Вчера Виталий отдал машину в ремонт, и сегодня пришлось ехать на электричке. В вагоне уже не было мест, и он остался стоять в тамбуре. Там было холодно и накурено. У него замерзли ноги. Он смотрел через пыльное окно на лысые деревья. На одной из станций народ стал активно выходить, и его спрашивали: Вы выходите? Он отвечал – нет - и люди сердились, что он мешает проходу. В вагоне освободились места, и ему даже удалось сеть. Там было гораздо теплее и его стало клонить в сон. Он не сопротивлялся и задремал. Голова болталась из стороны в сторону, пока не упала на меховой воротник пожилой соседки. Женщина тоже дремала и не заметила вторжения, но объявили какую-то станцию, и она вышла. Опоры опять не было, да и не спалось больше. Он снова стал смотреть за убегающими кустами и деревьям за окном. В тех местах, где возле путей стояли кирпичные гаражи, в канаву были свалены груды мусора, а стены пестрели названиями футбольных клубов. Внешне ничего не изменилось со времен студенчества, когда ему приходилось ездить к родителям на выходные.
«Что же мне делать с этой Алевтиной? Я даже паспорт не спросил у нее. Ведет она себя странно. И почему она у меня поселилась? У нее что, дома своего нет что ли? И почему у меня даже мысли не возникло спросить это все у нее самой? Надо зазвать Таньку для диагноза, она - то выведет эту Алевтину на чистую воду. Я понятное дело - поплыл рядом с красивой бабой, а Танька человек железный».
Объявили его станцию. Он вышел на платформу. До клиники надо было еще ехать на маршрутке, но он взял такси. Через двадцать минут он был на месте. Начинался рабочий день.
Обход прошел спокойно. Виталий выписал двух человек и одному изменил порядок процедур.
Когда Виталий вошел, она не проявила признаков внимания, а так и осталась лежать на кровати. «Эмбриональная защитная поза» – подумал Виталий и громко поздоровался. Она ничего не ответила, только посмотрела на него и сделала попытку улыбнуться. Получилось ужасно.
-Как Вы себя чувствуете?
Она села, по-турецки сложив ноги, и неопределенно пожала плечами. Было видно, что разговаривать ей не хотелось.
-Я посмотрел результаты Ваших анализов. Там все в норме. Я хотел бы поговорить с Вами о дневнике. Почему Вы пишете от третьего лица? Ведь Вы же в нем о себе пишете?
-Нет не о себе.
-Ваш муж сказал мне, что все факты, изложенные там, происходили на самом деле и происходили с Вами.
-Факты не происходят, факты фиксируют. Факты лапидарны. Происходят – события, и они действительно были.
-Эти события произошли с Вами или с кем – то другим?
-А Вы можете сказать, что вчера, сегодня и завтра были, есть и будете именно Вы. Если с Вами что – то происходит, значит, Вы изменились, а если Вы изменились, значит, это уже не Вы. Значит то, что там написано - написано не про меня, а про ту, другую, которая была тогда.
-Логично. Не поспоришь. Но ведь остается стержень самосознания.
-Я не знаю что такое самосознание.
-Это оценка человеком самого себя как личности - своего нравственного облика и интересов, ценностей, мотивов поведения.
-А личность может меняться?
-Должна меняться, иначе это не личность, а нечто трансцендентное.
-А если личность меняется, значит, это уже другая личность, ну, и так далее…
-Кто Вы по образованию?
-...
-Давайте вернемся к дневнику. Вы писали его о себе?
-На момент событий – это была одна, на момент записей – это была уже другая. Сегодня - это третья. Вам какая нужна?
-Мне нужна та, которая сейчас говорит об этом.
-Я перед Вами. Что Вы хотите обо мне знать?
-Насколько Вы изменились.
-Со вчерашнего дня ни на сколько. У меня не было мыслей. Я много сплю здесь. У меня есть только сны.
-Расскажите мне о них.
-Последний. Я в большом деревянном бараке без окон и дверей. Через щели проникает слабый свет, но он меркнет и приходит кромешная тьма. Я стою в толпе людей, но не вижу их. Все молчат. Я знаю, что мы все готовимся к битве – там, напротив затаились враги – они мертвецы. Нас можно отличить от них, только по одному признаку – мы можем летать, они нет. Началась война. Наши ряды постепенно тают. Я никого не вижу, но чувствую, что нас все меньше и меньше. С потолка идет кровавый дождь. Я ощущаю соленые капли на губах. Я осталась одна, никого больше нет, взлетаю к потолку, закрываю глаза и вижу лица тех, кто внизу – они просят простить их.
-Вы записываете сны?
-Нет, я запоминаю. Я устала. Если хотите, продолжим вечером, – она снова легла на кровать и отвернулась лицом к стене.
***
Татьяна проспала почти восемнадцать часов. Она чувствовала себя заново родившейся. Настроение было отличное, зверски хотелось есть, и сделать что – нибудь великое во благо человечества. Она нарезала себе кучу бутербродов и сварила большую чашку крепкого кофе, села у окна за барную стойку и стала обдумывать план сегодняшнего дня. Первым делом надо позвонить в офис и сказать, что я буду завтра, потом прошвырнуться по магазинам и заглянуть в парикмахерскую. День намечался отличный.
Она взяла телефонную рубку и набрала номер офиса. Секретарь затравленным голосом ответила «алло». Танька объявила ей, что сегодня у нее будет выходной и на работе она появится только завтра. Потом она вспомнила про Чернова и решила позвонить Виталию.
Он ответил после второго гудка.
-Слушай, ты некоего Чернова знаешь? Он позавчера привязался ко мне в кафе. Говорит, что в твоей клинике находится его жена. Он какой - то странный. По – моему слегка не в себе. Плел, что – то про древнюю Грецию и про муз. Так ты его знаешь? Расскажи поподробнее а? Просил позвонить ему сегодня. Как думаешь, надо? У тебя - то все в порядке? Может я завтра к тебе заеду? Ладно, договорились – завтра в девять.
Оказывается, правда знает… - подумала Танька, - может и в самом деле позвонить ему? Решила отложить звонок до вечера. Зачем напрягаться сейчас, когда впереди такой хороший день.
После обеда в клинике становилось тихо, наступал «мертвый час». Виталий решил наконец – то добить этот дневник и уже было прилег на диван, но в дверь постучали.
-Войдите!
-Я решила не ждать до вечера, тем более, что вечером приедет он. Хотите, я Вам еще свои сны расскажу?
-Проходите, пожалуйста, садитесь, где Вам удобно.
Она была одета в потрепанные джинсы и старый поношенный свитер, на ногах были кеды на босу ногу. Рыжие волосы забраны на затылке, когда она поворачивалась в профиль, то, становилась, похожа на древнегреческих женщин на барельефе. Ее внешность была не модной, но она была бы, пожалуй, красивой, если бы не тусклые глаза и застывшее выражение лица, характерное для депрессивных больных. Она бесшумно прошла по комнате и села в кресло.
-Я расскажу Вам два очень старых сна.
Когда я училась в восьмом классе, у нас был мальчик, его звали Олег. Он мне тогда очень нравился. Однажды он упал с забора и сильно ударился коленом. У него развилась остеосаркома, ему ампутировали ногу до паха, но видно пошли метастазы, и он умер. Так вот: сижу я дома и делаю уроки, кажется, это был немецкий, звонок в дверь, я открываю, там стоит Олег. Он улыбается и говорит мне: Пойдем, погуляем? Я не боюсь его, но понимаю, что он уже умер. Сначала отказываюсь, но потом соглашаюсь, и мы идем на улицу. Мы идем молча и доходим до больницы, но это не больница, а дом: очень длинный и очень высокий. Мы входим в один из подъездов. Там несколько ступенек вниз. Мы спускаемся по ним, и я вижу келью. В ней две каменные ниши и в одной из них сидит старушка ко мне спиной. Мне не страшно, но не понятно, как он может жить в одной комнате с женщиной? Спрашиваю его об этом, а он смеется и отвечает, что я глупая и тут, где он сейчас никто не делится на мужчин и женщин. Потом он очень грустно смотрит на меня и говорит: Тебе пора домой. Я спрашиваю, как мне найти дорогу? Он сердится и почти кричит: Убирайся отсюда! Три ступеньки вверх и ты дома!!
Это первый.
Второй был почти четыре года назад.
Квартира в которой мы живем с мужем и вся обстановка в ней, находится в котловане. На мне вечернее платье с большим вырезом на спине. Муж сидит в кресле и курит. Он спрашивает меня: готова ли я к выходу? А я никак не могу решить, чем мне прикрыть два больших вертикальных шрама на спине от отрезанных крыльев.
- Можно мне стакан воды? От лекарств постоянно сохнет во рту.
Виталий встал и налил ей воды из графина. Потом вернулся на место и сказал.
-У Вас интересные сны, но никакой мистики в них нет. Это нормальная реакция на аффективные эпизоды. В первом случае – это смерть мальчика, который Вам нравился и, вероятно, Вы связывали с ним некие приятные моменты, которые подсознательно планировали. Во втором случае, вполне возможно, что Вы чувствовали себя нереализованной либо подавленной какими-то обстоятельствами – отсюда отрезанные крылья. Хорошо, что Ваше подсознание выбрасывало это в сны, и освобождало, таким образом, место для адекватного восприятия реальных событий.
-Скажите, а мне обязательно принимать лекарства? От них не хорошо – голова кружится и как – то мутно все.
-Серотонин в норме, так что думаю, что со следующей недели мы их отменим, и останется только когнитивная терапия. Но эту недельку придется потерпеть.
-Хорошо. А нет ли у вас какого – нибудь общественно – полезного дела?
-Хотите, я назначу Вам трудотерапию?
-Нет, что - то не хочется шить кухонные прихватки. Мне больше по душе индивидуальный труд.
-Вам необходимо быть в обществе других людей, хотя бы несколько часов в сутки.
-Отправьте меня на кухню, например, мыть посуду. И в обществе и индивидуально…
-Я что – нибудь придумаю.
-Можно мне сигарету?
-Это не желательно - лишние токсины в организме…
-Чертовски хочется курить…
-Хорошо, но не злоупотребляйте.
Она со смаком затянулась и пока курила, не сказала ни слова, только внимательно разглядывала тлеющий кончик сигареты. Потом тщательно затушила ее, смяв окурок в виде буквы «Г», выдохнув остатки дыма через нос, сказала «спасибо» и ушла.
***
Танька вернулась домой, когда было уже почти десять вечера. Настроение было даже лучше, чем утром. Нагруженная пакетами и коробками, с новым колером волос, вся такая душистая и новая – она была счастлива. Открыв дверь, она ввалилась в квартиру, ссыпала все на пол, и тут заныл домофон.
«Кого еще черт принес!» Сняла трубку и грозно сказала «ДА!». Консьержка пропищала, что к ней пришел какой - мужчина, которого она не знает, но одет прилично и очень вежливый.
-Дайте ему трубку!
-Добрый вечер, Татьяна Вячеславовна – это был Чернов, - Я не дождался Вашего звонка и решил заехать по дороге.
-Ну, да! Конечно! - подумала Танька, но вслух сказала: - Раз пришли - заходите уже, - и велела консьержке пропустить его.
Танька затолкала ногой пакеты и коробки в угол гардеробной, сняла пальто и сапоги, и в дверь позвонили.
На пороге стоял Чернов – весь такой модный и спокойный. «Как олимпийский рубль, прям!» - подумала Танька. К двери подбежал Крёз и стал тереться о ноги неизвестного ему господина.
-Он предатель и подлиза, еще и линяет сейчас, так что если не хотите семейных сцен, то держитесь от него подальше, а то весь меховой будете.
-Я люблю кошек.
-Только что вошла, даже переодеться не успела. Проходите в комнату, я быстро.
-Можете не спешить. У меня есть время, – он снял пальто, аккуратно повесил его на плечики и стоял в раздумье – снимать ботинки или нет, Танька заметила это и сказала, что мужчины, одетые в дорогой костюм и без ботинок – выглядят идиотски, он принял это за разрешение не разуваться, достал из кармана маленькую коробочку с губкой для обуви, протер ботинки и прошел в комнату.
Танька скрылась в спальне. Быстро переоделась в домашний спортивный костюм, смыла косметику, причесалась. Еще раз внимательно посмотрела в зеркало и осталась довольна отражением.
Когда она вышла в комнату, то увидела следующую картину: пиджак и галстук Чернова висели на спинке кресла, а сам он, подпевая радио, орудовал на кухне. На столе уже стояла тарелка с салатом, бутылка вина и вкусно пахло кофе. Крёз зачарованно следил за каждым движением Чернова, и даже не пытался мяукать.
«И почему, интересно, все мужики первым делом хотят меня накормить? Я что похожа на голодную?». Она прислонилась плечом к стене и, скрестив на груди руки, наблюдала за Черновым.
Он обернулся.
- Быстро Вы!
-Я тоже смотрю, Вы времени не теряли.
-Я так думаю, Татьяна Вячеславовна: изба красна пирогами, а у Вас в холодильнике, простите, мышь повесилась. Все что нашел – тут, а вино у меня в кармане было, как тот рояль в кустах. Торт не стал брать, потому что нельзя портить такую фигуру.
-Вы что, заигрываете со мной?
-Вы не в моем вкусе. Я просто констатирую факт.
-Однако, Вы хам.
-Вовсе нет.
Танька ничего не ела с самого утра, и в животе было тоскливо, но она выдерживала паузу.
-Ну, все готово! – изрек он, - Прошу к столу!
-Не откажусь!
-Очень рад быть Вам полезен, – парировал Чернов. Собственно, это все Вам, я уже ужинал сегодня.
Танька без жеманства накидала себе гору салата и, почти мурлыкая, принялась его уничтожать.
Вино было очень вкусное, и она залпом выпила первый бокал.. Пока она ела, они молчали. Чернов смотрел в окно и что - то обдумывал, выражение его лица менялось: от хмурого, до почти детского. А вообще он как – то вписался в ее обстановку.
« Может даже и хорошо, что он приехал» – подумала Танька.
-А скажите Юрий Андреевич…
-Просто Юрий.
-Хорошо, просто Юрий, скажите, пожалуйста, Вы всегда такой бесцеремонный или это имидж такой?
-Ни то ни другое – я естественный. Бессмысленно из обычных вещей делать театральное представление.
-А как же приличия, нормы?
-Это все от неполноценности. Когда человек самодостаточен, ему не надо играть роли.
-Ну, хорошо, а что Вы обо мне думаете?
-Что Вы давно ни с кем серьезно не встречаетесь, и забыли, как надо кокетничать. Если честно, то получается у Вас не очень. А может быть Вам просто другой тип мужчин нравится.
-А Вы хотите мне нравиться?
-Согласитесь, что это тоже естественно. Но для меня, с некоторых пор, существует только одна женщина. Понимаю, что это звучит для Вас как нечто смешное и неправдоподобное, что полигамность - это генетика, и все такое прочее, но это факт, и собственно, именно поэтому я к Вам и пришел. Я болен ею, а она больна депрессией.
-В Москве каждая вторая больна депрессией – это не смертельно.
-Но Вы то не больны.
-Потому что я каждая первая
-Давайте еще чего – нибудь выпьем?
-Виски есть. И если можно, ближе к делу – мне завтра на работу.
-Мы познакомились с ней, когда я был еще бедный и глупый. Никогда не забуду: я стоял на балконе, и меня страшно тошнило, я был в стельку пьян. Она вышла покурить. Мы стояли и молчали. У нее была короткая майка и оголенная поясница. Я положил руку ей на спину - она была неправдоподобно гладкая – как шелк. Это было просто потрясающе. Потом меня все - таки стошнило. Она еще смеялась – ты, мол, потрогал мою спину, и тебя тут же стошнило. Думаю, именно с этого все и началось.
Танька рассматривала фотографии. На них были чернокожие мужчины и женщины. Один снимок ее рассмешил: там были две женщины, и у одной виднелось мокрое пятно на брюках.
-Ах это…
-Чем я могу Вам помочь? – устало спросила Танька.
-Дело в том…
Часы пробили полночь.