова видела Тиграна во сне. Мы стояли с ним на той самой площади, на которой познакомились. Шёл снег, падая пёрышками на наши плечи.
- Инч ка чка? – спросил меня Тигран, улыбаясь.
- Нет новостей. А у тебя?
- Я встретил девушку. Ты не поверишь, она тоже американская армянка.
- Ты её любишь?
- Не знаю.
- Если не знаешь, значит, любишь, – сказала я и попыталась поймать на ладошку снежинку.
- Может быть.
- Она любит тебя?
- Думаю, да.
- Ты знаешь, что я тоже тебя люблю? – спросила я, наблюдая, как снежинка стала капелькой воды на моей ладони.
- Да, – ответил он и снова улыбнулся.
- Почему ты улыбаешься? – спросила я.
- Ты моя единственная, – сказал Тигран и хотел взять меня за руку. Я сделала два шага назад, повернулась и убежала от него, расталкивая прохожих...
...Проснувшись, я долго лежала, уткнувшись лицом в нежное облако подушки... Тигран... Какими ветрами донести до твоего сердца мою нежность, закутанную тысячным слоем грусти и тоски по тебе? Как уговорить дождь постучаться в окна твоего дома и шёпотом напомнить обо мне? А потом, стекающими по стеклу каплями, похожими на армянские буквы, написать тебе короткое письмо: «Эс кез сирум эм...»
Глава 6.
Ес гитем, вор хавержуцюниц хето ка ми уриш хавержуцюн…
Я знаю, что после вечности есть другая вечность…
Я приехала в Ереван вместе с Вардик. С группой музыкантов меня пригласили сыграть на концерте в честь празднования дня города. Я ехала в такси и наблюдала за людьми на улицах, и удивилась повторяющимся вывескам «Кока-колы» и известных марок сигарет на рекламных щитах.
- В древности армяне называли страну Айк в честь прародителя всех армян Айка, – начала мне рассказывать Вардик
- Знаю, - перебила я её с улыбкой.
- А что ты ещё знаешь? – возмутилась Вардик. Она была особенно красива, когда возмущалась.
- Бог сотворил землю, и она получилась каменистой. Богу это не понравилось. Он собрал все камни в одну кучу. Спросил созданные им народы: кто здесь хочет жить? Все отказались. Армяне согласились, – пересказала я легенду, которую рассказала мне Марина, супруга Карена, в один из вечеров, когда я была у них в гостях.
Мы прогулялись с Вардик в самом высокорасположенном районе Еревана. Район Старый Норк находится на высоте 1200 м над уровнем моря.
- Боюсь выступать перед публикой, – призналась я Вардик.
- Но ты же играла уже в музыкальном ресторане с Кареном.
- Это Америка, там дудук экзотика. А в Армении играют лучше меня, – беспокоилась я.
- Играй искренне, и твоё сердце услышат, – ответила Вардик.
Вечером, перед концертом, я решила прогуляться по площади Республики.
Неожиданно я заметила в толпе Тиграна. Он пошёл мне навстречу, улыбаясь. Я попыталась сделать вид, что не вижу его, разглядывая "поющие фонтаны".
- Барев, Сэда, – подойдя, произнёс Тигран, и взял мою руку в свою ладонь.
- Барев, – ответила я, пытаясь скрыть волнение. С минуту мы молчали, наблюдая за разноцветием «поющих фонтанов». Он совсем не изменился с того дня, когда я увидела его в первый раз. С того дня, как мы разговаривали в последний раз, прошло больше года.
- У меня скоро свадьба, – сказал он еле слышно.
- Я знаю…
- Откуда?
- Неважно… Прощай! –я заторопилась уйти.
Тигран схватил мою руку и остановил меня.
- Ты больше не назовёшь меня – мой единственный? – спросил он, заглядывая в глаза.
- А тебе теперь не всё равно? – спросила я, отворачивая взгляд.
- Я хотел бы, чтобы ты так называла меня всегда, – сказал он и опустил голову вниз.
- Как будет по-армянски «прощай»? – спросила я, нервно посмотрев на часы. Тигран молчал.
- Прощай! – повторила я и попыталась вырваться из его рук.
- Ты меня любишь? – спросил Тигран
- А какая тебе разница? Что это теперь меняет в твоей жизни? В твоих мыслях?
- Это очень важно для меня
- Жизнь и так сложна своими лабиринтами одиночества, из которых порой, кажется, не выбраться... Теперь мир стал для меня словно меньше...А раньше мир был такой большой...
- Я хочу, чтобы ты знала: я всё время в мыслях с тобой, – сказал Тигран, и прикоснулся рукой к моей щеке, вытирая слезу.
- Ты со мной? Я должна благодарить жизнь за то, что мы никогда не будем вместе? – дрожащим голосом спросила я.
- Нет…Это я должен благодарить жизнь за то, что ты в ней есть, – ответил он и обнял меня.
- Ты меня любишь? – спросила я, утыкаясь носом в его шею.
- Аха, – ответил он так, как мне нравилось всегда.
- Это говорит доктор? – съязвила я.
- Нет. Простой армянский парень, – ответил он нежно, потирая небритой щекой мое влажное от слёз лицо. Он нежно прикоснулся к моим губам, и мне показалось, что я оторвалась от земли. Он целовал меня долго и страстно. Это был наш первый поцелуй... И я знала, что последний...
- Позволь мне уйти - глотнув воздух и поправляя волосы, сказала я. Тигран лишь крепче обнял меня.
- И всё-таки… как сказать «прощай»? – произнесла я, вырвавшись из его объятий.
- Не скажу! – ответил он, нахмурив брови.
- Скажи…Это слово же не зря придумали...Это слово нужно для того, чтобы двое сказали однажды друг другу…Ты обещал учить меня армянскому языку. Значит, должен сказать.
- Нет!
- Прощай! – почти крикнула я.
- Ты сказала это уже в третий раз
- Я хочу тебе сказать это миллион раз, - сказала я и, вырвавшись, побежала, толкая прохожих.
Точь в точь, как во сне...
Глава 7
Ес чем морана кез ербек…
Я не забуду тебя никогда…
За двадцать минут до концерта начался мелкий дождик. Мы должны были выступать на стадионе под открытым небом. Все артисты переживали, что зрители не придут. Но люди стояли под зонтами и слушали выступающих. Когда я вышла на сцену с Вардик, дождя почти не было. Я поклонилась публике и, улыбнувшись Вардик, которая должна была выступать в паре со мной, вздохнула и прошептала про себя слова молитвы на армянском языке, которой научила меня Марина.
Первые звуки моего дудука словно погладили небо детской рукой. Вардик заиграла вместе со мной. Когда мы начали играть «Плачущее озеро», небо как ребёнок заплакало дождём. Мой дудук не пел, он тоже плакал. И я тоже плакала и не стыдилась своих слёз. Когда плачет небо, людям тоже можно поплакать…
Зрители аплодировали долго. Нас не отпускали и просили сыграть на бис мою композицию «Лусинэ». Я играла, закрыв глаза, и видела, как улыбается мне девочка в белом платье с волосами ниже колен. Она прыгала по облакам, и на её густые цвета вороньих пёрышек ресницы попадали капельки небесной воды…
- Вардик, как сказать на армянском - «Прощай, любимый»? – спросила я подругу перед сном в гостинице.
- А зачем тебе? Кому ты хочешь это сказать?
- Никому…Так просто…Интересно/
- Мнас баров сирелис, – ответила она, и мне показалось, что она поверила в мою ложь.
...Через две недели я играла на дудуке вместе с духовым оркестром в Москве.
Я вышла на сцену и, закрыв глаза, начала играть. Теперь я играла другие сны…
...Я вижу, как подстригают Григора Нарекаци в монахи, и он, укрывшись от людской ненависти в монастыре, пишет первые строчки «Книги скорбных песнопений». Мы стоим с Лусинэ и видим, как ветер перелистывает страницы, и чей-то голос читает строчки поэмы:
Ты — владыка поднебесного и небесного,
А я — не властен над жизнью и духом.
Ты — в вечной высоте бесконечной,
А я — в пропасти вековечной...
Я вижу, как Нарекаци тянется руками к солнечному свету и улыбается образу девы Марии Богородицы. Он верит, что она земная…
Я вижу, как в княжеской семье родился мальчик, которого назовут Нерсес.
Он станет великим Нерсесом Шнорали, который напишет лирические гимны и
загадки в стихах. Мой дудук плачет, читая его поэму-плач…
Я вижу Комитаса … Он, ещё мальчик-сирота по имени Согомон, поёт красивым сопрано духовный гимн- шаракан, не понимая слов.
В воздухе, словно оторванные от деревьев листья, пролетают звуки его "Ло-ло"
Я вижу, как он, уже взрослый, в монашеском облачении, в закрывающем часть лица клобуке и с серебряным крестом на груди, волнуется, едва его пальцы касаются рояля.
Я плачу, видя, как Клод Дебюсси прижимается губами к подолу его рясы в знак почтения.
Я слышу за спиной звонкий голос незнакомого мужчины, который читает его стихи:
Душа моя - как ветерок
Пришла к тебе с любовью в сердце
И с розой на груди сказала:
"Услышь! Вот я, любить тебя пришел!"
...Я вижу вершины горы Арарат, покрытой сверкающим снегом…
Я вижу женщину армянку, достающую из печи новогодний хлеб, людей, гадающих на пороге праздника Аманор... Я улыбаюсь мальчишкам, которые в канун Пасхи забавляются, в темноте, незаметно пришивая друг к другу одежду рядом стоящих людей.
Мы смотрим с Лусинэ на церковь, в которую люди приносят первые гроздья винограда для благословения…Я тихо вздыхаю, и вместе с другими женщинами бросаю в воду крест на рождество…Я слышу смех Лусинэ, которая хлопает в ладошки, наблюдая, как в день праздника воды и роз - Вардавар, армяне обливают друг друга водой, в которой были замочены лепестки роз…Я смотрю на богатые праздничные столы, которые тяжелеют от посуды с разными блюдами: баклажаны, заправленные мацуном и чесноком, толма из чечевицы в виноградных листьях, кисель из шиповника, фазан в вине и тыква в сухарях, плов с красной фасолью и кашови с рубленым мясом. Лусинэ угощает меня кусочком миндального хлеба и кладёт в карманы своего платьица цукаты и лаваш..
...Я открываю глаза и со слезами на глазах кланяюсь публике. И счастлива, что слышу голоса, овации, крики…Счастлива, что слышу мир вокруг себя…
...В аэропорту Шереметьево я жду Вардик, которая ушла за сэндвичами.
Мой сотовый начал шевелиться в кармане моей куртки, как кот в мешке. Послышалась мелодия, которую я все время забываю сменить.
- Алло!
- Барев, – слышу я голос Тиграна.
Я молчу. Не знаю, что ему ответить. В прошлый раз, у «поющих фонтанов», мне казалось, что это был последний наш разговор.
- Где ты сейчас? – спросил он уставшим голосом
- В Москве
- Ты прекрасно сыграла в тот вечер, в Ереване, – сказал он с тяжёлой грустью в голосе.
- Спасибо, – ответила я, и мы на несколько минут замолчали.
- Почему ты молчишь? – не выдержала я
- Жду.
- Чего?
- Ты хотела сказать мне «Прощай!» миллион раз. Осталось ещё девятсот девяносто тысяч девятсот девяносто семь раз, – сказал он с иронией.
Я сдержала свой смех. Я понимала, что принять его иронию, значит поставить запятую, за которой будет долгое и солёное продолжение. Моя душа устала от вкуса соли… Я увидела приближающуюся, с сэндвичами в руках, Вардик.
- Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Тигран. Меня охватил ужас, от того, что я не могла вспомнить простую фразу, которую повторяла себе сотни раз. Фразу, которую я учила для него…
- Почему ты молчишь, Сэда? – спросил Тигран обеспокоенно. На моих щёках - как капельки росы на траве - появились слёзы…
- Сэда? – позвал Тигран. Я с жадностью вздохнула воздух, и услышав своё сердце, плачущее звуками дудука, вспомнила нужные слова:
- Мнас баров, сирелис…
Прощай,любимый...
Самолёт уносит нас под подол неба, и мои мысли, вплетаясь в распущенные косы грязных облаков, отпускали прошлый мой день...
- Ты всё-таки сказала ему - «Прощай»? – неожиданно спросила Вардик.
- Ты всё знаешь? – удивилась я
- Это он передал тебе дудук. Сам искал дикое абрикосовое дерево, нашел мастера и просил изготовить для тебя инструмент. Он же нашёл пожилую турчанку, чтобы она спасла тебя. Он врач, но искал целителей. Ездил по городам. Спрашивал меня даже о том, улыбалась ли ты в этот день... Он верил, что ты выздоровеешь… Звонил всё время, пока ты не слышала. Он кричал от радости по телефону, когда я рассказала ему о том, что ты уже слышишь, в тот день, когда на твои волосы капало молоко, а ты радовалась каждому звуку... Он приходил не раз на концерты, когда ты выступала в музыкальном ресторане. Он всегда был с тобой…
- Почему ты молчала? – возмутилась я
- Потому что он просил меня молчать. Так же, как ты просила молчать Карена, – ответила Вардик и отвернулась к окну.
Я закрываю глаза и кусаю губы, чтобы не зарыдать в салоне самолёта. В тот день у "поющих фонтанов" мне хотелось упасть на колени перед Всевышним и попросить забрать меня из этого мира... Мира, в котором нет надежды быть его единственной... Я глотала успокоительное перед концертом и шептала тогда на сцене, после слов молитвы, слова любви, обращаясь к Тиграну. Я молила его не отпускать меня из Еревана. Я молила его оставить меня в его родном городе, с красивым древним именем Эребуни...
А потом каждую ночь ко мне во сне приходила Лусинэ, и так же согревая мои руки детскими ладонями, говорила мне о том, что не позволит мне умереть. Что спасла она меня от смерти для того, чтобы моя душа познала радость жизни, которой не было дано её душе...
- Как ты думаешь? Он любит меня? – спросила я Вардик после десятиминутного молчания.
- Никогда не спрашивай других о любви. Никто не знает больше чем твоё сердце, - ответила она.
- Если человек не способен жертвовать многим ради того, кого любит, то это не любовь. Это лишь мираж любви, – продолжила она спустя пару минут.
- Ты не знаешь, на ком он женится? Она тоже американкская армянка?
- Она армянка. Из Еревана. Дочь друзей его родителей. Её зовут Лусинэ, - ответила Вардик и отвернулась, словно чувствовала вину передо мной за то, что ответила на вопрос. На моём лбу появились капельки холодного пота. Лусинэ... Мне всегда нравилось это имя...
- Что такое любовь? До сих пор не могу понять, – произнесла я вполголоса и не ждала ответа
- У любви миллион определений. И, наверное, даже миллиона будет мало для выражения этого чувства. А талантливые люди сложнее переживают любовь. Потому что далеко бежали от себя самих. А кто убежал далеко, будет дольше идти к себе, – добавила Вардик, листая страницы журнала.
- Почему он поторопился жениться? А как же я? Он ведь говорил, что любит меня...
- Тигран подумал, что не нужен тебе. Он долго ждал. Стоял у дверей твоего одиночества. А ты оттолкнула его. Тебе было важно то, что происходит с тобой. Оправдываясь болезнью, ты придала любви второстепенное значение. Главное тогда для тебя было – твоё несчастье. А он лишь хотел, чтобы ты была счастливой. И плакал от радости в тот вечер, на концерте в Ереване, стоя под дождём, в стороне от толпы, когда ты играла на инструменте из абрикосового дерева, в которое он вложил часть самого себя, - сказала Вардик, и я увидела на её щеках слёзы.
- Я допустила большую ошибку, – виновато сказала я, вытирая слёзы шёлковым шарфиком, который как змей сползал с моей шеи.
- Иногда нужно совершить ошибку, чтобы понять что-то важное, – сказал Вардик, тяжело вздохнув.
- Мне вчера перед концертом один "гений" сказал, что я никогда не стану великим музыкантом, – пожаловалась я подруге спустя несколько минут.
- Ну и пусть…Зачем тебе быть великой? Всё великое меркнет перед одним величеством - жизнью, в которой есть любовь. Самый лучший гений – простой человек, который словно играючи умеет любить жизнь, – ответила Вардик и крепко сжала мою руку.
Перед моими глазами пробежала кадрами моя жизнь: детство, школа, колледж. Я вижу свою жизнь похожей на детскую книжку-раскраску с чёрными пунктирными линиями на белых листах. И вот однажды пришла Любовь и раскрасила разными цветами, словно наточенными карандашами, мою жизнь. Я люблю тебя…Это не слова. Это вечность…
Я люблю тебя – и это золотые нити, которыми сшивает время-врач распоровшиеся от боли части души…
Через несколько часов мы с Вардик окажемся в лабиринте улиц Нью-Йорка и будем пить чай с вареньем из цветков белого ириса, который готовит тётя Сильва, и тайком попробуем спрятанную настойку из вишневых плодоножек. А потом полупьяные будем бродить по ночному городу, и мечтать, мечтать, мечтать…
Аястан*-Коренное название Армении
Хайасы** - Коренное название армян