Подозрительная тварь, этот Вьятишков.
Я отошел от забора. За ним, в окружении прелестных девушек, стоял некто. Это был Вьятишков. Его подозрительные маленькие глазки ощупывали пространство вокруг меня. Вьятишков здорово вырос с последнего визита, лицо его приобрело несколько красноватый оттенок. Не буду утверждать, может быть, он просто злился на меня. Вьятишков смотрел в пространство и улыбался.
Эх, Вьятишков, дружище. Да я тебя насквозь вижу. И костюмчик надел новенький, и галстук вместо бабочки, принарядился… А я тебя насквозь вижу, паскуда, насквозь. Насквозь...
Я отошёл от забора, Вьятишков все в той же позе стоял в окружении барышень, сумка на его плече болталась комом, сквозь ткань проглядывали невнятные очертания бутылки.
Эх, Вьятишков, эх. Пьяница ты, несуразный, мозги набекрень, морда в полпятого, ишь намастился, наважнился, паскуда.
Я ненавидел его всей душой, всей болью своего простуженного сквозного сердца. Я презирал его, презирал. Он тварью маячил сквозь время. Континуум сбился.
Я подошёл к нему вплотную, заглянул ему в глаза, я увидел мокрые впалости глазниц, синеву век, серость, презрение, грязь, боль, ранения, вечера, улицы, скитания, дым, боль, ночь, бред, раны, кровь, гной. Я утер ему слезу, запечатлел оскал и вышел в настоящее.
А он остался.