Вот вы говорите – английский… английский… Вы разбиваете глиняную хрюшу и скармливаете ее потроха репетитору. Для вас «английский» и «успех» – просто синонимы контекстуальные, уж простите за профессиональную риторику. То ли собираетесь раскулачивать носителей языка и валютной мошны прямо на родине, то ли намылились туда, к буржуям, где на Уолл-стрит и в Голливуде вам давно прогулы ставят. Или у вас с десяток других причин.
Тем монстроподобнее выглядят на вашем фоне силуэты некоторых студентов, с которыми мне приходилось сталкиваться на тернистом пути коридоров и аудиторий альма-матер в качестве изверга-препода. При этом частенько их светлые образы (а дурак – один из самых светлых образов национального фольклора) мне застила метафорическая фигура хитрого чукчи из анекдота. Да-да, того самого, который заплатил и вероломно никуда не поехал, жутко надув Министерство Путей Сообщения. Дело в том, что институт наш частный, то есть платный. Простите, вы часто платите за то, что вам вовсе не надо? Если вы отреагировали на этот вопрос как на сугубо риторический, вы поймете и мой горький сарказм.
Учебный процесс в разгаре. Я бьюсь лбом о стенку. Меня пожалели. Встает добротно прикинутая студентка, которую хочется называть «мадам». «Да, что вы, – говорит, – бьетесь, в самом деле. Вот я тут недавно общалась с англичанином. Так вот: он совсем не знал русского, а я – …ну, сами понимаете. И что вы думаете: мы общались на пальцах и прекрасно друг друга понимали». Короче – релакс, препод, не кипишись. Для справки – упомянутая сентенция принадлежала потенциальному менеджеру отдела внешнеэкономических связей, для которого посредничество переводчика на переговорах – лишняя головная боль и риск утечки страшной коммерческой информации.
Сказать, что я проглотил язык – это не сказать ничего. Я просто онемел, как «мадам» в общении с англичанином. Когда ко мне вернулся дар речи, я только и смог, что посоветовать пластичной студентке сменить текущий профиль на карьеру сурдопереводчика. Таланты не должны пропадать в болотном прагматизме мира чистогана.
Кстати, о талантах. Знавал я одного преподавателя иняза. К слову сказать, удивительно похож был на человека, от имени-фамилии которого лаконичные поклонники оставили только инициалы: БГ – просто и, наверное, со вкусом. Может, имели в виду центральную «о» по умолчанию, не знаю. Впрочем, жить моему персонажу мешала не внешность, а, скорее, собственная фамилия: Прохожий.
Как-то раз случилось ему проходить по улице мимо дерущейся компании. Вообще-то, «мимо» – это не совсем точно сказано. Мимо как раз таки не получилось. Превратили очки в монокль и испортили настроение. В этот самый момент и подъехала милиция. В участке, как водится, стали знакомиться. «Ты кто, урод?» «Прохожий я». «Нет, ты не понял. Фамилия?» «Прохожий я, говорю же…» Многоточие потому, что не дали развить мысль. У милиции вообще нервная работа. Потому, опять-таки, что «кое-где» и «порой» в последнее время ненавязчиво трансформировались в «повсеместно» и «часто». Короче, сколько и где Прохожий реабилитировался после того достопамятного привода – история умалчивает.
А английский знал так, как нынешний передовой отряд студенческой молодежи – табуированную лексику. У него, помимо необходимого упрямства и педантичности, была четкая система: он каждый день выучивал одну страницу большого (70 000 слов и выражений) англо-русского словаря Мюллера. Всего страниц – 880, грубо говоря – на два года работы. Заметим, что добрую половину этих слов он знал и так: ноблес оближ, плюс постоянная языковая практика со студентами, минус отсутствие в словаре застенчивого товарища Мюллера слов «попа» (не родительный падеж от служителя культа), «писать» с первым эмфатическим слогом и прочих, известных каждому ребенку физиологических непристойностей. Мне, кстати, кажется, что если бы Штирлиц учил язык по Мюллеру, провал был бы неминуем при первом же разговоре за баб-с с Шелленбергом.
Но, в целом, картинка поглощения нехилого словаря получается довольно впечатляющей и достойной подражания. В отличие от государственной линии по отношению к талантам и творцам: пускай, дескать, творят на голодный желудок – натворят больше и качественней. А ведь и действительно натворят когда-нибудь, ой, натворят! Интеллект Прохожего родина оценила в тридцать баков в месяц. Тридцатник в свое время устроил Иуду из Кириафа, но он не устроил Прохожего, которому, кроме удовлетворения суточной потребности в пиве, необходимо было кормить семью. И ушел он на вольные хлеба – то ли к куркулям в коммерцию переводчиком, то ли на рынок куртками торговать.
Родина моя, демонстрируй трудовой подвиг трактористов и комбайнеров в прайм-тайм своего дремотного телевидения, устраивай общенациональные селекторные взбучки нерадивым председателям колхозов, но не обижайся на своих фанатично развивающих интеллект, непонятных пасынков и падчериц, когда они, в конце концов, повернутся к тебе отсутствующим в словаре местом.
В названии нашей матер есть два солидных слова: «управление» и «предпринимательство». Думается, это потому, что мезальянс руководство – клиенты предпринимает шаги и прилагает усилия, достойные лучшего применения, для управления персоналом, то есть нами, преподавателями.
Ректор вошел в новую, рыночную эпоху с огромным опытом работы в высшей партийной школе и соответствующими убеждениями. На их фоне поставленный им во главу угла принцип «Клиент (читай «студент») всегда прав» выглядит тюбетейкой на голове у негра. Полтора десятка чайников-соучредителей института, давших ему царские полномочия, нынче обливаются холодным потом при одном звуке фамилии шефа. Клиенты-студенты, наоборот, имеют высочайшую поддержку и с периодичностью перчаток меняют строгих преподов на добрых и компанейских. Достаточно сказать ректору, что с преподавателем случился конфликт – и с преподавателем тут же случается конфуз в виде потери занятости. У меня от чертовой улыбки, тренированной дома у зеркала, жутко сводит челюсти, но утешаю себя тем, что античному оратору с полным ртом гальки наверняка было хуже.
С такими мыслями, песней и речевкой вприпрыжку скачу к институту. Можно чревоугодничать (в объеме зарплаты), можно прелюбодействовать (во внеслужебное время), можно даже украсть (кусочек мела ребенку на граффити), но опоздать – вот этого нельзя делать даже во сне.
У входа в институт – толпа клиентов. У каждого в руке – по палочке здоровья. Поэтому окружающая действительность носит несколько размытый характер, видимость – почти нулевая, а линией горизонта служит чей-то бритый затылок. На ощупь пробираясь мимо его владельца, слышу задушевную беседу двух имбецилов: «Слышь, дебил, ты английский сделал?» «Какой (трах-тибидох) английский? Ты че, дебил? Я ж тебе говорил – всю ночь бухал на «Реакторе», поэтому сегодня без «Мерса» (трах-тибидох)…» Реактор? Верю. Выхлоп не слабее чернобыльского.
Но сколько самокритики! Я в 17 лет был другим – неуравновешенным и несдержанным хулиганом, моментально распускавшим руки при малейших инсинуациях на эпитеты вроде «козел» и «дебил». Так, может, и не имбецилы они вовсе? Ибо самокритика есть проявление высшего интеллекта. Все верно – новое поколение должно быть и есть лучше нас, стариков.
С этой благостной мыслью мой зеленый от никотиновой атаки организм преодолевает сектор газа и оказывается у входной двери. «Лучше нас, стари…» Меня ловит в объятия седой охранник (мы весьма респектабельное заведение). Хочу попросить его обойтись без фамильярностей, но он сурово требует предъявить мой студенческий билет. Объясняю, что предъявить имею желание, но не имею возможности. Могу показать удостоверение преподавателя. Охранник-ВОХРанник закрывает объятия и раскрывает рот в радушной улыбке. Не Джоконда, конечно, но все равно приятно. Хоть кто-то мне рад. Поднимаюсь по лестнице уважаемым человеком.
Сейчас я войду в святая святых – учебную аудиторию. Как заклинание, повторяю про себя слова Владимира Семеновича: «Бить нельзя их, а вот не вникнут – разъяснять». Делаю «чи-и-з» и открываю дверь. Сейчас будем проверять домашнее задание. Тут важно заранее не обольщаться по поводу процента его приготовивших, помнить о том, что нервные клетки не восстанавливаются, да еще не забывать удерживать на лице одновременно подобие сардонической улыбки и невозмутимую мимику игрока в покер.
Сегодня у нас грамматика. Начнем с клиента, которому оно надо больше всех ввиду полного отсутствия понятия о данном аспекте лингвистики (впрочем, это равно справедливо и в отношении других аспектов). Я знаю наперед, что коэффициент уровня домашней подготовки данного индивидуума не просто стремится к нулю, а зашкаливает за него.
И кто сказал, что в своем отечестве нет пророка? Объект моего внимания долго не понимает, чего от него хотят (общение со студентами ввиду отвращения к халтуре в работе строю почти исключительно на языке Шекспира). Сосед по парте не имеет оснований быть столь же щепетильным и передает Диме суть моей просьбы уже на языке Пушкина. Фраза «я сегодня не готов» стоит бедняге титанических усилий. За последствия же можно не волноваться: «клиент всегда прав», и мы оба это понимаем. Но не пожурить для проформы я тоже не могу и ласково спрашиваю: «Дмитрий, ну почему же вы, при всем моем к вам уважении, уроки дома не учите (про себя – паразит ты эдакий)?»
Мой левый глаз несколько заметнее, чем надо бы, подергивается от нервного тика, но в целом являю собой пример профессиональной этики для любого учителя начальных классов школы для детей с отклонениями в развитии. Дмитрию переводят вопрос. Что такое муки Прометея по сравнению с попытками Дмитрия сформулировать ответ при помощи личного лексикона, составляющего порядка десяти словарных единиц? Впрочем, все относительно в нашем мире, и даже этих слов ему хватило бы для изречения чего-нибудь мудрого и вечного: «Быть или не быть?», например. Однако, я далек от того, чтобы пытаться обсуждать с Дмитрием вопросы, волновавшие принца Датского.
Но вернемся к нашим… ой, чуть не сорвалось! «Зэй…уоз…ай…эм…» Да, кажется, у Дмитрия слова закончились (наверняка, есть еще «фак» и «шит», но они как-то не гармонируют с академической атмосферой занятия). «Дмитрий, могу ли я вам чем-нибудь помочь? (мама, что за дурак, прости Господи! Если правду говорят, что природа отдыхает на детях талантливых родителей, то твои, должно быть, просто гении.)» Все, это полный… тупик, пора заканчивать экзекуцию. «А теперь, леди и джентльмены, рассмотрим новый грамматический материал. Пожалуйста, откройте страницу…»
Дзинь-дзинь. В коридоре встречаю заведующую кафедрой. «Имярек Патронимикович, вы знаете, к вам имеются нарекания со стороны студентов». Обращаюсь в слух. «Они жалуются, что во время просмотра учебных видеофильмов вы занимаетесь своими личными делами». Так, понял, не дурак (пословица «Если ты умный, то почему не богатый» - ругательная, прошу ее ко мне не применять).
Чуть что – всегда Косой… Вспоминаю, что, действительно, как-то раз, когда студенты в поте лица смотрели «Молчание ягнят», я писал срочное письмо знакомому профессору из Канады. Признаю свою страшную вину – был не прав, вспылил. Хотя, вообще-то, лично я этот фильм просмотрел уже раз десять и могу цитировать наизусть. (А в голове, помимо воли, крутится другая цитата: «И какая же зараза Хмыренку этому на Хмыря накапала?»). Зав кафедры в принципе со мной согласна, однако, просит сделать выводы на будущее. Уже сделал: это был мой последний коллективный просмотр. Заниматься грамматикой куда безопасней.
Ощущаю корпоративную солидарность со всеми свиноводами мира. Нет, я еще не крейзи, просто анекдот вспомнил. Была у мужика свинья, вся хоть куда из себя. А соседу зависть житья не давала. Вот и спрашивает он однажды: «А чем же ты, мил человек, свою свинью кормишь?» Тот и отвечает честно: «Да вот, хлебом кормлю». А вскоре вызвали его в соответствующие органы и подвергли нелицеприятной критике: «В то время как страна традиционно переживает тяжелые времена, отдельные несознательные граждане кормят свиней хлебобулочными изделиями». А сосед снова на свинью заглядывается: «А чем теперь кормишь, соседушка?» Тот и скажи в сердцах: «А дерьмом!» На этот раз беседа в соответствующем месте носила еще более крутой характер: «Это что же получается, товарищ? Какое же мясо вы сможете предложить остро нуждающейся в нем стране, если кормите животное неизвестно чем?» Приходит сосед в третий раз, а глаза такие добрые-добрые: «Ох, и хороша ж свинья! А шо за рацион нынче?» А мужик и отвечает: «Да вот, с утра три рубля даю, и чем питается – хрен ее знает!»
О чем бишь я? Ах, да – о роли зависти в учебном процессе. В общем, завидовать мне у клиентов больше повода не будет. А у других групп больше не будет повода завидовать моей. Как говорится, умный человек не обижается – умный человек делает выводы.
Но мысль о том, что дорога в ад вымощена благими намерениями, настолько прочно поселилась у меня в голове, что я даже решил как-то предложить двум своим группам написать сочинение на эту тему. Причем дважды, на двух языках подчеркнул, что работа не ограничена во времени и не обязательна, а рассчитана только на интеллектуально ориентированную часть аудитории. Ну, схитрил немного: если бы в этой аудитории находился я сам, то уже из упрямства и вредности исписал бы тетрадку.
Вспоминаю собственную альма матер – не так уж давно сам гранит грыз. Тогда основным стимулом в моей группе были не льготы при распределении, не стипендия, не помешанность на отличных оценках, а не афишируемая интеллектуальная конкуренция и желание не оказаться тупее соседа.
Итак, результаты моей идеи были таковы: три сочинения из тридцати возможных. С тех пор я больше ничему не удивляюсь.
А чему удивляться? Что бык ломанулся в Юпитеры? Что с суконным рылом – в калачный ряд? Стоит ли вообще винить человека за то, что он попытался надуть судьбу и пойти не по своей дорожке? Все равно эта дорожка – рано или поздно – выведет его туда же, куда и наши благие, но наивные попытки подыграть спустившемуся с гор вечно правому клиенту.
На фига козе диплом? Не будем задавать провокационные вопросы. Может быть, коза ими питается.
Конечно, далеко не все так мрачно. Помню сильнейшее искушение снять шляпу перед одним до крайности коммуникабельным студентом, который на протяжении каждой пары безостановочно доставал всех своих соседей словесным потоком, сплошным, как струя воды в унитазе. Не обладая при этом наполеоновским даром осуществлять несколько мыслительных процессов синхронно, он, как правило, оказывался не в курсе того, о чем шла речь на занятии. Однако, даже не уловив значения обращенного к нему вопроса, он моментально начинал отвечать на вполне сносном английском и при этом мог сколь угодно трепаться на любую, самую эксцентричную тему, да хоть о влиянии белорусской классики на культуру народов Малой Полинезии. Я его не перебивал: это было настоящее, живое на фоне убивающей инертности, пассивности и декаданса. Вот только шляпы так ни разу под рукой и не оказалось, о чем до сих пор жалею.
Я готов переварить бочку дегтя ради отдельных ложек меда, ради чувства благодарности, почти преклонения перед студенткой, которая в ответ на просьбу подготовить одну тему пишет трактат, вмещающий как минимум три. И эти три в одном дают мне сильнейший стимул сидеть ночами над подготовкой к очередной паре, чтобы ей было интересно, чтобы не обмануть ее ожиданий.
Счастье препода состоит именно в возможности отдавать, когда человек хочет взять, в желании вывернуться наизнанку и увидеть встречный интерес и (шепотом) благодарность. Если ты, дружище-препод, ожидал чего-то другого, надо куда угодно уходить из этой профессии. Ибо она безденежна и никогда не дает стопроцентной отдачи. А словом «педагог» только на моей памяти называли себя так много постылых, унылых и чопорных дядь и теть, что и теперь у меня, припедагогленного, его очередное произнесение вызывает приступ аллергии. Что же говорить об остальных?
Для чего я все это рассказываю? Да уж, наверняка, не для изыскания правды. Ее просто нет: количество истин, как известно, прямо пропорционально количеству людей, имеющих свое мнение. Просто хочется верить, что не для всех высшее образование – съедобная корочка, доценты – гарсоны, а негосударственный институт – кабак, где заказывающий музыку нетрезвый субъект с толстым портмоне может рассчитывать на настольный танец под аккомпанемент «Мурки».
Я втискиваюсь в автобус последним, пропустив вперед всех бабушек с краеугольными сумками, детей и инвалидов. Дверь ущемляет мне оба задних полушария (но что это такое по сравнению с самолюбием!) Автобус обгоняют «Мерсы» и «Бумеры» со студентами, жизнь которых уже удалась. Я семеню к задумчивой дымке у входа в альма-матер, теряя последние крохи пустой солидности. Гарсон не должен опаздывать к столику.