Я познакомилась с Булатом Окуджавой на четвертом курсе институту, когда научный руководитель предложил тему курсовой работы «Песни о войне в творчестве Б. Окуджавы, В. Высоцкого и А. Галича». Я очень хотела писать о Есенине, но тему сочли исчерпанной и избитой для такой малой научной формы как курсовая. Так я узнала об авторской песне, и так в моей жизни появилась музыка. Музыка как искусство. Потом я потеряла родного любимого человека, в моей душе стало темно и тихо. Слышать тишину было невыносимо, бродить в темноте – опасно. Я обратилась к литературе, но она не лечила, а лишь усугубляла страдания. Тогда я вновь вспомнила о музыке. В самом деле, чем еще можно заполнить тишину? Я писала диплом о поэзии Окуджавы, и слушала, все что попадалось, составляла свой play list. Рlay list получился по преимуществу бардовско-роковый. Теперь я знаю – почему, тогда – мне просто становилось теплее.
Весна. Один из параграфов работы – анализ стихотворений Окуджавы о любви. На компьютерном столе – поэтические сборники, криво исписанные карандашом тетрадные листки, арахис, в воздухе – «J’ADORE» и восхищение автором. Телефонный звонок. Предыстория: двое моих одноклассников организовали группу «ЛихоЛесье», я попросила «что-нибудь послушать». Этим «что-нибудь» стал альбом «Третий берег». Я беру диск, говорю спасибо, говорю еще что-то, веду себя, в общем-то, по-свински, даже не приглашаю человека войти в дом. Пока – пока. Распрощались. Сворачиваю все окна, сажусь на кровать, слушаю. Темная вода, огни, предрассветные туманы, прозрачность. Холодно и немного страшно, но красиво и легко. Из памяти – картины Рериха, те же краски, то же хрупкое ощущение гармонии. Пару часов назад читала у Окуджавы:
красивые и мудрые, как боги,
и грустные, как жители земли
Похоже, корни «ЛихоЛесья» нужно искать где-то там, в Серебряном веке?
На несколько лет я забыла об этом впечатлении. Расширила play list, защитила диплом, подала заявку в аспирантуру, и… переселилась в Серебряный век. Я брожу с господином Бальмонтом по его просторам, вдыхаю пьянящий аромат декадентства, знакомлюсь с метрами. Я теперь знаю, что Льва Толстого и Горького не разделяет вырытая школьной программой бездонная яма, они братья: старший и младший. Я знаю, что в нашей священной и прекрасной русской литературе все связаны тоненькими ниточками, следующий не возможен без предыдущего, нет чистых романтиков, реалистов, символистов и т.п., есть вечная метаморфоза, поиск, призрачные грани и чудесные переливы.
Мозг, приученный и более того склонный к анализу, постепенно сам находит материал для упражнений. Стена, на стене осколок зеркала, в зеркале – красивый мужчина, он появляется, курит, тень – свет, глаза, уходит. Красота одинокая и эгоистичная, сознающая свою невозможность жить в реальности и поэтому страдающая. Не та ли эта Красота, которую воспел Бальмонт, не ее ли он позаимствовал у Бодлера? А теперь она отразилась в этом пыльном зеркале на обшарпанной стене, вечно юная Красота, тоскующая по идеальному миру. Так возникает связь между величайшим русским символистом и малоизвестной рок-группой.
Быть может это моя иллюзия, а быть может – тема чьей-то серьёзной научной работы.