Она лежала на мокром асфальте. Прохладный сентябрьский ветер гладил её спутанные волосы. Недавно прошёл дождь – на асфальте кое-где виднелись лужи. Они были такими же чёрными и пустыми, как и её глаза.
Когда-то эти глаза светились нежностью и любовью. Когда-то эти мёртвые разбитые губы целовали его фотографию. Когда-то эти холодные синие руки коснулись его рукава, тем самым подписав себе смертный приговор. Теперь единственным, кто до них дотронется, будет патологоанатом.
Она любила его долго, бездумно, безответно. Молча. Она наблюдала, как он рос, мужал, как гулял с другими, как целовал других. Она ждала. Она не знала чего, но ждала. Никто, ни единая душа на свете не ведала, как щемило её сердце, когда он держал чужую руку, как по ночам она плакала, уткнувшись лицом в накрахмаленную подушку, держа его фотографию. Она страдала. Тихо и молча. Она радовалась, когда он радовался. Тихо и молча. Она переживала, когда он переживал. Тихо и молча. Она и умерла тихо и молча.
После окончания школы она поступила в тот же институт, что и он, на тот же факультет, в ту же группу. И также как и в школе любила его. Тихо и молча. И вот наступил радостный для всех кроме неё момент – выпуск. И тут она поняла, что это последний для неё шанс: либо сейчас, либо никогда. Она его больше никогда не увидит. Больше никогда не услышит. Никогда. Это было слишком страшное слово. И она решилась.
Она подошла к нему на выпускной вечеринке. Она выбрала момент, когда он был один, и подошла. «Грин Грей», бивший в барабанные перепонки, вдруг исчез. Единственное, что она слышала - были глухие удары сердца в висках. Во рту у неё всё пересохло. Желудок был пережат стальными обручами. Она чувствовала, что вся горит – ещё мгновение и от неё останется лишь кучка пепла. Он стоял спиной к ней. В его руках была бутылка пива. Ей хотелось броситься к нему, упасть в его объятья и говорить, говорить, нет – кричать! – ему о своей любви. А он ей обязательно ответит взаимностью (обязательно!): скажет, что тоже давно любит, что просто стеснялся подойти и признаться, но теперь... Но она не смогла ничего сказать, она просто стояла у него за спиной не в силах вымолвить даже слово. Он обернулся, видимо почувствовав её взгляд. Он посмотрел на неё, улыбнулся и сказал: «Привет». А она стояла и молчала, и смотрела на него. «Ты ведь из моей группы, да?» - спросил он. Надо было что-то отвечать. Но язык не слушался. Она шёпотом сказала: «Я тебя люблю»... «Что?» - переспросил он, наклонившись поближе. Где-то далеко надрывались колонки, выплёскивавшие незатейливый мотив о той, которая «грациозна словно лань». «Я тебя люблю», - всё так же тихо сказала она и зачем-то дотронулась до его рукава. «По-моему, тебе уже хватит пива», - улыбнулся он, приняв это за шутку. Тут подошли его друзья и с хохотом его повели куда-то. «Я тебя люблю!» - изо всех сил крикнула она. Но её крик потонул в хаосе танцевальной музыки. Он не услышал её и лишь рассеянно махнул рукой в её сторону.
Она стояла и смотрела, как он уходит. О, лучше бы он ударил её своей бутылкой, лучше бы накричал на неё. Но только бы не смеялся над её чувствами. Только не смех! Всё ушло. Всё кончено. Она чувствовала на себе что-то липкое и мерзкое, что-то пропитавшее всю её, как губку. С ледяными губами и пустыми глазами она развернулась, вышла и стала подниматься по пожарной лестнице на крышу клуба. Она ни о чём не думала. Её уже не было. Но от этого липкого ощущения надо было избавиться.
Она поднялась на крышу. Прохладный ветер последний раз лизнул её потное лицо. На востоке ярко зажглась и погасла какая-то звезда. «Человек родился», - сказала бы её бабка. «А я умерла», - прошептала она и шагнула...