(рассказ из цикла Истории Светлого мира)
Могучая, великая, полноводная река Идиль, совершив плавный, широкий поворот, вырывалась из теснин Северного Хребта, на бескрайние просторы сакальских степей. Далеко позади остались возвышавшиеся, плотной, несокрушимой стеной вековые деревья бориславских чащ на землях могущественного Великого княжества беричей. Яркий, летний день играл солнечными бликами на глубоких, прозрачных и привольных водах, а стаи речных птиц с резкими криками кружились в высоких, безоблачных, лазурных небесах, когда из-за исполинского каменного, поросшего не густой купкой деревьев утеса, издавна хранившего сакальский берег, медленно появился нос скандского драккара, украшенный искусно вырезанной головой дракона. Спустя несколько мгновений, корабль показался полностью, а следом за ним, потянулись еще четыре судна, схожие с ним почти как родные братья. Гребцы на драккарах дружно поднимали и опускали в воду весла и боевые корабли споро бежали по речной волне навстречу своей цели. Покойную тишину нарушали только звуки от всплеска весел о воду да ритмичные окрики кормчих, задававших ритм гребцам. Воины не пели залихватских песен – сканды шли в опасный степной набег, и время для обычной воинской похвальбы еще не наступило.
На носу флагмана, нежно приобняв дракона за его деревянную резную шею, стоял молодой конунг Трувор Халстейнсон. Нынешнее знойное лето, стало только двадцать вторым с тех пор, как мальчик Трувор появился на свет в семье мелкого стольгского конунга Халстейна, сражавшегося на стороне повелителя славного скандского города Стольго Сигурда. Еще не минуло и двух лет, как Халстейн сложил голову в набеге на арийские прибрежные поселения, и тогда еще совсем юный Трувор принял на себя бремя забот о клане. В том злополучном набеге, отец потерял семь из десяти своих драккаров и больше половины дружины, а часть отцовских воинов, не пожелала дать присягу на мече мальчишке, о чем в последствие многие из них горько пожалели. Сын Халстейна стал очень удачливым вождем. За время прошедшее после смерти отца, Трувор смог не только совершить несколько удачных набегов на арийские и беричские поселения и увеличить свой личный флот с трех до пяти кораблей, но и заслужить славу отчаянного, жестокого и вместе с тем справедливого конунга. Множество смелых и опытных воинов со всех скандских земель, стремились вступить в его дружину, а сам верховный конунг Стольго Сигурд, приблизил юношу, видя в нем опору своей власти. Трувор был счастлив, купаясь в любви дружинников и ласке Сигурда. Да и денег, вырученных за добычу, захваченную в походах, вполне хватало, чтобы его клан ни в чем не знал недостатка, однако молодой воин желал настоящей, большой славы, которая позволила бы ему встать на одну ступень с героями прошлого, а в будущем, после смерти, пировать в их кругу в чертогах темного бога войны Леда, которому с первых дней своей жизни поклонялись все истинные сканды. Грабить слабо защищенные, но нищие приграничные деревни ариев становилось не интересно, а с беричскими князьями из Ратиславля и Бориславля, Сигурд недавно заключил мирное соглашение, свято соблюдавшееся обеими сторонами. Нарушить его, означало навлечь на себя гнев стольгского конунга и подвергнуть сомнению собственную воинскую честь. Поэтому, для свершения великого подвига, Трувор выбрал наиболее сложный из доступных на сегодняшний день вариантов. Идильские степи, богатые на неисчислимые табуны легконогих скакунов и стада тучных овец, разводимых скотоводами кочевниками, издревле влекли к себе искателей золота, славы и приключений из скандских земель. Ведь кроме лошадей и овец, кочевья воинственных идилей славились изобилием всевозможных золотых и серебряных украшений, собранных воинами каганата в многочисленных набегах на своих беричских соседей и Восточную империю, а так же, множеством монет различного достоинства, вырученных степняками от продажи своего скота. Пользовались успехом в Ольбо и Стольго сакальские и идильские рабыни, благодаря своей редкости, необычной красоте и покладистому характеру. Мало кто из скандских конунгов решался вступать в идильские степи с дружиной меньше чем в тысячу мечей, а значит, менее чем с десятью, двенадцатью драккарами. Идили славились как своим богатством, так и воинственным нравом. А воинов в степи, насчитывалось едва ли не больше чем лошадей в идильских табунах. Именно поэтому, Трувор, имея, всего пять кораблей и четыре сотни верных товарищей, выбрал для своей экспедиции идильские степи. В его голове, созрел хитроумный, до отчаянности смелый и рискованный план, в случае успеха которого, в чем впрочем, молодой конунг даже не сомневался, он стал бы самым знаменитым воином в свите Сигурда.
Трувор внимательно вглядывался в правый берег реки. Пару часов назад, сканды высадили пятерых верховых разведчиков (для этой цели, каждый драккар вез одного коня) и теперь конунг с нетерпением ждал их возвращения, до боли в глазах, всматриваясь вдаль. План Трувора был, смел и прост одновременно. Обычно Скандские ватаги нападали только на прибрежные поселения, поскольку отходить далеко от берега без коней было крайне опасно, а драккары, быстроходные боевые корабли скандов, небыли приспособлены для перевозки большого числа лошадей. В тоже время, все знали, что наиболее богатые идильские кланы, старались разбивать свои кочевья в коренной степи, под защитой своих многочисленных воинов, подальше от берега Идили, откуда обычно исходила опасность. Трувор собирался захватить небольшой табун лошадей в прибрежных землях сакалов, кочевого народа родственного идилям, но находящимся с ними в состоянии постоянной войны, и уже верхом, продвинуться в глубь идильской территории, найти там богатую стоянку, и неожиданной атакой приведя врагов в замешательство, захватить большую добычу, после чего, быстро вернуться на корабли и отплыть обратно в Стольго, где его уже будет поджидать великая слава.
Ждать Трувору пришлось совсем недолго. Спустя еще пол часа, он заметил облако пыли, поднятое копытами коней приближающихся всадников, а вскоре увидел и их самих. Командир разведчиков Сигрид, призывно махал рукой, приглашая конунга со всей дружиной спуститься на землю.
- Ну вот, начинается самое интересное. – С едва сдерживаемой радостью подумал Трувор. – Магнус, - крикнул он, обернувшись к кормчему своего флагмана, - давай к берегу!
Воин, отзывавшийся на имя Магнус, легко повернув кормовое весло, направил драккар прямо к тому месту, где сидя на нетерпеливо пританцовывающих конях, ждали разведчики Сигрида, а все остальные четыре корабля, повторили маневр флагманского судна.
Едва носы драккаров коснулись песка на сакальском берегу, как Трувор, одним ловким движением перемахнув через борт, первым спрыгнул в воды Идили. Раскалившаяся на солнце стальная скандская кольчуга, плотно обтягивавшая его могучее, гибкое тело, едва ли не зашипела, соприкоснувшись с прохладной водой, а сам молодой конунг, обращавший мало внимания на тяготы похода, принуждавшие носить на себе множество железа в такой знойный день, все же испытал некоторое облегчение, избавившись от жара, проникавшего даже сквозь кожаную простеганную куртку, поддетую под кольчугу. Он припал на одно колено, чтобы окунуть в реку все тело, сложил ладони лодочкой и, зачерпнув воды, омыл лицо и пышную бороду – гордость любого сканда, у Трувора впрочем, выросшую совсем недавно. На мгновение, прикрыв глаза руками, чтобы не видеть окружающего мира, конунг вознес благодарственную и просительную молитву Леду, решительно поднялся на ноги и вышел на берег.
К тому времени, большинство воинов его дружины уже находились на земле. К Трувору подошел его телохранитель и поднес тяжелый круглый щит конунга обтянутый толстой кожей со стальными бляхами и простой боевой шлем, без всяких украшений с личиной защищающей глаза и нос, а также кольчужной сеткой, прикрывающей остальную часть лица и горло. Забросив щит за спину, а шлем, сунув подмышку, Трувор повернулся к командиру разведчиков:
- Ну что там, Сигрид, нашли вы что-нибудь стоящее? Не то, клянусь богом и покровителем нашим Ледом, я собственной рукой пересчитаю все твои гнилые зубы, если они еще у тебя остались от прошлой взбучки. – Конунг добродушно ухмыльнулся, но улыбка его больше походила на оскал хищного зверя.
- Нашли, нашли, мой конунг. - Широко улыбнулся в ответ разведчик, продемонстрировав всем свои целые и совершенно не гнилые зубы. – Тут недалеко. И косоглазых совсем немного, десятка три, три с половиной, а лошадей, сотни три будет. Правда у сакалов собаки есть, да слава Леду, ветер дует с берега, не учуют нас их псы.
- Ладно, - примирительно буркнул Трувор, - храни свои зубы до другого раза. – Он резко развернулся, поискал глазами кого-то из своих ближних, и, найдя, окрикнул. – Эй, Ингигерд, поди, сюда. – Пожилой воин, с лицом, украшенным затейливой татуировкой и множеством шрамов, послушно приблизился, но стоял перед вожаком, понурив голову. – Что с тобой, могучий Ингигерд, - с заметной насмешкой обратился к нему Трувор, - почему глаза твои смотрят в землю под моими сапогами, а не прямо в мои глаза?
Ингигерд усилием воли поднял на конунга взгляд полный раскаянья и преданности, но вовсе не страха. Трувор мгновение посмотрев в его глаза, пожевал губу, едва заметно кивнул, но речь продолжил с прежней иронией:
- Слышал, что на пиру у Сигурда, перед нашим отбытием из Стольго ты, набравшись хмельного эля, похвалялся победить меня в честном поединке и стать главой моего клана. Так ли?
- Так, мой конунг. – Обреченно подтвердил Ингигерд, не отводя взгляда.
- Ну, так что, - Трувор кровожадно скривил рот, - сейчас самое для того время.
- Прости ты меня, Трувор. – Через силу вымолвил воин. – Это Сигурдов телохранитель, Эстрит, пес поганый, зная мою слабость к элю, все подливал и подливал мне в кружку, да на ухо зудел, мол, молод еще Трувор, молоко, мол, на губах у него еще не обсохло, чтобы таким славным кланом управлять. Ты мол, был первым витязем у Халстейна, кому как не тебе занять его место и по возрасту, и по силе, и по отваге. Ну, вот и наслушался я спьяну. Был бы трезвым, засунул бы Эстриту его слова в его же вонючую глотку, а так, видишь, как вышло. – Старый Ингигерд вновь понурил голову.
- Ладно, - примирительно, но сурово произнес Трувор, - в память о том, как ты честно и преданно служил моему отцу и мне, я прощаю тебя. Но помни, другого раза не будет. В другой раз, я сам вызову тебя на поединок и вышибу дух и твоего еще могучего тела. Помни это. А вместо меня, тебе придется вызвать на бой Эстрита, и убить его. Так требует моя честь конунга. Ты согласен с этим, Ингигерд, старый друг.
Лицо воина просияло, словно небо, неожиданно освещенное солнцем, вышедшим из-за туч:
- Спасибо, Трувор, что поверил старику. А Эстриту осталось недолго носить свою мерзкую голову на плечах, уж я об этом позабочусь немедленно, по нашему возвращении в Стольго.
- Отлично. – Удовлетворенно сказал конунг. – И хватит об этом. Ингигерд, ты с сотней воинов останешься при кораблях. – Таким приказом, Трувор подтверждал свое прежнее расположение к отцовскому соратнику. Драккар для скандского воина, ценился даже важнее чем собственная жизнь. Если погибнут корабли, то и дружине не вернуться живой на родину. Тем конунгам, кто бросал свои суда и спасался бегством, не было места в кругу настоящих воинов, а в будущем, за столом героев в чертогах великого Леда.
- Выгрузишь седла, оставишь при них охрану, а корабли отведешь вон на тот большой остров, – Трувор показал на действительно большой, пологий остров с множеством густых лиственных деревьев на самой стремнине реки, - и вытянешь их на берег. Ждите нас не больше четырнадцати дней. Если не вернемся, возвращайтесь в Стольго и расскажите Сигурду о нашей смерти. Пусть он как верховный конунг, отмстит идилям за гибель своих воинов. Вот грамоты ратиславского и бориславского князей, на свободный проход нашей дружины по беричским землям. – Трувор достал из-под кольчуги непромокаемый кожаный мешочек, в котором прятал грамоты и передал Ингигерду. – Если появятся беричские разъезды, покажешь им.– Ингигерд молча кивнул и со всех ног кинулся выполнять распоряжения Трувора.
Теперь, позаботившись обо всем и решив все насущные вопросы, конунг с легким сердцем обернулся к все еще белозубо улыбавшемуся Сигриду:
- Ну, Сигрид, веди. Но если ты мне соврал, я все же пересчитаю твои зубы, как обещал.
Нахлобучив шлем на голову, и проверив, ладно ли он сидит, Трувор легким пружинистым шагом, двинулся в сторону указанную разведчиками, а следом за вождем потянулись остальные воины его клана.
***
Багряный, словно порфира императоров Восточной империи, шар солнца, клонился к заходу, лаская степные просторы, изнывавшие после дневного зноя, своими уже совсем не жаркими лучами. Сакальские табунщики, стреножив лошадей, разжигали костры, собираясь приготовить немудрящий походный ужин. Рядом с людьми, возле огня суетились собаки - прославленные во всем Светлом мире степные овчарки, гроза четвероногих, да и двуногих хищников, рисковавших посягать на хозяйское достояние – в ожидании долгожданной кости с добрым кусом мяса. После долгого и жаркого трудового дня, люди, в предвкушении близкого отдыха, перебрасывались незлобивыми шутками, и их настроение передавалось свирепым, лохматым псам, превращая их в ласковых, ручных собачек.
Сканды пришли с наветренной стороны, поэтому запах чужаков не донесся до чутких носов волкодавов и не нарушил мирной идиллии степного вечера. Табунщики разбили свой невеликий лагерь из пяти походных юрт и нескольких костров, совсем близко к реке, чем значительно облегчили задачу воинов Трувора. Укрывшись в густых зарослях камыша у самой воды, они словно на ладони видели сакальское стойбище. Большая часть степняков уже закончила свои дела и собралась возле костров. Пастухи либо занимались ужином, либо лениво развалившись на прогретой за день земле, покрытой мягким ковром степного разнотравья, вели скупые разговоры или ласкали преданных псов. Заходящее солнце еще давало достаточно света, чтобы рассмотреть все детали и Трувор, окинув пространство зорким взглядом и с присущей ему быстротой оценив ситуацию, принялся шепотом раздавать приказы:
- Начинаем по моему знаку. Сначала лучники. Стреляете по собакам, их много и эти псы куда опаснее людей. С табунщиками сладим и так. Пятерых нужно взять живьем, помогут с лошадьми, остальных наповал. Никто не должен уйти, иначе у нас на пятках появиться не сотня, а тысяча степняков. Готовы? - Последний вопрос Трувор задал скорее по привычке, чем в действительности ожидая ответа, он отлично знал, что его воины всегда готовы и без дополнительных предупреждений. – Вперед! – Это слово, конунг выкрикнул уже во весь голос, разрушив своим могучим басом хрупкую, почти полную тишину.
Меченосцы, повинуясь приказу предводителя, задержались лишь на мгновение, позволив лучникам без помех выпустить свои стрелы и с громкими, отчаянными криками, выскочив из засады, набросились на ополоумевших от страха табунщиков. На короткое время, воздух огласился предсмертным визгом и воем собак, гортанными криками сакалов, пытавшихся сплотиться и оказать хоть какое-то сопротивление и грозным скандским кличем – Лед! Так северные воины призывали себе в помощь грозного, кровавого и беспощадного темного бога войны. Сражение продлилось всего несколько минут. Почти все волкодавы были сражены выстрелами метких скандских лучников, а тех, что не умерли сразу, воины Трувора, без лишних эмоций, добивали кинжалами, перерезая глотку или пронзая сердце. Но даже в свой смертный миг, свирепые овчарки старались дотянуться своими огромными, острыми клыками до ненавистных врагов, победивших их обманом, а не в честном бою. С людьми все обошлось еще проще. Большинство табунщиков, не успело даже взяться за настоящее мужское оружие, и сканды не раздумывая, разили их наповал. Когда в живых, сакалов осталось ровно пять, Трувор приказал прекратить избиение и подозвал Сигрида, умевшего с горем пополам изъясняться на лающем, противном для уха истинного северянина, степном наречии. Когда воин подошел, конунг приказал ему:
- Скажи этим косоглазым, пусть сложат оружие. – Пятеро оборванных табунщиков стояли спина, к спине выставив вперед свои кривые ятаганы, со всех сторон окруженные закованными в броню и вооруженными до зубов скандами. – Тогда я гарантирую им жизнь. Во всяком случае, на время. – Добавил он, усмехнувшись, когда Сигрид уже начал переводить его слова.
Услышав предложение конунга северян, сакалы, несколько минут полопотав между собой, бросили сабли на траву.
- Так-то лучше. – Удовлетворенно промолвил Трувор. – Давай, Сигрид, пусть развязывают лошадей и ведут к месту нашей швартовки. Там седлаем и в степь!
Спустя пол часа, когда от солнечного шара, падавшего на западе за Светлый мир, осталась едва четверть и тени сгустились над бескрайней степью, на месте, где еще недавно пасся табун легконогих скакунов, остались только изуродованные трупы людей и собак, уже облепленные слетевшимися на свежую кровь мясными мухами.
***
Оседлав быстроногих сакальских скакунов, сканды мчались во весь опор и буйный степной ветер, развевавший их длинные соломенного цвета волосы, выбивавшиеся из-под шлемов, пел им на ухо свою бесшабашную песню, согревая сердца воинов радостью близкого боя.
И все же, несмотря на такое удачное начало похода, Трувор оставался настороже. Теперь, пересекши невидимую границу, пролегшую по степи, они уже находились не на малонаселенных сакальских, а на богатых и хорошо защищаемых идильских землях. Поэтому, разведчики по-прежнему скакали во главе отряда, выискивая идильское стойбище и стараясь избежать встречи с воинскими разъездами каганата. Пока сканды, чувствовавшие себя в коренной степи не слишком уютно, старались держаться берега Идили. Необходимо было отыскать проводников по степным просторам, что приведут их к богатой стоянке, и вскоре такой случай представился.
Разведчики Сигрида наткнулись на идильскую семью, одиноко охотившуюся с соколами на степную птицу, у самого берега реки. Престарелый отец и пятеро его сыновей разного возраста, не ожидавшие никакой опасности так далеко от чужих границ, оказались застигнуты врасплох. Воины Трувора, быстро окружили их, троих юношей безжалостно лишили жизни, а еще двоих, самых молодых и отца, пленили. Конунг очень долго, при посредстве Сигрида, разговаривал со стариком, назвавшимся Бада-Халгой, убеждая указать дорогу в кочевье его рода, но тщедушный, хилый старец оставался непреклонен. Наконец потеряв терпение, Трувор приказал калить железо. На глазах у отца, сканды долго пытали старшего мальчика, надеясь видом мучений сына, сломить волю родителя, но безуспешно. Даже когда Сигрид в порыве гнева перерезал мальчишке горло, лицо Бада-Халги, словно высеченное из камня не изменило своего безразличного выражения. Все изменилось, когда Сигрид притащил к пыточному костру самого младшего сына старика. Едва каленое железо коснулось его еще совсем по детски нежного тела, как судорога боли и отчаянья пробежала по безжизненному дотоле челу старого кочевника. И это не укрылось от внимательного взгляда Трувора. В пол голоса он приказал Сигриду усилить мучения мальчика. И когда воин, отрезав мальчишке мизинец, бросил его к ногам отца, старик сдался. Захлебываясь рыданьями и обливаясь слезами, он пал к ногам Трувора, заклиная конунга всеми темными богами оставить жизнь его единственному теперь наследнику. В обмен, он обещал исполнить любое пожелание великого воина без исключений.
- Давно бы так. – Хмуро промолвил Трувор. – И мальчишка с пальцем бы остался и старшего сына уберег бы, глупый старик. Сигрид. – Обратился он к командиру разведчиков. – Узнай у деда, как далеко до их главного стойбища, сколько там воинов и все такое прочее. Потом сажай его на коня и в путь. Да смотри мне, чтобы старик никуда не сбежал, не то сам с головой попрощаешься. И объясни ему – вздумает обмануть и ему и его ублюдку такую лютую смерть придумаю, что их Чернобог в Темном мире содрогнется.
По словам Бада-Халги, многословно и велеречиво уверявшего великого скандского конунга в своей исключительной честности, выходило, что до большого стойбища его мирного рода, где он являлся вместе с сыновьями самым простым охотником и пастухом, было никак не меньше четырех дней пути скорого конного хода. Так далеко от стана клана, его семью привела богатая охота в этих окрестностях, о чем теперь он сильно сожалел. Проверить слова старика не имелось никакой возможности, однако Трувор совершенно уверился в искренности идиля, после метаморфозы случившейся с ним, во время пытки младшего сына. Не долго думая, он приказал Бада-Халге, вести его воинов к шатрам своего клана. Даже гораздо более опытный человек и вождь чем Трувор, не заметил бы никаких внешних изменений в образе старого кочевника после этого приказа. Старый князь клана степных лучников, единственного исключительно военного клана во всей идильской степи, умело скрыл свою радость от услышанных слов скандского конунга. Однако в душе, он ликовал. Гибель его сыновей не останется без отмщения. Искусно разыграв сломленного смертью наследников и мучениями младшего сына, отца, Бада-Халга был совершенно уверен – Трувор, не задумываясь, поведет свою дружину туда, куда укажет он. А уж он, приведет этих самонадеянных северных варваров туда, куда будет нужно ему. Сканды, почти непобедимые и отлично ориентирующиеся на море и на реке, в коренной степи уже через день не будут знать, куда именно ведет их старый пастух. А поведет он их конечно не к мирным шатрам кочевых скотоводов, а прямо в лапы к воинам своего клана, оставленным на попечение его старшего сына и наследника Иляг-Бады. Единственное, что позволил себе старый Идиль, это украдкой улыбнуться в свои реденькие черные усы, прикрыв изборожденное морщинами лицо ладонями, чтобы никто этого не заметил. Он знал, что ни ему самому, ни измученному пытками маленькому Зодра-Баде, не жить, после того как откроется его обман, но радовался мести и ожидал после смерти воздаяния от великого Чернобога за свою стойкость и хитрость.
***
Второй день скакали сканды на юго-запад по пути указанному старым охотником, все, более отдаляясь от реки и своих кораблей. Чем дальше уходили они от воды, тем нестерпимее становился дневной зной над степью, словно не в степи они вовсе, а в выжженной пустыне, граничащей с идильскими землями далеко на востоке. Бада-Халга вел северян знакомыми с детства местами, старясь, навести их на разъезд идильских всадников так, чтобы воины Трувора не догадались, что за ними следят и ведут в ловушку. Вскоре его хитрость увенчалась успехом. В начале третьего дня пути от места смерти его сыновей, старик заметил на выбеленной палящим солнцем траве, тайные знаки, оставленные воинами его клана. Никто кроме членов клана степных лучников не сумел бы разглядеть этих знаков и уж конечно прочитать их. Бада-Халге же, они поведали о том, что отряд Трувора замечен и его ведут навстречу гибели. Узнали воины и своего князя. Внимательно изучив знаки, старый идиль попросил Сигрида позвать Трувора. Он рассказал великому конунгу, что до большого кочевья осталось менее дня пути, и вскоре все их достояние будет принадлежать ему и его дружине. Единственное, о чем умолял грозного северянина старик, чтобы тот исполнил свое обещание и сохранил жизнь его младшему сыну.
- Кончим дело, там поглядим. – Жестко отрезал Трувор. – Ты знай веди. И попомни мои слова. Не обманешь, будете жить, соврешь, на куски изрежу.
Едва забрезжил рассвет четвертого дня, сканды снялись с лагеря и тронулись в путь. Сегодня, сегодня они исполнят свой обет и, захватив множество богатства и рабов, спокойно вернуться в родной Стольго, оставив с носом косоглазых кочевников. Так думал Трувор, усаживаясь рано утром в седло своего скакуна. Примерно такие же мысли, бродили и в голове старого князя клана степных лучников. Только к радости от будущей мести, примешивалась горечь от ожидания скорой и неизбежной смерти. Но он был горд, этот щуплый, неприглядный старик, истинный сын степи. За свою долгую жизнь, он познал все радости и горести доступные человеку в Светлом мире. Он знал власть, он имел множество сыновей и дочерей от женщин разных народов, как собственных жен, так и рабынь, он убил на своем веку не одну сотню воинов, а уж простолюдинов, женщин и детей он и не считал вовсе. И теперь, пред лицом приближающейся вечности в чертогах темных богов его народа, он мог смело посмотреть в лицо своим врагам. Он был готов к смерти. Посвежевшие лошади, отдохнувшие от вчерашней дневной жары, весело мчали каждого к его судьбе.
На ровной, словно поверхность хорошего стола степи, видно далеко окрест. Стройную, широкую линию идильских воинов, Трувор заметил еще, когда до них оставалось ехать не менее часа. Он резко обернулся к скакавшему неподалеку Бада-Халге и слова брани, уже собиравшиеся сорваться с его уст, застряли у конунга на языке. Со старым степняком вновь произошла разительная перемена. Куда-то исчез тот униженный, раздавленный горем и злой судьбой старикан, а вместо него, на бойком жеребце восседал гордый воин с поистине царским достоинством. Лицо Бада-Халги, вновь приобрело резкие каменные черты, преисполнившись полного безразличия к земной жизни. Он увидел своих воинов еще раньше Трувора и теперь возносил хвалебные молитвы Чернобогу, ниспославшему ему такую славную гибель. Молодой конунг, еще мгновение назад собиравшийся привести свои угрозы относительно медленной и ужасной смерти старику и его сыну в исполнение, подивившись сверхчеловеческому самообладанию и самопожертвованию идиля, только коротко кивнул Сигриду, который вел в поводу лошадь идильского мальчика, а сам вынул из ножен свой верный широкий меч. Сигрид, заметив сигнал предводителя, взмахнул невесть как появившимся в ладони кинжалом и вонзил клинок мальчишке прямо в горло. Вынув нож из трепещущей плоти, командир разведчиков равнодушно обтер его о свои суконные штаны и, вложив за голенище сапога, отпустил повод лошади Зодра-Бады. Мальчик, беззвучно хрипя, и медленно сползая с седла, еще цеплялся руками за конскую сбрую, но на самом деле был уже мертв и весь отряд, не оборачиваясь, проехал мимо него. Не обернулся и Бада-Халга. Теперь всадники перешли с галопа на шаг, и старик ехал медленно и величественно, устремив свой отсутствующий взор далеко за горизонты Светлого мира. Таким его взгляд остался и в смерти, когда голова старого князя, отделившись от шеи после умелого удара Трувора, покатилась по степной траве и уставилась остекленевшими глазами в высокие, чистые небеса.
Когда оба идиля отправились в темный мир, навстречу со своим жестоким богом, внимание всех скандских воинов переключилось на Трувора. Дружинники ждали от своего конунга решения. Впрочем, решение особой сложности не составляло. Трувор понимал, что попытка бежать в коренной степи, где они не знаю ничего, а враг напротив, знает абсолютно все, заранее обречена на провал, а, кроме того, это еще и позор. С другой стороны, даже издали было отлично видно, что идилей раз в пять-шесть больше чем его воинов. И в самом деле, Иляг-Бада, хотя после смерти отца его вполне уже можно называть Иляг-Халгой, привел с собой из Кята почти всех всадников из клана степных лучников, рискованно обнажив границы Идильского каганата с Великим княжеством беричей. Более двух тысяч отборных, свирепых идильских воинов, горели желанием втоптать копытами своих коней в степную землю наглых северян. Они не торопились, зная точно – дичь не избежит их силков. Стоит скандам пуститься в бегство, как их догонят и лучники, равных которым очень мало во всем Светлом мире, уложат всех до одного. Понимал это и Трувор. Он уже не задумывался о богатой добыче и славе великого воина, о которой он не раз мечтал там, в родном Стольго, теперь уже в прошлой жизни. В нынешней же, жестоко обманувшей его жизни, впереди была только смерть, и со всей отчаянной смелостью решительного человека Трувор теперь раздумывал, как бы подороже продать сою собственную и жизни трех сотен скандских воинов доверившихся своему конунгу. Времени на раздумья оставалось не слишком много, и не придумав ничего особенного, Трувор выстроил дружину клином и медленно двинулся на врага. Сканды не особенно любили, да и не умели биться в конном строю. К тому же, у них сейчас не было ни длинных копий, ни больших щитов, чтобы противостоять Идильским воинам. Трувор ожидал, что идили еще издалека обстреляют его отряд из луков, стремясь рассеять строй, но наследник Бада-Халги стремился в честном бою повергнуть врага. Идильские лучники, составлявшие передовой отряд его войска расступились, пропуская вперед тяжеловооруженную кавалерию катафрактариев – гордость и элиту степных воинов. Три сотни всадников, с ног до головы вместе с конями закованные в почти непробиваемые наборные панцири, медленно и торжественно выехали на переднюю линию и остановились. Остановились и дружинники Трувора. Никто не стал произносить никаких речей, все было ясно и без слов. Враги собирались биться не на жизнь, а на смерть. Несколько мгновений, катафрактарии погарцевали на нервно бьющих копытами землю скакунах, устрашая своим видом притихшего неприятеля, а потом, повинуясь знаку Иляг-Халги, неудержимой лавиной ринулись на скандов. Правда настоящего боя так и не вышло. Словно коса по траве, прошлись катафрактарии по жиденькому скандскому строю, в мгновение ока, разметав его на мелкие кучки беспомощных воинов. Следом за катафрактариями, на скандов обрушилась идильская легкая кавалерия, своими кривыми ятаганами довершив начатое дело. Из трех сотен воинов, у Трувора, мощным ударом копья выброшенного из седла и оглушенного, осталось едва три десятка дружинников способных держать в руках меч. Все они спешились и, прижавшись спиной к спине, собирались дать последний бой, но благородные порывы Иляг-Халги иссякли, сменившись жаждой крови и мести. Вскоре, всех скандов оставшихся в живых, на арканах притащили в идильский стан, связали и бросили к ногам нового князя клана степных лучников. В отличие от знатных идилей из других кланов, князья рода Халга, презирали роскошь, недостойную, по их мнению, истинного воина. Иляг-Халга был одет в простую короткую черную куртку из бычьей кожи грубой выделки и такие же штаны. Непокрытые длинные черные волосы сдерживала тонкая плетеная кожаная веревочка, однако доспех, надетый поверх куртки – наборная катафракта, сверкал искусной золотой насечкой, а в рукояти изящной сабли, явно работы урских мастеров, играл лучами солнца крупный бриллиант. Вглядевшись в лицо и стать Иляг-Халги, Трувор, страдающий от жестокого ранения в правую часть груди, все же не мог не заметить родового сходства между ним и стариком кочевником, несколькими минутами ранее убитым его рукой. На вид, конунг дал бы ему лет тридцать пять, тридцать шесть. Как и отец, Иляг-Халга был невысок ростом и хрупок телосложением, но в его чеканном профиле, угадывалась та же сила духа, что и у старого князя. Обведя пленников жестким, колючим взором, новый князь рода Халга, негромко произнес несколько слов на идильском наречии. Поскольку Сигрид, лежал мертвым, насквозь пронзенный копьем идильского катафрактария, Трувор не мог понять, о чем говорит идильский князь, но в тоже мгновение, от воинов окружавших Иляг-Халгу, отделился один и пал на колени рядом со своим повелителем. Поклонившись князю до земли, он повернулся к плененным скандам и на вполне сносном скандском языке спросил:
- Могучий князь рода Халга, Иляг-Халга, повелевающий лучшими воинами степи, желает знать, кто из вас, презренных псов, вождь этой шайки бандитов?
Трувор, несмотря на свое незавидное положение, попытался вскочить на ноги, а с его уст уже готовы были сорваться слова брани, но стоявший позади него идильский воин жестко ткнул его между лопаток тупой стороной копья, и молодой конунг, закашлявшись, вновь повалился на колени. Удовлетворенный Иляг-Халга, устремил свой взгляд на него и также тихо, как и в прошлый раз что-то сказал, а толмач тут же перевел:
- Могучий князь Иляг-Халга, говорит, что ты великий и смелый воин, северянин, но глупый и неудачливый вождь, раз решил привести свою дружину в идильские степи. – В это время, с поля боя привезли обезглавленное тело Бада-Халги и уложили перед сыном, рядом с телом бережно положили и голову. Внимание Иляг-Халги на время переключилось со скандов на останки отца. Он подошел к ним, опустился перед Бада-Халгой на колени, поднял с земли отрубленную голову отца и с лаской, непредвиденной для сурового воина, поцеловал мертвую голову в лоб, а после также бережно положил ее обратно. Один из воинов доставивших тело, подал Иляг-Халге небольшой золотой медальон на простом кожаном шнурке. На медальоне были изображены те же символы, что и на треугольном черном полотнище в руках знаменосца идилей – степной лук и пук коротких белых стрел. Новый князь, не менее бережно, чем отцовскую голову принял медальон из рук воина и, поцеловав знак своей власти над людьми рода Халга, аккуратно одел его себе на шею. Покончив с формальностями, он снова вернулся к Трувору и продолжил свою прерванную речь:
- Твоим воинам очень не повезло, северянин, что они встретили в степи моего отца и братьев. – Переводил толмач. – Даже участь рабов в соляных копях кагана показалась бы им счастьем по сравнению с их будущим. – Иляг-Халга на мгновение отвернулся и дал знак воинам за своей спиной. Телохранителей князя не пришлось долго упрашивать. Они повалили связанных по рукам и ногам скандов на источающую зной и дурманящий запах разнотравья землю. Почуяв свой смертный миг, воины до мозга костей, дружинники Трувора пытались сопротивляться, но только развеселили своими потугами княжеских катафрактариев. Умело, со знание дела и большой сноровкой, идили принялись резать брыкающимся северянам носы и уши. Захлебывающиеся вопли боли, отчаянья и ужаса, заполнили все сознание конунга, бессильного помочь своим товарищам. Он попытался хотя бы прикрыть глаза, чтобы не видеть позора остатков своей дружины, но заметивший это Иляг-Халга, приказал своим телохранителям насильно раскрыть ему очи. Когда с ушами и носами было покончено, с обливающихся и захлебывающихся собственной кровью скандов сняли скальпы (на новые бунчуки катафрактариям), а после, ударами тяжелых дубин перебили хребты и бросили на долгую смерть в мучительных корчах. Достанет им времени подумать над свершенным, прежде чем предстанут они безухие, безносые да безволосые пред своим Ледом. Иляг-Халга, со счастливой улыбкой наблюдавший за казнью тех, кто погубил его отца и братьев, вновь обернулся к Трувору, по щекам которого обильно текли слезы горя и гнева:
- Ты видел, сканд, как ужасен, праведный гнев детей Чернобога. Но даже то, что произошло с твоими воинами, не сравниться с твоей собственной участью. Тебе, будет оказана особенная, высокая честь, достойная вождя. Я отправлю тебя в подарок нашему кагану, Балма-Идилю, а он, принесет тебя в жертву нашему богу, перед его земным воплощением.
Когда слова идильского князя проникли в сознание Трувора сквозь пелену, гнева и отчаянья, он внутренне содрогнулся. Страшные истории о деревянном черном идоле Чернобога, стоящем где-то в степи, не раз передавались из уст в уста в скандских землях. Но на мгновение, поддавшись страху, конунг, сделав над собой усилие, превозмог его. Воин победил в нем слабого человека:
- Ты допустил большую ошибку идиль, не убив меня сразу. Теперь пеняй на себя. Пока сканд жив, жива и его надежда! – Пронеслась в его голове дерзкая и шальная мысль.
Отвернувшись от Трувора и, словно бы утратив к нему интерес, Иляг-Халга знаком отдал приказ своим телохранителям посадить сканда на коня. Два дюжих катафрактария подхватили конунга под руки и потащили к лошади. Он не сопротивлялся. Не сопротивлялся Трувор и когда, водрузив его в седло, идили принялись прикручивать ему веревками ноги к подпругам, и когда вязали кожаными ремнями руки – только сложил ладони лодочкой и немного напряг кисти. Не слишком сильно, чтобы враги не заметили его хитрости. Привязывать к холке коня Трувора не стали – пускай в последние дни своей жизни, полюбуется на Светлый мир, потерянный для него навсегда. Так ему еще больнее и страшнее умирать будет.
Тем временем, Иляг-Халга призвал к себе одного из катафрактариев:
- Имер, - воин спешился и пал перед новоявленным князем ниц, опустив голову, чтобы не смотреть повелителю в глаза, - догонишь караван моего сына Дадли-Иляга, передашь ему пленника, скажешь, что дед его, Бада-Халга, ныне пирует за столом с темными богами в чертогах великого Чернобога, а я, принял знаки княжеской власти над родом Халга. Этого скандского конунга, я приношу в дар кагану всех идилей для принесения в жертву нашему богу. Караван Дадли-Иляга идет медленно, с ним пленные беричи, отправленные в дар Балма-Идилю мои отцом, так что догоните вы его без труда. Возьмешь с собой пять десятков всадников – все же у такого дорого подарка должна быть соответствующая охрана. – Князь нарочито громко расхохотался своей шутке. – Иди.
Названный Имером катафрактарий, поцеловав прах под копытами княжеского коня, по-рачьи пятясь, отступил к своей лошади и вскочил в седло. Спустя каких-нибудь пять минут, его небольшой отряд исчез за горизонтом в туче пыли поднятой копытами их собственных лошадей.
***
Караван Дадли-Иляга, представлявший собой десяток вьючных лошадей с дарами кагану, завоеванными в недавнем набеге на приграничные земли молодого Многокабанского княжества, и вереницу из полусотни беричских рабов, плененных тогда же, охраняемый сотней легкой идильской кавалерии, они нагнали через два дня. Воины княжеского сына приметили их издалека и остановились, чтобы подождать посланцев Иляг-Халги. Усталых, измученных дорогой пленников, три четверти из которых были женщины, согнали в кружок и заставили сесть прямо на землю в ожидании продолжения пути. Поистине, это был царский подарок главы клана степных лучников своему повелителю. Беричские рабыни, в отличие от мужчин, весьма ценились, как в идильских кочевьях по обе стороны реки, так и на рабских рынках царства Ура и Восточной империи. Мужчины же, были пригодны разве что для работы в соляных копях каганата. Слишком уж вольный и воинственный нрав они имели. Ожидая всадников Имера, охранники роздали рабам по доброму куску вяленного бараньего мяса и вдоволь воды в кожаных бурдюках – дар должен быть доставлен кагану в целости и сохранности.
Когда, наконец, Имер прибыл во временный стан Дадли-Иляга, поведал ему все приказанное князем и передал знатного пленника, идили, объединив два своих отряда, продолжили свой путь к столице каганата. Дадли-Иляг, как и положено отпрыску княжеского рода, мужественно перенес весть о гибели деда, но в дороге, нет-нет, да и бросал на Трувора взгляды полные ненависти и жажды мести. Изредка сканд, лошадь которого вел под уздцы один из воинов Имера, перехватывал их, внутренне смеялся и даже находил силы нагло улыбаться юному княжичу. Если и придется ему умереть, он будет помнить, сколько боли и горя принес косоглазым идилям. И все же, он не терял надежды на спасение и собственную месть. Пользуясь положением пленника, связанного по рукам и ногам, он беззастенчиво разглядывал своих конвоиров, стараясь как можно лучше изучить поведение каждого и предугадать их действия, случись им сразиться. Рядом с ним постоянно находилось пять шесть всадников, постоянно менявшихся. В основном это были опытные, уверенные в себе воины средних лет, изукрашенные шрамами былых битв. На многих из них, красовались страшные трофеи недавнего скандского побоища – ожерелья из ушей и носов, а у некоторых к седлам даже были приторочены отсеченные вражеские головы. Все эти кровавые украшения ужасно смердели и привлекали тучи мясных мух, назойливо гудевших в стоячем знойном воздухе, однако бравым идилям все было нипочем. Так прошел еще один день для Трувора в идильском рабстве.
На заре другого дня, когда вся процессия с первыми лучами дневного светила собиралась снова тронуться в путь, и охранники тупыми концами копий возбуждали в пленниках утреннюю бодрость, Трувора вновь усадили в седло. И только начали вязать ноги (руки ему не развязывали даже на ночь), как на вершине невысокой сопки позади и немного правее расположившегося на ночевку каравана, появилась группа из нескольких десятков вершников. Солнечные блики отразились на высоких конических шлемах всадников и их, начищенных до нестерпимого блеска кольчугах. Краткое недоумение идилей, не чаявших увидеть так далеко в своих коренных землях вражеских воинов, мгновенно сменилось лихорадкой приготовления к битве. По началу, степняки не слишком-то испугались, пересчитав воинов преспокойно рассматривавших их с высоты холма. Что могут тридцать пять всадников, пусть и тяжеловооруженных против их ста пятидесяти ятаганов. Идили неспешно выстраивались в линию, проверяя, легко ли выходят сабли из ножен, подлаживая снаряжение и доставая луки – главное оружие степного воина - из чехлов. О Труворе и пленниках на время все позабыли – куда они побегут в бескрайней степи, да еще связанные? И все же, Дадли-Иляг, расположившийся чуть позади основного строя в окружении десятка катафрактариев, проявлял несвойственную для его юного возраста выдержку, не давая сигнала к атаке. Он зорко наблюдал за холмом и вражескими воинами на нем. Как оказалось не зря. Еще мгновение назад на сопке гарцевала кучка всадников, а сейчас, холм все больше и больше заполнялся вооруженными людьми. Спустя несколько минут, зоркое око уже могло насчитать их более четырех сотен и все как на подбор на высоких, могучих лошадях, в тяжелых доспехах, и с длинными копьями. Оценив новую ситуацию, Дадли-Иляг не оборачиваясь, бросил несколько слов на идильском наречии находившемуся рядом телохранителю. Тот поклонился, развернул своего коня и двинулся в сторону Трувора. После непродолжительного раздумья, сканд догадался, что юный военачальник, не надеясь одержать победу над превосходящим в численности и вооружении врагом, решил убить своего пленника.
- Вот он, шанс. – Решил конунг. – И какие бы боги его не послали, я им воспользуюсь.
Почти синхронно с катафрактарием, с холма плотным клином на идилей ринулась лава всадников. На секунду, отвлекшись от приближающегося степняка, Трувор разглядел знамя, развевающееся над напавшими на отряд Дадли-Иляга воинами – алое полотнище с атакующим вепрем – совершенно ему незнакомое. Однако долго любоваться слаженной атакой тяжелой конницы ему не позволил телохранитель Дадли-Иляга. Приблизившись, идиль достал из ножен свой ятаган, и коротко размахнувшись, собирался снести сканду голову, но Трувор, до того старательно изображавший полнейшее безучастие к своей судьбе, в последний момент, когда отточенный металл уже должен был соприкоснуться с кожей на его шее, ловко уклонился от удара. Тяжелый ятаган, со свистом рассекший воздух над самой макушкой конунга, увлек утратившего равновесие идиля за собой, заставив развернуть коня. На несколько секунд, он оказался спиной к Трувору, незамедлительно воспользовавшемуся представившейся возможностью. Изо всех сил и со всей яростью скопленной им для такого вот случая, сканд обрушил удар связанных в кистях рук на основание черепа степняка, не прикрытое шлемом. Оглушенный идиль, мешком рухнул наземь. Не теряя времени и пользуясь тем обстоятельством, что его не привязали к лошади, Трувор мгновенно соскользнул на землю и подхватил саблю, выроненную катафрактарием. Усевшись на траву, сканд, пристроив рукоять клинка между ног, а навершие плашмя между плечом и щекой, быстрыми движениями разрезал кожаный ремешок, стягивающий руки. Поскольку во время связывания, он благоразумно напрягал кисти рук, кровообращение не было нарушено, и теперь Трувор мог легко управляться с трофейным оружием. Ухватив ятаган за рукоять, конунг несколько раз взмахнул им, давая руке привыкнуть к незнакомому оружию:
- Ничего, сойдет. – Продумал он вполне благодушно и весело, разворачиваясь лицом к идильскому строю.
Однако строя он уже не увидел. Рассеченный беричским клином сначала надвое, в считанные минуты он был расчленен на мелкие группки всадников, и началось неравное сражение, где на каждого степняка, оставшегося в живых после первой атаки, приходилось по два, три беричских дружинника. Влезать на коня, Трувор благоразумно не стал. Не скандское это дело, воевать верхом. Прежде чем броситься в гущу сражения, он склонился над приходящим в себя и постанывающим катафрактарием. Придавив ему, грудь коленом, конунг достал из-за голенища сапога поверженного врага, длинный кривой нож и воткнул его идилю прямо под кадык. Воин под скандом захрипел и обмяк. Резко выдернув клинок, Трувор бросился в сторону основной схватки. Прямо перед ним, двое степняков отчаянно сопротивлялись пятерым наседающим на них беричам. Дважды не слишком ловко взмахнув ятаганом, Трувор подсек обеим идильским лошадям задние ноги и собирался бежать дальше, как звуки битвы вокруг неожиданно смолкли. Переводя учащенное дыхание и оглядываясь по сторонам, он увидел, что враги степняков одержали полную победу. Почти все идили лежали мертвыми, а раненых, несмотря на жалостливые просьбы о пощаде, витязи с мрачным выражением на бородатых лицах, бесстрастно добивали. Еще несколько всадников пытались ускакать в степь, но их догнали быстрые стрелы. Расправившись с ранеными врагами, беричи направились к пленникам и под общие женские стенания и слезы освободили несчастных от рабской доли. Все это время, Трувора, стоявшего посреди поля брани с окровавленным ятаганом и кинжалом, никто словно бы и не замечал. Каждый воин был занят своим делом, но к сканду не приближался. Теперь, когда невольников освободили, а мертвых степняков стаскивали в кучу, чтобы предать огню (никто даже не попытался снять с мертвецов оружие, доспехи или украшения), дошло дело и до конунга. Прямо к нему, направлялся молодой, примерно его же возраста воин, в добротных, но не слишком украшенных доспехах с алым плащом на плечах. Рядом с ним, отстав всего на пол шага, ехали два могучих витязя. Один держал наперевес длинное тяжелое копье, а у другого за плечами виднелись рукоятки двух мечей. Позади троицы, следовал знаменосец со стягом того же цвета, что и плащ молодого воителя. Не доехав до Трувора, благоразумно опустившего клинки остриями вниз, одного шага, предводитель беричей спешился. Следом за ним, спустились на землю и его телохранители. Несколько мгновений, сканд и берич прямо смотрели в глаза друг другу, силясь понять, друзья они или враги. Первым заговорил берич:
- Я, беричский князь, Творимир Радимирич многокабанский. А ты кто?
Не минуло еще и трех лет, как атакующий вепрь на алом поле вознесся над княжеским замком Многокабани. Ценою не малой крови, отбили беричские дружины, собранные по всему Великому княжеству, у идилей богатые земли на восточном побережье моря Чар. За это время, молодой князь Творимир, значительно преуспел в деле обороны границ шестого беричского княжества в Светлом мире, однако воинственные степняки не собирались забывать ни отобранной у них родины, ни унижений и оскорблений, нанесенных захватчиками каганату. При штурме идильской крепости, стоявшей на месте нынешнего многокабанского замка, погиб один из сыновей нынешнего кагана, Дага-Балма. Над его бездыханным телом, переданном победителями безутешному отцу, Балма-Идиль произнес страшную клятву мести и с тех пор, не было у беричей ни дня покоя на вновь обретенной земле. Несмотря на то, что строящийся вокруг замка город и окрестные села защищали от набегов крепкие степные форпосты на юго-восточных и северо-восточных границах княжества, сил на оборону всех рубежей пока не хватало, и идили нередко тревожили беричских поселенцев опустошительными набегами своих шальных всадников. Однако, не по годам мудрый и решительный многокабанский князь, всякий раз наносил беспощадные удары возмездия, так что в последнее время, набеги кочевников почти прекратились. В этот же раз, идили не на шутку разъярили обыкновенно спокойного и рассудительного Творимира. Словно саранча, нежданно налетевшая на цветущее поле, прошлись они по княжеству. Воинам клана степных лучников удалось уничтожить северо-восточный беричский форпост в степи, после чего, дорога до самой Многокабани оставалась свободной. Пока до князя дошли вести о гибели крепости, пока собрали дружину, воины клана степных лучников огнем и мечом прошли по беричским поселениям, сжигая дома, уничтожая посевы, уводя в рабство мужчин, женщин и детей. Добравшись до форпоста, князь обнаружил только остывающее пепелище да обезображенные по идильскому обычаю трупы защитников крепости, после чего рассвирепел вконец. Не надеясь уже нагнать разбойников, явно направившихся в идильскую крепость Кят, на берегу Звонца, Творимир повел малый отряд ближней дружины к столице каганата. Он знал, захватив богатую добычу, Бада-Халга обязательно пошлет часть награбленного в дар своему кагану. Тут-то он подстережет и накажет его посланцев. Так и случилось. Ждать каравана, пришлось всего лишь пять дней. Теперь идили были мертвы, пленники свободны, добро вернется в казну, да еще удалось отбить у степняков такую интересную добычу, как этот сканд. Творимир выжидательно поглядел на Трувора.
- Я, Трувор Халстейнсон, свободный конунг из Стольго. Впрочем, уже бывший конунг. – Грустно добавил Трувор без страха, разглядывая князя и его спутников, едва ли более старших самого повелителя.
- Как ты оказался здесь, так далеко от фиордов родины и Дикого моря?
- Мы пришли от Стольго на пяти драккарах. У меня были грамоты от ратиславского и бориславского князей на свободный проход по их территориям. – С горечью рассказывал Трувор историю своих недавних иллюзий. – Я оставил корабли в сакальских землях под надежной охраной, а сам с большей частью дружины отправился в коренную степь, искать славы для себя и добычи для воинов. Да вот только нашел для них позорную погибель, а себе рабское ярмо на шею. Вот ты, разве что душу мою спас. Идили собирались принести меня в жертву перед алтарем Чернобога. За то тебя моя великая благодарность.
- Наслышаны мы про мерзкое идолище в степи стоящее. – Мрачно молвил Творимир. – Давно мечтается мне спалить его, да пока руки коротки. Слишком близко капище от Идили. Много воинов его охраняют. А что живую душу от страшной участи избавил, то радостно мне. За то благодарности не нужно. Да и не раб ты теперь вовсе. Кто со мной не воюет, моим друзьям союзник, а врагам враг, тот и мне люб. – Князь улыбнулся задорной, почти мальчишеской улыбкой. – Ступай сканд на все четыре стороны. А лучше, возвращайся к своим кораблям да плыви в Стольго.
- Нет мне теперь дороги на родину. – Грустно выдавил из себя Трувор. – Дружину, что мне доверилась, погубил я через свое безрассудство и жажду славы. Нечего мне будет сказать их женам матерям, да детям. Умер я для своего клана. Пусть думают, что сложил я буйну голову в идильской степи, и найдут себе более удачливого вождя. Да и не держит меня там ничего. Мать с отцом давно умерли, жены, детей, да братьев, сестер, нет у меня. Дозволь князь тебе служить. Ты спас меня от страшной участи, по скандским законам, должник я твой до самой моей погибели.
- Скандские законы, мне, беричскому князю, не указ. – Надменно ответил Творимир, а стоявшие по его бокам витязи, именами Гремислав и Мечислав, согласно закивали. – Не могу я тебя на службу взять, сканд. – Уже ласковее продолжил князь. - Ты темному богу войны Леду молитвы возносишь, а он моим богам противен. Только Туру вседержителю, да жене его Макоше, подательнице благ земных поклоняющийся, может в моей дружине состоять.
- Отрекусь я от Леда, да Туру поклонюсь! – С жаром произнес Трувор. – Не помогли мои молитвы от сердца Леду посланные. Привел он меня к горю да позору, а Тур выручил, тебя с твоими витязями прислал. Неспроста это. Видно судьба моя такая, служить тебе. Возьми меня, князь, не пожалеешь.
- Что ж, коли так, то возьму тебя в дружину. Мне смелые да верные товарищи нужны. – Творимир взглянул на скорбное лицо сканда и добавил. – Да ты не кручинься. Время все излечит. А отмстить за друзей у тебя случаев представиться достаточно. Ты уж поверь моему слову.
Пока князь беседовал с конунгом, его воины освободили всех пленников, усадили тех, что могли держаться в седле на коней, а остальных посадили в седла перед собой. Мертвых идилей собрали в кучу и подожгли. Густой черный дым окутал горящий курган. Своих раненых и убитых, погрузили на свободных лошадей. Все дела были окончены, и стоящий чуть позади Творимира Мечислав, осторожно тронул князя за плечо:
- Нам пора, княже. Не ровен час, идили на огонек заглянут. – И засмеялся своей черной шутке.
- Ступайте. Мы вас догоним. – Телохранители привыкшие исполнять все повеления князя, выполнили приказ.
Дождавшись, когда дружина покинула поле боя, растянувшись длинной линией по степи, Творимир подвел Трувору своего заводного коня:
- Прими княжеский дар. Доберемся, даст светлая богиня Доля, до Многокабани, тогда и решим наши с тобой дела. – Князь первым вскочил в седло.
Словно сбросив с себя груз прошлого, Трувор, последовав его примеру, тоже легко взлетел на коня. Спустя мгновение, они ехали шагом бок о бок, каждый, думая о своем. Потом, не сговариваясь, они дали шпоры лошадям и, перейдя на галоп, поскакали во след удаляющейся дружине на юго-запад. Домой.
Анатолий Антюфриев
29 августа 2007 г. Симферополь