Аннушку я застала за весьма интересным занятием: она подвешивала елку вниз головой.
-У елки нет головы, - заметила Аннушка ворчливо.
Сказать «вверх ногами» тоже было нельзя. Ног у елки тоже не было.
Елка у Аннушка, особым интересом к растениям не отличавшейся, была даренная, редкая, с Норфолкского острова, "живое ископаемое", как говорилось в книгах, в которых я порылась по просьбе Аннушки, не знавшей, как ей ухаживать за таким сокровищем. Узнав от меня о ценности и исключительности этой елки, Аннушка зауважала ее, забегала по квартире в поисках подходящего трона, на который ее можно было водрузить, и полюбила ее такой же чистой любовью, какой любила своих псов.
Псы столпились вокруг, всовывая свои носы между нами, живо интересуясь происходящим, а еще больше нашими намерениями - не собираемся ли мы пить чай после всех этих ахов и охов, и что будет к чаю: бесполезное липкое варенье на кухне или прекрасное печенье на столике в зале. Печенье, которое люди брали в зал по причине его безопасности для ковра и мебели, позволяло прекрасно выпрашивать себя. Для этого достаточно было подойти ненароком к столику с вкусностями и, положив на него морду, умильно посмотреть на вожделенный кусочек. Еще проще было запрыгнуть на диван и, чинно усевшись, таращить по-детски глаза на все эти сокровища, разложенные на столе, искренне удивляться тому, какое количество сладостей люди способны съесть без того, чтобы поделиться хотя бы маленьким, незначительным кусочком с бедной, изголодавшейся, пускающей слюну собакой.
Мы не собирались пить чай и обсуждали Аннушкину елку. Елка, сильно разросшаяся за годы пребывания у Аннушки, превратившаяся из куцего кривенького саженца в весьма гордое дерево с пышно опушенными ветками, не переносила теплый сухой воздух, особенно зимой. Жительница морских побережий, она предпочитала зимой купаться в прохладных туманах и подогретый отоплением воздух воспринимала как отвратительное оскорбление, опускала ветки, сбрасывала хвою и погибала так быстро, что растерявшийся от такого поворота дел хозяин, все лето радовавшийся своему чудному приобретению, не успевал опомниться. Наученная мной Аннушка держала елку летом на балконе, а зимой в нежилой комнате, где отопление не включалось, а окно было постоянно приоткрыто, запуская холодный сырой воздух с улицы. Елка оценила по достоинству квартирный образ жизни, росла не по дням, а по часам и приводила в восхищение Аннушкиных гостей. Большинство решали, правда, что елка – растение хотя и красивое, но несомненно искуственное, не замечая ни настоящей земли в горшке, ни легкой ассиметричности дерева. Аннушка обижалась и предлагала пощупать ветку. Посетителм щупали и говорили обрадованно:
- А! Конечно, искусственная. Я так и знал, что ты меня разыгрываешь!
Это вызывало совсем уж бурное возмущение хозяйки. Испуганный гость соглашался моментально с чем угодно, проговаривал несколько комплиментов и превосходной, очень живой елке, и ее хозяйке, опекающей такое необычное дерево, что никто и подумать не может, что такие бывают, отчего и возможны заблуждения, и Аннушка успокаивалась. Елку она любила, как опытный собаковод. Не забывала потрепать ее по ветке, проходя мимо. Кормила удобрениями и добавками, отчего та лоснилась ухоженной хвоей, как лоснились шерстью ее собаки. С собаками болтливая Аннушка общалась не как с бессловесными тварями, а как с детьми, говорить пока еще не научившимися, но понимающими несомненно многое. Это привело к тому, что собаки научились различать множество слов и постоянно навостряли уши, вылавливая в бесконечной трескотне знакомые слова вроде «молоко», « сыр», «пойдем», «хочешь», «тапочки» и еще неизвестно что. Однажды они изумили нас, принеся Аннушке, разыскивающей что-то из своего гардероба, искомую вещь. Мы собрались в магазин, я специально зашла за Аннушкой, и она бегала, чертыхаясь, по квартире в поисках « только что снятых, куда-то запропастившихся» носков. Собаки посуетились и принесли ей на выбор два разных тапочка.
- Дураки! – сказала им Аннушка обиженно. – Зачем мне тапки? Я носки ищу.
Собаки тут же убежали и принесли ей носки. Это поразило нас настолько, что мы расхохотались и спросили друг друга, что же еще понимают собаки из того, что мы говорим в их присутствии. Так же охотно Аннушка болтала и с елкой, так что мне все время казалось, что когда-нибудь та зачирикает в ответ или хотя бы навострит иголки, прислушиваясь, не говорит ли хозяйка чего полезного вроде «поливать», «хорошенькая» или "пойдем на балкон».
Сегодня Аннушка занималась немыслимым делом: обвязав горшок пакетом, она подвешивала елку горшком вверх, верхушкой вниз под балкой, проходящей над балконом.
- Так надо! – отрезала она в ответ на мой вопрос. – Ты сама говорила, что если елка опустила ветки, сама она их не сможет поднять, надо на ночь подвесить ее вверх ногами, ветки свесятся и закрепятся так.
Я вспомнила что-то такое, когда-то прочитанное в руководстве по уходу за комнатными растениями.
- Да не опустила она ветки, - сказала я. – Нормальная елка.
- Нет, немного опустила за зиму. Лучше я ее на одну ночь подвешу, чем она навсегда так останется.
Аннушка взгромоздилась на стул, опасливо поглядывая через балконные перила вниз, и привязала елку капроновым шнуром к балке.
- Только бы не свалилась, - сказала она заботливо, дергая для проверки шнур. – Вот фокус будет!
- И так хорошенький фокус, - рассмеялась я. – Ты хоть представь себе, что елка теперь думает. Повесили вверх ногами! Совсем с ума сошли, думает.
- Ну, почему? – сказала Аннушка философски, слезая со стула. – Может, она думает: вот, хорошо, стояние на голове улучшает кровообращение и повышает интеллект. Будет всю ночь стихи сочинять.
Мы зашли в дом и закрыли балконную дверь за собой.