ГЛАВА XVI
СУББОТА
С этого момента, как ни странно, Марьяна стала относиться к Хейли гораздо дружелюбней. Рэй это заметил, но, всё равно старался избегать контактов и с ней, и с кем-либо ещё. Чувство собственной вины, по-прежнему, не покидало его. Да он уже, честно говоря, больше и не пытался отогнать его. После того, как он собственными глазами увидел, что произошло с колонной беженцев, Хейли решил, что просто-напросто не имеет права себя оправдывать. Его собственная вина казалась ему очевидной. А то, что Марьяна стала относиться к нему более дружественно, он приписал это тому, что она сама наполовину американка.
Субботним днём выдалось относительное затишье. День стоял тёплый, но было мрачно. Завтра должна была наступить православная пасха, но не было заметно, чтобы страна готовилась к этому празднику. Частично это объяснялось тем, что в республике шла война, и людям было не до этого, а частично тем, что Югославия была, как и все коммунистические страны, атеистической страной. То, что Марьяна вдруг заговорила о Боге, он принял за страх перед смертью. Что ж, он не мог её винить.
Выйдя на улицу, Хейли рассматривал полуразрушенный город. Вот что принесли сербам они, миротворцы. С теми понятиями о демократической свободе, о которых его учила армия, это никак не совпадало.
Бродившие по улицам жители и солдаты не обращали на Хейли ни малейшего внимания, что значительно успокаивало ему нервы. Постепенно он так расслабился, что даже не заметил, как сзади к нему подошла Марьяна.
- Добрый день, - сказала она.
- Если его можно назвать таким, - сухо ответил Хейли.
Взгляд Марьяны слегка потускнел, но она ничего не сказала.
- А как ты попала к ополченцам? – вдруг спросил Хейли.
- Я пошла добровольцем.
- Почему?
- Ведь нужно кому-то защищать собственную страну.
- Для этого есть мужчины.
- По-твоему что же, женщина не должна защищать свой дом? - вспыхнула Марьяна. – К тому же в нашей семье нет больше мужчин, после того, как нас бросил отец.
Хейли нахмурился.
- А не было ли это стремление продиктовано тем, что ты ненавидишь американцев с тех самых пор?
Марьяна отрицательно покачала головой.
- Нет, я не испытываю к американцам ненависти. Я имею в виду американцев как нацию. Но я ненавижу НАТО. И я ненавижу американское правительство, и американскую политику, везде навязывающую свою волю.
Хейли был вынужден с этим согласиться. А ведь раньше он полностью поддерживал такую политику, считая Америку самой справедливой страной, которая желает всему миру лишь благополучия. Ах, как же он жестоко ошибался!
- И к тому же, - продолжала Марьяна. – Женщина на войне поднимает боевой дух солдат, делает их мужественнее и храбрее.
Хейли невольно улыбнулся.
- Это точно. Нелегко видеть женщину, рвущуюся в бой, а самому сидеть в укрытии.
Марьяна помолчала.
- Знаешь, когда я увидела тебя около леса, у меня возникло безумное желание убить тебя, - созналась она. – А ведь война тогда ещё только начиналась. Я и помыслить не могла, к каким ужасным жертвам она приведёт. И, тем не менее, понятие «НАТО» вызывало у меня жгучую ненависть. Ох, как я желала тогда, чтобы ты сделал какое-нибудь угрожающее движение. Это позволило бы мне без зазрения совести убить тебя.
Марьяна осеклась, и осторожно посмотрела на Хейли.
- Представляю, как ты ненавидишь меня сейчас. После того, что моя авиация сделала с вашей страной, ты просто не сможешь не ненавидеть меня.
Марьяна отрицательно покачала головой.
- Как ни странно, но, чем дольше ты находишься среди нас, тем меньше я испытываю к тебе враждебности.
- Почему? Ведь я же ваш естественный враг.
- Дело не в этом. В тот момент, когда я оказалась с тобой наедине лицом к лицу, мне было страшно. Ведь я была совсем одна, а передо мной был вооружённый противник. Чувство страха усиливало чувство ненависти. Эмоции, в такой момент, затмевают разум. Когда ты выбил у меня оружие, я почувствовала бессильную злобу. Я поняла, что нахожусь у тебя в руках, и ничего не могу тебе сделать. А ведь ещё несколько секунд назад твоя жизнь была у меня в руках, а теперь всё резко переменилось. Представляешь, что я чувствовала в этот момент? Я была уверена, что ты застрелишь меня немедленно, а я боялась смерти. Очень боялась.
- Каждый человек боится смерти, - сказал Хейли. – Ведь это же абсолютно естественно. У любого живого существа существует инстинкт самосохранения, заложенный самой природой. Тот, кто говорит, что нисколько не боится смерти, просто-напросто хвастливо врёт, и всё.
Марьяна снова помолчала, затем нехотя произнесла.
- Когда ты бросил автомат к моим ногам, я была ошеломлена. Я ожидала чего угодно, но только не этого. Твои слова, которыми ты пытался меня убедить, не убеждали меня ни на грош. Представляешь, какой у меня был шок от твоего действия? Когда, вместо того, чтобы убить меня, ты вернул мне оружие?
- И что ты подумала тогда?
- Я не знала, что мне и думать. В голове моей стоял такой сумбур, что я ничего не могла понять. Потом, когда я вела тебя через лес, всё происходящее казалось мне таким нереальным, что мне даже казалось, что я просто сплю. Сама мысль о том, что вражеский пилот добровольно сдался мне в руки, а теперь идёт на верную смерть, была настолько неправдоподобной, настолько всё казалось нелепым, что прошло довольно много времени, прежде чем я стала осознавать, что всё это всерьёз. И тогда я решила отпустить тебя, сделать вид, что ничего не произошло.
- Тебя, наверное, немало удивило, что я не хочу уходить, а наоборот, настаиваю, чтобы ты привела меня в лагерь?
- Удивило? Это слишком слабо сказано. Сказать, что я удивилась, это не сказать ничего.
- Но, у тебя возникли какие-нибудь идеи, насчёт того, зачем мне это надо?
- Уверяю тебя, у меня не было никаких идей, ничего. Я просто решила довести тебя до лагеря, а там, пусть бы твою судьбу решали другие.
- Так оно и случилось, - задумчиво произнёс Хейли.
- Мне после этого устроили хорошую взбучку. Я не должна была идти одна. Многие, в лагере, вообще не верили, что я смогла пленить тебя одна. А мои слова о том, что ты сдался сам, никто и не думал принимать всерьёз. Все считали их шуткой.
Хейли пожал плечами.
- Возможно, что я и сам бы в такое не поверил.
- Все эти дни, что ты здесь, я ломала голову, над твоим поступком. Когда в лагере узнали, что Велемир хочет вернуть тебя в американское консульство, всех охватило возмущение. Такой шаг был равносилен проявлению трусости. А все мы были настроены на беспощадную войну с угнетателями. Очевидно, некоторые не смогли этого перенести, поэтому на тебя было совершено покушение. К счастью, оно было неудачным.
- Да, к моему счастью, - согласился Хейли.
- После этого Велемир решил держать тебя отдельно от всех. Ведь ты же не живёшь в одной казарме со всеми?
- Конечно, нет. Иначе бы меня давно бы уже убили.
- Когда Велемир повёз тебя в консульство, авторитет его резко упал. Многие считали его поступок предательством. Этим настроениям немало способствовал Манойлович. Он сильно возненавидел тебя.
- Я знаю. Всякий, на его месте ненавидел бы меня.
- А когда мы узнали, что ты тащил на себе раненого водителя в течение нескольких часов подряд, в лагере было настоящее потрясение. Никто не думал, что такое возможно. С тех пор отношения к тебе изменились. Не скажу, что люди стали испытывать к тебе симпатию, но всё же враждебность, по отношению к тебе, значительно снизилось.
- А меня больше всего потрясло, что первый же человек, который встретился мне в Югославии, говорил по-английски, - сознался Хейли.
Он на мгновение задумался.
- Как-то всё это странно, и нереально. В чужой стране, среди чужого народа, первый человек, которого я встречаю, оказывается наполовину моей же крови. Словно это какая-то судьба или рок. Даже не знаю.
- Ты веришь в судьбу?
- Я не знаю, во что я верю, - хмуро ответил Хейли. – И я не понимаю, что вообще творится в мире! Что происходит с людьми? И что происходит со мной? Я ощущаю себя словно в каком-то кошмарном сне, и не знаю, когда он закончится.
- О, если бы это было сном, - вздохнула Марьяна. Она в упор посмотрела на Хейли.
- А что ты собираешься делать дальше? – спросила она.
- Что ты имеешь в виду? – не понял Хейли.
- Как ты собираешься дальше жить? Ведь ты же не можешь жить среди нас долго. Всегда найдётся кто-нибудь, кто захочет твоей смерти. Ты иноземец, и всегда останешься иноземцем для сербского народа.
- Но ведь и ты же сама иноземка, - возразил Хейли. – Ты же тоже наполовину американской крови!
- Я другое дело, Рэй. Я родилась здесь, я выросла здесь, я всю жизнь провела здесь. Здесь мой дом. Я выросла среди культуры сербской, и считаю сама себя сербкой. Ведь моя мать была сербкой. Я даже веру имею православную, хотя на веру здесь никто не обращает внимание. Но ты, Рэй, ты совсем другое дело. Ты пришелец, чужак, ты иноземец, и всегда останешься иноземцем. Тебе чужда наша культура, наша вера. И ты никогда не сможешь понять наш народ.
Хейли молчал, справедливо полагая, что Марьяна права.
- Почему ты не захотел возвращаться к своим? Ведь Велемир хотел отвезти тебя в консульство. Почему ты не вернулся?
Хейли отвёл взгляд в сторону.
- Сначала я боялся трибунала, - сказал он. – Я не хотел, что меня судили как изменника и предателя. Потом я увидел, что творит моя родная авиация с вашей страной, увидел всю бессмысленную жестокость, все эти невинные жертвы. Я не захотел возвращаться, после этого. Не хочу быть среди них, не хочу быть одним из них. Я порвал с ними, когда попал к вам, и нет мне дороги назад.
- Но, какая же жизнь будет у тебя этого? Разве ты не будешь чувствовать себя трусом, после этого? Ты будешь предателем для своих, и чужим для нас. Ты не сможешь жить такой жизнью. Ты никогда не станешь сербом, даже если проживёшь у нас несколько лет.
- А что мне остаётся делать?
- Лично я считаю, что тебе необходимо возвратиться. Даже если ты попадёшь под трибунал, это, всё же будет лучшим, чем твоё вечное скитание, на которое ты будешь обречён, оставаясь у нас. У тебя же на душе сразу станет легче, когда ты понесёшь наказание за свой поступок.
- Наказание? – саркастически спросил Хейли. – Мне станет легче оттого, что меня покарают? Ну и ну! Да я вообще не хочу больше быть среди своей армии! Страна, которая творит такие беззакония, не имеет права называться родиной!
- Ты не прав! – воскликнула Марьяна. – Родина всегда останется родиной, независимо оттого творит она зло или нет. Родина – это твой дом, это дом твоих родителей, это место где ты родился! А ты говоришь такие слова. В нашей стране тоже творилось много зла, много несправедливости, но от этого она не перестала быть моей родиной. Не перестанет быть твоей родиной и твоя страна.
Хейли неожиданно взорвался.
- И всё равно я ничего не понимаю! Ведь вы же сражаетесь за Милошевича, разве он не является воплощением зла? Разве не его называют югославским Лениным? Разве не он подавлял и притеснял албанское население Сербии, пользуясь тем, что оно малочисленно? Разве Милошевич не является сербским националистом?! Ведь всему миру он известен под таким прозвищем! Он буквально вырезал албанское население вашей республики! Как всё это объяснить? Должны же были цивилизованные страны его как-то остановить!
Марьяна ахнула.
- Да что ты такое говоришь? Твои речи – это наивные речи стороннего наблюдателя! Ты хотя бы представляешь себе, какие изуверства вытворяли албанцы с сербами? То, что они сами являются националистами, вы, почему-то, в расчёт не принимаете. Албанцы хотели автономии, они хотели отделиться от нашей страны, другими словами расколоть наш край. Что будет, если государство начнёт раскалываться на отдельные республики? Не будет государства. И то, что будто бы мы защищаем режим Милошевича, это чушь! Мы защищаем, в первую очередь свою родину, свою страну. И Милошевич здесь вовсе не причём, он оказался в данной ситуации лишь стрелочником, которым его сделало ваше правительство! Неужели ты не понимаешь, что албанский кризис, это лишь повод для того, чтобы ввести сюда свои войска, для того, чтобы расколоть нашу страну. Ведь Америка давно мечтает уничтожить все державы, и стать главенствующей в мире. Тоталитаризм, вот главная причина того, что НАТО бомбит нашу землю. Дальнейшей целью вашего правительства будет превращение нашей страны в свой придаток, для добывания ресурсов в нашей земле, и превращения нашего населения в рабов. Вот и всё, Рэй! Вот истинная цель, ради которой Америка бомбит наши города. Взгляни здраво на всё происходящее, и ты сам всё поймёшь.
Потрясённый, Хейли молчал. Он видел всю правоту слов Марьяны, но не хотел признаваться в этом.