Посвящается Наталье Климовой, моему любимому автору на proza.ru
Теплый запах кофе с коньяком приятно щекотал ноздри, а солнечная погода за окном звала на подвиги. «А не рвануть ли нам на выходные на мыс Великан?» - предложил Женя. О, мыс Великан! Кто же не согласится! Два благословенных дня в конце прошедшего лета: красивейшая природа, теплое море и потрясающая рыбалка. Диво дивное в улове – рыба-собака, или дальневосточная зубатка, сколь страшная на вид, столь же приятная в кляре с пылу-жару. А еще где-то там в глубине живет моя недостижимая ультрамариновая мечта – Царь всех морских рыб Его Величество Палтус Блед (белокорый). Память услужливо подбросила аналогию с другим водяным царем, и, пока я собирал снасти и проверял свою резиновую «пирогу», в голове плавно текла «Песнь о Гайавате»:
«Сквозь слюду прозрачной влаги
Видел он, как ходят рыбы
Глубоко под дном пироги;
Как резвится окунь, Сава,
Словно солнца луч сияя;
Как лежит на дне песчаном
Шогаши, омар ленивый,
Словно дремлющий тарантул».
Дорога на мыс Великан мало изменилась за год. Намного хуже стали первые пять километров ее лесного участка. Браконьерство на Сахалине процветает не только рыбное, но и лесное, и прочее. Въезд от моря в лес и первые километры сильно разбили лесовозы. Больше стало боковых съездов, в которых сквозь ветви просвечивают или иногда бывают совершенно открыты взору ужасные последствия браконьерских рубок: лунные пейзажи с частями тел пихты, втоптанными в грязь. Серая глина, глубокие следы протекторов большегрузных машин, заполненные водой, - знакомая до боли картинка разрушения. Кто из троих операторов Тарковского так талантливо отснял вступление к «Сталкеру»?
А дальше - остаток до поворота на мыс Великан и через перевал - дорога даже лучше стала местами. Талые воды размыли узкие глубокие овражки, шедшие прямо по дорожному полотну, сделав их пологими и широкими канавками. Уже на последнем километре на броде через реку вылез из песка какой-то скальный выступ. Так что потери в нашем караване – сорванный глушитель, насадка с такого же и отлетевшая пластиковая «защита», - все произошли в одном и том же месте. Общее расстояние – 89 км, время в пути – 3 часа. Из них, понятно, первый час – на первые 62 км, где больше половины дороги – асфальт и, потом, плотный прибрежный песок.
Еще одно досадное впечатление от дороги тоже связано с браконьерством. Возле каждого ручья, впадающего в озеро Тунайча, обязательно встретишь машину, а то и две. Уроды в резиновых «ползунках» идут с вилами на нерестилища горбуши, чтобы поубивать добравшуюся туда рыбу и выдрать у самок икру. Горбуши в этом году на юге Сахалина и так немного, маловато и воды в ручьях. Так что каждой рыбке, добравшейся на нерестилища, следовало бы ставить памятник. А тут эти двуногие с вилами. И уж конечно не от голода или безработицы. Прямо у поворота с песчаного пляжа в лес учрежден участок лицензионного лова горбуши: лови, пожалуйста, сетями за символическую плату (5 рублей штука) сколько тебе влезет. Там, в море, еще и рыба в серебре, вполне съедобная, годится и в суп, и на засолку. Нет, нужно обязательно пойти поубивать лошалых рыб в брачном наряде, чтобы нарезать уже «резиновой», с уплотнившейся оболочкой икры, которая и идет только на продажу сильно неосведомленным покупателям. Удивительно, что некоторые выезжают на это убийство семьями – с детьми и женами, которые с тоскливым видом слоняются у машин, или настороженно стерегут имущество.
Забравшись на перевал, смыли с души досаду открывающимся видом на Тунайчу. Озеро отсюда настолько непохоже на себя привычное! Если глядеть с северного берега, вдоль которого шоссе на пос. Охотское, водная гладь смотрится сильно зауженной выступающими мысами, песчаной косой и островом Птичий. По сути, взгляду открывается только часть озера, именуемая «Малой Тунайчой». С перевала же Тунайча видна вся. Озеро дремлет спокойно и величаво в окружении густо поросших лесом сопок. Берега, обращенные к морю, чуть темнее, чем низкий берег со стороны раздела между Вавайскими и Чибисанскими озерами. На низком берегу меньше пихты, больше лиственницы и широколиственных пород. При созерцании пейзажа в памяти всплывает устойчивое словосочетание «Великие Американские озера». Но Тунайча – наша, российская!
Потом дорога идет по гребню Тонино-Анивского хребта, и все больше вниз дугой, огибая выступающие склоны сопок. В местах выхода грунтовых вод – вечные, никогда не высыхающие лужи. Машины время от времени ныряют в них, приобретая маскировочную глинистую окраску. Последний спуск, и за поворотом открывается широкая полянка в долине между двумя сопками. Под одной из сопок журчит, перебегая с камня на камень, неглубокая, но нерестовая лососевая речка. На этой широкой поляне всегда кто-нибудь стоит лагерем, здесь шумно и многолюдно, а окрестные заросли замусорены и вытоптаны. Честно говоря, не совсем понятно, зачем ломиться по такой дороге на мыс Великан, чтобы стать на отдых в столь неприглядном месте. Неужели же для того, чтобы ночью убить забравшуюся в речушку горбушу? В прошедшие выходные кто-то и этим десятком рыб не побрезговал. После таких дорожных впечатлений бывает особенно трудно произнести: «Мы, человечество, …»
Наш путь лежал дальше. Там, за очередным перевалом, есть место как раз на две стоянки – ни больше, ни меньше. Если полянка в пихтовой роще у ручья занята, можно остановиться на утесе, с которого отличный вид на море. Но тесновато, если в компании больше пяти-шести человек. Мы успели вовремя. Через 15 минут после нас обоз из четырех машин оккупировал утес. Другие опоздавшие пытались останавливаться наверху на поляне, но надолго не задерживались. А чаще и вовсе, крутнувшись, убывали в отдаленные урочища. Поляна гуще, чем в прошлом году, заросла разнотравьем в человеческий рост и выше. Поэтому устроиться там без косы в хозяйстве было проблематично. У нас тоже, конечно, изрядно времени ушло на розжиг ритуального костра и принесение в жертву Мойдодыру в изобилии оставленного предыдущими стояльцами пластмассового и бумажного мусора, погребение стеклянных и металлических останков. Но, оглянувшись вокруг через пару часов, уже можно было ощутить умиротворение от единения с природой. Наши ворчали – как, мол, можно, уезжая, не собрать после себя мусор. Но, судя по тому, что мне пришлось зарыть, предварительно измельчив, десяток литровых бутылок из-под водки, предыдущим туристам было уже не до мусора, сами были «в хлам».
В ручье под небольшим водопадом у полянки, куда мы ходили умываться, живет мальма – одна крупная и три поменьше. Это серебристая рыбка в красную крапушку – дальняя родственница тихоокеанских лососей. Мы не стали ее трогать, наши рыбацкие устремления были направлены в сторону моря. Увы, рыбалка ранним утром с берега оказалась почти безрезультатной. Калиброванные горбушевые блесны летали впустую. Рыба не обнаруживалась и визуально, в то время как в прошлом году небольшие косячки по десятку - полтора рыб так и барражировали вдоль линии прибоя. Сын на третьем забросе поймал на розового «тасманийца» крупного одноперого терпуга. Добыча знатная, но случайная, из разряда «новичкам везет». Я же, вдосталь наменявши различных блесен, отложил спиннинг и начал готовить к рейсу свой «килькобойный флот», резиновую лодку «Уфимка». С берега друг контролировал подходы донных рыб при помощи закидушки. Его двухдневные усилия увенчались одной маленькой наважкой, которая тут же была отпущена обратно «в лоно волн». Поэтому на мой выход в море возлагались основные надежды не остаться без ухи.
Поначалу моя морская рыбалка начиналась «как обычно». А обычно – это под девизом «нет в мире гармонии». В нашем суровом Охотском море или накат сильный – на лодке не отойти и не причалить. Или накат позволяет, так ветер с берега отжимной. Чуть зазеваешься – поплывешь маршрутом Лаперуза по морю наискосок. Или течение сильное и якорь не держит, соответственно грузило задирает ото дна, и приманка бесполезно болтается в толще воды. Или внешне все спокойно, но рыба совершенно не клюет. В общем как в той неаппетитной русской поговорке, заканчивающейся словом «золотуха». Я постарался подготовиться к рыбалке основательно и застраховался от большинства напастей. Кроме припасенного из города кальмара собрал на камнях с десяток моллюсков – пателлид (это такие известковые колпачки, плотно присасывающиеся к камням) и пару крупных улиток литорин. Взял в лодку камень для усиления якоря и валявшийся на берегу сетной поплавок. Сунул его под дощатую банку – расклинил конструкцию. Решил идти на риф у южного мыса. Именно там мне удалось поймать в прошлом году обитательницу скальных укрытий - зубатку.
Отошел я от берега в этот раз легко. Устойчивый западный ветер толкал меня в спину, как в парус. Поэтому я неподрассчитал, поздновато стал табанить. Попутным бризом меня быстрехонько вытащило за доступные для якорной стоянки глубины, а там лодку подхватило вдольбереговое течение и понесло от рифа на север. Якорь какое-то время еще пытался удержать меня на уступе, но затем соскользнул, и веревка с ним повисла «на полшестого». Пришлось выбирать груз и налегать на весла. Двинулся наискосок к месту нашей стоянки. Прошел самодельный буй (на конце толстого каната привязана пустая пластиковая бутылка). Чуть невдалеке увидал еще один, но любопытствовать не стал. Народ, который эти буйки ставит, любопытных не любит. Подлетят на моторке, проткнут ножом лодку, – плыви, товарищ. Как раз в аккурат мимо меня такая моторка с хмурыми личностями в ней проскочила. А то еще с берега из ружей палить начнут, если уже перепились и мотор заводить не с руки. Отошел я метров на двести, чтобы бутылку как ориентир использовать – ползет якорь, держит ли, несет ли лодку. Привязал покрепче камень к металлическим загогулинам, пустил в воду. На исходе веревки ощутил мягкий толчок в дно. Волнуясь, опустил снасть. Нет, не ползу. Леска уходит вниз чуть с наклоном, но не меняя его, вот уже и грузило на дне.
А вот и первая поклевка! Потащил леску на себя, чувствую внизу отчаянные рывки. Эх, вздохнул разочарованно, это ж ленок, отнюдь не палтус. Только он из местных рыб так активно мечется, когда попадется. Даже пришлось леску пару раз слегка потравить, уморить рыбу. Два метра потравил, четыре выбрал. Таким примитивным способом даешь рыбе устать, чтобы вытащить ее к поверхности присмиревшей. Сквозь аквамарин водной толщи показался бурый силуэт: давний знакомец - зайцеголовый терпуг, он же (в народе) курильский ленок. Неплохой, граммов на 300. Нам такие на уху нужны. Через десять минут снова поклевка и отчаянные рывки. Но масса на крючке куда как больше. Неужели же такой огромный терпуг? Наверху загадка легко разрешается – на снасть попались сразу две бурых красавицы. А вот еще рывок! Тащу, с трудом перехватывая леску, и время от времени потравливаю ее вниз, не давая слабины. А вдруг все-таки палтус?! Хотя бы маленький, сантиметров на 60! Нет, снова терпуг, но теперь уже весьма внушительный – все полкило. После этой самочки на крючок попался ярко-красный самец, но сошел уже у лодки, слишком слабо зацепился – за краешек губы. Я было подосадовал, но самцы пошли кучно – один, потом второй. Минутная стрелка на часах едва пробежала полный круг, а у меня уже около 2,5 килограммов рыбы! И, кстати, все на мороженый кальмар, без приверед. Быстро насытил я свою рыбацкую страсть. Надо грести к берегу, иначе уха к обеду не поспеет. Как знамение, следующей и последней в субботу добычей оказалась навага. Отпустил рыбешку за борт – кошку мы с собою в этот раз не брали.
На берегу наши разыгрывают сценку «брат с моря вернулся», поят холодным пивом, фотографируют улов и фотографируются сами. Потом поднимаются наверх «организовывать» уху. Я остаюсь у ручья, потрошу и чищу рыбу. Пять штук на наш казан – «с головой». Двоих оставшихся рыбин удалось тут же реализовать прохожим. За «спасибо», конечно. Люблю, когда выловленная рыба понапрасну не пропадает. Это только Гайавату радовало оставить улов на берегу, пока уж и «чайки с шумным криком, кончив пир свой, поднялися, полетели к отдаленным островам на Гитчи-Гюми». Я морских пернатых наделил лишь внутренностями и плавниками. Сытые чайки налетали неактивно, и часть рыбьих тел унесло волнами, на что море, мне показалось, слегка обиделось. Во всяком случае, через какое-то время волна выбросила мне назад отрезанную терпуговую голову – мол, полюбуйся, что натворил. Голова лежала на песке, опираясь на брюшные плавнички как на карикатурно коротенькие ножки, широко раскинув плавники грудные. Невидящие глаза смотрели в стороны, один – пристально на меня, а разинутый рот о чем-то горестно вопрошал небо. «Господи, Иероним Босх, данный нам в ощущениях», – мысленно содрогнулся я, отправляя чудище подальше в береговые заросли.
Уха получилась великолепная. Сужу по тому, что ее на следующее утро доели всю, а не вылили под куст в первый же день, попробовав из вежливости. Важную роль сыграло то, что ленок оказался, на удивление, чистым. Бурый терпуг и другие мелкие виды этого прибрежного рода сильно заражены гельминтами, поэтому на прилавках практически не появляются. Все эти «проволочки» и «спиральки» человеку в вареном виде не вредны, но эстетические чувства задевают и ранят. Не каждый любит червивые яблочки, хотя некоторые оригиналы хрустят ими вместе с обитателями. К счастью, не про мой улов сказано. Я специально перез закладкой порезал рыбу на небольшие куски и тщательно изучил срезы. Ну, ковырнул ножом у двух рыб в углу брюшка. Так это считай что ничего.
Но природа уже затаила на нас обиду и отыгралась погодой. Всю субботу глаз радовало голубое, без единого облачка, небо. Жара подталкивала искупаться в море, хотя с поправкой на температуру воды получалось только окунуться. Ночью небосклон вызвездило так, как бывает только вдалеке от иллюминации больших городов. Взрослые показывали младшему поколению еще не забытые созвездия и любовались падающими звездами. А в воскресенье с утра полностью стих накат. Казалось бы, на море наступила идиллия. Но к полудню, застав меня в лодке на рифе, пошел частый холодный дождь. Воспользовавшись спокойной погодой, я приткнулся на камнях у мыса, но прогадал с местом. Здесь, на карнизе, у дна уже вовсю сквозило вдольбереговое течение, задирая вверх даже утяжеленное грузило. Никакая солидная рыба здесь не держалась, предпочитая более спокойные заводи. Две наваги в подарок кошке положил ведро, мелкого ленка и окушка меньше ладошки отпустил в воду. Хотел было перейти чуть ближе к берегу, под защиту рифа, но смотав удочку и подняв якорь под аккомпанемент дождя, подумал, что наши, видимо, уже собрались и ждут только меня.
Так оно и оказалось, все уже сидели «на чемоданах». Народ под дождем как-то разом охватила тоска по горячим ваннам и удобным диванам. Радовался (и то слегка) только я, потому что не пришлось промывать лодку от соленой воды. Так что в четыре вечера мы уже принимали от соседей кошку, которая в пятницу в суматохе сборов ухитрилась удрать в общий коридор и обрекла себя на двухдневное прозябание на холодном линолеуме в уголке хранения зимнего спортинвентаря. Отмывали зверька шампунем, кормили свежей навагой, распаковывали вещи. Все же есть своя прелесть в раннем возвращении – к удачному походу плюс домашний воскресный вечер в комплекте.
А с палтусом мы еще сразимся. Наверное, даже в следующий приезд. Это предчувствие постепенно овладело душой и толкает как можно быстрее перелистывать страницы дней до следующего августа.
«Сам тогда он с дна поднялся,
Весь дрожа от дикой злобы,
Боевой блистая краской
И доспехами бряцая,
Быстро прыгнул он к пироге,
Быстро выскочил всем телом
На сверкающую воду
И своей гигантской пастью
Поглотил в одно мгновенье
Гайавату и пирогу».
Но я-то так просто не дамся!
(с) В рассказе использованы фрагменты «Песни о Гайавате» Генри Лонгфелло в переводе И. Бунина. Библиотека всемирной литературы. Серия вторая. Т. 119. М., Художественная литература, 1976.