Тарелка

Вечером 22 декабря на ул. М. Горького открылся магазинчик с удивительным названием «Тарелка». Кто и когда придумал подобное имя заведению, располагающему совершенно не имеющими отношения к посуде товарами, до сих пор остаётся загадкой. Интересно было не только название, но и то, что ни один из живших на этой улице не мог и не может до сих пор вспомнить самого процесса построения того здания, в котором расположилась «Тарелка». Живший в соседнем доме №7 Никанор Иванович на общем собрании жильцов дома утверждал, что магазинчик этот был возведен за одну ночь, и даже не возведен вовсе, а принесен откуда-то самим дьяволом. Собравшиеся были уже готовы согласиться со стариком, как тут же выяснилось, что Никанор Иванович в тот момент был навеселе, накануне встретил давнего друга детства и по тому случаю до позднего времени отмечал с ним это событие в ближайшей же пивной. Деда высмеяли, но в каждом слушателе остался неприятный осадок: а вдруг и вправду…? Впрочем, уже скоро это событие мало кого интересовало. Про таинственное появление магазинчика скоро забыли, выглядел он (магазинчик) совершенно буднично, жил тихой жизнью, и, как выяснилось позже, торговал медицинскими препаратами: мазями, пилюлями и порошками. Да и посетители его внешне ничем не выделялись. Потому через пару дней все жители улицы воспринимали магазинчик как нечто само собой разумеющееся, а некоторые впоследствии говорили, что стоял он там не один год и торговал вовсе никакими не порошками, а самыми обычными обеденными сервизами, потому и название носил соответствующее…

 ***
- Алевтина Владимировна…Алевтина!
Седой мужчина крепкого телосложения, в больничном белом халате и мягких бежевых тапочках склонился над идеально чистым стеклянным столом. Своими огромными, неуклюжими на вид руками, он держал две маленькие стекляшки-колбочки, в одной из которых в прозрачной жидкости плавала серая слизь.
- Алевтина!!
Дверь в комнату приоткрылась и вошла молодая женщина довольно крупного телосложения, с приятными мягкими чертами лица.
- Ну что раскричались-то. Не денусь я никуда, приду, подождать же надо.
С этими словами она принялась пробираться к стеклянному столику. Именно пробираться, поскольку вся комната представляла собой нагромождение столов с пробирками, стульчиков со стоящими на них аппаратами, проводочков и проводов, шкафов, заставленных банками со странным в них содержимым, среди которых иногда мелькали чьи-то ноги, пальцы и прочие части тела. Крупная Алевтина умудрялась ни одного столика не задеть, не затронуть ни одного проводочка или бирочки. Вообще движения ее были плавны и мягки; в общем, помощница доктора шла, а точнее плыла, над всем этим безобразием с поразительной грацией и быстротой.
- Что тут опять случилось у вас, Аким Бальтазарович? Вот Вы мучаетесь, покою себе не даете, ни минуту отдохнуть, за обедом даже все об одном. Прогулялись бы, развеялись, глядишь, и мысль бы пришла какая!
Не обратив внимания на подобное замечание, Аким Бальтазарович вручил помощнице пробирку с плавающей слизью и велел поставить образец на заморозку. Алевтина вздохнула и с сожалением произнесла:
- И меня б отпустили хоть на полчасика, а то сижу тут с Вами, в темноте и сырости, скоро вся больницей пропахну!
С этими словами она ловко развернулась и поплыла к выходу.
Аким Бальтазарович устало вздохнул и стал стягивать белый халат.
- Ладно, права, права. Ты иди домой, иди…
Через полчаса доктор направлялся уже, не спеша, домой. В этот день он, следуя совету Алевтины Владимировны, решил пройтись пешком, дать размяться уставшим ногам. «Надо же, только три часа дня, а в больнице будто шесть вечера. Как время застывает, как в болоте…». Среди прохожих попадались пациенты доктора. С ними он останавливался и расспрашивал о здоровье, о настроении. В городе доктора знали, на него надеялись, всякое семейство, где была им оказана помочь, считало Акима Бальтазаровича своим другом. Потому с уверенностью можем заметить, что наш доктор был другом всего города. Через полчаса он повернул на Пустынную улицу, вполне оправдывавшую в этот день своё название.
- Аким!! Акима!
Доктор обернулся на крик и увидел, как к нему спешит, размахивая шапкой, невысокого роста человек, с улыбающимся лицом и радостными глазами. За те минуты, которые спешивший потратил на то, чтобы добраться по скользкому льду на противоположную сторону улицы, Аким с усилием напрягал память и пытался вспомнить окликнувшего его человека. К тому времени, как доктор оказался в крепких объятиях кричавшего, он был твердо уверен, что видит его в первый раз.
- Аким, да неужели не узнаешь? Ну? Университет, анатомическая, лекции профессора Глазьева! Гастон Анохин! Ну, как, да неужто не помнишь?
Лекции у профессора Аким Бальтазарович помнил очень хорошо. Анатомическую, где сам преподавал позднее студентам кардиологию, также крепко помнил. А вот человека по имени Гастон припомнить не мог.
Признаться, что не помнит, Акиму Бальтазаровичу было стыдно.
- Гастон! Конечно, конечно, прости, запамятовал совсем! Столько работы…
- Да что ты, о чем беспокоиться! Я сам прекрасно тебя понимаю, иногда так замаешься, что имя жены своей вспомнить затрудняешься. Наслышан о тебе, Аким Бальтазарович! Знаменитым доктором стал, на всю *** имя гремит!
Доктор, пребывая еще в слабом недоумении, растерянно улыбался.
Гастон оказался более чем словоохотлив, рассказал он и о своей жизни в Подмосковье, и о том, что в городе остановился с вечера, в гостинице «Магистраль», что нигде еще не был, шел за подарками жене. Увидел в кафе на ул. Урицкого замечательные чайные наборчики, долго расспрашивал хозяина, где же их можно приобрести... В общем, болтал он без умолку и доктор от этого уставал еще сильнее. Вскоре перестал он и вовсе слушать знакомого своего, а только шел и думал, как же это неудобно, что не вспомнил имени сокурсника, и почему не вспомнил, ведь отличался хорошей памятью…
- Да, вот так, а теперь работаю я над проблемой - гениальностью, можно сказать, руковожу самим гением…Ха, ха, да, самим гением! И притом не только руковожу, но и создать в будущем, надеюсь, тоже смогу!
Заслышав этот отрывок разговора, Аким вдруг вздрогнул и уставился во все глаза на своего спутника.
- Прости, чем ты занимаешься?
- Гением! Самим ГЕНИЕМ!!! Вот так. Изучаю их, с позволения сказать, серое вещество…И знаешь что, необыкновенная вещь ведь получается…
Теперь уже все внимание доктора было поглощено разговором, он внимал каждому слову, и попутно в мозгу его мелькала одна фраза: «надо же!».
 ***

Путники совсем забыли уже, куда направлялись. Увлеченные разговором, они просто петляли по улочкам города. Оказалось, что Гастон Анохин, также известный в своих кругах доктор, по первому образованию хирург, получил уже образование психологическое и теперь интересуется точно тем же, чем и Аким, и даже достиг в своих исследованиях больших успехов. Природа гениального начала интересовать доктора Анохина с тех пор, когда познакомился он в Болгарии с одним художником, отличавшимся не только талантом своим, но и своенравным характером и большим умом. Этот художник заметил как-то, что всем гениям, к которым он без малейшего стеснения приписывал и свою персону, свойственна уникальность не только внешняя, проявляющаяся в написании картин, но и внутренняя, то есть физическая. Он утверждал, что мозг всех гениев устроены иначе, чем мозг простого человека. Когда же его коллега, присутствовавший при этом, заметил, что знаменитый К***, в детстве вовсе не испытывающий наклонности к художествам, а значит, и мозги имевший обыкновенные, постоянно находился под принуждением отца и вынужден был рисовать по 10 лошадок в день до обеда, завтрака и ужина (иначе не получал еды), и только благодаря этому и начал испытывать тяготение к живописи, а впоследствии и получил признание. Говоривший отметил, что, следуя из данного примера, следует заключить: решающее влияние оказывает внешняя среда. Между двумя талантами завязался спор, и Гастон вызвался его разрешить в течении 15 лет. Потому уже 3 года он не занимается практикой, а работает исключительно над данной проблемой, под непосредственным спонсорством поспоривших художников… Пораженный данным рассказом, а также описываемыми результатами исследований, Аким Бальтазарович не обращал внимания ни на время суток, ни на место, в которое завел его коллега. А между тем уже стемнело, и находились доктора далеко от места их встречи, в противоположной стороне от дома Акима Бальтазаровича.
- Ах, доктор, посмотри, куда мы пришли! – словно проснувшись от собственного рассказа, воскликнул Гастон.
Доктор наш резко выдохнул, повел плечами, стряхивая паутину рассказа бывшего однокурсника, и удивленно оглянулся.
- Да, Гастон, зашли мы… Кажется, это улица Горького… Впрочем, этого магазина я здесь никогда не замечал. – проговорил Аким, останавливаясь перед вывеской «Тарелка».
- Как, Ты никогда не был здесь? Аким, да это же один из известнейших магазинов, в нашем городе таких как минимум десять!! И все, представь себе, носят одно и то же название - «Тарелка».
- Чем же знаменит он? Честно сказать, сервизы заинтересуют более Алевтину Владимировну…
- Что ты, о каких сервизах речь! Да ты, я вижу, и вовсе не в курсе дела!.. Ну, это мы сейчас поправим. – И Акиму пришлось следовать за ступившим в помещение хирургом.
Маленький коридорчик сразу за дверью вел в две различные комнаты. Гастон повернул в левую дверь, за которой находилась длинная лестница в подвальное помещение. Аким вдруг подумал: «Знает уже, куда идти, а говорил сам, что нигде здесь еще не был» - и почувствовал смутное беспокойство, усилившееся при взгляде на узкую полутемную лестницу, ведущую вниз.
- Да, и здесь постройка такая же. Все «Тарелки» одинаковы, справа аптечка, так себе, ни плохая, ни хорошая… - говорил тем временем Гастон, словно подслушивая мысли доктора. – Кто это, извини за смелость, - Алевтина Владимировна?
Аким Бальтазарович смутился, и ответил, что помощница.
- А жена как, женат? Нет? Так в чем же дело? Или ты так от тепла покраснел слегка при имени своей помощницы?
- От тепла, от тепла, конечно – слова эти сопровождались у доктора следующими мыслями: «Вот пристал, навязчивый какой, про семью ему расскажи, всем интересуется.…А откуда я, собственно знаю, кто он такой?!»
Собрался было он повернуть назад, как понял вдруг, что находится уже в самом низу лестницы, перед маленькой темной дверцей. «Не успею» - мелькнуло в его голове – «Убьет».
Тут перед ним раскрылась дверь, и он оказался в удивительной комнате. Находящимся в ней шкафам с баночками, столикам с препаратами и медицинской аппаратурой, какой Аким Бальтазарович, самый известный в округе доктор, член Палаты Докторов города ***, никогда не видел и представления о которой не имел, могла позавидовать даже лаборатория Петербуржского Института Медицины (в которой нашему доктору повезло побывать пару раз Аким протер глаза, но комната не исчезла.
- Ну что же ты стоишь, я же говорил, что это одно из самых известнейших заведений (известнейших среди медиков, конечно), которое окружающие почему-то находят мудрым называть магазином! Да проходи же, наконец.
На негнущихся ногах Аким проходил через ряды аккуратно расставленных столиков с неизвестной аппаратурой. Невольно вспомнил он свою лабораторию, которую считал разве что не лучшей в городе, и которая теперь казалась ему поразительно неаккуратной, захламленной, заброшенной и даже грязной. Надо сказать, тут Аким Бальтазарович был совершенно не прав, лаборатория его хоть и не отличалась пространством, зато блистала чистотой, и это стоило немалых усилий Алевтине Владимировне.
Помещение оказалось разделено на две части, в одной находились препараты, вторая же была занята только двумя большими хорошо освещенными столами странной формы. Доктор замедлил шаги у одного стола и повернулся к Гастону, стоящему все еще у входной двери.
- Эта лаборатория…я никогда не видел…это невозможно!
- Все возможно, доктор, все возможно. Такое оборудование вы действительно еще нигде не видели. Даже в Московской и Петербургской лабораториях – усмехнулся отчего-то Гастон, сделав ударение на «Московской и Петербургской». Он подошел к мутной синеватой пластине размером с чайное блюдце, державшейся на тонкой подставке из металла, и приложил ладонь к ее поверхности. Доктор внимательно следил за его действиями.
- Смотрите, доктор. Можете подойти поближе, ничего страшного не произойдет. – И хирург (теперь уже Аким Бальтазарович ни капли не сомневался в том, что это был хирург) убрал руку от пластины.
На мутной поверхности вдруг проявился отчетливо знак «Р» и мягкий женский голос, появившийся ниоткуда, произнес: давление 120/70, температура 36.7 , уровень холестерина в крови…Голос продолжал говорить, но что именно, Аким не слышал. Он смотрел на стоящего напротив человека, и в мыслях его отчаянно вертелось одно и то же: не допустить, не допустить, не допустить… «Чего не следует допускать?» - отчего-то с безнадежностью подумал доктор. Тут услышал он голоса, зовущие его по имени откуда-то издалека, словно из пелены глубокого беспокойного сна. Постепенно пелена становилась все плотнее и плотнее, затягивая его в черную бесконечность...
 
 ***
- Доктор! Аким Бальтазарович! Меньшинский, проснитесь!
Аким Бальтазарович Меньшинсий попытался открыть глаза. Густой мужской бас, медом протекший по напряженным вискам, пролился в уши и проговорил: оставьте, пусть еще полежит, такие путешествия нелегки даже для нас.…Через пять минут он придет в себя.
 Девятая симфония Бетховена заполнила сознание доктора. Повинуясь ритму музыки, кровь побежала быстрее, освобождая его мозг от густой пелены. Открыв глаза, Аким увидел склонившееся над ним лицо человека, называвшего себя однокурсником.
- Вы не мой однокурсник, так ведь?
Язык не слушался, и слова вылетали исковерканные, словно покалеченные пулевым ранением.
- Так. Мне пришлось так говорить. Пришлось заговаривать вас и нести всякую чепуху. Простите, доктор, это было необходимо.
- Как и ваше перемещение сюда. – Потек медом откуда-то сбоку мужской бас.
С усилием повернув голову, Аким увидел сначала белый халат, подняв же глаза выше, увидел аккуратную белую бороду. Борода наклонилась ближе, и перед доктором предстало грубоватое мужское лицо, с крупным носом горбинкой и грустными серьезными глазами. Этому лицу и принадлежал густой бас.
- Очнулся, и сразу вопросы. Это хорошо. Крепкий Вы человек, если сразу разговаривать пытаетесь. Анохин в первый раз после такой прогулки минут пятнадцать как рыба молчал. – И Борода, как уже мысленно окрести его Меньшинский, улыбнувшись, выпрямился.
- Это музыка так влияет. Бетховен! – рядом с Бородой появился молодой человек с темными коротко стрижеными волосами, маленькими близко посажеными зеленоватыми глазками и тонкими, почти в полоску, губами.
- Возможно, Антон, возможно.
Отчего-то Акиму показалось, что улыбка молодого человека была злой. И сами маленькие глаза Антона смотрели напряженно, внимательно, и, казалось, со злостью.
- Как это, «возможно», Дмитрий Андреевич! Почему это «возможно»? Как препараты Чарского, так «Так и есть», а как музыка Жженского, так «может быть»! Почему такая несправедливость, Дмитрий Андреевич? – молодой человек говорил быстро, почти заговариваясь. Голос его при этом звучал обиженно, но смотрел он весело и все время улыбался так, словно насмехался над кем-то. Подмигнув Акиму, он продолжил:
- Так значит, да, вот уйду я от вас, сами будете КРИС на положительную сторону настраивать перед проверкой! Вот тогда я посмотрю, как вы справитесь, как запоете! – И, состроив обиженное лицо, отошел к столику с препаратами.
Его никто не стал успокаивать.
- Не обращайте внимания, Аким Бальтазарович, это Антон, наш Мозг Терапии, умный молодой человек, талантливый, но слегка… с характером.
 Антон, отвернувшийся ото всех, даже не обернулся, но вся спина его словно выражала удовольствие услышанным; через секунду легким щелчком Бетховен сменился на спокойную музыку, которой наш доктор еще не знал, поскольку написана она будет спустя много лет после его смерти. Настроение Акима понемногу успокаивалось, тревога уходила.
- Вот видите, он никогда не обижается, по крайней мере, долго. Эта одна из его черт, за которую коллеги очень ценят своего сотрудника. Злопамятность – самая болезнетворная вещь на свете, поверьте мне. – Говорил мягко Борода.
Меньшинский присел на кровати, поддерживаемый Дмитрием Андреевичем, и смог, наконец, оглядеться. Находился он уже не в лаборатории, а в помещении гораздо меньшем, но также обставленном различной аппаратурой. Больших столов для операций не было, вместо того половину комнаты занимал огромный экран, совершенно плоский и державшийся на тонких ажурных подпорках из того же материала. Неяркий свет и спокойная музыка придавали помещению вид не лаборатории, а скорее домашней комнаты неаккуратных хозяев, державших в доме всякий хлам. «Хлам», правда, как мы скоро убедимся, весьма полезный…
- Как Вы себя чувствуете, Доктор? – спросил Гастон. Тон его речи и сама манера говорить изменилась до неузнаваемости. Словно два разных человека скрывались за одним лицом. – Имейте в виду, это не простая вежливость, говорите все, что чувствуете.
- Голова немного кружится. Пожалуй, это все... Вы и вправду хирург? И как Вы узнали о том случае с отметками?
- Поверьте, доктор, это совсем не сложно. Вы все узнаете, но гораздо позже, сейчас эта информация будет для Вас бесполезной. А о том, что я вам говорил во время прогулки… Да, я действительно хирург. Нейрохирург. И действительно занимаюсь изучением природы гениального. На соответствующем уровне. Профессор Бердовский Дмитрий Андреевич – один из крупных специалистов в области психологии и психиатрии. Антон, как Вы уже знаете, занимается терапией. Не только музыкальной. Несмотря на молодые годы, он достиг значительных успехов в познании данного направления психологии. Все мы занимаемся изучением Гениальности. Здесь не присутствуют еще два члена нашей группы…
- Но скоро Вы с ними познакомитесь. Один Химик и один Психолог - Художник. Получается взрывоопасная парочка… Уж и не знаю, кто из них опаснее, наш Химик- Алхимик, или новый Пикассо! - улыбнулся молодой терапевт. И снова Акиму показалось - недоброй улыбкой.
Хирург недовольно посмотрел на молодого человека, но ничего не сказал. К нему подошел Борода, и они тихо заговорили о чем-то. Антон тем временем продолжал свою Речь, манипулируя содержимым пробирок.
- Скоро войдут сюда. Оскар, тот добрее на вид, улыбчивый такой. Одет в форму, не узнать невозможно. Как нахимичит... Ох, что он тут нам устраивал! А вони, вони… ни один человек такого «букета» не выдержал бы! Алексей строже…Художник наш… Да Винчи…Ох, Да Винчи…Психолог…
Не мог Аким Бальтазарович не почувствовать в голосе говорившего оттенок легкой иронии. К тому же при упоминании Алексея темп речи Антона заметно усилился и перерос в сплошной поток сложно разбираемых слов. Как уже понял доктор, это было признаком того, что молодой человек неуютно себя чувствует.
- Где я сейчас?
- Сейчас мы все объясним… - вступил в разговор Профессор Борода и кивнул Антону.
– Если хотите, даже проиллюстрируем. Но для начала выпейте вот это. – Только сейчас доктор обратил внимание на пузырек в руках профессора. – Не бойтесь, это не опасно.


 ***


Какое действие возымела жидкость из пузырька, доктор не знал. Он просто ничего не почувствовал. В течение последующего часа Аким Бальтазарович раз двадцать пребольно себя щипал за запястье.
Дмитрий Андреевич старался выражаться просто, без сложных формул и понятий, но иногда все же увлекался, и тогда его речь превращалась в сплошное сочетание формул, терминов, непонятных Акиму. Тогда Гастон тихим прикосновением останавливал доктора и продолжал сам.
Все это время они находились в «Тарелке». Только если бы Меньшинский вздумал выйти за пределы этого здания, ничего хотя бы отдаленно напоминающего тот город, где еще несколько часов назад гулял он со своим однокурсником, он бы не увидел. Потому наиболее безопасным будет полностью довериться профессору и его коллегам. Только профессору и только его коллегам. (Аким Бальтазарович кожей почувствовал каждый звук этих слов «только».) Было бы совсем невозможно объяснить, где он находится, если бы не современные достижения науки, как та жидкость из пузырька. Сложное название препарата Аким запомнить не смог, но действие его было поразительно. Состав был разработан еще двадцать лет назад. Основным его применением считалось облегчение принятия и переработки информации, получаемой больным о своем положении; препарат был разработан целенаправленно для больных с особо тяжкими заболеваниями. В данном случае без этого препарата обойтись нельзя, иначе воспринять полностью полученную информацию доктор не смог бы, и потерял контроль над своим разумом. Проще говоря, Меньшинского бы ждало безумие.
Краем глаза доктор увидел стоящий на столике препарат, и потянулся к нему.
- Не стоит, мы предложили Вам достаточно концентрированный препарат, можете не опасаться за свое последующее состояние, - тихо сказал Антон.
- Значит, я … в будущем.
- Совершенно верно! Вот, я же говорил, что он умный парень, до всего дойдет своими мозгами! Ну, разве не молодец! А Вы все «Вспомни Македонского, вспомни Македонского!». Ну, перенервничал царь, подумаешь! Вернули назад, и все забыл!
- Антон!
- Да ладно, молчу.
Рядом с Бородой, сидевшим все это время возле доктора, появились два молодых человека. Один из них был одет в комбинезон, облегающий тело; рукава костюма, как и горловина, странным образом «врастали» в кожу, нигде не было границ либо швов. Но, тем не менее, это точно был костюм, а не кожа. Тем более в руках человек держал шлем, состоящий из такого же материала, лицевая часть представляла собой прозрачный материал, отнюдь не стекло, судя по блеску, мягкости и радужным переливам на его поверхности. Молодой человек улыбнулся доктору, и Меньшинский сразу понял, что это Оскар. «Действительно, добрый и улыбчивый», - вспомнил он характеристику Антона. Стоявший рядом Алексей казался выше и сильнее. Правда, при этом в его позе чувствовалась неуверенность и смущение. Вообще он казался лишним человеком в этой лаборатории, как лампа, которая вроде и нужна, и вроде как некуда ее поставить. Раз посмотрев на Меньшинского, больше Алексей в его сторону не смотрел.
- Вот они, голубчики! Ну, Оскара Вы, держу пари, узнали сразу. Про Алексея я Вам уже рассказывал. – Вынырнул из глубины лаборатории Антон.
- И что же ты обо мне рассказывал? – Голос Алексея оказался приятным, мягким и успокаивающим, в противовес резковатому голосу Антона.
- Да все нормально, разве мог я о тебе что-то плохое сказать? Ты меня обижаешь!
И Антон вновь улыбнулся. В руках он нес большой ящик. Внутри что-то звенело и постукивало.

 ***

- Простите, доктор, но я не могу дать вам время на отдых. Мы могли бы постепенно ознакомить вас со всей ситуацией, а после вернуть на несколько недель назад и закончить начатое дело, но, боюсь, что перемещения во времени чересчур энергоемкий процесс, а перемещение «Тарелки» и всего содержащегося в ней оборудования значительно истощило наши силы.
- Зачем же такие значительные затраты? Чем я могу вам помочь и почему именно я?
- Сейчас мы вам все покажем. Надеюсь, теперь это не окажет на вас опасного влияния. Антон, включите.
Молодой человек подошел к аппарату и провел по его поверхности.
- Стоит нам задать определенные параметры данному прибору, как немедленно появится изображение. Таким образом, мы можем наблюдать за происходящим даже в комнатах сына Эхнатона, царицы Клеопатры… Естественно, о нашем наблюдении данным людям ничего неизвестно. Историки полностью восстановили картину прошлого за пару сотен лет после появления данного прибора. Конечно, возникало немало этических проблем, но вклад этой модели в историю мира оказался неоценим, и этические вопросы вскоре перестали быть такими острыми.
Изображения сменялись одно за другим. Перед присутствующими предстали картины жизни города ***, где жил Аким Бальтазарович, после картины жизни Москвы тех же годов. Затем один за другим менялись лица каких-то людей. Из стен полился голос молодой женщины, рассказывавший о роли политических деятелей в развитии науки. Сменялись президенты, чередовались годы войны и мира. На экране мелькали ученые и искусствоведы, политики и художники. За полчаса Аким Бальтазарович узнал всю историю развития России за 4000 лет, все войны и перемирия, всю историю развития науки в России и за рубежом, его больше не удивила бы техника, самолеты и спортивные автомобили.
- Остановите просмотр, я уже все понял. Теперь, вероятно, вы объясните, с какой целью я здесь оказался.
Изображение исчезло. Короткая пауза. Первым заговорил Борода.
- Понимаете ли, доктор, мы действительно занимаемся вопросами гениальности. В последние десятилетия мы узнали очень много. Практически все. Были точно определены мозговые зоны, отвечающие за развитие определенного интереса к каждой из сфер наук и искусства, изучены все… «составляющие гениальности». – Профессор замолчал, не зная, как продолжить.
- Короче, охамели вконец доктора и научные «деятели». – Вставил слово Антон. Особого презрения удостоилось слово «Деятели».- Забыли все этические нормы, головы посшибало всем, мозги скрутило, такого наделали, что пару сотен лет назад за такую деятельность перестреляли бы весь институт без суда и следствия!
Борода молчал, не перебивая. Алексей угрюмо смотрел на говорившего.
- Всем по мозгам гениальность ударила. Сначала богатые родители пожелали иметь гениальных деток, после какой-то идиот стал спонсировать программу «Гении», целью которой было рождение гениального ребенка по заказу. Миллионы детей погибли, даже не родившись! После того, как все это стало известно, разразился большой скандал, на несколько лет исследования прикрыли, но они продолжались подпольно. Роженицам говорили, что их дети родились мертвыми, а младенцев использовали как подопытный материал! Сейчас же программа вновь открыта, люди хотят иметь гениальных детей! Тех матерей, которые не соглашаются рожать «подопытных кроликов», заставляют! Поверьте, сейчас наука обладает такими способами убеждения! Матери даже не понимают, как все происходит, и рожают якобы мертвых детей! Исследования проводятся в самых крупных лабораториях мира! И только несколько лабораторий объединились против этих исследований, после чего были закрыты!
Алексей подошел к Антону и положил руку на плечо. Молодой человек замолчал. Доктор слушал и не верил своим ушам. Профессор посмотрел на доктора.
- Это все правда.
- Потому мы и решили встретиться с вами. Ведь именно вы стали первым изучать гениальность, и продвинулись в своих исследованиях значительно! Все учебные ленты содержат кадры из вашей практики, самые маленькие дети знают ваше имя как имя гениального ученого!
- Но я не первый обратил внимание на природу гениального, и изучение мозга далеко не моя идея… - Аким нервничал.
Профессор положил руки на плечи Меньшинского. Доктор вздрогнул.
- Да, вы правы. Однако именно ваши исследования привели, то есть приведут в будущем, в нашем настоящем, к необратимым последствиям. Вы затронули самое зерно, центр гениальности. Большинство из ваших положений не потеряли актуальности и до сих пор, более половины ваших выводов неоспоримы. Сейчас вы находитесь в самом начале пути, и мы не случайно переместили именно того вас, кем вы являетесь сейчас. Через год исследования настолько поглотят вас, что любые этические нормы перестанут быть преградой. Именно сейчас вы в силах предотвратить все то, что происходит в мире сегодня.
Меньшинский молчал.
Сдерживавший себя все это время Антон вновь «взорвался».
- Прекратите исследования. Только так можно остановить это!
Внезапно он повернулся и вышел из кабинета.
- Простите его. Ребенок Антона стал одной из жертв исследований Мен.. программы «Гений». Жена была совсем слаба после родов. Известие о «мертворожденном» ребенке убило ее. Прошло более двух лет. Где сейчас ребенок, и жив ли он, нам неизвестно. Все это время наша борьба была практически безрезультатна. Правда, нам удалось уберечь от исследований более сотни детей, но программу закрыть мы не в силах. Вынуждены действовать скрытно, иначе давно потеряли бы свое положение в институте, а сейчас это единственная возможность помогать…
Аким Бальтазарович сидел неподвижно, смотря в одну точку.
Алексей, стоявший в стороне, приблизился к профессору.
- Сейчас?
- Нет, не думаю. Пусть поспит. А вы оставайтесь с ним, Алексей.
Профессор ушел. После того, как Алексей вколол Меньшинскому снотворное, доктор забылся. В комнате воцарилась тишина.



 ***

«Я, верно, простыл. Или выпил лишнего… Да, кажется, выпил. Или не пил? Нет, не пил. Просто сон. Отвратительный сон. Доктор Борода. Сдержанный, как и Алексей. Просто фантастический рассказ какой-то. Алевтина узнает, смеяться будет долго. И, пожалуй, работать совсем запретит.» Аким Бальтазарович вспомнил веселую Алевтину, ее смех, полные плечи, белые руки с нежными пальчиками. Страшно захотелось в лабораторию, к задорной помощнице, ее теплой улыбке и смеющимся глазам. «Сейчас встану, чай, и через полчаса буду на работе. А вечером приглашу Алевтину на премьеру. Надо два билета заказать». С такими мыслями Меньшинский открыл глаза. Яркий свет. Белый потолок. Тишина. Доктор медленно повернул голову, желая позвать любимую собачку. Слова комом застряли в горле. Аким все еще находился в лаборатории профессора Бороды во сне. Рывком он приподнялся на кровати. В висках стучало; « Все так и есть». И вдруг стало совершенно привычно, что он находится здесь, за несколько веков после своей жизни, в лаборатории профессора Бороды. И это так и должно быть. Стало немного жаль, что невозможно сейчас встать как обычно и отправиться на работу. Невозможно сейчас же увидеть Алевтину. Но что-то не давало этому чувству вырваться на свободу. В голове прочно засела одна и та же мысль: не допустить. Только теперь Аким прекрасно знал, чего именно нельзя было допускать.
Из боковой комнаты появился Алексей.
- Вам необходимо будет увидеть кое-что. Прежде чем вы пройдете со мной, необходимо выпить вот это, - и он протянул доктору бутыль с синеватой жидкостью, - не бойтесь, я выпью его также, и сделаю нам инъекции. Это необходимо.
- Я могу узнать, каково ее действие?
- Этот препарат поможет мне держать вас в поле действия своих мыслей, - молодой человек говорил медленно, тщательно подбирая слова, - таким образом, мне будет легче контролировать не только себя, но и вас. Нас никто не должен видеть. Окружающие не смогут видеть нас, но это требует большой мысленной концентрации. Воздействовать на восприятие окружающих достаточно трудно. При любой сложной ситуации я могу ослабить концентрацию, и кто-либо из нас может стать заметным. Этот препарат исключает такую возможность.
- То есть мы будем невидимы?
- Мы не станем прозрачными, но окружающие нас не будут замечать. Возможно, вам будет легче понять, если сравню этот процесс с гипнотическим внушением.
- Хорошо, я, кажется, понимаю. Что ничего не понимаю. Благодарю вас за подробное изложение материала, но не тратьте больше сил. К делу. – Меньшинский улыбнулся.



 ***


Они шли по длинному коридору, без окон и дверей, ламп или свечей. Тем не менее, пространство было на удивление хорошо и равномерно освещено. Никаких звуков, даже их собственных шагов. И никакой видимой звукоизоляции. Они шли около часа, - такое было впечатление, - на самом деле - не более пятнадцати минут… Никаких звуков – нельзя разговаривать. Никаких лишних движений. Ничего больше, чем роль наблюдателя, - участие в происходящем запрещено… Сам Алексей идет впереди Меньшинского, быстро, не оглядываясь… Идти строго за Алексеем, не сворачивая. На посторонние звуки или действия не отвлекаться… В коридоре пусто, нет ни людей, ни животных, ни техники... Идти быстро, не оглядываться по сторонам, не искать выходы… Стены гладкие, белого цвета… У побочных коридоров не задерживаться, в открывающиеся проемы не смотреть… Нескончаемая стена, проход без ответвлений… На возможные звуки или голоса не реагировать, выполнять все в точности за Алексеем… Тишина всеобъемлющая…
- Малаев Александр Сергеевич, пациент подготовлен, пройдите в операционную.
Голос ниоткуда проплыл мимо Меньшинского; только через некоторое время он понял, что вызывают какого-то доктора. Впереди, из совершенно гладкой стены вдруг выдвинулся участок, приобрел форму правильного многоугольника. Участок выдвинулся влево, из проема появился человек в комбинезоне, подобном тому, что был на Оскаре.
- Ирочка, задержите рейс, эти детки не должны улететь. Боюсь, мы ошиблись, роженица номер триста действительно оказалась троюродной сестрой президента. Придется вернуть ребенка, принесем извинения в связи с ошибочным известием о смерти младенца. Ну вы же сами все прекрасно знаете. – Улыбнувшись, доктор прошел вперед Алексея, даже не посмотрев в их сторону.
… По сторонам не смотреть, на посторонние звуки не отвлекаться… Снова тишина. Доктор удалялся от них совершенно бесшумно… У побочных коридоров не задерживаться, в открывающиеся проходы не смотреть… Нескончаемо… На возможные звуки и голоса не реагировать…
 Внезапно Алексей повернул. Аким повернул за ним, попутно осознавая, что уткнется в спину Алексею, на пути которого неминуемо окажется стена… Нескончаемая стена, проход без ответвлений… Закрыв глаза, Аким шагнул, ожидая столкновения… Стены гладкие, белого цвета… До мозга медленно доплывала мысль … Тишина всеобъемлющая… Меньшинский открыл глаза. Алексей все так же шел по коридору, гладкому и нескончаемому… Никаких звуков – нельзя разговаривать… Из совершенно гладкой стены справа от идущих вышла женщина в широких одеждах, поддерживаемая молодым мужчиной. Пару сопровождал молодой доктор в комбинезоне. Чуть не задев Акима, они прошли мимо. Женщина буквально повисла на руках у сопровождающего. Лицо она прикрывала рукой.
- Поймите, - говорил им доктор, - вашей вины в этом нет, сейчас только трое из двадцати выживают. Экология… У вас будут еще дети. Это первенец, первенцы почти все умирают.
…Никаких звуков – разговаривать нельзя… Шедшая женщина упала, затряслась в несдерживаемом плаче… Никаких лишних движений… В руках доктора мелькнуло подобие шприца… Ничего больше, чем роль наблюдателя… Они прошли эту сцену, миновали бьющуюся в истерике женщину и ее мужа… Какое – либо участие в происходящих событиях запрещено… Лицо мужчины – каменное, с плотно сжатыми губами, черными от горя глазами… Никаких лишних звуков… Еще три пары в трауре … Одна счастливая мама с ребенком на руках… Еще женщина в горе… Беременная на девятом месяце… Коридор становился все более многолюден. Аким больше не мог терпеть ком, разраставшийся в груди, подступивший к горлу. Как и предупреждал его Алексей, когда давал множество указаний, это оказалось нелегко. Меньшинский достал пузырек из кармана, глотнул жидкость. Ком медленно поплыл обратно в сердце, уменьшился, исчез, оставив пустоту…



 ***

Алексей остановился, повернулся к Меньшинскому. Жестом показал: ждать. Время застыло. Мыслей не было, чувств, - слава Богу, - тоже. Из бокового коридора показался совсем еще молодой человек, на вид Аким Бальтазарович не дал бы ему и 25-ти. Комбинезон ясно давал понять, что перед ними доктор. Доктор прошел в проход рядом с Алексеем. Алексей проследовал за ним, практически вплотную прижавшись к доктору. Аким понял, что так не будет заметно задержки в закрытии коридора. Он прошел вслед за Алексеем. Они оказались в небольшом кабинете, посередине которого располагался стол. Лежавшая женщина спокойно разговаривала с медсестрой.
- Ну что, рожать надумали? – доктор говорил громко, преувеличенно бодро, все время улыбаясь. – А мы уже думали, откажетесь. Пора бы уж. Кто у нас там?
- Мальчик… Надеюсь, – слабо произнесла женщина.
- Ну отчего же так пессимистично. Какой ребенок?
- Первый.
- Ну тогда понятно, боли боитесь. Да, потерпеть придется… Ну что, приступаем? – обратился он к медсестре.
 С женщины убрали какие-то датчики. Музыка. Свет. Доктор отдавал приказания, разговаривал с роженицей, помогал ребенку…Все это время Меньшинского беспокоило смутное чувство того, что этот доктор знаком ему. Хотя это и был полный абсурд, избавиться от этого чувства Аким не мог. Роды проходили быстро и без осложнений. Но лицо доктора было мрачным. Через три часа на свет появился прекрасный мальчик. Меньшинский видел совершенно здорового ребенка. Мальчик кричал. Вдруг женщина приподнялась, посмотрела на врача и тихо спросила: «Живой?». Врач покачал головой. Женщина упала и больше не спрашивала ничего, не просила показать ребенка. Криков она явно не слышала, возможно, ей что-то вкололи. Аким ясно видел, как кричащего ребенка унесли за ширму. Врач тихо сказал медсестре:
- Малыш крепкий, нам нужны такие дети. Оформите время смерти, увезите роженицу. Все как обычно.
- Хорошо, доктор.
Меньшинский почувствовал, как к горлу подступает предательский комок. Руки его затряслись, сердце бешено заработало. В голове застряла одна только мысль: «Как же так?». Перед глазами одна за другой всплывали картины: рыдающая женщина в коридоре, мужчина с почерневшими глазами, беременная, роды, ребенок, выражение лица роженицы…
 Голова в огне, нехватка воздуха, горящие руки… Меньшинский сделал шаг к доктору… Роль наблюдателя… Непреодолимое желание убить врача заполнило сознание… Наблюдателя… Остановить…Роль наблюдателя… Меньшинский почувствовал, что двигаться ему не позволяет железная хватка Алексея. Что-то кольнуло в бок. Аким Бальтазарович потерял сознание.



 ***

Очнулся он уже в коридоре. Алексей все еще держал его. Железная хватка ослабла.
- Идите за мной. – Тихо сказал Алексей.
 Они снова следовали по однообразному коридору без проходов, окон или дверей. Меньшинский пытался сосредоточиться, но что-то упорно мешало ему собраться с мыслями. Он ничего не помнил и не пытался вспомнить. По глазам полз какой-то мерзкий туман, заползал через глазницы в мозг, окутывал мягким липким одеялом каждую клеточку. Тем не менее, двигался он с удивительной легкостью, словно не собственными усилиями, а по чьему-то велению.
 Из стены появился человек в комбинезоне.
- Леночка, пройдите к новенькой. Решение отдать ребенка приняла самостоятельно – на счастье еще одна мамаша с нежелательной беременностью.
Из тумана, окутавшего мозг Акима, с трудом вытекла мысль, оформилась, приняла нужный размер; возник вид маленькой комнаты, стола, роженицы, кричащего младенца… Меньшинский вспомнил все с удивительной точностью, но никаких чувств это воспоминание не вызвало. Мысль постояла с минуту перед его глазами, затем съежилась, свернулась в клубок и заползла обратно в туман. Они миновали доктора и молодую помощницу. Ясный голос ниоткуда произнес:
- Профессор Меньшинский, пройдите в пятую лабораторию.
Меньшинский отчего то хотел вдруг повернуться, пройти в боковой коридор, но тут же мелькнула мысль: «Откуда знают,…отчего Профессор…»… Ничего почувствовать Аким Бальтазарович не мог, свернуть со своего пути тоже – он просто шел по коридору. Мысль, появившись, повисла в воздухе, не привнося в него ни напряжения, ни иных ощущений.
- Леночка, кто будет меня искать – меня вызвали в лабораторию. – Мимо быстрым шагом прошел молодой доктор в комбинезоне.
 Отчего-то его лицо вновь показалось Акиму Бальтазаровичу знакомым. Возникшее ощущение поднялось в воздух к уже застывшим мыслям и повисло рядом, не вызывая также никаких эмоций.
 Доктор исчез в стене. Через какое-то время Алексей свернул в проход. За ним же «в стену» последовал Меньшинский. Вновь стена, но на этот раз за ней скрывалось не новое отделение коридора, а та комната, из которой он с Алексеем начал свое путешествие.
- Вам лучше прилечь.
Меньшинский молча лег. Говорить не хотелось, мыслей не было, чувств – тоже. После укола Аким уснул.


 ***

- Да, мы не учли возможной реакции. Ты справился – можешь отдохнуть, пить сыворотку нежелательно, пусть силы восстановятся сами…
Аким Бальтазарович медленно приходил в себя. Пелена вязкого тумана постепенно освобождала его мозг; мысли выплывали из болотного тумана, отряхивались от паутины оцепенения, медленно поднимались в воздух, и, позвенев несколько секунд, взрывались. Каждый такой взрыв возвращал Меньшинского к реальности, разлетался осколками чувств по самым глубинам сознания. Последним из мерзкой паутины освободился громадный тяжелый пузырь:
- Профессор Меньшинский, пройдите в лабораторию.
Мысль повисла в воздухе, распространив тошнотворное ощущение того, что необходимо Сконцентрироваться, и придет Та Мысль, Ужасная, Ошеломляющая, но такая Необходимая…
Пузырь провисел в воздухе дольше остальных. Затем вдруг расширился, разросся, заполнил Все Сознание, угрожающе зазвенел и… лопнул… «ЭТО ТА МЫСЛЬ»
Меньшинский сел. Находившиеся в комнате повернулись к нему.
- Что вы вспомнили, Аким Бальтазарович? – мягкий, успокаивающий голос профессора Бороды.
- Всё. Меньшинский – неужели это мой …
- Не берусь сказать точно. В любом случае, ЭТО ВАШ ПОТОМОК,
Аким посмотрел на Антона. Ни тени улыбки, серьезный сосредоточенный взгляд. Алексея не было. Очевидно, отдыхал… Антон!
- Вы, должно быть, ненавидите меня.
- Нет. Раньше. Теперь нет. Вы все исправите.
- Неужели я мог заняться подобными разработками?
- Вы – нет. Вы лишь высказали идею о запланированном рождении гениальных детей, подкрепив ее несколькими исследованиями. Несмотря на отсутствие должного технического оборудования, и практически нулевых сведений о нейрохирургии, ваши исследования поразили своей точностью даже ученых нашего времени. А гипотезы, которым вы, по понятным причинам, не могли найти доказательств, просто поразительны! Ваши разработки, слава Богу, не получили в свое время признания в Москве, спустя *** лет после вашей смерти они затерялись в архивах…. Потом один кропотливый студент нашел ваши записи, изучил их и представил своему преподавателю, имя которого практически полностью совпадало с именем автора рукописей. Сегодня этот преподаватель уже профессор. Профессор Меньшинский.
- Надеюсь, теперь вы понимаете, ЧТО вы должны сделать, доктор. – Профессор Борода устало смотрел на Меньшинского.
- Нам пора, времени больше нет. Вы вернетесь вместе со мной в «Тарелку». С того момента, как мы зашли в это здание, в вашем времени пройдет пять минут. – Гастон улыбнулся. – Закройте глаза.
 ***

- Аким Бальтазарович, очнитесь. Мы уже на месте.
Аким открыл глаза. Маленькая комната, прилавок, витрины с бутылями и таблетками.
- Вы упали в обморок, доктор. Мы в «Тарелке», помните? – Гастон тряс его за плечи. – Вот человек, заработался совсем! Отдыхать надо, Акима, отдыхать надо! А то все работа да работа! – От этого преувеличенно громкого голоса Аким Бальтазарович очнулся.
- Гастон…
- Может, воды, хотите? Конечно, воды, я сейчас принесу. – Меньшинский только сейчас заметил стоящую радом встревоженную молодую женщину в белом халате, очевидно, аптекаря. Женщина убежала за водой в маленькое помещение за прилавком.
- Аким Бальтазарович, просыпайтесь скорее, - тихо заговорил Гастон, - через несколько минут мне нужно быть на месте… Пожалуйста, все, что вы видели – не сон. Вы все будете помнить, все. Если нам повезет, мы встретимся вновь. До встречи.
Гастон повернулся и быстро вышел из помещения.
- Ой, а где же ваш друг? – Появилась в дверях аптекарь. – Вот Вода, выпейте, Аким Бальтазарович…




 ***

Прошел месяц со времени странного путешествия Акима Бальтазаровича Меньшинского. Первую неделю он не выходил на работу. Спал. И видел постоянно только один сон. Тяжелый болезненный сон, приносивший с собой Одну Мысль: «Не допустить». Когда Меньшинский проснулся после 30-ти часов беспрерывного сна, увидел перед собой заплаканное лицо Алевтины Владимировны. Оказалось, во сне Меньшинский кричал, плакал и размахивал руками. Услышав это, Аким тяжело вздохнул и заснул.
 Когда же он впервые, через три недели, появился в здании больницы под руку с Алевтиной, - уже принявшей предложение руки и сердца доктора, - то первым делом прошел в лабораторию. Все записи по проблеме гениальности, которые доктор вел в течение полутора лет, были им безотлагательно сожжены. Алевтина не перечила, хотя и плакала, бросая последние листы с записями в огонь. Она понимала – произошло что-то серьезное, что-то такое, что её муж никогда и никому не расскажет, даже ей.
 Через год в семье Меньшинских появился мальчик. Каждый раз, подходя к колыбели, Аким Бальтазарович испытывал чувство невероятной радости и облегчения от сознания того, что его ребенок находится в безопасности. Первое время, беря на руки сына, он не мог сдержать слез. Чувство радости сопровождалось мучительным чувством вины. Он вспоминал Антона, и в сердце вырастал комок боли.

Однажды, прогуливаясь с женой и сыном в парке, он увидел в разноцветной толпе высокого мужчину, направляющегося к ним.
- Гастон! Гастон!
 Люди удивленно оборачивались на степенного доктора.
- Аким! Как же я рад тебя видеть! – Искренность, с которой были произнесены слова, не оставляла сомнений в тех радостных чувствах, что испытывал Гастон.
- Ваша радость, друг мой, не означает ли она, что наши усилия принесли плоды?
- Да, да доктор, и какие!
В этот день доктор вновь увидел тех, кто был вынужден бороться с последствиями его недавних исследований.
 Взгляд Антона по–прежнему был колючим, в противовес мягкому взгляду больших зеленых глаз его жены. Старшего сына назвали Аким («Точная копия отца», – подумал Меньшинский). Младшая дочь была как две капли похожа на мать, обладала такими же большими глазами и хрупким телосложением.
 Жена Алексея спокойно ожидала появления ребенка; девочке уже подобрали имя. Гастон готовился к свадьбе.
 Внуки профессора Бороды называли Меньшинского дядей.
Прогуливаясь по прохладным коридорам клиники, Аким Бальтазарович испытывал чувство глубочайшего облегчения. Имя Меньшинских в Этом Времени и в Этой реальности было известно как имя одной из самых старых династий хирургов - кардиологов. Тема гениальности только начинала разрабатываться, но профессор Борода успокоил его: «Знания, которые получены на сегодняшний день, представляют лишь каплю из моря того, что было известно ТАМ. Пока наука дорастет в данной области до Того уровня, человечество созреет, будьте уверены, к тому, чтобы контролировать себя и свои желания. Знания, которые принесли бы ваши исследования, оказались не в том времени. Всякое знание должно быть своевременно, согласитесь».

 ***
- Знаешь, Алевтина, ведь мои потомки будут заниматься тем же, чем занимаюсь и я сейчас. Представь себе – хирург из семьи хирургов! Кардиолог, и не просто кардиолог, а Потомственный! Представь себе, моего далекого потомка будут звать так же, как и меня, а ведь к тому времени имя Аким будет очень редким.
- И откуда ты только знаешь это. Мечты мечтами, но наши дети будут сами выбирать, по какой дороге им идти.
- Когда Саша подрастет, он обязательно полюбит кардиологию!
- Кстати, кто такой этот Гастон? Я не встречала его раньше в нашем городе.
- Его дядя мучился сердечными болями, я провел операцию на прошлой неделе. Весьма удачно, сердце у него крепкое, жить долго будет. Как хорошо, что ты напомнила мне о нем. На следующей неделе Гастон с женой будут у нас на обеде. И не только они… Думаю, будет человек десять…

 ***
 Жители ул. Горького, проснувшись однажды утром, с удивлением отметили, что Магазинчик с чудным названием «Тарелка» исчез. Не был закрыт или снесен, а просто исчез. Никанор Иванович, глядя на ровную площадку возле дома, долго крестился и что-то шептал про себя, за что и получил от соседских мальчишек прозвище «шептун». Молодые мамы, гуляя по улице с детьми, старались обходить место стороной, а детей за игры на пустой площадке строго наказывали. Таинственность происшествия продержалась около месяца, а после, как и подобает, растворилась в пучине вымыслов и домыслов любопытной толпы. Оказывается, в город уже с месяц постоянно наведываются иностранцы. Говорят они вроде как по-русски, но как-то странно. Одеваются тоже интересно, хотя и подделываются старательно под местную моду. Говорят, заходят они постоянно к местному доктору, хирургу – кардиологу, «человеку с золотыми руками». Вроде как данное здание, носящее имя «Тарелка», было возведено по ихней технологии за короткое время, и за короткое же время по ихней же технологии было снесено, поскольку затрат на свое содержание не оправдывало. Иностранцы все чего-то не унимались и постоянно гостили у доктора. А после того, как доктор съехал из города по приглашению на постоянное жительство и работу в Москву, иностранцы из города исчезли, и про магазинчик «Тарелка» больше в городе никто не вспоминал. А некоторые впоследствии говорили, что стоял он (магазинчик) там не один год и торговал вовсе никакими не порошками, а самыми обычными обеденными сервизами, потому и название носил соответствующее…










Примечание.
Аким – др.-евр. – поставленный Богом;
Алексей – греч. – Помощник, заступник, предотвратитель;
Антон – греч.- Вступающий в бой, или радостный, счастливый;
Гастон – др.герм. – гость;
Дмитрий – греч.- Землевладелец, крестьянин;
Андрей - мужественный;
Бальтазар – ассир. – тот, кого защити Бог.
Алевтина – сильная, здоровая, или чужая дурному.