«Изменения в иерархии ваших ценностей
отражают не только перемены в ваших
вкусах, но и ваше самосовершенствование.
Допустим, год назад посещение филателии-
стической выставки было для вас делом «А».
Но сейчас у вас изменились вкусы, и курсы
кройки и шитья, которые были для вас год
назад делом «Б», переместились в группу «А».
Алан Лакейн. «Искусство успевать»
Моя философия с трудом паразитирует на образах людей-волков и Нюрки, свернувшейся сейчас в клубок в противоположном углу и яростно вычесывающей вшей. Могу пояснить, впрочем, может и не стоит, поскольку нет у меня никакой философии, как нет и людей-волков, просто мне нравится, как это звучит, красиво и грозно,
можно сказать - мистически. Я и сам хотел называть себя человеком-волком, ну, чтоб все боялись, но услышал, как об этом рассказывают по радио, и расхотел. Говорили о сновидениях, каком-то Фрейде и русском мужике, который все искал девок с широкими задницами. Псих, короче, был (русский, а не этот Фрейд) - а я еще…не псих.
Стало быть, философии у меня нет, волков нет, но зато есть вшивая Нюрка. Впрочем, она может быть и не Нюрка а, к примеру, Светка. Но на кой мне знать – Светка она или Нюрка, того глядишь, ее и Кристиной извольте величать, корову вшивую. Поди, весь зад себе изодрала - кряхтит как под жеребцом.
-Кончай чесать, чучело пархатое! Заразу занесешь какую, инфекционную да сдохнешь в своем углу, а у меня тут не аспириновая лавка! – кричу я ей, - И не эта, как ее, тьфу…гробница этого…принца Монтухорехефа!
-Чешится-я…- скулит Нюрка.
Как тут тебе не чесаться, бомжиха ты приблудная, последний раз мылась, небось, еще при крещении - и то, поди найди, кто таку нехристь еще крестить возьмется! А ну и ладно, черт с тобой, чешись хоть до костей. Язвы твои завтра лопушком перемотаем, а там, коль гнить начнет – то и выгоню взашей. Дел-то!
Нюрка попала в подвал по моему же добросердечию еще той зимой. Морозы стояли крепкие – псы дохли, примерзая к столбам струями, а эта гуляет себе по моей помойке, пельмени ищет. Ни шапки, тебе, понимаешь, ни валенок – вся спортивная, словно с олимпиады по физической химии приехала. Приглядела-таки себе что-то на дне бачка, палочкой порылась, а достать никак не может. Настырная - приволокла ящик фанерный, влезла на него, голову внутрь засунула, все глубже и глубже, глядь, только задница на улице и торчит – шов вот-вот треснет меж ног. Тут-то и я иду мимо. Гляжу, а из моей мусорки такая неприглядная картина прорисовывается. Мне б ее за ноги да в контейнер, да сверху крышкой, да крышку бы проволочкой, да не смог – погубил бы, ей богу! Хлопнул только по жопе со всей дури, да она и сама кубарем внутрь. Морду свою чумазую высовывает и орет благим матом, как сирена от воздушного налета.
-Тихо ты, Нюрка! – говорю, - Давай, чего нашла, пока зубы целы, и проваливай с моего места!
Та орать еще громче, мол, ногу сломала, мол, убивают ее. Я как про «убивают» услышал, совсем весь вскипел. Чего ж ты, дура, орешь, меня тут весь двор знает и уважает почтительно. Все, кроме этой грымзы из десятой квартиры, старосты-управдома. Не срослось у меня с ней чего-то поперву, но сейчас вроде как наладилось, а ты орать да снова позорить мою честь.
Взял я доску и с размаху залепил Нюрке по затылку, но не попал по тому месту, по которому метил, а попал по уху, и то, не так, чтобы очень - скользнул слегка. Нюрка голову-то вовремя прикрыла и вперед наклонилась, а тут я ее хвать, да и выволок на свет божий. Нога у нее и впрямь была сломана, точнее не нога, а туфля на шпильке. Меня, кстати, хоть сейчас спроси, как можно по морозу ходить в туфле на шпильке - честно, не отвечу. Никто не может, а эта – пожалуйста! Еще и на ящик фанерный, да за объедками вниз головой! Уникальная женщина! Акробатка редких способностей!
Заинтересовался я тогда этой странной особой и позвал к себе - не гнать же ее без каблука по морозу лютому – далеко не уйдет. Да и в принципе, мои научные размышления уже давно переросли в умозаключения, а те-то, уж как рвались наружу - мочи нет; то есть нуждались в аудитории.
-Как вы относитесь к физиологическим фобиям Канта? – поинтересовался я, помогая Нюрке очиститься от помоев и предлагая локоть.
-Харашо-о!- сказала она, тупо улыбаясь и извлекая из кучи присыпанный пакет с объедками. Хитрая какая, не знает, поди, что вороны здесь найдут все, даже тень отца Гамлета, если таковую можно будет сожрать.
Сраженный ее непосредственностью, с видом Каннибала Лектора я повел свою хромающую жертву к алтарю науки – скромному пристанищу в недрах пятиэтажной хрущевки. Да, кстати, а Нюрка с тех пор так и стала Нюркой, и ни разу мне даже в голову не пришло спросить о ее настоящем имени – мало ли и без этого в моем научном мире неизученных проблем. Начнешь спрашивать – а она станет придумывать какую-нибудь печальную историю о несчастной любви да отчиме-насильнике, да матери – людоедке и еще о тонне просранных возможностей. У нас ведь как - каждая бомжиха в прошлом была как минимум королевой эстрады, на крайний случай – кассиром железнодорожного депо. Так что Нюрку я ни о чем не спрашивал, благодаря чему она не только пережила зиму и весну - я и летом ее не погнал. Молчаливая тварь, только жрет много и воняет, до тех пор, пока не дашь тычка и не отправишь на колонку подмываться.
-Иди сюда, монада моя ненаглядная, - говорю я, спуская штаны.- Давай, трудись хорошо. Сегодня у нас по плану психоанализ бисексуальных сущностей!
Она послушно ползет ко мне, не вынимая рук из грязных лохмотьев, чешется и улыбается, словно я подарил ей стаканчик баскин-роббинса в Диснейленде.
-Стой! - кричу, - А ну-ка надень на голову пакет, и не вздумай ерзать по мне, и руками не касайся, не то палец сломаю.
Она находит пакет, делает в нем дырку и надевает на голову. Меня это совсем не возбуждает, а без пакета Нюрка меня не возбуждает и подавно. Эх, где ж вы, светленькие и темненькие бабенки с обложек, мечтаю я, поворачиваю голову и встречаюсь глазами с президентом нефтяной газовой компании по добыче угля с якутскими алмазами. Переворачиваю журнал – вижу порхающих розовых бабочек на экране. Не мой сегодня день, придется ловить кайф от слова «перекресток» на Нюркином пакете. Ох, а там продавщицы-то, в колбасном отделе – как одна, румяны, сыты… Помню, как смог пройти разок, да воздух понюхать, да корзинкой помахать, словно гражданин… да выставили пинками. Смачные девки - час стоял после, караулил в кустах - может, глядь, кто и познакомиться бы захотел - ан нет…
Послали всем хором!
-Давай, шевелись,- ору громче, сощурившись, и вижу, что дырку она сделала как раз на средней «Е». Вот дура-то, не могла стороной взять! Да ладно, чего ей объяснять (Эх, где ж те девки-то), – Осторожно цапай! – предупреждаю еще раз, серьезно.
У Нюрки сегодняшний распорядок как десерт.
-Ну-ка, ну-ка, мой вкусненький,- каркает она своим гнилым ртом и прилипает ко мне. Больше говорить она не может, только кряхтит и чешется. И я тоже начинаю чесаться, глядя на Нюркины руки за спиной и на дырявый пакет между ног. Он хоть и воняет чем-то, может даже мной, но это все равно лучше, чем видеть любящие Нюркины глаза. Блюдца голубые, словно луна в темном небе. Хуже нет, правду говорю, чем любящая бомжиха – так посмотрит, что хочется врезать ей сразу меж бровей, Джульетте Ромеовне. Кстати, повышает самооценку!
В моем углу тепло и сухо. Здесь трубы отопления делают зигзаг и уходят наверх. Митрич отдал мне старый матрац и одеяло своей дочки от второго брака и еще принес гвоздей сапожных, чтоб я набил их в доски, вокруг матраца – от крыс. Митрич – местный дворник, душевный человек. Не все ему по душе, но он никого не гоняет от мусорки и не жалуется ни на кого. За это его уважают и даже помогают убирать двор. Редко, правда…что взять-то от прирожденных тунеядцев, больше грязи развезут. У меня с Митричем уговор – мое время вечером и утром до восьми. Не самое сладкое, но притом, что никого другого Митрич не привечает с такой душой, стоит быть благодарным и за это. Да еще и за то, что благодаря нему, у меня одного есть ключ от моего подвала и матрац с ватным одеялом. Хреново правда, что когда Нюрка лезет ко мне, то обязательно порвет о гвозди себе брюхо. Ну и поделом, бережливей надо быть, сучке, сколько раз говорил!
А еще у нас во дворе появляется Юрка Грач. Мы его зовем Югра. У него нет ничего за душой – ни угла, ни помойки постоянной – шляется, где попало, но при этом очень много гонору. Стоит где-то раздобыть пузырек боярышника, как он начинает мнить из себя магистра Тевтонского Ордена, шаманить и блеять на четвереньках. В первый раз я, когда увидел - испугался и спросил его, во время транса, о судьбе Рихарда Фон Краффт – Эбинга, но не получил внятного ответа, поскольку он в тот момент перестал трястись и выпучил глаза.
-Ты чего, спятил? – спросил Югра, - а твоя судьба тебя что, не интересует?
-Нет, - простодушно ответил я.
-Тогда беги еще за боярышником!
На боярышник у меня не нашлось, но зато вчера я нашел два пакета крабовых палочек с кислинкой и сетку битых яблок. Юрка брезгливо поводил носом и снова забился в экстазе. Когда он, наконец, увидел, что Рихард все еще жив и пасет страусов в Венесуэле, я понял, что он обычный мошенник, и пнул его под дых. Видимо Югра не привык к такому общению и сразу полез в драку, а вместе с ним полезли и остальные его петушки. Когда о мою голову разбили бутылку уж и не помню, и без того был без памяти, а утром меня нашел Митрич и оттащил в подвал. Говорит, что голову зашивал нитками из аптеки, чтоб я заразу не схватил.
Митрич никогда не врет.
В этот вечер я спокойно рылся в своих территориальных мусорных баках. Нашел Нюрке почти новые сапоги с молнией и себе неплохой пуховичок. Наша помойка была самой богатой в районе - здесь какие-то деловые себе пятиэтажный дом построили, поставили ажурный забор, отрезав половину двора, а мусорку обустроить то ли побрезговали, то ли забыли (не престижно иметь богатым срань под окнами). Выносили, короче, все отходы в наши контейнеры, а дерьмо своих собак, так вообще перебрасывали через забор – в детскую песочницу. Мне-то от этого совсем неплохо - от такого соседства, всегда есть выбор приличной жратвы, а вот Митрич порой жалуется - совести, говорит, у них нет, сволочей и безбожников.
-А что делать, Митрич, коль им сам мэр разрешил земли нарезать! – говорю ему.
-А мне хоть мэр, хоть пэр – человек без культуры для меня полная сволочь, - отвечает Митрич, и я начинаю вспоминать что-нибудь умное, чтоб выглядеть в его глазах человеком культуры.
-Разум человека не больше похож на разум бога, чем пес на созвездие Пса, - замечаю, что-то вспомнив.
-Иди, Хохол, не цепляй меня! – говорит Митрич и добавляет вполголоса: - Там какая-то мамзель целую коробку снесла, с час назад, тяжелая – на тележке катила. Беги, давай, пока твой Югра первым не приперся…
Да, так вот, значит, нарыл я себе пуховичок и Нюрке сапожки в тот день, и уже почти уходить собрался, как нашел в крайнем контейнере коробку из-под какой-то хрени импортной - на самом дне. Сразу-то и не заметил – завалили ее какой-то штукатуркой (мы в таких контейнерах не роемся – не маляры), но в этот раз что-то меня зацепило, с наскока не понять – интуиция, что ли, а может, слова Митрича вспомнились. Сунулся, короче, я в тот контейнер, тронул пыль и залез, не побрезговал, в самое нутро. Поцарапался слегка, но не отступил. Разгреб все, подцепил и извлек коробку на свет, точнее тьму, поскольку была уже почти что ночь.
Коробка была увесистая, словно книгами набитая, на боку какой-то аккордеон нарисован – еле вытащил. Что-то меня волновало, не могу понять – может научный разум, может, расчет на то, что сегодня мне попался не годовой отчет какой-нибудь «связькоминвестпромавтоматики» а истинно подборка трудов по словесности. Сижу на коробке, а она твердая, не проминается, глажу по пыльному боку и фантазирую о своем счастье. Хороший день - и Нюрка будет рада, да и для головы, может, кое-что нашлось, в ящичке-то. Все, надо вставать, пока моя корова не поперлась меня искать, снова ведь дверь не запрет, да напустит шпаны всякой. Регулярно повадились врываться - нагадят, а то и просто подожгут – ради куража. Раза два уже тушил, а Митрич просил более не допускать безобразий, не то его самого могут попереть, из-за нас.
На руках у меня еще не высохла слизь от какой-то липкой требухи, и я махал ими в воздухе, словно только что сделал маникюр.
Не научились у нас еще люди сортировать мусор, что поделать. Вот в Европе уже давно стоят раздельные баки, а нам все равно: вали в одну кучу - Нюрка потом разберет! Никакого уважения к личности!
Ладно, вытираю руки об штаны и лезу в коробку. Волнуюсь и плююсь, чтоб не сглазить. Какая-то бумага упаковочная, пленка с пузыриками (надо захватить с собой, пощелкать) и какие-то брикеты в целлофане, жесткие на ощупь, как прессованная бумага. Я раскидал всю эту упаковку вокруг, пытаясь дорыться до главного в этой коробке, но так и ничего не нашел – она была полностью забита этим мусором. Вот дерьмо-то какое! Ну да ладно, первый раз что ли, и так для сегодняшнего дня урожай неплох. Вытаскиваю из-под кучи брикетов пленку с пузырьками и начинаю запихивать их обратно - как ни как, а на помойке должен быть порядок. Не уважаю тех, кто бросает мусор мимо бака и вообще гадит вокруг. Собрал я коробку, а поднять не могу – тяжело и неудобно, интересно, а как же баба-то ее взгромоздить могла. В замешательстве я достал один брикет и стал рассматривать, что хоть за чудеса стали придумывать, диковинно как-то. Раньше был обычный пенопласт – пусть и крошился, но зато горел хорошо, а сейчас понапридумывают всякого, вон тебе - пакеты с пузырями. Это ж надо! Интересно, а эти брикеты как горят? Я достал спички, поджег одну и поднес к углу брикета. На секунду пламя выхватило из темноты зеленоватый картон под пленкой, словно коробка какая-то, прессованная - и не жалко денег им, думаю, краску переводить. Угол стал расползаться и занявшийся целлофан гудящими огненными каплями стал стекать на кучу в коробке. Заворожено я смотрел на мерцающие огоньки возле моих ног, пока брикет вдруг не начал расползаться в руках. Стараясь не обжечься, я перехватил его, но так неловко, что рассыпал все, чем он был набит – какими-то бумажками, точнее деньгами - надо быть полным идиотом, чтоб не понять это сразу. Раскрыв рот я смотрел на рассыпающиеся купюры и пытался понять - толи я спятил, толи кто-то меня жестоко разыгрывает.
Я в страхе огляделся вокруг и перекрестился, как умел. А между тем огоньки возле ног стали разрастаться в небольшой костерок. Словно очнувшись ото сна, я бросился животом на коробку и стал лихорадочно ерзать по ней, пытаясь погасить пламя.
-Боже, боженьки! – причитаю, хлопая голыми руками по открытому огню, - Что же это такое, господи! Народ-то зажрался - деньги в мусор бросает…
Потушив брикеты, я вывалил из своего мешка Нюркины сапоги, пуховик с добытыми на ужин объедками и стал лихорадочно запихивать в него содержимое коробки. Слава богу, что никто не вышел выносить мусор - думаю, очень бы удивился, видя меня ползающего на пузе по грязному асфальту безо всякого самоуважения. Я постепенно спалил все спички, пытаясь собрать все до единой рассыпанные банкноты, а когда погасла последняя - продолжил ползать в темноте, шипя на появившихся откуда-то бродячих собак. Тех, правда, не столько интересовала финансовая сторона дела, сколько мой пакет с отбросами – пришлось швырнуть его в сторону. Собаки бросились вслед.
Кряхтя, закинув за спину мешок, я двинулся, было, в подвал, но остановился и развернулся в другую сторону. Кое-как доковылял до кустов возле фабрики, влез в самую чащу, царапаясь и чертыхаясь.
-Неправильно это все, - сказал я себе вслух, бросая мешок на землю – головокружение какое-то…неправильно.
Я сел сверху и попытался понять, что же все-таки произошло и, в особенности, что может произойти, если вдруг кто-то здесь что-нибудь напутал. Не представляю, кем надо быть, чтоб выбросить целую коробку денег – не иначе как нечистой силой (чур меня!). В любом случае надо избавляться от денег – не принесут они добра! Но, избавляться надо не так, чтоб совсем, а так чтоб не очень…
(Что-то изменилось во мне. Что-то подзабытое…)
Вслушиваясь в редкие шаги запоздалых прохожих, я осторожно, чтобы не шуметь, преодолевал свою жадность. (Мне вдруг стало стыдно за то, что я ползал на коленях среди мусорных контейнеров). Распахнув пахнувший паленым мешок, я извлекал одну за другой подпорченные банкноты и складывал за пазуху. В свете фонаря, пробивающемся через заросли, я попытался определить достоинство свалившегося счастья, и был буквально ошеломлен тем, что держал в руках. Это были деньги! Это были реальные европейские деньги, достоинством не менее сотни! По сути, я сидел на целом состоянии... пахнущем большими неприятностями, не сказать – сырой землей.
(Я стал думать иначе?).
Выбрав из мешка всю россыпь, я осторожно стал выползать из кустов, замирая каждый раз при любом шорохе. Вернувшись к помойке, нашел там уже знакомую коробку и, посекундно озираясь, стал набивать ее всевозможным бумажным мусором. Когда дело было закончено, я втолкнул ее в контейнер и вдруг обнаружил, что мой план обречен – у меня не было спичек. Набросав трясущимися руками поверх коробки всякого хлама, я бросился прочь.
-Что тебе надо, бомжара? – спросил малолетка, отделившись от компании подвыпивших друзей.
-Закурить не найдется? – спросил я, не рассчитывая ни на что, кроме неприятностей.
Малой брезгливо поморщился, но достал все-таки из пачки сигарету. Помяв ее в руках, он словно задумался над тем, как поступить с такой тварью – заставить прыгать на одной ноге или землю есть…
-На! – сказал он и бросил сигарету к моим ногам. – Чтоб ты сдох поскорее, урод!
Повернулся и пошел к своим дружкам.
-А огоньку не найдется, брат? – крикнул я ему вслед.
Парень зло оглянулся, сунул руку в карман и с разворота, целясь в голову, швырнул в меня одноразовой зажигалкой.
-Хер моржовый тебе брат! – процедил он.
Я не стал уклоняться и позволил зажигалке попасть в шею. Было больно, но раздавшийся смех шпаны, словно благодарность небес, был воспринят мной как неминуемая плата за грядущее избавление. Встав на колено, я поднял сигарету и потянулся за зажигалкой, упавшей в пивную лужу.
-Витек, может, попинаем бомжа? – спросил звонкий девичий голос.
Я напрягся, взял в рот сигарету и попытался прикурить. Влажная зажигалка даже не искрила. Времени на ожидание ответа Витька у меня не было и, распрямившись, я изо всех сил бросился бежать, оглядываясь, и вовремя уклоняясь от полетевших вслед пустых бутылок. Погони, к счастью, в этот раз не последовало, и вскоре, окольными путями я вернулся к своей помойке. За время моего отсутствия куча мусора над последним контейнером заметно выросла. Сунув руку, я нащупал картон коробки и облегченно вздохнул. Через десять минут над контейнером появился дымок, а вскоре и языки пламени. Все, что оставалось сделать, это вытащить из-за пазухи деньги и разбросать их вокруг контейнеров.
-Югра! Смотри, помойка горит! – раздался далекий крик.
Наклонившись как можно ниже, я скользнул в тень и, стараясь неслышно ступать, пошел прочь.
Деловая элита нашего двора заключается во мне, благодаря Митричу, и Югре, который, словно Мамай, совершает набеги на наши кусты вдоль фанерной фабрики. Здесь недалеко гаражи и водители, пока едут последнюю стометровку, пьют пиво прямо в салоне автомобиля, а затем вышвыривают бутылки прочь. Рабочий день у них закончился, а менты здесь все равно никогда не стоят. Нам тут раздолье - за вечер можно насобирать на выпивку, да еще и мелочи на хлеб - смотря как канючить. Так-то нас с Нюркой знают, но настроение у людей каждый раз разное, и еще зависит от Нюркиной рожи. Бывает, как глянут на нее, так сразу деру – без макияжа она похожа на мурену – морда острая, глазки маленькие, лоб словно у Моники Левински - с марокканский апельсин, но, правда, добрая улыбка, точно как у рыбы. С макияжем она похожа на мурену, которую выкрасили гуталином.
Нюрку я беру с собой, чтоб мешки таскала, вроде мула. Попрошайничать ее никак нельзя отправлять - ее сразу в зоопарк заберут. А в нашем городе нет зоопарка, поэтому ее заберут в питомник для собак, а мне это не надо. Так уж, если рассудить, то я ей в каком-то роде мужем гражданским прихожусь – а это все-таки обязывает.
-Ты где был, Хохол? – спросила Нюрка, - я жрать хочу!
Сама стоит и лыбится, словно Оскара за роль рыбы-мутанта в фильме ужасов дали. Морда опухшая - уж врезала никак?! Справедливо будет сказать, что морда у нее и без выпивки опухшая - с рождения, словно ее мама в чане с брагой рожала.
-Ну, что солнце мое, нашла заначку? – спрашиваю.
-Угу!
Обычно в подобной ситуации она получает по роже, и сейчас уже стоит и ждет, когда я начну. А мне начинать совсем и не хочется, но надо, а то заподозрит неладное.
-Ну-к, подойди ближе, - прошу ее по-человечески, с нежностью в голосе, - что выжрала - водку или бормотуху?
-Во-одку… - выдыхает она, качнувшись вперед, словно сейчас целоваться полезет. Да уж!.. Лучше сделать шаг назад.
На полу валяется пустая бутылка, а на моем матраце – скомканное одеяло. Журнал, который я оставлял, лежит открытый на другой странице, и от самой Нюрки разит мочой и кислятиной.
-Животное, сколько раз тебе говорить, не ползай по моей постели! – кулаки сами по себе сжались – забыл даже, что в моем положении как-то неблагородно на женщину руку поднимать.
-Хохол, иди ко мне!.. – тянется Нюрка, падает носом вниз и затихает, поджав под себя колени.
Да, сегодня действительно нарушен весь порядок вещей - Нюрка ползает по моему лежбищу, жрет водку, которую я припас под матрасом, лапает мой журнал, а я сам смотрю на все это спокойно!.. Что поделать – состоятельный человек!
-Нюрка, слышь! – толкаю ее ногой, - Пошла в свой угол, кому говорят!
Она только сильней засопела и перевернулась на другой бок.
-Ну, ладно, порядок есть порядок! – говорю я и сажусь рядом на корточки. - Лежачего бьют!
Стараясь не сильно, бью ей кулаком в скулу и, вставая, добавляю ногой по заднице.
-На место, тварь, живо!
Она вскакивает на четвереньки и ползет в свой угол. После нее остается мокрый след - успела обоссаться, пока лежала. Ничего, завтра приберет.
Я забираюсь к себе и выбираю из стопки книг в изголовье первую попавшуюся. Обычно, если пытаешься найти ответ на мучающий тебя вопрос, надо взять любую книгу, наугад, и начать читать в том месте, где открыл, как правило – помогает. Рука моя выудила Брета Гарта, из библиотеки «Огонька» шестьдесят шестого года. Подумать, я еще тогда не родился!
«Некоторое время он писал, потом поднял голову. Какое-то неуловимо приятное ощущение подкрадывалось к нему, словно дрема, останавливая его перо…»
Хорошо, для начала! Ощущение приятное…
«И повиснув всей тяжестью у него на плечах, она заставила его снова опуститься на обомшелый корень. Руки ее опять сомкнулись вокруг его шеи, лицо приблизилось к его лицу…»
Нюрка застонала в своем углу. (Упаси, Господи, во имя Отца и Сына…только не это!)
Продолжаю дальше листать книгу, порой останавливаясь на отдельных моментах и прочитывая по нескольку страниц подряд.
«-Понимаешь, - мрачно сказал Джим, - среди этого сброда нет никого, кто знал бы настоящую цену моей лошади!..»
Вот он, мой ответ!
Я аккуратно положил книгу назад в стопку. Сейчас лучше всего вообще забыть о моем сокровище, подумал я, и заснул спокойным крепким сном.
-Слыхал, Хохол, кто-то ночью нашу мусорку подпалил! – сказал Митрич, выметая из угла. – Пожарные приезжали!
-Да ты что! – восклицаю испуганно.
-Нелюди кругом, - плюется Митрич, - только гадят!
-Может, шпана балуется? – вспомнил я вчерашних малолеток.
-Кто его знает! Может и не шпана. Больше всех вчера вокруг того пожара та мамзель - помнишь, я говорил - прыгала с муженьком – вроде бы не то что-то выбросила. Что-то дорогое для них. Перерыли всю помойку, представь, и нашли триста евро! Чтоб они там не потеряли, говорю, но ведь - триста евро! Вместо того, чтоб радоваться, он ее исколотил так, что на скорой увезли. Не пойму я этих, из-за забора - какие-то дурные!
-Может, фотографии, какие…редкие! – предположил я, жалея про себя незнакомую даму. – А то, что поколотил – ничего страшного, это, как бы от любви. Я вот Нюрке если не засвечу под глаз, так она вообще обидеться может. Баба! Существо тонкое!
-А ты, случайно, ничего не заметил, Хохол? – спросил Митрич, как бы невзначай. – Вроде, как в ту сторону вчера пошел.
-Нет, не заметил! – сказал я, понимая, что бессмысленно отрицать свой интерес. – Обычные отбросы, кое-как пакет наскреб. Меня вчера бутылками закидали, еле ноги унес.
-Опять Югра?
-Нет, шпана дворовая - возле ларька пиво пила. Попросил закурить, а потом бегал от них по всему кварталу…Витек какой-то!
-А, знаю – редкий гондон! – согласился Митрич.- Держись от него подальше!
-Хорошо! Не знаешь, Митрич, там все сгорело, или еще можно что-то поискать?
-Три контейнера остались, можно покопаться!
Я побрел на помойку, в надежде на то, что в этот раз не найду там никаких денег, однако надежды не сбылись. Под самым колесом, придавленная куском гипсокартона, затаилась новенькая сотня. Снова озираясь, я изорвал купюру в клочья, швырнул в контейнер и тут же пожалел об этом - бумажки вызывающе легли на совершенно пустое дно. Соседние оказались также тщательно опустошены и вычищены. Странно, что сегодня мусор вывезли не по графику.
Через пару дней во дворе произошло явление Югры народу. В сопровождении своих обычных прилипал он важно выплыл из-за угла и последовал к нам с Митричем. Уже издали было видно, что с Югрой не все в порядке, или, может, наоборот – все в порядке, не могу точно сказать. В первую очередь это был запах - еще за пять шагов ветер донес до нас знакомый до боли запах дешевого одеколона из детства. Сам Югра изменился до неузнаваемости – во-первых, переоделся в соответствии со своим представлением о модных направлениях текущего дня, а именно в синие расклешенные штаны, полосатый пиджак кремового цвета и пеструю рубашку-гавайку. На каждом пальце рук у Югры болталось по «гайке», покрытой искусственной позолотой, из тех, что продают вьетнамцы на рынке, а на ногах – лакированные туфли с широкими носами – продукт фабрики «Североход». Во-вторых, видимо для придания особого эффекта своему появлению, Югра сжимал губами огромную воняющую сигару, постоянно вываливающуюся изо рта, а из-под мышки у него торчала початая бутылка какой-то китайской гадости с жабой внутри.
-Привет, Митрич, - не обращая на меня малейшего внимания, сказал Югра и протянул дворнику руку.
-Здоров, Югра, - сказал Митрич, как есть, сидя на высоком бетонном бордюре, - Что случилось, в лотерею выиграл или бабушка в Америке померла?
Югра постоял еще какое-то время с протянутой рукой, но никто ее пожимать не собирался. Обиженный, он достал китайскую бутылку и предложил:
-Может, выпьем за компанию, угощаю, бля! – сигара вывалилась изо рта, ее тут же бросился поднимать один из его халдеев.
-Нет уж, изволь, мы люди простые, не привыкшие пить господские напитки. Как-нибудь без нас постарайся обойтись. – отвернулся Митрич. – Правда, Хохол?
-Правда, как есть, Митрич - мы простые, правда Нюрка?
Нюрка выпучила глаза на бутылку и предательски сглотнула слюну. Этой синявке на мораль было совершенно наплевать, что она и продемонстрировала с полным пренебрежением.
-А эт, чё там такое? - полюбопытствовала Нюрка.
-Целебная лягушка на спирту! – гордо сказал Югра, найдя, наконец, благодарного зрителя.
Чтобы без лишних слов описать его ужимки, надо представить себе гибрид Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке» подпоручика из «Белого солнца в пустыне». Получится наиболее близкий психологический портрет деградированного типа.
-Так расскажи нам, Югра, какие обстоятельства произошли в твоей жизни, что позволили тебе пить дорогой спирт с лягушкой, - спросил я тоном Абдуллы и изо всех сил треснул Нюрку по затылку. – Ты тварь, сейчас вылетишь из этого двора, если еще раз пасть свою откроешь!
-Завидуешь, бомж? - спросил Югра, успевший причислить себя к более высокой категории граждан.
При всем, кажущемся ему, «лоске», выглядел он смешно и невзрачно, словно клоун в цирке - грязная шея и сальные волосы, которые, разумеется, боялись воды, равно как и огня, ногти, которые он забыл обкусать. Лучшее, что он позволил с собой сотворить, это неумелое бритье щек, кровоточащих теперь несколькими глубокими порезами. Внезапно свалившееся и, как мне кажется, короткое, счастье напрочь снесло бомжу голову, и я с любопытством наблюдал за началом конца эпохи Югры в нашем дворе. Похоже, Митрич тоже понимал нависшую угрозу.
-Ну, мне пора, будьте здоровы! – сказал он, вставая. – Ждут меня.
-Стой, Митрич, разговор есть! – встрепенулся Югра.
-Чего тебе!
-Давай, отойдем.
Воровато озираясь, Югра заискивающе засеменил рядом с дворником. Он громко шептал что-то ему, пытаясь заглянуть в лицо, размахивал руками, стараясь что-то доказать, но Митрич лишь отрицательно мотал головой и, отвернувшись, держал дистанцию. Югровская свита почтительно следовала за ними, одаренная заботливым боссом свежими лохмотьями из сэконд-хэнда и литрами спирта, продающегося под видом жидкости для мытья окон. Этим терять было нечего - сбившееся стадо отбросов, потерявших человеческий облик. Инстинкт самосохранения диктовал им правила поведения, принятые у высокоорганизованных приматов, при обязательной главенствующей роли вожака и соответствующим принципам распределения добытой пищи.
Я не боялся ни Югры, ни его жалких подонков, поскольку, помимо преобладающего интеллекта, в моем арсенале было как минимум два аргумента, игнорировать которые было бы глупой ошибкой и более организованным толпам бездомных тварей. Первый аргумент, это Митрич, уважаемый всем двором и государственным аппаратом в лице участкового Перегудова. Полагаю, Митрич даже постукивал порой из любви к порядку. Второй аргумент – это мои кулаки, которые уважали все, в том числе и Югра. Если вспомнить историческую потасовку с разбитой о голову бутылкой, то она не прошла бесследно. Отлежавшись пару дней, я дождался появления своих обидчиков и, начиная с Югры и заканчивая всеми, кого смог догнать, объяснил все правила современной научной экстрасенсорики, в том числе возможности ее практического применения. Югре, по определению, досталась наибольшая порция знаний, и с тех пор у меня не было никакой необходимости в самоутверждении.
Сейчас, пока Митрич выяснял отношения с разбогатевшим бомжем, мое внимание было в большей степени приковано событиями, разворачивающимися в соседнем, так сказать, дворе, точнее в наиболее благородной части нашего общего двора, которую, распоряжением властей, превратили в территорию для особо важных персон. Так вот, в эту самую деловую зону, начали стягиваться огромные лакированные черные машины, выпускаемые для путешествий по труднопроходимой местности. Возможно, у наших соседей разместился штаб соревнований по ралли, но интуиция подсказывала мне, что на самом деле, прибывающие в модных пиджаках спортсмены собрались решать более интеллектуальные задачи, связанные с другим видом спорта, может даже, пулевой стрельбой. Сидя на своем бордюре, я искоса поглядывал за тем, как прибывающие скрывались один за другим в подъезде соседнего дома. Да, это вам не Витьки, кидающиеся зажигалками, серьезные ребята. Мне кажется, они уже знают, что в том контейнере не было никаких денег.
-Ну, что Нюрка, пойдем на рынок, пороемся, - сказал я.
Нюрка нехотя поднялась и, оглядываясь на Митрича с Югрой, послушно побрела за мной. Я проследил за ее взглядом и увидел, как Югра трясет дворника за рукав.
-Митрич!- окрикнул я его.
Он испуганно оглянулся, отдернул руку и спрятал ее за борт пиджака. Югра радостно хлопнул его по плечу, отслюнявил несколько бумажек и радостно выкрикивая, засунул Митричу в нагрудный карман. Да, похоже, старик только что продал меня.
-Все нормально, Митрич? – крикнул я, махнув ему.
-Вечером зайду! – прокричал он в ответ.
Давай, заходи, старый, убеди меня еще раз, что все в мире продается! Я пошел догонять совсем уж расстроенную Нюрку. Дуре не дали выпить и все, день испорчен. Надо было попросить Югру, чтоб дал ей съесть лягушку - посмеялись бы все вместе. Придет мое время, обязательно куплю ей лягушек в спирте и скормлю как цапле.
will be more…