...Завороженный, очарованно и печально он смотрел на солнечно-лимонную бабочку у окна и опять – в который раз! – думал о том, что Создатель так и не одарил его крыльями. Тогда он смог бы стать таким же беспечным и свободным, как лепесток ириса, уносимый тихими вздохами ветра навстречу небу. И, конечно, он знал, что это была лишь мечта – такая же утонченная и прекрасная, как это легкокрылое насекомое, наделенное даром полета. Поэтому он с грустью смотрел на желтовато-прозрачную бабочку и ждал, когда она случайно заглянет в его бездонные, затуманенные тенью глаза и останется там навсегда светлым силуэтом среди таких же мимолетных воспоминаний.
Сколько он помнил себя, он всегда был этим глубинным, безраздельным миром, отдаленным от привычного бытия и повседневности своей непознанной, неизведанной сутью. Он видел и помнил многое – постаревший и внимательный коллекционер чужих отражений. Что может быть непостижимей и интересней беглых взглядов, неосторожных жестов, смешанных оттенков и неясных контуров? И он хранил все – бережно и преданно, как хранят дорогой для сердца подарок или единственную семейную реликвию.
...Бабочка улетела, мазнув изящным крылом и застыв в нем на мгновение легкомысленной цветной мозаикой. Дверь открылась, и в комнату вошли две женщины – элегантные отголоски состоятельности и моды. Он наблюдал за ними, небрежно утонувшими в дорогих салонных креслах и пьющими черный кофе из невесомых фарфоровых чашек, изготовленных на заказ.
Резко звякнуло блюдце. Он с удивлением смотрел на приближающееся к нему красивое лицо и видел в безупречно подведенных выразительных глазах за раздражением еще и страх – глубоко спрятанный от всех и от самой себя страх перед осознанием неизбежности, безжалостно несущей временем. Он успел узнать то, что было в ее душе до того, как она отвела взгляд, и вдруг понял, что женщина уже никогда не простит ему этого знания… Комната рывком перевернулась, окно надвигалось на него стеклянной громадой, и он понял, что – падает...
– Ну и зачем? – поинтересовалась подруга, изучая маникюр.
– Да ну его! Она раздраженно махнула рукой. – Так и кажется, что на тебя оттуда кто-то смотрит!
– Да уж, – согласилась подруга, надкусывая бисквит. – Хотя... Хорошее было зеркало!
...А он – хрупкий мир мимолетных отражений и молчаливых воспоминаний – стремительно падал, вбирая в себя, как истину, все глубинное, безраздельно-неделимое небо и ликующее осознание того, что он все-таки летит.