Чтобы эмигрировать — требуется: решимость, подходящая страна, и достаточное количество денег. Причем количество купюр определяет и конечный пункт. В диапазоне Польша-Австралия.
Моих финансов вполне хватало для покупки тура на побережье солнечной Флориды. И можно было, позаимствовав у солидных друзей: приличный костюм, часы с шестью стрелочками, перстень с бриллиантами, отправиться в Киев на интервью, указав в обязательной анкете — менеджер, зарплата две тысячи у. е.
Однако томиться в очереди лиц неопределенного рода деятельности, увешанных аксессуарами фальшивого достатка, не хотелось. И перспектива вернуться домой с «черной меткой» отказа в паспорте вместо желанной картинки «орел табака» c надписью Unatede State of America — не грела душу. По статистике каждый четвертый не имел шансов ступить на землю Микки Мауса и «Хижины дяди Тома».
Стоило попробовать за эти же деньги просочиться в Европу через Германию. Но Германия
мне не нравилась. И не знаю, виной тому были фильмы о войне или как-то услышанная история похожая на анекдот: «Киев. Возле немецкого посольства топчется гурьба будущих гастарбайтеров. Экипаж туристического автобуса.
Из дверей выходит краснощекий субъект, одетый в строгий черный костюм. В руках у него коробка. Сквозь пластик просвечивают паспорта. Туристы — цепенеют.
— Так, — говорит он, улыбаясь, — поздравляю! Во въезде в Германию никому не отказано. И теперь кто направляется на заработки в Италию — отойдите направо. Испанию или Португалию — налево.
Люди, послушно расходятся в разные стороны. Мужчина, просит обождать ещё полчаса, сует коробку под мышку и, на ходу поправляя галстук, скрывается в посольстве. Автобус в Германию не поехал. Все деньги, уплаченные за визы — пропали. Немцы, гады, еще в концлагерях на евреях тренировались. Приглашают пройти дезинфекцию и кусочек мыла в руку суют. А вместо воды — газ ядовитый на головы пускают».
Вот такая веселенькая историйка. Не нравятся мне немцы. Все они фашисты.
На дворе стояла осень 2001 года. Символом эпохи уверенно становилась вихляющая кравчучка. Инженеры торговали на рынке турецкими носками. Народ одевался в Гуччи и Лакоста из «секондхенда». Недопитую бутылку пива — ожидало три бабушки пенсионерки. Продавцы самогонки встречались чаще, чем телефонные будки. Картинами в экспозиционных залах художественного музея любовались только загнанные дождём прохожие. Холсты громоздились штабелями в запасниках. Я перешел с коньяка на проверенную водку и заинтересовался туризмом.
На Украине туристом считается всякий, переступивший порог турагентства. Он платит за бумагу, фотографии, потраченные чернила, за право очутиться в посольстве, на взятки чиновникам, сухой корм для их собачек и, что там еще придумают.
В агентствах объясняют универсально: «Сами понимаете»
Я с детства сообразительный. Поэтому, немного помыкавшись по фирмам и фирмочкам, решил отправиться в сторону Парижа, купив шенгенскую визу и билет на любой вид транспорта, который перенесет меня через германскую границу.
У Робинзона был Пятница, Эдмунд Хиллари штурмовал Эверест с Тенцингом Норгеем, Иисус имел двенадцать учеников. Я же мечтал найти просто попутчика.
Эмигрировать хотели многие. Но у одних не было денег. Другие ждали — первенца, письмо американского дедушки, созревания арбузов на бахче. Некоторые счастливцы уже оформляли документы на ПМЖ. Разговор с кандидатом обычно завершался так — «...хочу, но...». И только Олег, новый жених моей подружки Ирки, согласился мгновенно: «Когда?»
Со временем понял — решительность Олега являлась следствием хронической аллергии к деньгам. Прикосновение к купюрам вызывало у него жуткий зуд в конечностях. Ноги сами несли тело в ночной клуб. Руки сыпали бумажки на стойку бара, засовывали их в веревочные трусики стриптизерш. Остатки, когда зажигалась утренняя заря, перекочевывали в карманы таксистов. Звонкую мелочь Олег бросал в открытый канализационный люк у своего дома, приговаривая: «Чтоб деньги были» В то время Олег ожидал свою часть наследства умершей в далеком Казахстане бабушки.
Обыкновенные люди делятся на тех, кто думает — а потом делает. И на тех, кто делает — а потом думает. Мудрецы думают и до и после. Мой будущий попутчик совершал поступки стремительно и бессмысленно, что и привело его когда-то после армейских разборок прямо на нары. Ночное побоище — свистели латунные бляхи, ломались о головы табуретки — закончилось гибелью "дедушки"- старослужащего. Семьи участников драки, собрав дома деньги, приехали в Таджикистан на место дислокации строительного батальона СА. Заплатив, ждали решения военного трибунала. Судьи, подсчитав подношения, огласили приговор Олегу: «Шесть лет колонии строгого режима». Родственники поплакали и вернулись домой распродавать оставшееся добро. Первый год за колючкой не был самым трудным. Из дому регулярно присылали посылки. Свою часть выгребали надзиратели, остальное доставалось Олегу. Он полюбил местный наркотик «насвай» — смесь табака, извести и верблюжьего помёта. Скрашивал дни косячком и игрой в нарды. Порядки в азиатской тюрьме были либеральные.
Уставшие от неизвестности родители продали гараж, лодку, дачу и заплатили кому надо. Олега отправили досиживать срок на Украину.
Уже на этапе он узнал, что свободный Таджикистан амнистировал советских сидельцев. Независимая Украина жила по своим законам, а родителям продавать уже было нечего.
Когда через шесть лет он вернулся на волю — жизнь изменилась. Исчезли комсомольские секретари и передовики производства. Миром правили брокеры и проститутки. Олег занялся бизнесом: печатал на ксероксе автобусные талоны, закатывал палёную водку, продавал фальшивые доллары — прогорел везде.
Когда мы познакомились на чьем-то дне рождения, он собирал цветные металлы и мечтал найти медное «Эльдорадо».
Тренировки в боксерском зале ДЮСШ, жизнь на зоне — дней двести из своей "семерки" провёл в карцере, отжимаясь по триста раз от пола, и полная опасностей жизнь охотника за металлами превратило тело Олега в прекрасный инструмент "форточника". Только вот форточки большого размера — редко встречаются. Поэтому, не смотря на обезьянью способность к лазанью — он как-то мгновенно вскарабкался на третий этаж, забрался в открытое окно и сбросил с балкона ключ забытый мною на столе — путь мастера форточника был для него заказан. Открытые окна в наше время встречаются не часто
Других криминальных и не криминальных талантов у него не было.
Олег жил в квартире своего приятеля, ушедшего на очередную «ходку». Жилье называл — бункер. Мы часто встречались в маленьком облезлом баре, пахнущем кислой капустой и апельсинами.
Все детали нашего плана после трех литров пива приобретали ясные очертания. Загвоздка была в одном — когда Олег станет платежеспособным, и мы сможем приобрести по французскому "шенгену" в конторе открытой кем-то из подсиненных корешей моего партнера. Единственная честная фирма в городе, которая сначала предоставляла товар - паспорт с визой, а потом получала деньги.
Деньги, наконец, пришли и уже через неделю мы стояли на платформе обдуваемые со всех сторон холодным февральским ветром, ожидая поезд Запорожье - Львов.
Ветер носил по асфальту обрывки бумаги вперемежку с твердыми крупинками снега. Из репродуктора неслись знакомые с детства аккорды "Славянки".
Кто такая была эта славянка? С кем прощалась?
В голову лезли деревянные мысли: "Мы последний раз... На пороге...» Дерьмо какое–то — не мысли.
Олег почему-то сказал: "В Канаде тоже холодно"
Я представил как мы, спрятавшись в грузовом трюме, плывем на пароходе в Канаду, с улыбкой зашел в тронувшийся под рыдания "Славянки" зеленый вагон.