Июльским вечером семья Зиберов сидела на скамейке Паркового бульвара.
- Хороший вечер,- сказала Вера и в ответ ей прозвучал хор из двух голосов:
- Да, хороший.
Вера сидела, положив ногу на ногу и взявшись обеими руками за колено. Светлые брюки-бриджи открывали полные щиколотки. Муж Веры, лысый мужчина в больших роговых очках на больших прозрачных ушах, сидел по правую руку. Он беспрестанно протирал лысину бумажным полотенцем и глядел перед собой задумчивым взглядом.
- Яша,- обратилась Вера к мужу,- сколько лет мы в Америке?
Муж оживился и стёкла его очков засверкали.
- Сейчас, Верочка, погоди, посчитаю. Мы приехали, когда нашему Костику было семь, а сейчас ему – двадцать два, значит... уже получается... пятнадцать лет. Целых пятнадцать лет.
Яша протёр в очередной раз лысину и рука его застыла на макушке, прижимая полотенце к голове:
- Трудно поверить.
Вера кивнула головой, как с другого конца скамейки неожиданно послышался голос Раисы Моисеевны, мамы Веры:
- Это потому, что жить вам здесь хорошо. Добро, оно незаметно для человека.
На реплику Раисы Моисеевны никто не среагировал и она пододвинулась ближе к Вере:
- Помните, как вы страдали в России, как жили в однокомнатной квартире и денег не хватало даже на еду?
Раиса Моисеевна походила на старого угрюмого грифа – с хохолком коротких седых волос на голове, сморщенной кожей и острым тонким крючковатым носом.
- Тогда время не летело так быстро, я помню, Яша, как ты ругался и злился, что не можешь позволить сeбе всего, что хочешь.
- Мама, зачем вспоминать лишнее?- Вера громче обычного произнесла слова.- Что было, то было, теперь совсем по-другому и спасибо Богу, что так есть.
- Вот именно, спасибо Богу,- не утихала Раиса Моисеевна и её тёмная шёлковая юбка вздрагивала вместе с ней,- вчера в синагоге давали продукты и знаешь, что твой Яша ответил, когда я попросила его сходить взять что-нибудь к столу?
Старушка одёрнула юбку:
- Что он не религиозный и в синагогу идти не будет! Но я же его не молиться туда прошу идти. Я прошу его помочь семье.
- Раиса Моисеевна, - отозвался зять, - если вам не хватает для счастья консервированного горошка, скажите мне, я куплю вам в магазине и принесу домой, а ходить, как нищий и брать продукты для голодных, я не буду!
- Какой ты гордый теперь – не буду! А чтобы в Америку попасть и в синагогу ходил, и кипу надевал! – голос Раисы Моисеевны возвысился.
Вера, сидевшая до сих пор неподвижно, топнула ногой и сказала:
- Мама, прекрати тут, не надо мне сцен из-за какого-то консервированного горошка и куриных ножек. Я сама тебе принесу. А ты, Яша,- она повернулась к мужу,- был бы умнее, промолчал бы себе.
- Угу,- то ли согласился, то ли огрызнулся Яша и разговор на том прекратился.
В конце аллеи появился человек в чёрном. Держа что-то в руках, он не спеша переходил от скамейки к скамейке и его чёрное одеяние разительно отличалось от светлых одежд других людей. Чем ближе человек подходил к скамейке Зиберов, тем всё неспокойнее становилась старушка.
- Ортодоксальный еврей. Учит людей пользоваться тфилином,- произнесла наконец Раиса Моисеевна и почему-то растянула губы в улыбке.
Человек в чёрном приблизился к скамейке Зиберов и, поздоровавшись учтиво с женщинами, обратился к Яше:
- Простите, вы еврей?
Он произнёс эти слова с благодушной улыбкой, которую невозможно было спрятать даже под густой седой бородой. Глаза мягко смотрели на Яшу и вся поза выражала готовность услышать ответ.
Яше стало неловко. У него не было желания разговаривать с незнакомцем, а тем более подставлять свою руку для непонятных манипуляций с чёрной коробочкой и длинной полоской из чёрной кожи.
Первой не выдержала Раиса Моисеевна:
- Еврей он, еврей!
Яша коротким взглядом ответил Раисе Моисеевне и та запнулась.
Человек в чёрном продолжал невозмутимо стоять и ничто в его облике не выдавало и грамма нетерпения. Яша протёр лысину бумажным полотенцем и скорее выдохнул слова, чем их произнёс:
- Нет, не еврей.
Подошедший никак не отреагировал на признание Яши, будто не услышал его. Молчал и Яша, лишь крепче сжимая губы. Прошло несколько томительных секунд, пока наконец человек в чёрном не кивнул головой и не сказал:
- Извините, хорошего вам вечера.
И отошёл прочь.
- Вот, Яша,- сразу вставила Раиса Моисеевна,- сегодня ты отрёкся от своей веры.
- Я от своей Верочки не отрекался,- извиняющимся тоном произнёс Яша и поглядел на жену.- Правда, Верочка?