Старшей доярке
Марии Т. посвящается
В те далёкие, благодатные для телят годы, их никто и никогда не отнимал от коровьего мамкиного вымени. И, прежде, чем начать дойку, доярка подпускала лобастого, вихрастого бычка или прилизанную красульку тёлочку к полному и тугому вымени для того, чтобы он растолкалего, а корова, как говорилось, пустила молоко.
В дойном стаде было около трёхсот голов, и за каждой дояркой закреплялось не менее полутора десятков коров с телёнком соответственно, и у каждой была кличка, а уж тем более у всех теляток. И каждый малыш знал. откликался на своё имя-кличку, и знал голос, только его зовущий. Подходя с подойником к телятнику, где в общем загоне помещался весь крупнорогатовский "детсад", как уже было сказано, до трёх сотен голов, наши Марийки, Раиски, Катерины, Калдыгизки, Бахытки все сразу и на все голоса выкрикивали, вызывали, выкликали по своему установленному порядку своих размягчителей вымени. И никогда никакой путаницы или неразберихи не происходило. Ах, какой это был концерт, какое представление, какая музыка. От одной только голосистой Марийки, от её фантазии, какие она давала клички своим питомцам, можно было очуметь. А таких артисток было около двух десятков. "Васильевский спуск" или другие прочие шоу- балаганы "мелко плавали". Да в те давние годы о каких-либо шоу никто и слухом не слыхивал. Такого понятия в обиходе и городского населения, и деревни, т.е. того коммунистического общества, не могло быть по определению. А был незыблемый план по сдаче молока и мяса.
И вот приближается разноголосое, круторогое, туговыменное стадо, а ему вторит в ответном многоголосье телячье поголовье, и наши девчата идут в атаку, и у каждой артистки в руках полутораметровый кусок аркана- телячьи путы. Для чего этот предмет? Они ими отгоняют, оттаскивают телят от коровы, и если есть к чему привязать, то привязывают, или если это на летнем отгонном пастбище, то спутывают телёнку ноги. Ах, вы не знаете, их чего кочевники-казахи плетут-свивают арканы? Грубая овечья шерсть, скрученная с конским волосом, срезанным с гривы или хвоста коня. Соотношение примерно 50х50. Ох и прочен! Когда дикий степной скакун бьётся в петле такого аркана, никто никогда не видел, как он рвётся. Видели, как режется конская плоть-лошадиная шея, да слышали звенящее гудение натянутой тетивы. А нам, пацанам на базе, на скотном дворе или на "тырле", если это летняя стоянка дойного гурта, безграничное раздолье: и для игр, и для того, чтобы попить молочка парного. Ну, конечно же, "завферма" (заведующий фермой) нас с базы гонял постоянно. Доставалось нам и от пастухов, но это редко. А вот от старшей доярки Катьки Пискунки, которая постоянно была в телятнике у своих бесчисленных молочных фляг, доставалось больше всего. Не злая она была, не противная, и как старшая доярка-достойная. А мы, ребятня, иногда шалили, заигрывались. То ворота откроем невзначай, и телята разбегутся, то окно в телятнике разобьём -тут уж разбой. " А ну-ка, марш с телятника, сопляки!"-грозится, кричит на нас Катька. Ребята тоже не молчат, тоже голоса подают. И не столько для Катькиного слуха, а чтоб погеройствовать перед пацанами, Толяпка возьми да и обзови её этим самым женским ругательством, которое начинается на букву "п". Услышала!! Тут уж Катерина Пискунка взвилась, взвизгнула, как ужаленная. Такое на старшую?! И погналась за стайкой ребят-хулиганов, пацанов поселковых, и особенно за этим байстрюком, Толяпкой Харченкивским, потрясая над головой телячьими путами. Ребята, что постарше, прянули врассыпную, вспрыгнули на ясли-кормушки, оттуда через окна- вон из базы, вот и воля. А Толяпчик, он же самый удалой и геройский! " Ну, сейчас ты у меня поцелуешь лбом ворота": и мчится по бесконечно длинной базе к въездным закрытым воротам. Дело в том, что внутрь базы он пролез под ними, благодаря выбоине от многочисленных скотских копыт и малому росту. А Катька-то со своими сиськами и тазом под воротами застрянет, или пусть треснется лбом об них. Короче, останется с носом. Но одно дело- проскользнуть под воротами ужом, свободно; другое, когда ползёшь торопко, чуток приподняв попку. Вот тут-то и настигла его Катька, вот тут-то и догнала она обидчика, успев наступить своими босыми лапами на его ноги. А кусок аркана в руке! А обида давит грудь! А злость от гонки-догонялки клокочет! Ну уж и отвела душу Катерина, приспустив его штанишки. Она там внутри базы работает крест-накрест телячьими путами, а он тут снаружи корчится, но молчит. Ребята не заметили ничего особенного, когда съезжали с горки, купаясь в речке. А с горки они скатывались на голой попке. Но что-то она стала у него пощипывать. Набросав на довольно-таки крутой берег ила, который как мыло, строили первоклассную горку при идеальном скольжении; и скатывались на всех частях ребячьего тела только нагишом. В те давние годы никто о трусиках представления не имел, ни ребята, ни девчонки. Да и купались одни от других отдельно.
А вечером, укладывая полусонную гвардию спать, мама, как обычно, моет в тазике ножки и всё остальное сыну и с ужасом спрашивает:
-Толя, шо цэ такэ у тэбэ на жопки?
-То мы с горки на речке катались.
-Так вы всэ лито с горки, ты кажи, чого вона ёжиком?
А дело всё в том, что конские волоски при жёстком ударе застряли в теле и пообламались. Вот и получилась жопка ёжиком. Мама ему:
-Не кажешь-утоплю счас!
-Та то Катька Пискунка.
-Та за шо цэ вона?
-За то, что мы в телятнике на базе играем.
-Та чим цэ вона?
-Путами телячьими.
-Ах она такая распроклятая, своих ещё не нарожала, а над чужими измывается. Ну держись, пужално ты сухое, я тебе косы повыдёргиваю.
И вот стоит он в тазике, в тревожном предчувствии; не мог он предположить, что сзади у него такая страшная зебровидная картина; что мама так встревожится и побежит к соседям с неминуемой расправой и узнает страшную правду о своём сыне, о его поведении без мамкиного догляда, о его геройствах в компании пацанов, поселковых лобуров. И по той быстроте, с какой возвращалась мама, по тому стуку, с каким захлопнулась входная дверь, он понял, что полосок у него на попке прибавится, а когда в руках у мамы увидел телячьи путы, то молил Бога, чтобы она не наступала только ему на ноги, уложив сына ничком. Ох, как он, довольно-таки пожилой человек, жалеет сейчас о том, что в животноводстве наступила эра беспривязного содержания молодняка. Телят отнимают от титьки в младенческом возрасте (с первого дня), и нет больше таких очаровательных "массажистов" коровьего вымени, какими были, от сотворения мира, вихрастые бычки и лизуночки-тёлочки. Настала эра электричества. Коров практически не пасут, кормят силосом (100% консервант) и "зелёнкой", нацепляют на соски доильную аппаратуру, и скучнейшие бездушные автоматы делают своё дело. В стаде нет даже быка-производителя, бугая, короче говоря, этой горы мяса, этого бесценного колхозного генофонда, такого желанного для дойного стада. Его у нас в посёлке звали "Универсал". И хотя эта кличка дана ему была по названию 15-ти сильного трактора "Универсал", у этого рекордсмена была К-700овская мощь. Теперь коров осеменяют из пробирки ветврачи-осеменители. Какой уж тут вкус масла, если у коров пропал вкус к жизни? Исчезла романтика. Телята разучились даже мычать. А зачем? Кому? Они не имеют ни малейшего представления, что такое тугое, тёплое, родное мамкино вымя. Сплошь искусственники. А попить, насосаться тёплого, душистого, из степного разнотравья запашистого молочка- это ли не жизнь, это ли не блаженство!? И вместе со всеми изменениями, которые произошли в такой весомой отрасли народного хозяйства, как животноводство, исчезли из обихода и такие важнейшие и полезные для мальчишек вещи, как телячьи путы. Жаль! Беспривязное содержание, одним словом, наступило.
Ноябрь 2004 г.
Харченко А.И.