Глава пятнадцатая. Сделать город пустыней.
- Ты ведь мне друг, да, - проникновенно говорил французу Ахмед. - Так вот я тебя предупредить хочу. Через неделю ноги надо делась отсюда, и из района лучше. Вообще сматывайся подальше – будет радиоактивный взрыв, и все здесь передохнут. Так что и ты уходи, а меня за информацию отблагодари, ведь знаешь, как я рискую, что это тебе рассказал.
- Радиоактивный взрыв? – Марк не поверил. – Ты хочешь сказать, взорвется атомная бомба?
- Нет, жалко, что нет, хотя тоже кое-что. Вы там думаете, что мы только бабки с вас тянем, а сами ни на какое крупное дело не способны? Скоро о нас все услышат. И за Ису отомстим, и за всех наших братьев. Нам удалось достать радиоактивное вещество, не так много, но все-таки.
- И что?
- О грязной атомной бомбе слышал?
- Честно говоря, нет.
- Так вот все эти фугасы – это все фигня. Машину подорвать - хорошо, или дом, а все равно одна головная боль. А мы лучше рванем такую маленькую бомбочку, а она разнесет по большой площади радиоактивное вещество, и все передохнут от радиации. И еще долго здесь никто не сможет жить. А если таких бомб сделать несколько, то в каждом городе взорвать, и все… Заводы станут, магазины, биржи там всякие, правительственные конторы. Всякое движение остановится, все парализует - тогда эти собаки по другому запоют, - и лицо Ахмеда просветлело.
Марк лукавил. Он знал про этот тип оружия, на первый взгляд – примитивный, но если разобраться… Для изготовления «грязной бомбы» нужен обычный дешевый промышленный порошок радиоактивного вещества. Достать его в Европе – нереально, тут оснований для беспокойства быть не должно, но в России, где правит хаос и коррупция – вполне возможно. Из практически отхода производства без особых сложностей можно создать страшное оружие, в некотором смысле по воздействию не уступающее той бомбе, что была сброшена на Хиросиму. Не давая при срабатывании взрывной волны и светового излучения, она, тем не менее, обладает множеством поражающих факторов, от проникающей радиации до электромагнитного излучения.
Марк на секунду представил себе опустевшие русские города, и что-то в глубине души зашевелилось – нет, это была не жалость, а, скорее, ощущение смутного беспокойства. «Да нет, все правильно, - подумал он. – Конечно, несколько десятилетий здесь будет мертвая зона. Но наука движется вперед, и когда-нибудь мы найдем способ дезактивации. В конце концов, другого пути нет. Они сами вынуждают нас прибегать к радикальным методам. Главная задача – расчистить территорию, а потом видно будет…»
Саид давал последние наставления.
- Устройство установите рядом с воинской частью. Здесь, на обочине – пустая будка, только не забудьте замок навесить. Таймер – кислотный, рассчитан на три часа, за это время успеете уйти. Взрыв - примерно в полночь. Утром все проснутся почти что покойниками.
- А зачем там, у части? Лишний риск.
- Зато больше ущерба. Радиация выведет из строя электронные устройства, они останутся без связи, и можно будет легко осуществить второй этап.
Когда все были готовы к отъезду, прибежал растерянный Ахмед.
- Не получилось, начальник. За нами менты увязались, едва оторвались.
- Какие менты?
- Да гаишники. На всякий случай решили не рисковать – эти суки могли машину проверить, а у нас, как на зло, бабок с собой не было.
- Бабки надо всегда иметь. Где ящик?
- В порядке, пока спрятали в подвале. Там дом пустой, на снос, никого нет. На сутки переносится, ничего, а?
Колотун проснулся среди ночи от страшного сушняка. Он нащупал бутылку с водой и с бульканьем выпил почти всю. Почесав затылок, достал портвейн. Совсем на донышке. Надо оставить на утро. «Э, чего там», - он мигом осушил емкость и тут же услышал голоса. «Опять глюконат, что ли?» - Колотун заткнул уши. В голове зашумело, голоса пропали. «Нет, это всамдели, - решил он. – И какого их носит по ночам на моей вотчине…»
- Давай здесь оставим, - сказал кто-то. - Вот, сюда, под тряпки.
После минутной возни шаги удалились.
Выждав немного, Колотун двинулся туда, спотыкаясь о трубы и кирпичи.
«Место придется менять, хоть подвалов хватает – а тут хорошо было», - думал он, нетерпеливо раскидывая ветошь.
Ага, ящичек-сундучок. Тяжелый. Что там – деньги, вещички или, может, спиртное?
Подтащив его к окошку, он начал изучать находку. «Как же его открыть-то… - он ощупал ящик со всех сторон, обнаружил защелку и снял крышку – Эва, магнитофон, что ли - проводки, ручечки, а это что? – на дне он нащупал большой цилиндр. – Не вынимается…»
Повозившись с полчаса и оторвав несколько проводов, Колотун досадливо сплюнул и спрятал ящик на место, закидав тряпками, чтоб никто ни о чем не догадался. Пользы от находки он не увидел, поэтому вернулся к себе в угол и вскоре захрапел, глубоко разочарованный.
-…Она должна была взорваться, мы столько раз проверяли, - недоумевал Саид. – Что помешало? Или…или кто, - он посмотрел на Ахмеда. Тот заметно нервничал.
- Кто?!. – Эль Ассад рычал как лев - его давно не видели таким свирепым. – Кто это сделал, какое ничтожный червяк продал нас?
- Это не могли быть наши, - возразил Ахмед. – все они настоящие воины, готовые в любую минуту умереть, если надо. Вот разве…
- Говори, кто?
- Француз был в курсе.
- Тураншо? Вы посвятили его в детали операции?
- Нет, конечно, - замахал руками Ахмед. – Только в самых общих чертах. Но я не виноват, он это узнал случайно. Я его пожалел – все-таки полезный человек, и вот... Он сейчас здесь, в представительстве живет.
- Теперь уже не важно, как он это узнал, - задумчиво произнес эмир. – Я его сам собирался предупредить, только в самый последний момент. За то, что ты признался, тебе ничего не будет. А его надо наказать. Если это он.
- Конечно. Я сам его убью, - Ахмед решительно ударил себя кулаком в грудь и даже слегка привстал.
- Нет, - остановил его жестом Эль Ассад. – Сначала надо все выяснить. Надо поехать туда, в Семринск, и забрать бомбу. Наших не посылайте. Где та рыжая шлюха?
- Шапиро?
- Используйте ее.
- Забирать бомбу рискованно, наверняка там установлено наблюдение. Если Шапиро возьмут, она нас заложит. И ящик тяжелый, ей не поднять.
Эмир долго молчал с мрачным лицом.
- Тогда готовьте остальные акции, - наконец приказал он. – Здесь, в городе.
Роза и не подозревала, что этот автомобиль с тонированными стеклами навсегда увезет ее из прошлой жизни. Сойдя с шоссе, машина еще долго тряслась по каменистой дорожке, прежде чем оказалась во дворе неказистого одноэтажного дома. Дверцу открыл мужчина с длинной бородой, одетый в черную рубаху до земли. Он грубо схватил девушку за руку, затащил в подвал и вышел, заперев дверь. На цементном полу лежал старый коврик, в углу - ведро. Свет едва проникал через маленькое окошко под потолком. Утром дверь отворилась, появилась женщина, одетая по-восточному, в такой же длинной просторной рубахе и платке, молча поставила пластиковую бутылку с водой и удалилась. Вечером в подвал вошли трое мужчин. Они молча приблизились к Розе и начали снимать с нее одежду. Она попыталась сопротивляться, что привело их в ярость, и ее жестоко избили. Что происходило дальше, Роза доселе не могла бы представить в самых страшных фантазиях. Она просто не предполагала, что такое возможно.
…Несколько дней ее избивали и насиловали, однажды перед объективом видеокамеры. Потом в душе наступила странная апатия, и она словно со стороны воспринимала все, что делали с ней, как однообразную рутинную работу. Ей регулярно кололи наркотики, после чего читали стихи из старинной книги, исполненные красоты и тайного смысла. Там говорилось, что женщина – это игрушка шайтана, который плетет узелки из человеческих пороков, это грубый необработанный камень, лежащий на дороге и ломающий колесо арбы, это гусеница с ненасытным чревом. Если зерно лежит в мешке, то не приносит никакой пользы – и только тогда приходит польза, если зерно упадет на благодатную почву. Роза потеряла счет времени, рассуждения о постороннем давались теперь с большим трудом, зато все яснее начало проявляться чувство собственной ничтожности, вины перед всем и вся, бессмысленности ее прошлого жизненного пути и безысходности будущего. Идея искупления и служения Истине была ясна и не требовала умственного напряжения. Она – вещь, тупое животное, и больше ничего. Теперь она может продолжать жить только выполняя приказания.
Ее больше не называли по имени, и обращались простым выкриком: «Ты, перенеси эти вещи в дом». Или: «Эй, ты, постираешь нашу одежду».
С первым заданием она справилась блестяще, все прошло как по маслу.
…После подробного инструктажа ее привезли на место.
- Вон она, евреечка. Давай, действуй.
Роза решительно пошла к той, на которую указал Саид. Идти было трудно, из-за принятой только что дозы асфальт непослушно уходил из-под ног. А цель беззаботно пялилась на витрину, облизывая мороженое.
-Девочка! - окликнула ее Роза.
Та оглянулась и посмотрела с недоумением.
- Ой, а я тебя знаю! – Роза старалась изо всех сил, но голос все же звучал неестественно. – А с папой твоим работала в фирме. Ты ведь Маша? Ну, вот, так я и думала. А ты меня не помнишь?
- Вообще-то, вроде…
- Вот и хорошо. Сам бог мне тебя послал, - продолжала тараторить Роза. – Маша, выручай, три минуты у тебя отниму, не больше. Машина у меня заглохла, ты проводок подержишь, чтобы контакт был?
- Ну, не знаю…
- Пойдем, пойдем, - Роза решительно взяла девочку за руку и потянула в сторону стоящего в стороне автомобиля с тонированными стеклами.
Наверное, она сделала это слишком нетерпеливо, потому что Маша напряглась и остановилась.
- Ну пойдем, ты чего? – спросила Роза.
- Да я не умею…
- А что там уметь? Проводок подержишь, а я заведу.
- Ладно.
Когда Маша склонилась над открытым капотом, проходивший мимо мужчина достал из кармана баллончик.
…Они так быстро затащили обмякшее тело в салон, что прохожие не успели ничего заметить. Или сделали вид, что не заметили.
В этот день Роза получила дополнительную дозу в награду, еще до того как прошло действие предыдущей. Ей было хорошо. Скоро будет главное дело. Скоро, уже совсем скоро.
…В город Розу направили с напарницей - совсем молодой девушкой по имени Рая. В пути они разговорились, Рая рассказала, что здорово поругалась с родственниками - ее постоянно попрекали всем, чем можно, и в конце концов она даже хотела утопиться. Но тут случайно она встретила красивого парня по имени Руслан, они несколько дней тайно встречались, и однажды ночью он подъехал к дому на машине и увез в свой поселок, а утром уехал по делам. Рая долго ждала его и очень нервничала, но ей хотелось верить, что все теперь будет по-другому. Но потом пришла какая-то женщина и сказала, что Руслана убили русские военные. Рая не знала, что делать, и домой вернуться уже не могла, да и не хотела. Женщина, которую звали Ясмина, оказалась очень доброй и внимательной, утешала Раю, дала денег и подсказала ей единственный выход: то есть отомстить за смерть жениха и заодно доказать родственникам, что именно она - настоящий человек, а не они. Раю увлекла эта идея, жить ей все равно не хотелось, а теперь в ее существовании появилась настоящая ясность. Она стала мечтать о героической смерти.
В городе их никто не встречал, но они, помня инструкцию, поймали такси и приехали в однокомнатную квартиру пятиэтажного дома. Там их ждал мужчина, похожий на русского. К вечеру собралось много народу. Каждого вновь пришедшего радостно приветствовали сжимая в объятиях, как самого лучшего друга. Кто-то рассказывал, как везли взрывчатку: гаишники остановили их только один раз, уже при въезде в город, а когда давали милиционеру на лапу, тот все время озирался и поворачивался спиной к окнам ближайшего дома. Рассказ вызвал дружный смех. Потом мужчины в большой комнате начали курить анашу, тон разговоров сразу стал агрессивный, и поминутно вспыхивали ссоры. Но самый главный, которого звали Саид, резко прикрикивал на особо зарвавшихся, и на время все успокаивалось. Ночь прошла почти без эксцессов, под утро разошлись опять друзьями.
Первую на акцию послали Раю. Бомбу положили в спортивную сумку, а тумблер на двух проводках помещался сбоку, в кармашке. Нужно было войти в толпу и переключить рукоятку, только и всего.
Она велела таксисту остановиться на оживленной улице. Солнце уже скрылось за крышами, у домов выросли синие тени. По ту сторону дороги возвышался огромный храм, показавшийся ей знакомым. То ли она видела его во сне, то ли по телевизору.
Она расстегнула молнию на кармашке сумки, нащупала переключатель и огляделась. На автобусной остановке почти никого, во дворике – небольшое открытое кафе. Может, пойти туда?
Она медлила, повторяя про себя, что ищет место, где больше народа, одновременно осознавая, что просто хочет оттянуть момент. Туда она все равно попадет, и Там будет вечно, но чуть раньше или чуть позже – не так важно. Невдалеке послышались звонкие голоса. Большая толпа школьников показалась из-за угла. Наверное, экскурсия. Подростки хохотали и возбужденно галдели, перебивая друг друга. Раю охватило раздражение при виде их светящихся физиономий. Ну, вот и случай. Она быстро шагнула ближе, натолкнувшись на белобрысую девчонку со старомодными косичками, в футболке с ровными треугольными горами и надписью на иностранном, та недоуменно посмотрела голубыми глазами и перестала смеяться. Все кругом стихло и стало удаляться, только кровь оглушительно застучала в висках. Рая крепко сжала рукой пульт и перевела ручку…
Ничего не произошло. Только ноги стали чужими, и закачался асфальт. Она долго смотрела на тумблер и болтающийся отдельно проводок. Раздались крики и топот, кругом стало просторно. «Быстрее, быстрее - сейчас они разбегутся», - подумала Рая, и непослушными пальцами стала присоединять провод, но кто-то сильный схватил ее железной хваткой и прижал к земле.
Устройство не сработало, потому что некачественный припой отвалился от контакта.
На первом допросе она молчала. Не потому что не хотела отвечать, а просто ничего не понимала. И только через неделю, когда ее перевезли в другой город, она начала приходить в себя. Стала говорить сначала односложно, потом так разошлась, что не могла остановиться. Юность напомнила о себе, ей опять захотелось жить, все недавнее прошлое стало отодвигаться и блекнуть. Через месяц она узнала про красавчика Руслана, который, как сообщил следователь, жив-здоров, и по-прежнему занимается вербовкой молодых шахидок. Рая поняла, что это правда, но Руслан ей уже стал неинтересен, хотя еще недавно казалось, что он – главное в ее жизни. Она не знала, что будет дальше, но верила, что что-то будет наверняка, и не стоит ставить точку.
Эль Ассад угрюмо молчал и не переставая курил. Все развивается не так, деньги оказались потрачены зря. Скорее всего, в ряды воинов затесался шакал. Надо его найти и живьем содрать кожу. А пока осталась одна шахидка, надо ее задействовать, уже просто для отчета.
Глава шестнадцатая. Награда нашла героя.
К стоянке приблизилась стайка детей.
- Во, у меня такая машина будет.
- Да ну, цвет какой-то…
- А че у нее номер красный?
- Это какого-нибудь олигарха.
- Классная тачка.
- Ре-на-улт.
- Эй, не трогай, а то сигнализация сработает.
- Не, ни фига нету.
- Нет сигнализации.
- Шухер, ребя, вон охранник смотрит.
- Да нет, это не охранник.
- Слышь, пацаны, а давай ему в бензобак конфету засунем…
- Ты чо, обалдел?
- Кто тут пацаны?
- Да не жмоться, я тебе завтра принесу. Слышь, Танька, он жмотится.
Голубоглазая девчонка с льняными косичками всплеснула руками и захохотала:
- Ой, Женяричек конфеточку пожалел.
- Ну да, конфеточку – во, какая конфетища. Может, половину?
- Давай, давай…
- Ребя, не надо, а вдруг там что-то сломается?
- Сломается, ха – слышь, Димон, сломается?
- А что, конфета американская, он завестись не сможет – правда, Вень?
- Да ничего мне не жалко, чо вы лепите…
- А у меня Кока-Кола есть, я слыхал, в ней нейлоновые колготки растворяются…
- И железо тоже.
- Во, давай лей.
- Давай, давай.
- Быстро давай.
- Во, готово.
- Атас, пацаны!..
Школьники быстрым шагом, давясь от смеха, пошли к метро.
- Танька, а что ты всегда в этой футболке? Раз в Египет съездила, так теперь…
- Дурак, у меня их три разных.
- Ребята, водитель идет!
- Какой водитель?
- Говорю, атас!..
- Танька, в шесть часов у кассы!
- Да помню я, господи…
И все бросились врассыпную.
Ясмина сказала, что Розу разыскивает милиция, что по телевизору показали ее фотографию, и объявили, что она шахидка. Девушка поняла, что это конец. Или долгожданное избавление.
- Рая не справилась, и теперь она в тюрьме, - сказала ей Ясмина. – А ты знаешь, что ее ждет в тюрьме?
- Конечно, - ответила Роза. – Но я смогу, верьте мне.
Она шла на смерть с радостью. Ее высадили из машины недалеко от стадиона, где проходил музыкальный фестиваль. Она подошла к очереди у билетной кассы, встала, как учили, на выгодном расстоянии, огляделась по сторонам и замкнула провод.
Там, где только что стояла смертница, взвился огненный столб.
Саше Хвост, оглушенной взрывом, показалось, что она присутствует на странном киносеансе, где юноши и девушки, словно в фильме ужасов, в тишине бессмысленно блуждают по площадке, разведя руки и спотыкаясь о мертвые тела. Она увидела, как девчонка со светлыми распущенными волосами, та, что купила билет перед ней, прислонившись к стене, медленно сползает вниз, широко раскрыв уже ничего не видящие голубые глаза, а из тонкой ее шеи хлещет алая струя. И футболка с надписью «Велкам ту Иджипт» быстро темнеет, облепляя юное тело, еще совсем несформировавшееся и теперь такое несуразное.
«Будь проклята эта музыка и эти концерты, зачем я сюда приехала? - Саша Хвост шла по улице, и асфальт качался у нее под ногами. – Никогда, никогда больше…» Она враз освободилась от мусорного ветра в голове, и будущее представилось ей в кристальной ясности. Никаких тусовок, никаких растранжиренных дней. Порядок, порядок во всем. Учеба, потом работа в конторе, семья, дети и долгая счастливая жизнь…
«Ну вот, - в радостном возбуждении Тураншо ерзал перед телевизором. – Попался Лафайет, получай старина... Мальбрук в поход собрался, тру-ля-ля.»
Шел экстренный выпуск новостей.
- …убиты и получили ранения десятки ни в чем не повинных…
«Как же, ни в чем не повинных, - иронично комментировал француз. – А кто первый начал?»
- …машина, начиненная взрывчаткой…
«Какая машина, вот недоумки, - он едва сдерживал смех. – Видно же, что эта машина тут случайно, вот ведь - почти цела, только слегка обгорела».
- …несколько версий…
«Несколько? – он подошел и щелкнул выключателем. – Поистине, страна дураков…»
Прожурчала мелодия звонка. Француз посмотрел в глазок и бесстрашно распахнул дверь. На пороге стоял крайне серьезный Ахмед.
Таким Эль Ассада Тураншо еще не видел.
«С радости он, что ли, обкурился? – думал француз. – Однако разговор этот мне не нравится, правду сказал Ахмед…»
Эль Ассад потряс головой, пытаясь выйти из наркотического транса, но предметы в комнате двигались, поминутно превращаясь в диковинно разряженных персонажей. Наконец ему удалось сосредоточиться и он с трудом произнес:
- Ты кому служишь?
Марк сдернул сумку и начал в ней шарить. Как хорошо, что Ахмед почти насильно всучил ему пистолет. Эль Ассад исподлобья наблюдал за странными манипуляциями француза. Наконец Тураншо извлек из сумки оружие, нервно снял с предохранителя и направил ствол ему в грудь. Эмир равнодушно сфокусировал взгляд на черной дырке, из которой тотчас вырвалось пламя. Эль Ассаду показалось, что в грудь и в голову ему вбили стальные гвозди. «А ведь это смерть, - подумал он как о чем-то постороннем, и мысль эта показалась ему неправдоподобной. – Да нет же, Шайтан меня побери, только притворюсь, что меня убили, а потом встану и пойду… А мои деньги, где они?..» Внутри все окаменело, и араб провалился в серую бездонную яму.
Пытаясь осознать, что он сотворил, Тураншо спускался по лестнице, забыв про лифт. «Срочно в представительство, - рассчитывал он варианты. – Или сразу на вокзал?» На улице его ослепило солнце, и он не сразу поверил своим глазам, когда увидел у подъезда двух огромных телохранителей Эль Ассада. Они мрачно смотрели на него и, казалось, уже все знали. «Вот не везет так не везет, - в отчаянии подумал он. – А я надеялся, что он этих кретинов не взял». Его подмывало кинуться прочь и как можно быстрее но, преодолев панику, Марк не спеша свернул за угол, насвистывая и прищелкивая пальцами.
На стоянке он долго пытался завести свою серебристую «Рено». «Нет, сегодня не мой день», - Марк в отчаянии хлопнул дверцей и оглянулся. Из-за угла показались две шкафообразные фигуры. Не раздумывая он бросился бежать в сторону вокзала. Это далеко, не меньше трех кварталов. Он мчался как заяц, надеясь, что эти массивные туши не смогут сравниться с ним в быстроте и выносливости. И оказался прав – перед входом в подземный переход он оглянулся и увидел, что погони больше нет.
Марк вышел на платформы, уже полностью придя в себя, и направился к поезду, когда два невысоких брюнета в черных кожаных куртках приставили к спине что-то твердое и предложили поехать с ними.
«Черт возьми, - лихорадочно соображал он, приближаясь к одиноко стоявшему у обочины джипу, - вот сейчас я подойду, меня затолкают внутрь, и все, песенка спета. Может, броситься бежать? Закричать, позвать милицию? Нет, на милицию надежды нет, а сделаю резкое движение – и все, пристрелят, запросто укокошат, в этой бандитской стране просто никто внимания не обратит. Что говорит на этот счет инструкция? Уходить от конфликтной ситуации. Значит, так – не обострять, не раздражать, во всем соглашаться. Как-нибудь выкручусь…»
В машине ему налепили на глаза повязку, обмотали руки и долго везли в неизвестном направлении. Когда вывели из машины, он услышал странный звук, и ему представилось, что это пыхтит огромный русский самовар – он видел такую сцену в мультфильме – затем он с трудом, спотыкаясь и падая, спускался по лестнице. Оказавшись, судя по неприятному сырому запаху, в подвале, он слегка воспрял, решив, что сейчас ему развяжут руки и откроют глаза, но похитители просто ушли наверх, заперев и бросив его в полной темноте, без возможности полноценного движения.
«Что делать? - думал француз. - Неужели это конец? Что же, они убьют своего? Ведь я же свой, и всегда им сочувствовал, и много сделал ради свободы и справедливости. А они поступят так неблагородно, и все из-за нелепой случайности, из-за какого-то истеричного наркомана, который решил поиграть в политику. Эль Ассад был случайной фигурой, такие как он только приносят неприятности... И вообще - кто сказал, что это я его убил? Ну да, чем они докажут? Они что, экспертизу провели? Нет, друзья, мы еще поборемся...»
Он подполз к торчащему из доски гвоздю и начал энергично перерывать изоленту на руках. Это удалось без особого труда, и Тураншо попенял себе, что не сделал этого раньше. Пошарив по полу, он нашел осколок стекла, немного поработал им и вскоре смог встать на ноги. Теперь надо было выбраться наружу.
Снаружи раздались шаги. Тураншо поднял с пола доску, встал у двери и замахнулся. Загрохотала щеколда, и в глаза ударил сноп света. Тураншо неловко ткнул своим оружием в пустоту, кто-то вырвал у него доску и грубо выругался. Тураншо обуял ужас, и он потерял сознание.
Он очнулся, когда спецназовец уже долго тряс его за плечи. Ничего не понимающего француза положили на носилки и повезли в больницу.
Следствию Марк Тураншо представил свою версию, как Эль Ассад заманил его под предлогом ознакомления с коллекцией антиквариата, а потом, угрожая оружием, требовал, чтобы он, гражданин свободной демократической страны, вступил в исламистскую террористическую организацию. Но, пользуясь тем, что араб находился в почти невменяемом состоянии, он, Марк Тураншо, вырвал пистолет у него из рук и, защищаясь, случайно нажал спусковой крючок. Что было дальше, он помнит смутно. Разве что как побежал прочь, чтобы сообщить о происшедшем в милицию, но телохранители эмира догнали его и увезли в незнакомое место. Там он пытался бежать, освободившись от пут, но не смог справиться с охранником, и его опять заперли в подвале.
Версия всех устроила. Один высокопоставленный военный лично пожал Тураншо руку и высказал мнение, что его необходимо представить к награде за проявленное мужество.
- Ну что, отпуск, как говорится, удался? – иронизировал Титов.
- Да уж, - только и нашелся ответить Ермолаев.
- Ну, а насчет Тураншо, так я тебе скажу – мутная личность, есть на него кое-что у нас …
- У меня тоже.
- Он тут банкет дает по случаю чудесного спасения, так не хочешь поприсутствовать?
«Кто ты, брат мусью, - думал Ермолаев, изучая непривлекательный облик заезжего искателя приключений. – глупая пешка или хитрый враг?»
- Конечно, и у нас есть недостатки, но у вас вообще нет никакой свободы, - вконец разошелся Тураншо. – Что вам ни скажет правительство, вы все готовы проглотить. И уж очень грязно во дворах и в подъездах. Честно скажу – мне здесь не нравится.
«Пойми этих иностранцев… То деликатничают, мед источают, а то режут, как им кажется, правду-матку и на личности переходят. А ведь это признак глубокого провинциального бескультурья, когда переходят на личности. Ну, критикуй убеждения - кто же запрещает - ну, не принимай вкусы, но говорить другому «сам дурак» и тыкать ногтями... Прежде всего сам себя унижаешь и выставляешь в глупом виде. Не надо путать честность и бесчувственность. Можно только обозлиться от такой ненужной честности, вот и все. И променяешь дружбу на чувство глубокого удовлетворения и довольства собой, в котором будешь пребывать лишь непродолжительное время».
- Запад разочарован в России. Она так и не смогла стать на путь демократии, - заученно продолжал Тураншо.
- Это как? - поднял брови Ермолаев.
- То есть как... В смысле, что так и не стала демократической страной.
- Демократической?
- Ну да. В парламент не пропустили представителей демократических сил.
- В смысле, проамериканских?
- Да. То есть нет, - поправил себя Тураншо. - Почему обязательно проамериканских? Вообще, придерживающихся в своей программе западных стандартов.
- Но ведь жить по стандарту скучно, - возразил Ермолаев. - Где же тут свобода, о которой столько говорят?
- Если стандарты правильные, то и надо жить по ним. Потом, речь идет не о свободе как таковой. Что такое свобода? Это можно понимать по-разному. Речь идет прежде всего о демократии. Народ большинством выбирает правила, по которым надо жить. Собственно, их и выбирать не надо - за столетия демократических традиций на Западе они уже определены. Главное - порядок, а при нем человек чувствует себя защищенным и поэтому свободным, в рамках правил поведения, удобных для большинства.
- То есть свобода - это осознанная необходимость?
- Как?.. Да, пожалуй. Хорошее определение, - отметил Тураншо.
- А если появляется меньшинство со своим собственным взглядом на вещи, отличным от общепринятого?
- Пожалуйста - у них есть возможность высказаться. К их услугам телевидение и пресса.
- А если большинство решит, что их идеи разрушительны для существующего порядка и угрожают стабильности - тогда будут приняты меры?
- Маловероятно, что такое появится, но меры могут быть приняты - очень деликатные, конечно. Методы воздействия на всяческие отклонения уже давно отработаны. А вообще статистика показывает, что проблем почти нет. Наша экономика растет, и все большее количество стран выбирает правильный путь, то есть путь западной демократии. Так откуда же взяться недовольным? Разве что это будут люди с психическими отклонениями - так к их услугам медицина и фармацевтика.
- Значит, Россия идет по неправильному пути?
- Ну, я бы не стал заявлять столь пессимистично. Россия просто еще не готова, но я верю, что придет и ее время.
«Вот с этим можно согласиться, - подумал Ермолаев. - Придет и ее время».
- Россия станет на западный путь? - спросил он вслух. - Так ведь долго ждать придется... - добавил он вполголоса.
Француз достал бумажный платок.
«Давай, чихай», - мысленно подзадорил Ермолаев.
Но тот лишь вытер лоб и шею.
- Другого пути нет, - ответил наконец Тураншо. - В противном случае вашу страну ожидают серьезные катаклизмы.
- А может, наоборот. Россия становится на цивилизованный путь и благополучно исчезает с карты мира.
- Вы не правы. Вы, русские, слишком консервативны и боитесь перемен.
- Кто, мы? - искренне удивился Ермолаев.
- Ну да. За последние несколько лет вы чуть-чуть продвинулись вперед, а теперь опять идете назад, к временам Советского Союза.
- Разве?
- Конечно.
- А я и не заметил.
- Это заметно со стороны.
- Ах, да... Большое видится на расстоянии.
- Да. В России не понимают, что такое свобода слова.
- А у вас уволили журналиста Эн-Би-Си.
- Во-первых, это не у нас - для вас что, все едино – Франция и Англия? Во-вторых, он уволен вполне по закону – за антигосударственную точку зрения.
- Руководство Би-Би-Си тоже отправили в отставку… - добавил Ермолаев.
- А у вас уволили журналиста по звонку из Кремля, за то что он сказал правду о Чечне.
- Да никто его не увольнял по звонку, а просто он с начальством повздорил.
- Ну, конечно. Ценю ваш юмор. У нас во Франции такое невозможно.
- Да, во Франции много чего не возможно…
- Во Франции все возможно, даже то, что невозможно. Это страна, первая провозгласившая принципы свободы и демократии. Поэтому у нас всякий может говорить правду.
- Да, провозгласили когда-то, как сейчас помню, - согласился Ермолаев и с печалью в голосе добавил. – Вот только у каждого она своя, эта правда.
- Правда бывает только одна, в противном случае это неправда, - возразил француз.
- Логично. А если кто-то попробует запретить говорить правду?
- Это невозможно, закон не позволит.
- Закон запретит?
- Да, - убежденно подтвердил Тураншо, - запретит.
- Закон запретит запретить, понятно, - задумчиво произнес Ермолаев.
- Вы играете словами.
- Ну, почему же? Один человек говорит свою правду, что, мол, сербы защищают в Косово свои святыни, свои исконные земли, а другой возмущается такой позицией и всячески восхваляет отважных албанских партизан, борющихся за свободу, так сказать – и это его правда. Вы дадите возможность обоим высказаться?
- Конечно.
- Так почему же во французских СМИ можно было встретить только вторую, проалбанскую, точку зрения? У первого-то тоже своя правда.
- Нет, у вашего первого – неправда.
- Вы уверены?
- Да. Я там был… - Тураншо осекся, но тут же продолжил. – Я был там в турпоездке и кое-что видел.
Ермолаев был доволен. Многое прояснилось. Он попрощался и закрыл дверь.
Кто такой этот Тураншо, теперь стало очевидно. Один из тех, кто служит Мелеху, таинственному великану, зомбирующему людей. Нет, это не резидент разведки, раз с упрямством барана начал бесхитростную пропаганду, и не журналист – для этого слишком косноязычен, а просто глупый мальчик на побегушках.
Ермолаев вспомнил толпу у посольства в Париже, голосящих хором зрителей в кинотеатре. Толпа, стадо… Почему она так притягивает многих? Неужели это единственный способ избежать чувства одиночества в современном городе? Или скомпенсировать обидное чувство собственной малозначимости…
Да, жить одному трудно. Особенно, если ничего из себя не представляешь. Но это не значит, что надо стать частью стоглавой вши. Партикуляризм коварен, как и его разновидность - религия. Его можно оправдать только если человек стоит на краю, и хочет выжить любой ценой - в группе выживать легче, для этого не надо ни силы, ни ума. Стрелу в связке не сломаешь, и создается иллюзия прочности. Но объединятся в корпорацию, в партию, в стаю по принципу цвета кожи, стиля одежды, языка, чтобы стать сильнее индивидуалов, потеснить их, присвоить что тебе не принадлежит - это подлость. Это болезнь, опасная для общества. А больных животных надо лечить, и если неизлечимо - отстреливать...
- Ба, да это Шапиро! – сердечно поприветствовал приятеля Ермолаев. – Как мир наш тесен…
- Не просто Шапиро, а собственной персоной, - уточнил Шапиро.
- В киношку намылился?
- Почти. К кавалеру-орденоносцу на лягушек зван.
- К Туранше-то, а-а-а, - протянул Ермолаев. – Лягушки – вещь хорошая, но ты там того…
- Чего того?
- Ну он-то, того…
- Чего именно-то?
- Да ведь он, кажись, - решился наконец Ермолаев, - ориентированный, то есть.
- Ух ты, господи, напугал, - проговорил Шапиро с облегчением. – Я уж думал, он – людоед или что-то в этом роде.
- Не исключено, - Ермолаев кивнул и пошел прочь.
Тураншо опять вытер лоб бумажной салфеткой и бросил ее в окно. Наконец он один: «Как они мне надоели. А этот Ермолаев… Симпатичный, но дурак. А приятель у него интересный, тот, с которым я его на улице встретил. Обещал прийти». Он повертел в руках медаль, швырнул ее на стол и достал из холодильника кока-колу. Уму непостижимо, сколько глупостей пришлось выслушать сегодня во время награждения! «Нерушимая дружба, исторические связи, общие цели»… Когда вручали железку, хотелось плюнуть им всем в физиономии. Каждый желал выпить с ним на брудершафт, хлопали по плечу, лезли обниматься… Марк снял и придирчиво осмотрел свой пиджак: «Слава Богу, ничем не заляпали. Скорее бы в Париж, отдохнуть, пройтись по безукоризненно ровному тротуару, посидеть в кафе, не видеть больше рожи этих дикарей. Устрицы, камамбер, бургундское…» Как он устал от России! Эти грязные подъезды, залитые мочой, эта переполненная помойка во дворе и мухи, которые летят отовсюду. Нет, это не просто империя зла, это еще и империя свиней. Царство злобных и убогих зверюшек…
«Я всегда буду бороться за то, чтоб во всех уголках Земли установился порядок, - думал Марк. - Чтобы люди смогли спокойно работать и отдыхать, с уверенностью в будущем. Чтоб каждый знал, что будет с ним через год или через два, чтобы по выходным всей семьей можно было отправиться за покупками на комфортабельном вместительном автомобиле, а потом разложить покупки по полочкам в шкаф и холодильник, и примерять, и пробовать, и всем радоваться новым вещам. А по вечерам смотреть телевизор. И чтоб летом можно было поехать на море. А когда выйдешь на пенсию - чтоб был свой маленький уютный домик с садом, где можно в тишине пить чай. Ведь это и есть нормальное человеческое счастье, и это нужно защищать от варваров, которые хотят все устроить по-другому».
Он вышел на балкон. Стоял теплый летний вечер, народ не спеша прогуливался по бульвару. Девушки даже сверху выглядели стройными и изящными. Марк подумал, что это патология. Ну конечно, они изводят себя диетой, чтобы понравиться мужчинам, и не понимают, что это унизительно. «Проститутки, все до единой. Они и одеваются как проститутки, - подумал он. – Да стоит поманить пальцем, как все бросятся толпой за любым иностранцем. Ха-ха-ха…» Он мысленно перенесся в родную Францию. «Милый мой Андре, скоро ли я увижу тебя, - Марк прикрыл глаза, но тут же испуганно их открыл. – А ведь я изменил тебе с Робертом. Ты ведь такой проницательный, все чувствуешь. Но я знаю, ты меня простишь…»
Григорович сидел на чемоданах и был мрачен. И даже огромная бутылка портвейна, приговоренная на двоих, не смогла разогнать его тоску.
- В Иордани искупаюсь, - строил наивные планы Григорович. - В Назарете побываю…
- Вроде тогда, у ларька, про поэта Назаретова вспоминали? - вспомнил Ермолаев.
- Нет, он художник был. А вообще-то инженер.
- И что, у него фамилия действительно Назаретов была?
- Да, а что?
- Надо же, - изобразил изумление Ермолаев. - Я думал, что это просто псевдоним.
- Фамилия редкая и странная, - согласился Григорович. – И жизнь у него странная была.
- Да? А что?
- Да так... Вообще он нормальный был чувак, только с придурью. Сам почти не пил, кроме пива. По праздникам. А мне пенял, что я употребляю, и что до женского пола неравнодушен. А сам, между прочим, тоже не дурак был гульнуть. Но не пил - ну да, я уже сказал. Один раз какая-то девка вдруг заявила, что «Он, Черт то есть, наложил на него, Назаретова, руку» и что надо пойти в церковь, покаяться, что ли. Вот так с виду определила, по цвету ауры, ни с того ни с сего. Вот. Чтобы ее не огорчать, Назаретов согласился. Хотя говорил, что все это чушь. Но решил пойти с ней - да ради бога, трудно что ли... Зато после церкви можно бы зайти к нему пить чай и все такое. Ну вот. Когда они подошли к воротам храма, Назаретов почувствовал себя нехорошо, решил внутрь не заходить и поехал домой. Девка, ясное дело, огорчилась, но что поделаешь... Упрямый был, не уговоришь. А ночью он проснулся и видит - рядом с кроватью стоит черт, с длинной мордой, величиной с кенгуру, на козлиных ножках и с двумя лоскутами на лопатках как бы склизкая кожа. Ну, так он описал. Вот. Назаретов решил его перекрестить (а сам даже не знал, в какую сторону это полагается у православных), но черт вскочил на кровать и укусил его за руку. Назаретов испугался и сказал что-то вроде - «ладно, твоя взяла» - и нечистый исчез. Назавтра на одном из пальцев появился нарыв, но через три дня прошел. Та девка, когда он об этом рассказал, говорит ему - мол, дурак. Ни при каких обстоятельствах нельзя уступать нечистому. И не подписывать с ним контракт. И рано радоваться, что нарыв прошел – сифилис, например, тоже сначала как бы проходит, а потом сходишь с ума. Потом она пошла к знакомому священнику и попросила его помолиться о спасении души Назаретова. Дальше - вообще... Этот поп вечером приступил к молитве перед иконой какого-то святого, не помню, а из иконы высунулась черная рука и схватила его за сердце. У батюшки сдавило дыхание, он вырвался кое-как, и обещал нечистому ничего по данной персоне не предпринимать. Девка после этого уже как бы заранее похоронила Назаретова, думала, что жить ему осталось пару дней. Он действительно умер, но через три месяца. Может быть все это брехня, насчет черта, но что-то в этом есть. Кстати тот батюшка в этом же году был понижен в должности и переведен в отдаленный приход за аморальное поведение. Какие-то старухи телегу накатали, что он совращает прихожан - но это вранье...
Ермолаев промолчал.
Григоровича слегка стал бить нервный озноб.
- А вообще-то брехня это все, - продолжил он через некоторое время.
- Почему брехня?
- Да видишь, не складывалась жизнь у Назаретова. Жена у него умерла - спилась, кстати, а дочь то ли наркоманкой стала, то ли в секту вступила, а за полгода до его смерти куда-то исчезла. Или меньше, не помню точно. Да, незадолго. Мусора тут ходили, выясняли, не замешана ли она в чем-то. А в чем? Дело-то обычное, можно сказать - житейское. Ну, не сложилось, вот и все. Думаю, это у него на нервной почве такая фантазия приключилась. И черта не было, и девки той. А умер он глупо. Угорел во время пожара. Хотя не пил. Непонятно, как пожар случился. А дочь-то наверняка замешана. Паскуда.
- Почему?
- Я его за неделю до смерти видел. Что-то он недоговаривал, и очень был неспокоен. Помню, я тогда про дочь спросил - ну так, просто, между делом - так он прямо в лице переменившись, как говорится. Я уж расспрашивать не стал, да только понял - что-то тут не так. Э-э-э, да что там, дело прошлое.
- Как сказать... - задумчиво проговорил Ермолаев. - А как дочь-то зовут?
- Роза. Роза Назаретова - нарочно не придумаешь, как говорится. Ладно, не хочу об этом, это все в прошлом, теперь начинаю новую жизнь, на Земле Обетованной. Вот Курбатов молодец – он в тайгу подался, слиться с природой, а я уж – туда, в другую сторону.
«Насчет Назаретовых это интересно, - подумал Ермолаев. – А Григорович – дурачок. Каким бы ты ни был сионистом, но, по-моему, построить полноценную жизнь в непривычной среде возможно лишь полностью влившись в нее. Как раствориться в ближневосточной атмосфере, если ты плоть от плоти и частичка средней полосы России? Поможет ли система Станиславского, чтобы перевоплотиться в потомка фарисеев?..»
- И тебе что, не страшно? - вслух спросил он.
- Честно?
- Как на духу.
- Страшновато, - ответил Григорович. - То есть жутко страшно, а что делать?..
- Как что делать? Жить.
- Да разве это жизнь... - Григорович встал и нервно заходил по комнате. – Страшно стало жить. Скоро все «твердой руки» захотят. Дергать надо, пока воздух не перекрыли.
- Да ну…
- И вообще. Люди пропадают. Это Канторович меня подбил, мы вместе едем. Слышал, что у него произошло?
- Нет. Я вообще его не знаю.
- Предприниматель такой есть, - пояснил Григорович. – На него наехали какие-то, он начал ерепениться, и дочь похитили, четырнадцать лет. Он в конце-концов заплатил, даже больше получилось, со счетчиком, а дочь потом по частям в пруду выловили. А ему еще до того отрезанную руку прислали – чтоб впредь и другие сговорчивее были.
- Да это понятно, но там ведь тоже опасно.
- Нет, даже сравнивать нельзя. Да туда не ради себя едут обычно, а ради детей.
- У тебя же нет детей.
- Потому и нет.
- Понятно, - сказал Ермолаев. – А как же насчет религии? Ты сам говорил, что православный.
- Ерунда, - махнул рукой Григорович. - Бог-то один, как его ни назови.
«А пожалуй, он там устроится», - подумал Ермолаев.
- Не могу я здесь больше, - выдохнул Григорович. - У этой страны нет будущего, слишком много на ней греха, и много неправедно нажитого.
- Чего нажитого?
- Территорий, например. Вот недавняя наша история, двадцатый век. Мало нам Сибири, так еще и Прибалтику захотели.
- Прибалтику? Фу ты, боже мой, куда тебя занесло...
- Да, хотя бы это. Прибалтика была оккупирована, - сказал Григорович. - Россия должна, наконец, попросит прощения у всего мира. И тогда, может быть, ей грехи простятся, и постепенно начнет налаживаться...
- За что просить прощения? - удивился Ермолаев и начал выходить из себя. - За то, что не дали исчезнуть малым народам, за то, что сохранили их культуру, и не согнали в резервации? За то, что выгнали ляхов и французов из Москвы, взяли Берлин и запустили в космос Гагарина? За Чайковского и Чехова просить прощения, за Попова и Менделеева?..
- Но ведь Прибалтику-то оккупировали, с этим ты не станешь спорить...
- Стану. При оккупации одна страна нападает на другую, сталкиваются две армии, летят пули и снаряды. А если правительство принимает решение о вхождении в состав соседнего союза государств, то это называется не оккупация, а как-то по-другому.
- Но ведь это лукавство, - протянул Григорович.
- И что же? Неужели через сотню лет в учебниках по истории будут писать, что, мол, Прибалтика формально вошла в состав СССР, а на самом деле это все явилось проявлением лицемерия тогдашних правящих партий обеих сторон и прочее?
- Почему бы и нет? А вообще ты не передергивай. Правительство - это одно, а народ - это другое.
- Ага, и там же напишут, что иракский народ с воодушевлением принял на свои головы американские бомбы, несущие ему освобождение... А не запутаемся ли мы так? В смысле, где «якобы», а где «всамдели». Это что, научные термины?
- А если по науке, то что?
- А то, что Ирак американцы оккупировали, по всем статьям, а с ними поляки, украинцы, латыши и прочие прихвостни - все оккупанты, причем в самом настоящем смысле этого слова. А Прибалтика вошла в СССР как раз на основе легитимного договора. Вот и все, а остальное - туфта.
- Как у тебя все просто.
- Не все просто. С Крымом сложнее. Вроде, присоединен к Украине в нарушение тогдашних законов, но оккупацией тоже не назовешь.
- Эва до чего договорились! Уже и Крым оккупирован?
- Да не оккупирован, говорю же. Просто украден.
- Да ну тебя… - прервал разговор Григорович и встал. – Я вижу, ты так и стоишь на своем. Ну ладно, - он протянул Ермолаеву руку. – Много дел еще. Прощай и не поминай лихом.
«Постараюсь», - подумал Ермолаев.
«Латвия, Украина… - думал он, возвращаясь от Григоровича. – Даже у металла есть память - как ни сгибай, как ни выпрямляй, как ни скручивай, а при возвращении к исходным условиям он опять принимает первоначальную форму. И земля тоже все помнит. И не в том смысле, что все на этой земле заговорят по-русски, а просто вернется то, что человек не идет по жизни под долларом как под парусом, и что человек человеку - не волк...
И это придет, и раньше чем тревожно ожидают те, страдающие от умственного ожирения. Если утвердится Калин-царь, встанет и Илья-Муромец. Не торгаш с пригоршней монет спасет мир, не жандарм, слезший с ароматизированного нужника, а наш русский солдат, который может спать на голой промерзшей земле, укрывшись плащ-палаткой, питаться кашей и черствым хлебом, и при этом оставаться человеком.
Целое поколение можно заставить забыть, кто построил город Юрьев или крепость Грозную, но напомнит земля, пропитанная русской кровью, и нестерпимо будет на ней черной душе...
Русский медленно запрягает. Это терпеливый человек. Пока он не обращает внимание на тявканье мелких шавок, но когда поедет, тогда, извините, мало не покажется. И никакой заокеанский дядюшка не утешит. Но когда? Когда же? Или Севастополь навеки останется Городом Украинской Морской Славы?..»
(продолжение следует)