С Галей я познакомилась в магазине. Она спрашивала у продавщицы, расставлявшей товар на полках, где находятся витамины. Спрашивала она на исключительно плохом, в зачаточном состоянии пребывающем немецком, так что продавщица не могла понять, о чем, собственно, речь: то ли об овощах и фруктах, то ли о том, в каких именно хлопьях, перед пачками с которыми они стояли, больше всего витаминов. Я вмешалась и объяснила продавщице, что дама интересуется витаминными препаратами, а потом сама отвела Галю к полкам с витаминами и продуктами для диабетиков.
Галя оказалась новоприбывшей украинкой из Харькова. Она тут же осыпала меня веселой украинской скороговоркой и пригласила «непременно» в гости.
Той весной люди ловились на меня, как на хорошую наживку, хватали за рукава, рассказывали о себе все, что надо и что не надо было бы. Я осторожно стряхивала с себя улов, за рукав тут же цеплялась другая рука. Что-то было во мне той весной, что-то, приклеивающее людей ко мне разом.
- Смотри, - Аннушка качала сокрушенно головой, ехидно тыкала пальцем в мою сторону. – Ой, смотри! У тебя уже сияние вокруг головы разгорается. Нимб-то не давит?
- Какое сияние? – спрашивала я с неудовольствием.
- Сияет, сияет! – упорствовала Аннушка, веселясь. – У меня, как у художника, глаз на это. Совсем святая становишься. Ой, смотри... С этим так: только разгоришься как следует, тут тебя и прихлопнут, чтобы не светилась. Опомниться не успеешь.
К Гале я пришла в воскресенье и застала дома не только Галю, но и мужа, дочку и прекрасный торт с черносливом. Галя переживала, что торт не удался.
- Какая-то сметана у них тут дурацкая, - возмущалась она, очень обиженно всплескивая руками. – У нас иам... А у них тут...
- Хороший торт, - сказала я, попробовав.
- Какой там хороший! – подпрыгнула Галя. – Он должен быть в два раза выше!
Спохватившись, она предложила и борща:
- Может, тарелочку борща съешь?
Я съела ради интереса тарелочку украинского борща, выслушивая заодно жалобы по поводу здешней свеклы, картошки, лука и все той же сметаны, «ни на что не похожей».
- Ну, что это за сметана? – говорила Галя, сокрушенно указывая на мою тарелку. – Не расходится толком, не жирная совсем.
Я поделилась с Галей секретом добывания хорошей сметаны в средненемецких условиях.
- Ага! – обрадовалась она. – Хорошо-хорошо!
Галя набрала воды в алюминиевый электрический чайник. Чайник был явно наш, советский, старый.
- Чайник оттуда? – спросила я.
- Ага. С собой привезли. Как без чая? Подумали, неизвестно когда здесь купим, а чай-то каждый день пить, так что взяли чайник с собой. А так-то больше ничего и не взяли! – она развела руками, как бы сама изумляясь тому, как можно было ехать в чужую страну, в неизвестность, не взяв с собой ничего, кроме паспортов и, на крайний случай, денег на обратную дорогу.
Попив чайку, мы перешли в зал. Зал был обставлен добротной старой мебелью.
- Мебель подержанную покупали? – спросила я, оглядевшись.
- Не покупали, со склада взяли. При социальном ведомстве есть склад, там можно даром брать, если на учете состоишь. И посуда вся оттуда.
- А как вы попали в Германию? – спросила я и добавила поспешно: - Если это не секрет...
- Да какой секрет? Мой муж еврей, - ответила она, указывая рукой в ту сторону, куда исчез ее муж, вызванный в прихожую телефонной трелью. – А евреев берут в Германию.
- Это я знаю, - сказала я.- Значит, он еврей. А где его родственники? Тоже приехали сюда?
- Да какие у него родственники! Родители только. Он единственный ребенок в семье был. Они тоже здесь, в соседнем подъезде живут.
- А ты украинка? Твои, значит, там остались?
- Да, - сказала она с искренним сожалением, – папа, мама, сестра с семьей... Мы им недавно передали двести евро. Скоро знакомый поедет в Харьков, опять передадим денег. Хоть бы скорей работу найти, тогда больше посылать будем.
В дверь позвонили. Пришли подружки к дочке. Девочки пошептались в коридоре и отправили Галину дочку отпрашиваться.
- Мама, я выйду с девочками? – спросила она, появившись на пороге.
- Куда? – забеспокоилась Галя. – С кем?
- С Леной и Ирой. Мы погуляем немножко.
Галя привстала, выглянула в окно – не темнеет ли уже.
- С Леной? С Ирой? Ну, если только ненадолго. Скоро стемнеет, так что ненадолго! И оденься, как следует.
- Как там, холодно? – спросила она, оборачиваясь ко мне.
- Прохладно. Куртку бы надо надеть.
- Слышала? Куртку надень!
Галя проводила дочку, проверила, как она одета и вернулась ко мне.
- Чем вы сейчас занимаетесь, кроме того, что ходите на курсы немецкого языка?
- Ну, чем, - Галя вздохнула, усаживаясь. – Здесь есть еврейская община. Нам соседи рассказали. Сводили с собой. Ну, сходила я. Муж не пошел. Я, говорит, там не ходил, а здесь и подавно не пойду. А я сходила. Ну и что? Чем они там занимаются? Сплетничают, друг друга обсуждают... Ты себе и представить не можешь. Вот и все, чем занимаются. Я больше туда не пойду.
- А что за евреи, местные или все наши?
- Да какие тут местные, откуда? Все наши. А знакомый наш один так нам и сказал: «Если вы евреи, то должны туда ходить. А если не будете ходить, я не буду с вами даже и разговаривать!»
- И что?
- Мы не ходим, он не разговаривает. В подъезде встречаемся, он не здоровается. Да ладно, что ж теперь. Не разговаривает, и пускай. Муж сказал, что ни в эту общину, ни в синагогу не пойдет, а уж я-то и вовсе украинка. А вот, кстати, на курсах все говорят, надо обязательно в какую-то религию записаться.
- Кто говорит?
- Ну, сокурсники. У нас, конечно, российские немцы в основном. Евреев мало. Все говорят, что надо. А то на работу не устроишься. Ты записана в какую-нибудь церковь?
- Не верь, это все бред. Я никуда не записана.
- У нас все куда-нибудь записались, кто в католическую церковь, кто в лютеранство. Я не знаю, что мне делать. Я и разницы между ними не понимаю. А муж у меня в православной церкви крещеный.
- Как так? Он же еврей?
- А когда в институте учились – мы учились вместе – ребята в группе поспорили, кто тут самый настоящий еврей. Мой на спор пошел в православную церковь и покрестился. А вообще-то, какая разница, какая религия? При чем тут национальность?
- Ой, не знаю, - сказала я. – Я всегда думала, что еврейство – это не национальность, а религиозная принадлежность.
- Да? – Галя удивилась и посмотрела с сомнением в сторону прихожей, где все еще висел на телефоне муж.