Француз чувствовал себя хозяином мира:
- Пожалуй, я приглашу тебя в Бордо. У меня там дом.
- Нет, спасибо, - ответил Шапиро, подкидывая и хватая ртом орешки.
- Как?.. – слегка оторопел Тураншо.
- То есть спасибо, конечно, но некогда.
Француз слегка растерялся. Он подошел к музыкальному центру и поставил диск. Зазвучало «В лесу прифронтовом» на французском языке.
- Это песня Сержа Гинзбурга, знаешь ее? – с нескрываемой гордостью произнес Тураншо.
- Какая-такая Бумбарашка?
- Ч-что?
- Какая, спрашиваю, Сержа Гинзбурга?
Тураншо подозрительно глянул на Шапиро и пояснил:
- Серж Гинзбург – мужчина.
- Так ты сам спросил, знаю ли я ее, вот я решил, что это женщина.
- Я имел ввиду песню, знаешь ли ты эту песню.
- А-а-а… Песню-то знаю, конечно. Хорошая песня, старая. Люблю все старое. Раньше все было лучше...
- Еще бы. Серж Гинзбург – это выдающийся композитор, у него очень сложная музыка, - француз указал пальцем вверх, но Шапиро, подняв голову, увидел там только хорошо выбеленный потолок. - Следующая вещь тоже будет очень хорошая.
Следующей песней оказалось урезанное переложение популярной классической мелодии, за ней последовала песня-близнец утесовского шлягера.
Тураншо удалился, и через минуту вернулся, бережно держа за дно пыльную бутылку.
- Это такое вино, - сказал он, – что только большие знатоки могут оценить его необыкновенный, редкий вкус. Оно хорошо с устрицами и морскими фруктами, слегка политыми лимонным соком.
- Ну да, наверное.
- А вот паштет, очень дорогой, смесь гусиного и свиного.
- Хм.
- А вот салат, - продолжал Тураншо. - В нем много всяких ингредиентов – консервированный тунец, кукуруза, авокадо, рис, капуста, помидоры, огурцы, соя, лук, салат, кедровый орех, оливковое масло, горчица, уксус.
- Гх-м.
- Да-да, вот вы, русские, предпочитаете простую еду. У нас же, у французов, много фантазии, и мы не боимся смешивать разные компоненты.
- М-да.
- Ну, а теперь вино, - торжественно провозгласил Тураншо.
Он чопорно разлил по чуть-чуть, поднял рюмку, оценил на цвет, слегка крутанул и просунул внутрь свой не очень короткий нос, собираясь насладиться изысканным ароматом.
«Хорошо, что не до краев налил, - оценил Шапиро предусмотрительность француза. – А то бы, ей-богу, носярой бы втянул все разом, как слон».
Тураншо чавкнул, что-то промычал и закатил глаза. Шапиро, не долго думая, выпил все залпом и поморщился:
- Кислятина.
На глазах у изумленного ценителя продуктов виноградного брожения он взял бутылку и большой стакан, наполнил его до краев, положил ложку сахарного песка и перемешал. Вино запузырилось.
- Вот теперь что надо, - Шапиро попробовал и довольно закивал. – На квас похоже. У нас такой на углу продают.
Француз задохнулся и побагровел. Он мог бы стерпеть многое, но не оскорбление того, что священно для каждого истинного потомка галлов.
- Рус-ская с-свинья! Вон отсюда!.. – он хотел схватить гостя за рукав, но тот ловко увернулся.
- Вообще-то я с Полтавы, - уточнил Шапиро.
- Плевать мне на Полтаву, - захрипел Тураншо.
- Какие мы грозные, - пропищал фальцетом Шапиро и смачно плюнул. Получилось удачно – плевок укрепился у француза между ног.
Тот схватил вилку и начал ей размахивать, хрипя и завывая.
- Не любишь вареники, лях - вот тебе икра заморская, - Шапиро сгреб морские фрукты и швырнул французу в голову, залепив глаза и лишив возможности ориентироваться в пространстве.
Тураншо заревел в голос как раненый изюбрь и стал бегать по квартире, натыкаясь на предметы, опрокидывая и гремя.
Шапиро не спеша спустился по лестнице с чувством выполненного долга.
- …Лягушками кидались? Ну, вы даете… - Ермолаев живо представил себе эту сцену, и ему стало хорошо на душе.
- Ну, а что он пристал со своими паштетами? Тоже мне, наука… - плаксиво ответил Шапиро.
- Тебе-то хорошо… А меня он демократией изводил. Только и слышишь - «демократия» да «демократия». А где эта демократия? На Западе?
- Да, тут поспорить можно, насчет демократических традиций, - поддержал Шапиро. - Между прочим, как раз Сократ был сторонником аристократического устройства, и с тех пор у них элита правит, кучка избранных - тех, кто знаменитее, образованнее, богаче, или хотя бы контактнее других и хитрее. Конечно и плебсу дают голос, но тут же внятно объясняют, что можно и что нельзя. Конечно, это демократия - ведь элита тоже вроде как народ представляет, его лучшую, так сказать, часть.
- А у нас?
- А у нас, - ответил Шапиро, - у нас соборность была, мы жили общиной. И когда народ пытались отодвинуть, он бунтовать начинал. Может, и слова такого никто не знал - «демократия», а только народ сам, без указки умников страну спасал, когда ей опасность угрожала. И от поляка, и от француза, и от немца. А теперь элита проклюнулась, желают стать властителями умов, а сами пустоголовые, спят и видят, как им народ будет внимать затаив дыхание. А народ их на вилы поднимет когда-нибудь, дай только срок.
- Не время сейчас распри разводить, - возразил Ермолаев.
- Не время, конечно. Но если эти господа и дальше будут пакостить на своей земле, да еще заграничного дяденьку на помощь призывать, то ей-богу, на рогатину их или дубиной...
Ермолаев вспомнил свой спор с Григоровичем и Курбатовым, и заерзал от неприятного воспоминания.
- Может, у нас и была настоящая демократия, еще раньше чем у них, - подытожил Шапиро.
- Ох ты, господи, да какая разница, как это назвать - одно сотрясание воздуха... Выдумали тоже - «демократия», «тоталитаризм», «капитализм». Игра в слова.
- Это известный феномен, - согласился Шапиро, - сначала мы играем в слова, потом они нами играют.
- Да мы, вроде, отыгрались уже - прививку получили в свое время. А этим, - Ермолаев крутанул головой в ту сторону, где за окном догорала вечерняя заря, - мозги пудрят, а они еще просят. Паралич сознания. Пусть лучше вустриц уминают, это то, что им надо, и к чему у них настоящие способности, а мозги свои пусть поберегут, чтобы сыры и паштеты различать.
- Ну, это ты из другой оперы, - ответил Шапиро. – Пожалей зверушек.
- Ничего не из оперы. В Европе побеждает леность ума, воинственная тупость, двойные стандарты. Видно же невооруженный глазом – если случается у них, то это трагедия, а если у нас, то что-то типа возмездия. Вот, здесь террористы метро взорвали или самолет – думаешь, там кто-то посочувствовал? Да нет, руки потирали – так, мол, вам, русиш швайн, вот как отважные борцы за свободу вам дали втык. Когда они театр захватили, по французскому телевидению сразу такая дрянь пошла, диву даешься… Документальные фильмы, встречи в студии, и все об одном – нечего русским сочувствовать, они и не такое заслужили. Чуть ли не «держитесь, шахиды, мы с вами». А уж если в Испании поезда рванули, так уже «небо плачет над Мадридом». Безоблачное. Как будто муравейник разворошили. Даже не муравейник, а…
- Тут ты не прав. Еще не хватало злорадствовать. Надо быть выше этого, показать им пример, в конце-концов. Те, кто в этих поездах ехали, ехали на работу, на учебу – они же не виноваты, что у них в верхах идиоты.
- А кто виноват, Пушкин? Демократия ведь, вроде. Кто этих идиотов выбирал, кто в Страсбург моральных уродов насажал? Сам же говорил – на рогатину.
- Ну, я не про то… И знаешь ли, подобное было когда-то, когда союзники Дрезден разрушили. Мол - все немцы, в том числе женщины, дети и старики были ответственны за приход Гитлера к власти, вот и получай, фриц, бомбочкой по голове.
- Да, слышал. Когда же они сами-то получат гранату?
- А никогда. И с этим надо жить, – как отрубил Шапиро.
Ермолаеву не нравился этот хладнокровно-циничный тон. «Эх, Шапиро, Шапиро, ну у тебя и нервы», - подумал он.
- И все-таки я верю, что история разберется, и они получат за все, и за Югославию, и за Чечню. Эти господа в Париже, Лондоне, Варшаве ответят за все свои пакости, - сказал Ермолаев.
- Конечно-конечно, - иронически ответил Шапиро. – Ведь есть Божий Суд.
- Может, и нет, да хочется верить, что ответят.
- Да нет, проживут они свою жизнь в сытости и довольстве, и наградят их всех Орденом Почетного Легиона. А некоторых Орденом Дружбы Народов или медалью какой-нибудь.
- Пусть награждают. Чем больше абсурда, тем скорее все станет ясно для населения. Меня волнует – чтобы они нас оставили в покое. И что они к нам-то пристали?
- А из спортивного интереса, я полагаю. Каждый сходит с ума по-своему - кто-то баксы копит, кто-то карьеру делает, ну а кто-то Империю Зла разрушает. И от скуки. Щука нужна, чтобы карась не дремал, а если бы России не было, ее пришлось бы выдумать.
- Да уж, - кивнул Ермолаев. – Мы-то без них можем жить, а они без нас – нет. Вот я читал об одном эксперименте, с крысами.
- В каком смысле?..
- Нет, ты послушай. Было две группы крыс, белых, лабораторных. Одних хорошо кормили, поили, обогревали и не беспокоили. А других постоянно обламывали - например, есть не давали, электрические разряды пропускали и прочее. Так вот, после вскрытия обнаружилось, что у благополучных мозг почти атрофировался, и организм ослабел, а у тех, кого раздражали, в мозгу - развитая система сосудов и вообще, более полноценное состояние. Вот я и думаю, что мы – это как регулярный электрический разряд для буржуев, чтобы у них мозги не размягчились. Так что они нам спасибо должны сказать.
- Спасибо от них не дождешься, их бы вообще устроило, если Россию асфальтом закатать. Не нужны мы им такими.
- Но они-то нам нужны, - возразил Ермолаев. – Значит, должна быть и обратная связь.
- Смотри, вот Достоевский что писал, - Шапиро взял томик и полистал. – Ага, вот: «Европа нас готова хвалить, по головке гладить, но своими нас не признает, презирает нас втайне и явно, считает низшими себя как людей, как породу, а иногда так мерзим мы им, мерзим вовсе, особенно когда им на шею бросаемся с братскими поцелуями». Видишь - все уже сказано, надо ли переливать из пустого в порожнее?.. Чаю хочешь? – спросил Шапиро без всякого перехода.
- С медом.
- Меда нет.
- А чай-то есть?
- Чая, к сожалению, тоже нет.
- Зачем же ты предлагал? – удивился Ермолаев.
- Я не то чтобы предлагал… - затянул Шапиро.
- Понятно. А кофе есть?
- Кофе нет, но есть кофейный напиток.
- Из цикория?
- Нет, из овса.
- Час от часу не легче.
День прошел без происшествий. На душе у Ермолаева было неспокойно. Он не мог избавиться от тягостного ощущения неопределенности. «Наверное, это из-за того, что Дина опять пропала, - размышлял он. – И Вика вела себя неприветливо, как-то демонстративно неприветливо. Не договорив, убежала на тусовку. Конечно, там ей веселее. А маньяк? Ведь не покидает ощущение, что он бродит где-то рядом. Но зацепки-то нет, Баскаков со товарищи исчез, а остальные мертвецы молчат. Такой вот выдался отпуск – путаница в голове и усталость от этой путаницы… А Шапиро – занятная личность, не то что эти зануды типа Курбатова. Хотя при чем тут Курбатов, что это я про него вспомнил… И где все-таки Дина, почему даже ее брат в неведении? Вечерком опять зайду к нему, может есть новости…»
На этот раз Шапиро был совсем не в духе. «Погода влияет на нас на всех, что ли?» - подумал Ермолаев.
- Был сейчас в клубе, - рассказывал Шапиро. – Переругался со всеми… Там одна телка есть, так и та переметнулась. Зла не хватает…
- Что так, - удивился Ермолаев.
- Да, задолбали. Суют мне газету вражью – вот, журналисту Правдину политику шьют.
- Как это политику? – удивился Ермолаев.
- Ну, махинации с ценными бумагами или что… Ведь этого Правдина все знают, он в наших кругах товарищ давно известный, с биографией. Еще в школе мажором был, его и из комсомола поперли, что книгами спекулировал. Он еще потом из себя диссидента строил. Вот что обидно – все же понимают, что Правдин опять по делу вляпался, руки нагрел на чем-нибудь, а вой подняли…
- Книголюбы – народ романтический.
- Раздолбаи, а не романтический. На нем печати ставить негде, а его как героя нашего времени подают. Не понимаю, откуда это.
- Время сейчас такое, информационное. Там, на Западе, не хотят видеть своих недостатков, и на всякий случай предпочитают искать их на стороне, чтоб не волноваться понапрасну…
- Как стервозная баба, - с неожиданной досадой добавил Шапиро.
- Хорошее сравнение.
- Да, и почти не хромает. Женщины на Западе о мужчинах такого мнения, что те - скотские натуры и думают лишь о том, как бы кого сексуально домогнуться. Мои же наблюдения показывают, что напротив - женщины это дело любят, и не меньше, но всегда могут повернуть так, что чуть ли не одолжение делают.
- Где это ты таких женщин видел?
- Да все там же. По моей теории, Запад - это субстанция женская. А женщина - существо западное. Она всегда ищет итог, а не процесс. Она метафизик, а не диалектик. Если видит мужчину - у нее перед глазами свадебные картинки, потом ползунки и подгузники, потом мебель и путевки, потом еще какая-нибудь фигня.
- Ну, у мужчины тоже развито образное мышление, - возразил Ермолаев. – Он может так явственно представить бутылку пива, что она материализуется… - он хотел пошутить, но вышло неубедительно.
- Мужчина - существо восточное. Бутылка - это не итог, а процесс. Любовница - это процесс. А для женщины любовник - это будущий муж. Который немедленно должен поговорить с женой, все ей объяснить и немедленно развестись. А что, собственно, объяснять? Дорогая, мол, вот нашел я себе отдушину, она не стесняется это самое..., ну то есть... Хотя дура дурой, и выдержать я ее могу не чаще раза в неделю, да только она на днях позвонит, и начнет плести чушь, так ты ее пошли подальше, да, собственно, я и сам ее послать давно собираюсь, утомила, блин. Ну, кожа гладкая, голос сексуальный - это я признаю, но жить с такой - уж извините, лучше уж со своей дражащей как-нибудь перекантуюсь до крематория, недолго уж осталось мне, бедняжке, тут хоть знаешь, чего ожидать, а там, представляю, сколько скандалов и истерик еще ожидает, бр-р-р. Женщина была вылеплена из западной глины. Тут всегда - цель и средства ее достижения. А ради чего?.. И вообще, какие-то они все мордастые, эти американки, и рты у них огромные - ни дать ни взять капиталистические акулы.
- Ну ты даешь, - удивился Ермолаев. – Или недоперепил, или женить тебя надо, к чертовой матери.
- Ни-ни-ни, - замахал руками Шапиро. - Мы в детстве с Динкой дрались - я еще тогда решил, что никогда не женюсь.
- Логично, - согласился Ермолаев. - Я вот тоже никогда не женюсь.
- Э-э-э, а Динка как же, ей всю жизнь в девках ходить?
- М-да, - почесал затылок Ермолаев. - Об этом я как-то не подумал.
- Напрасно, гражданин начальник. Об этом думать никому не поздно и никогда не рано. А вообще сдается мне - собрался ты на другой жениться...
- На какой на другой?!. - Ермолаев даже привстал.
- А видели тут тебя с одной. Такая шатенка с косичками, молодая. Знакомая личность.
- Да ты опупел, братец! Она же еще в школе учится.
- Вот и видно, чему она там учится...
- Не пори жеребятину. И вообще - кто видел, когда и где?
- Не помню.
- Я ей просто помог… Да что я, в конце концов, оправдываюсь?!. – в сердцах воскликнул Ермолаев.
- Динка будет недовольна… - не слушая его, продолжал Шапиро.
- Да ее маньяк преследовал, вот на этой почве мы и столкнулись. А маньяка я найду, - Ермолаев нервно стал ходить по комнате. – Найду и вырву глаза, вот этими самыми руками.
- Вот как? Вырвешь? С чувством глубокого удовлетворения? Да вы, батенька, сам маньяк, да-с. Это ведь замкнутый круг получается. Зло порождает зло, и так далее.
- А сам недавно что говорил? «Зла не хватает» - кто говорил? Значит, бросить все и сослаться на волю божью? – с раздражением процедил Ермолаев.
- Нет, конечно. Спокойнее надо, спокойнее, рассудительнее. Есть же законы человеческого общежития. А то таких дров наломаешь… Эмоции здесь – не лучший союзник.
- Легко говорить.
- А ты успокойся и сам рассуди – можно ли поддаваться сиюминутному? Помнится, в тридцатых годах вот так же все бросились японских агентов ловить, в едином порыве. Прошли те времена, прошли. И не должны возвратиться. Вот смотри, - и Шапиро вытащил из под стола книгу.
- Эти мне книголюбы! Фантазейные сочинения оставь в покое, тут не изба-читальня… И времена эти не прошли, и не скоро пройдут. И не могу я рассуждать, когда уже терпения не хватает. Убивать надо сволочей – и все.
- Когда тебя лично касается, всегда побеждают эмоции.
- Почему лично, где лично?
- У вас ведь с ней что-то было?
- С кем?
- Да с той, с кем же еще.
- Да ничего не было, - возмутился Ермолаев. – И быть не могло, с ума ты спятил, что ли… Я же говорю… А потом она участвовала в моем расследовании, вот и все.
- А зачем ей это надо было, как ты думаешь?
- По-моему, это естественно. Ведь ты тоже всегда посодействуешь, я уверен.
- Я – из чувства долга и патриотизма, и немножко – из любви к приключениям.
- И она тоже.
- Сомневаюсь, - ответил Шапиро. – В ее возрасте Родина – это уютная комнатка с плакатами на стенах и попса из наушников. Американская, кстати.
Ермолаев промолчал.
Шапиро раскрыл фолиант:
- Вот, послушай, перевел я тут одну сказку. По-моему, интересно.
- Сказку, сказку… - пробурчал Ермолаев.
- Да, слушай. «Давно это было, когда земля наша была еще среди воды. Пошел один охотник по имени Хутха в лес и видит – стоит на том берегу реки Русский Богатырь. Сам величиной с гору, а на голове его – железная шапка, верхушкой небо протыкает. Выстрелил Хутха в него из лука, отскочила стрела от железной шапки. Испугался Хутха, понял, что не справиться ему с Русским Богатырем, побежал в лес и горько заплакал. Тут Ворон пролетал. Узнал он про беду, засмеялся и говорит – а ты его угощай и песни ему пой. Послушался Хутха, предложил Русскому Богатырю угощение. Русский богатырь ест и нахваливает, а Хутха песню ему поет. Слушал Русский Богатырь, слушал, да и заснул. А Ворон опять совет дает – вот, у Русского Богатыря ружье рядом лежит, возьми его и стреляй. Взял тогда охотник ружье и выстрелил. Пробила пуля железную шапку, и умер Русский Богатырь. А Хутха потом отдал за Ворона свою дочь, и пошел от их детей новый народ».
- И что можно сказать на основе прочитанного? – спросил Ермолаев.
- Вот что странно. В то время остяки не признавали убийства, - сказал Шапиро. – Стрелять в человека для них было невозможным. Вот и спрашивается – кто кому рассказывал сказки, местные приезжему иностранцу или наоборот?
- Погоди, погоди, ты говоришь – убить человека… А если этого Богатыря они воспринимали не как человека?
- Как монстра? – задумался Шапиро. – А это возможно.
- То-то и оно. Даже сейчас пресса умеет мозги промывать. А тут приехал интеллигентный ученый и давай проповедовать темным людям. Пару чудес показал – электрический фонарик там или еще что-нибудь – и дело в шляпе.
- Не так все просто, - ответил Шапиро. – Тут много интересного, и насчет чудес тоже. Я заметил несколько странностей насчет этой книги…
- Да разве книга может сотворить настоящее чудо? – перебил его Ермолаев. – Сколько же можно ныть и искать легких путей? Только и слышим пошлость на пошлости: «хотели как лучше, а вышло как всегда», «дураки и дороги», «воруют»… Что возвышает человека, комфорт? Допустим, в Европе люди живут в комфорте. А вот какие великие достижения в культуре можно назвать за последние десятилетия – когда, между прочим, уже выросло новое поколение – ну кроме глубочайшей убежденности в собственном, опять же, культурном превосходстве? Нет ответа. А магия – это такое же средство достижение комфорта и материального благополучия. О чем гадают? О деньгах, о славе, о всякой там карьере, о том, чем господь несправедливо обделил. Как поповны на женихов гадают. А вот на недостаток ума или таланта не жалуются, потому что там каждый с детства о себе знает: он самый, самый, самый – спасибо доктору Споку… Никакая магия не сделает человека человеком. Только он сам. Нужно только вспомнить, что ты – человек.
- Насчет магии поспорить можно. Да и другие вещи тут есть.
- Что, карта, где указаны сокровища?
- Откуда ты знаешь? – удивился Шапиро. – Вообще-то, вроде того.
Ермолаев подошел к столу и молча пролистал книгу.
- Где карта-то?
- Есть и карта, - ответил Шапиро. – Но этот персонаж других сокровищ искал.
- Духовных, что ли?
- Да, представь себе, - ответил Шапиро. - Там есть что-то вроде изложения нравственного кредо. И проект создания независимого сибирского княжества. Там и про золото есть, только я пока не разобрался, в реальном это смысле или в фигуральном.
- Разберись, разберись. Предтеча он был, этот американец, вот что, - подытожил Ермолаев.
- Предтеча современной западной агентуры, то есть?
- Нет, предтеча Шайтана.
- Ох ты, господи, - отшатнулся Шапиро.
- Да, и книга эта тоже бесовская.
- Напрасно ты так, хорошая книга.
- Занятная, - согласился Ермолаев и пролистал фолиант. – Я же не говорю, что ее надо в огонь. Рисунки интересные. Вот и карта, а здесь, наверное, клад зарыт. «Ве-жа-коры», название поселка. Что-то знакомое как будто… Чушь это собачья.
- Может, и чушь, да только много есть на свете такого, что и не снилось нашим мудрецам.
- Эт точно...
- Пойдем выпьем.
- Завязал. Да и не время сейчас.
«Не время сейчас пить и веселиться Русскому Богатырю, когда воронье не дремлет, - подумал Ермолаев. – Наверное, это действительно так…»
- Знаешь, друг Шапиро, - произнес он после недолгого молчания. - А иди работать к нам, в нашу систему.
- Э, нет, не надо, - протестующе поднял руки Шапиро.
- Что так?
- Принципы у меня. Терпеть ненавижу дисциплинку и все такое. Давай-ка будем заниматься нашим общим делом, но каждый на своем на своем месте - ты по-своему, а я по-своему.
- Все-таки подумай.
- Поздно думать, я уже взрослый и менять привычки не могу. Может кондрашка хватить.
- Жаль, - Ермолаев поднялся и протянул руку.
Уже у двери Шапиро сказал:
- И Динке не предлагай.
- Да я... Как это тебе в голову взбрело, что...
- Взбрело или нет - просто комическая ситуация возникнет...
«Что он имел в виду, когда говорил про Дину и ситуацию? - думал Ермолаев, спускаясь по лестнице. - Загадочный все-таки этот Шапиро. Интеллигенция, едрен-батон...»
Он шел по улице, и какая-то неотвязные мысли, перебивая друг друга, не оставляли его и беспокоили: «Тайга, Курбатов, Ве-жа-ко-ры…»
У перекрестка он остановился и повернул назад.
- Ну-ка, неси свою книгу, - вместо приветствия выпалил он ошеломленному Шапиро.
- Здрасьте…
- Здоровались уже. Давай ее сюда.
- Яволь, герр офицер!
«Так, вот и та картинка, которую Вика запомнила. Неужели та самая?» - Ермолаев захлопнул фолиант и повернулся к Шапиро:
- А где ты ее взял, эту книгу?
- Да у твоей подруги купил, на книжном рынке, где же еще.
- Ну, я упал… Раньше не мог сказать?
- А ты и не спрашивал.
- Курбатов… – Ермолаев со всей силы хлопнул себя ладонью по лбу.
- Погоди, постой, - Шапиро не успел удивиться, как уже хлопнула дверь и раздался звук быстро удаляющихся шагов.
«Что-то он нервный стал», - подумал Шапиро и выглянул в окно.
Ермолаеву повезло - Григорович был дома.
- Курбатов сейчас где? – сходу атаковал вопросом Ермолаев.
- Курбатов-то? А он как корабль по волнам – нынче здесь, завтра – там. Ребята говорили, он на золотых приисках в Сибири подрабатывает. Он с виду как бы хлипковат, но вообще-то жилистый. А зачем он тебе?
- Дело есть.
- Вроде уехал, - неуверенно ответил Григорович.
- Насовсем?
- Кто его знает… В тайгу уехал. Там у него свой дом, от родственников достался, что ли. А здесь он недавно, с приисков вернулся, квартиру снимал.
- А почему ты решил, что с приисков? – спросил Ермолаев.
- Да он ребятам золотого песка давал, деньги понадобились, а у меня ювелир знакомый…
- А куда он уехал, в какой город? – перебил Ермолаев.
- Да какой там город… Маленький поселок в тайге, ни электричества, ни водопровода, ни советской власти там.
- А называется как?
- Название я как раз помню, даже стихи были, для рифмы подошло – Вежакоры, во как.
- Вежакоры?! Ну и штука…
- А что?
- А то, что земля наша маленькая, вот что.
«Неужели Курбатов, поверить не могу. Курбатов, этот невзрачный человечишка, и есть тот самый! Я рассчитывал выйти, по меньшей мере, на Князя Тьмы, а попался мелкий бес. Вернее, с виду мелкий, а по сути… Что есть Человек с Большой Буквы, чем он отличается от зверя? Тем, что приносит добро окружающим, и не потому что так удобнее ему самому, а просто так. Не задумываясь и не предавая свои добрые дела громкой огласке. Достоинство человека – его дар созидания, осмысленное желание сделать мир лучше и красивее. Человек – это прежде всего Строитель, но чтобы стать им, нужно преодолеть инертность и жадность. Но, увы, многие этого уже не могут. Кто-то дергает за ниточки, кому-то выгоднее, чтобы было по-другому, чтобы толпа днем горбилась ради заработка, а вечером наводняла магазины. Всем удобно, и всем спокойно, и приятно пребывать в полусне. Легче получать радость от поедания, чем от выращивания. Красота съедобна - вот девиз современной цивилизации, где достоинство личности определяется не тем, сколько он создал, а – сколько потребил. Это хомо фабер наоборот – в торжестве душевной лености из вещей высокого уровня выкачивает их свойства и превращает в отходы. Курбатов – один из них. Разрушитель Красоты. Нет, он не мелок. Имя ему – легион…»
(продолжение следует)