Мне позвонила Инна.
- Извини, - сказала она. - Я вчера нашла свое неотправленное письмо. Месяц назад написала и не отправила. И удивляюсь, почему ты не отвечаешь...Оказывается, письмо не отправлено. Вот, решила позвонить.
Мы старомодно переписывались. Звонить было бы проще. Мы обменивались мятыми листками, исписанными ее крупным почерком и моим мелким. Печатать письма на компьютере не приходило в голову ни мне, ни ей. Это было бы что-то другое, что мы слали бы друг другу тогда, это не было бы письмами, как мы их понимали.
- Ну, как дела? – спросила я.
- Ну, как... – Инна вздохнула. – У нас умер свекор. Уже похоронили.
Она помолчала.
- И так неожиданно умер. Над ним еще все подшучивали, что он себя пожалеть любит, чуть что, жалуется на сердечко, лишь бы мусор лишний раз не вынести. А тут ему стало плохо, привезли в больницу. Муж был у него в тот день в больнице, поговорили, то-се. Вроде, ничего страшного. А через час, как муж ушел, отец умер. Инфаркт. Боже мой, так неожиданно, так быстро все произошло. Я до сих пор не могу опомниться.
- Извини, - добавила она после паузы глухо. – Что тебе-то это рассказывать. Ты это все и сама знаешь.
Мы помолчали бессмысленно. Есть вещи, думать о которых смысла нет. Смысл есть в простых житейских делах, в пришиваемой пуговице, в прогулке по осеннему парку. В смерти смысла нет, как ни сочиняй. Сочинять мне давно расхотелось.
- Как свекровь? – спросила я.
- Никак.
Инна опять сделала длинную паузу.
- Она с нами в ссоре.
- Почему?
- Она ходит в какую-то секту и не может нам простить, что мы туда не ходим. Все другие родственники тоже там.
- А что за секта?
- Не знаю.
- Хотя бы христианская?
- Это –да. Христианская. Мать приставала к нам все время, что мы книги читаем, вместо того, чтобы Библию читать. Другое, мол, читать ни к чему. А сама как раз Библию целиком ни разу и не прочитала, я знаю. Кто Библию хоть раз прочитал, так это я. Они сами ничего и не читают, только проповедника своего слушают, как он им толкует.
- А кто он такой?
- Да наш он, из Казахстана. Второй дом себе строит. И откуда он деньги берет? Он ведь не работает. И вообще ни дня не работал в Германии.
Мы помолчали.
- Ладно, я напишу тебе, что и как. У тебя-то как? Надеюсь, все в порядке?
Я не надеялась, что у меня когда-нибудь будет все в порядке. Надежда умерла с появлением в моем мире смерти собственной персоной. Если надежда умирает последней, то меня, очевидно, давно не было на свете. Или надежда, глупая, как распутная деревенская девка, сдохла первой, оставив меня одну перед лицом смерти, чужой и моей.
Я не прощу тебе этого, дрянь.
- Сама дрянь, - ответила мне убитая надежда. – На себя посмотри.
***
- Что мы будем делать со смертью, Аннушка? – спросила я.
Аннушка разлила красное вино по бокалам, следя, чтобы было поровну. Мои хрустальные бокалы так и остались у нее с прошлого раза. Сдвинув бокалы, Аннушка задумчиво провела пальцем в воздухе, рисуя верхнюю грань вина: там, где густая темно-красная жидкость кончалась и начиналась пустота. Налила Аннушка вино точно поровну, линия не ломалась при переходе из одного бокала в другой, хотя такая точность была ни к чему: вина была полная бутылка. Кто хотел, мог налить себе еще раз. Аннушка проверила еще раз, как было отмерено каждому – в этом случае поровну, и раздвинула бокалы, пододвинула один ко мне.
- Как насчет смерти, Аннушка? – спросила я.
- А что с ней? – Аннушка пожала плечами.
- Брось. Ты знаешь, о чем я.
Аннушка снова пожала плечами.
- Как сказал Будда, если боги есть, то мне нет до этого никакого дела. Пусть тебе не будет дела до смерти.
- Я пробовала. Не получается.
Аннушка подняла бокал, отчетливым жестом приглашая меня меня выпить. Мы пригубили. Вино было терпким, почти горьким.
- Аннушка, - сказала я. – Почему с тобой так трудно? С другими легче.
- С кем легче? – спросила Аннушка, отставляя бокал и обращая ко мне внимательные выцветшие глаза, окруженные тонкой сетью морщин.
- С соседкой легче, - ответила я. – Она говорит: смерть надо принимать как должное. Говорит: это тоже часть жизни, надо это так и понимать.
- Да? – удивилась Аннушка сдержанно-холодно. – Она сама-то в это верит?
- А что ей остается делать? – спросила я зло.
- Если ты не можешь жить так, как будто смерти нет, тогда плюнь ей в лицо. Сделай что-то, что убить нельзя. А должного в ней ничего нет.
Аннушка переставила свой бокал.
- Нашли, тоже мне, жизнь, в полном ее отсутствии.
Аннушка, почему нельзя как все, как другие... Жизнь так устроена. Сделать ничего нельзя. Почему нельзя смириться и даже найти в этом что-то...
- Что найти? – спросила Аннушка резко. – Бога?
Она взялась за тонкую ножку бокала и машинально покрутила им.
- Вот, послушай. В средние века детская смертность была очень высокой. Независимо от сословий. О микробах ничего не знали, с гигиеной было плохо, не говоря уж об асептике и антисептике. Кровь пускали всем подряд по любому поводу, а нож, или что там, ланцет, мыть перед этим никто и не думал. Детская смертность была высокой даже в благородных семьях. И, знаешь, что говорили? Богу нужны ангелы, незапятнанные, чистые детские души. Они отправлялись прямиком в рай, умершие детки, да еще к самому престолу Господню. Не стоило родителям так убиваться о них. Бог дал, Бог взял.
- И что? – спросила я, чувствуя, как наливаются слезами глаза. Это было нечестно, некрасиво, рассказывать мне, женщине, об умерших детях. Так я не могла спорить разумно, это было нечестно.
- А то, - сказала Аннушка холодно, - что попробуй-ка утешить мать такой легендой, когда антибиотики имеются. Теперь мириться с тем, что каждый второй ребенок у тебя умрет, не надо. И не смирится теперь с этим никто.
- Ты хочешь сказать, что смерть когда-то удастся полностью победить?
- Конечно.
- Это утопия.
- Как хочешь.
Она протянула руку к бутылке и налила себе против всякого обыкновения второй бокал вина. Тихо, чтобы не стукнуть, она поставила бутылку на стол и, взяв бокал, посмотрела сквозь него на свет.
- Неужели это возможно – жизнь без смерти, - сказала я в сомнении. – Это невозможно. Так было всегда.
- Мало ли, что всегда было, - ответила Аннушка вяло. – К этому все идет. Дело времени.
И добавила, помолчав:
- Никакая религия не изменила жизнь людей так необратимо, как прививки. Уменьшилась смертность, население Земли выросло взрывным образом. Земля становится мала. Человечество выходит в космос, потому что такие люди, как Дженнер, открыли вакцинацию.
Она подняла бокал, приветствуя меня, и выпила до дна.
- Вы все: «Бог, Бог...» Богу были нужны ангелочки, и Дженнер мучился этим. Не хотел он этих ангелочков отдавать кому бы то ни было. А вы...
И она поставила бокал на стол.