Долгожитель

               

Долгожитель
 

Петр Петрович, пенсионер со стажем, ступил, как говорится, протезом в могилу, оглянулся и понял: жизнь не начиналась!
Зубы скрошились, волосы выпали, песок мелкозернистый с одного места сыпется , а душа-то молодая. Как березка весной на помойке. К солнышку теплому тянется, листики клейкие выпустила. Дура.
В книжке одной пенсионер вычитал рецепт долголетия. Оказывается, первый человек на земле Адам в возрасте Петра Петровича забацал сына по образу своему, по подобию. И прожил без малого тысячу годков.
« Я не Адам! – призадумался Петрович. – А Петр, к тому же Петрович. Тысячу не потяну, вот лет эдак триста!..»
И поковылял, покряхтывая и держась за поясницу, к супруге своей Глафире Ивановне.
  Глафира Ивановна, маленькая старушонка в роговых очках , вязала в кресле пинеточки для четырнадцатого правнучка от шестой внучки.
Петр Петрович взглянул на супружницу оценивающе, зацокал с сомнением. «Может, к Натахе-соседке? Молодая, разведенная! – подумал он, но сомненья прогнал прочь – Натаха та еще, прости, Господи!»
Дед приблизился к креслу, подбоченился и закхекал в кулак.
- От света отступи! – не отрываясь от вязания, попросила Глафира Ивановна.
Дед закхекал требовательней.
- Простыл, что ли, старый? Ты валенок не скидывай – пол-то холодный!
- Глаш...это...гм... давай ребеночка...того!
- Котёночка? Зачем? Гадить будет. – Спицы в пальцах Глафиры Ивановны мелькали шустро: три петельки – крючочек, три петельки – крючочек.
- Оглохла, что ли? – Петрович склонился над ухом жены. « Глашка млела!» - вспомнил былое, но поцеловать не отважился. – Ребёночка, говорю, давай забацаем...По образу, гм...по подобию.
Глафира Ивановна снизу вверх, с любопытством, взглянула на мужа.
- У тебя, старый, забациватель –то функционирует?
Петрович не помнил. Он поскрёб лысину, затравленно посмотрел на супругу.
- Что, подыхать теперь?
Как побитый пёс, стуча по полу протезом, направился к двери.
- Куда? – спросила старуха.
- К Натахе. У неё замок не закрывается. Просила ключик подобрать.
- Поди сюда! – властно взревела Глафира Ивановна. Петрович перечить не посмел. Прикостылял покорно.
- Ключик! Ишь! Да Натаха так расковыряла замочек свой, только лом и поможет! – и, успокаиваясь,- На-ка, всунь! – протянула иголку с ниткой.- Концы сшить надо. Я-то совсем ослепла.
Загадал Петрович: всунет нитку в иголку – смилостивится старая, до трёхсот лет он жить будет! Не всунет... Смерть так отчетливо померещилась ему на конце иглы, что аж рука держать отсохла.
Помусолил нитку, отставил руки на пионерское расстояние и медленно-медленно, трясущимися пальцами, свел с ушком иголки. Показалось, что попал.
- Прочь, костлявая! – сказал он вслух. Глафира Ивановна поджала губу, но смолчала.
Нитка заострённым наконечником мазнула ушко с наружной стороны.
Петрович посмотрел на супругу растерянно, с мольбой в глазах. Спицы мелькали в руках Глафиры Ивановны, она намеренно не замечала мужа и напоминала в это мгновение греческую богиню судьбы.
- Как её...Мымра! – прошептал дед с благоговением. Клубок ниток метался в коробке, худея на глазах.. Петрович представил, как правнук будет в новеньких вязаных пинеточках делать первые шаги. Он улыбнулся: « Его тоже Петром зовут! Тоже Петровичем!»
Коробка опустела. Конец нитки болтался в воздухе. Глафира Ивановна отложила пинеточки, довольная работой.
- Ну-ка, старый, покажи, этот... стриптиз. Помнишь, на Новый Год показывал. Может, оттаю.
Петрович подозрительно покосился на жену. Из-за очков понять трудно, всерьез или шутит. Недоверчиво кхекнул, но музыку включил. Из магнитофона понеслась любимая внуками иностранщина. Петрович сел на кровать, снял со здоровой ноги валенок, отбросил в угол, непослушными руками отстегнул протез. Глафира Ивановна ахнула. Петрович вытащил из уха слуховой аппарат, изо рта вынул вставную челюсть и положил в стаканчик на тумбочке рядом с кроватью. Глафира Ивановна кокетливо отвернулась.
- Штаны шнимать? – прошамкал Петр Петрович.
 Глафира Ивановна переместилась с кресла на кровать. Лицо ее было печально, в роговых очках старуха напоминала строгую, но справедливую учительницу. Она взяла мужа за руку.
- Старый, помнишь, как ты мне в первый раз цветы подарил? Наломал огромный букет сирени. Помнишь?
Петр Петрович припоминал, но смутно. Сирень... Точно...
- Так я не Адам, Глашка?
Глафира Ивановна покачала головой.
- А помнишь, в тот вечер мы смотрели на звёзды. Их было много-много. Нам казалось, что вокруг никого – звёзды и мы.
- Никого... – Петровича передёрнуло.- Шить ошень хошештша...- грустно прошикал он и покосился на ухо жены, затем на ушко иглы, утопленную в мягкую подушечку рядом с пинеточками.
- Мальчик похож на тебя, Петя! – Глафира Ивановна чмокнула его в колючую щёку и отправилась на кухню, готовить правнуку кашку.
В прихожей хлопнула входная дверь, и через разговор взрослых прорвался звонкий детский голос. « Петрович!» - подумал Петрович и расплылся в беззубой счастливой улыбке.