Дырокол

 Дырокол


С самого раннего детства я мечтал о дыроколе.
Накануне моего десятилетия, когда мама спросила, что мне подарить, я не колебался. «Дырокол», - сказал я. На предложение щенка и велика, я ответил, что если они хотят испортить мне завтра настроение и праздник, пусть дарят, что хотят.
Утром, когда я проснулся, я услышал звуки. Я выбежал из своей комнаты. В коридоре стоял отец с яркой праздничной коробкой в руках. Рядом стояла мама. И на их лицах была теплая родительская улыбка. Отец протянул коробку мне.
- Он твой.
Теперь у меня был свой собственный дырокол! Маленький, черный, тускло-блестящий.
На следующий день я взял его с собой в школу. Первым был урок математики.
- Раскройте учебники на странице 90, пример 311, - сказал учитель.
Я раскрыл дырокол, быстро нашел и решил задачу. Иван Павлович подошел, проверил и сказал, что всё правильно. Пятерку он не поставил, но похвалил за опрятный вид дырокола.
На перемене я, разумеется, стал центром внимания. Колька Бибирюхин сказал, что если кто-нибудь будет ко мне приставать, пусть я только скажу ему. А Игорь Бащенко предложил за мой дырокол 25 вкладышей от жвачки Ulker Final. Большая цена по тем временам.
В общем, дырокол оказался очень удобным для учебы. А по вечерам я катался с пацанами на нем во дворе. В закатывающемся солнце катафоты сверкали тусклыми рубинами. То ощущение детства мне не забыть никогда.
В 10-м классе я перестал кататься. Во-первых, надоело, а во-вторых, нашлась более важная причина. Я влюбился. Ее звали Полина. Она училась в параллельном классе. В параллельном классе «Б».
Я носил ее портфель и сменную обувь в мешочке. Мы гуляли после занятий. Разговаривали о биологии, я показывал Полине сложные оптические фокусы, надавливая ей пальцами на закрытые глаза, и демонстрировал свои сокровища, среди которых был и дырокол.
А однажды я неожиданно сказал ей, что я ее люблю. Она улыбнулась в ответ. Но это не была улыбка влюбленной счастливой девушки.
- Ты на себя-то смотрел? – спросила она.
Я посмотрелся в дырокол. Ничего такого я там не увидел. Конечно, я смотрел своими глазами. Но все было ясно.
Разрыв с Полиной я переживал по-юношески сильно. Но что я мог сделать?
Потом был «Последний звонок». В своем первом пиджаке я пошел получать аттестат зрелости. Было интересно, для чего я созрел?
В армии я не служил. Просто я о ней забыл, а люди из военкомата меня не беспокоили.
Я поступил в университет. Дырокол пригодился и здесь. Я предъявлял его кондукторам, когда ехал на учебу, расписывался в ведомостях на стипендию, на скучных лекциях раскладывал им пасьянс, а в жаркие дни, подняв над головой, я укрывался в его тени от солнца.
А еще в университете ни у кого из моих товарищей-студентов не было дырокола. Им приходилось писать рефераты и доклады. Затем, листы нужно было прокалывать, чтобы подшить, а сделать это им было нечем. Тогда они просили дырокол у меня. На первом курсе я просил за это импортные жвачки и разрешал знакомым пользоваться.
Когда начали писать курсовые и дипломы, ставки за пользование резко выросли. Теперь однокурсникам приходилось стоять в очереди. А я рядом, сидел на подоконнике, следил за тишиной и порядком в университетском коридоре и пересчитывал купюры.
За неделю до защиты диплома, мы всей группой поехали в лес на природу. Устраивать своеобразное прощание. Ведь это была наша последняя общая студенческая встреча. Через неделю нас ждала комиссия по дипломному проекту. А потом дороги наши рисковали больше никогда не пересечься.
В лесу, ближе к вечеру, мы заблудились. Пока все веселились у костра, я пошел искать дорогу и заблудился снова. Вокруг стояла темь, и было не по себе. Я достал пару бутербродов и термос с теплым молоком. И сел есть, раз уж все равно никого рядом не было. Примерно через час на меня вышли спасатели. Я спросил, как они меня нашли. Старший лейтенант сверился с прибором в правой руке и указал на дырокол.
- Его засекли радары нашей базы.
- А остальных вы нашли?
Спасатель покачал головой.
Так как в университете я теперь единственный из группы претендовал на диплом, мне его решили сделать красным. Все учителя, за исключением физкультурника, поставили мне «отлично». Надо ли говорить, что диплом я защитил на столько же.
Ребят обнаружили только в середине июля. На своих двоих каждый, они дошли до Тургояка. Эта прогулка вынудила всех взять академический отпуск.
На выпускном я грустно сидел один. Там ко мне и подошла Инга. Я плохо знал эту девушку, она же, скорее всего, не знала меня еще больше. Тем не менее, мы разговорились. Я постелил ей свой диплом. Она села на него в своем вечернем платье, и мы проболтали почти до самого утра.
Перед расставанием она написала свой телефон мне на руке губной помадой. Я взял под мышку свой диплом и пошел домой отсыпаться.
Спустя пять дней я позвонил.
- Привет, - сказал я.
- Привет, - сказала Инга.
Дальше я не знал что говорить, и только хотел предложить нам встретиться, как она опередила меня.
Мы встретились.
И потом встречались еще.
Инна оказалась девушкой нетребовательной. Она никогда не требовала от меня цветов. Даже не просила. Ее папа был денежным бонзой.
И друзья оказались, как говорили тогда, мажорами.
С Ингой у меня впервые был, как сказали бы пуританские учителя, hard sex. Примерно в это же время из Ингиной среды до меня стали доходить слухи, что я ей нафиг не нужен, а встречается она со мной только из-за дырокола. Это было неприятно слышать, к тому же Инга мне в самом деле очень нравилась. Я какое-то время не верил. Но потом действительно стал замечать, что иногда, целуясь со мной, Инга поглядывает на дырокол.
К себе на дачу нас позвал Эдик. Сын директора мясокомбината. Он с четвертого захода сдал летнюю сессию. Ингу он пригласил понятно почему – она была его подругой, меня – понятно зачем – я был молодым человеком Инги.
Когда все потеряли человеческо - свинский вид и отвалились спать, мы с Ингой вышли из домика, и пошли в беседку.
Она сидела близко. Лицом ко мне и о чем-то говорила, а я глядел на звезды. От Инги пахло вином «Вдова Клико» и вареньем из черной смородины.
- Скажи, тебе действительно нужен дырокол, а не я? – вдруг спросил я.
- Нет!
И по той торопливости, что Инга ответила, мне стало ясно, что я попал в точку. Она попыталась обнять меня, поймать мое лицо в ладони, бережно, но настойчиво, как хватают ускользающее, заглянуть мне в глаза. Но я уже знал что будет. Утром мы расстанемся. Выражение глаз у нас будет разным. У нее: понимание, что что-то не так, смятение, пристальным ищущим взглядом – проверка прежности моих чувств, остался ли я на крючке ее приворота?, женская гордость с ожиданием моего первого шага навстречу. У меня – состоявшееся разочарование и желание это вежливо скрыть.
На неделе она несколько раз позвонит и предложит встречу. (Просто приходи). Я невразумительно откажусь, сославшись на занятость. Потом телефон замолчит.
В августе я устроился на работу. Неделя у меня ушла на ознакомление, после чего я с помощью дырокола стал улучшать производительность труда. Кривая КПД по предприятию поползла вверх. Меня показали по местному телевидению.
Реакция не заставила себя ждать. В дирекцию канала пошли письма и звонки. Этот же сюжет показали по областному телевидению. Потом досняли и смонтировали отдельным документальным фильмом. Номинировали на премию неигрового кино. Я не знал, как справиться с обрушившейся на меня известностью.
Пробовал писать в редакцию. Но эти письма показывали в новостях. Уже центральных.
Последовали выгодные предложения из Москвы. И я, как человек неискушенный, согласился. Так я стал работать в столице. На одной из корпоративных встреч ко мне подошел человек и назвал свою довольно известную фамилию. Затем он отключил свой мобильный телефон, чтоб не мешал и попросил об услуге.
- В обмен на ваши акции, - улыбнулся я.
Он согласился, и мне отказывать было неудобно. Впервые я пошел на сделку с совестью. За сорок пять минут той работы дырокола (о чем мне не очень нравится вспоминать), я получил некоторое количество нефтяных акций и патронат моих идей.
Надо признать, наличие денег и известность имели свои приятные моменты. Теперь я мог покупать что захочу, не примериваясь, где дешевле, не стоять в очереди бесплатного общественного туалета, мог поехать просто прогуляться по улицам Мадрида, не говоря уже о покупке чудесной бронзовой ступочки, чтобы толочь яичную скорлупу.
Правильные единичные знакомства, а главное, небольшое совладение маленькой нефтяной скважины обеспечивали свободу.
Я не чах над своей обеспеченностью. Раздавая бездомным у порогов банков, куда заходил, зараз по червонцу. Деньги не были для меня целью. Я не хотел их увеличения через технические возможности моего дырокола. Я уважал монополию государства.
Мне предлагали, но я принципиально не пользовался мигалкой, специальными номерами и тонированными стеклами правительственных машин. Милиционеры отдавали мне честь. Пришлось тонировать и перебираться на заднее сидение самого плохонького Lexus-а. Я ехал и ни с кем не хотел разговаривать. Только иногда, если дырокол был в руках, я рассеянно и машинально сжимал его, и на пол падали пробитые конфетти бумажного листа.
Теперь со мной хотели познакомиться звёзды эстрады, сотрудники шоу-бизнеса, депутаты, мэры: сосчитать их - не хватало пальцев, и даже профессор кафедры прикладной математики Суздальского Государственного Университета. Вокруг меня стали появляться разные сомнительные личности. Кто это были такие, я не знал. Но как они говорили, они были хорошими знакомыми моих знакомых. Как правило, эти люди предлагали мне светскую жизнь. По простым стрип-клубам и бильярдным я больше не ходил. Выпивка стала частью моей жизни, и едва не повлекла угрозы моему здоровью.
Люди вокруг – киты и приживалы среди них, жалкие хапуги, невзирая на свой достаток, готовые в любое время ехать в Куршевель. Или на худой конец в Красную поляну. Разумеется за счет друзей и спонсоров.
Они все тяготили меня. С некоторых пор я держался на этой общей волне только за счет терпения. Надеялся, что однажды, уже совсем скоро меня оставят в покое.
Когда же я узнал, что со мной ищет знакомства один из правителей на Ближнем востоке, я сказал себе «Хватит».
Дело было в отеле «Ритц», в разгар устроенного там карнавала. Видимо, почва души вокруг меня дала трещину. Я спустился по лестнице. Вышел.
Швейцар – швейцарец привычно поприветствовал меня, но я даже не повернул головы. Я думал, что судьба неисповедимо, видимо в насмешку, приблизила меня к силе власти. Что бы я ни говорил, здесь ко мне прислушивались, но пропускали слова мимо ушей. Я был продолжительной модой.
Я сел в дырокол и уехал. С тех пор меня никто из посторонних не видел.