Из–за изломанной линии далеких заснеженных гор только–только появилось утреннее солнце. В высоком акварельном небе ни единого облачка. Едва проснувшийся ветерок сонно вился между фанерными домиками, где еще после изнуряющей жары прошлого дня наслаждались утренней прохладой спящие отдыхающие туристической базы…
Вернувшись с одинокого пляжа, он, стараясь не шуметь, открыл дверь комнаты. Окунулся в ароматный плотный полумрак занавешенных окон, запах ее легких духов, ее тела, ее волос… И опять, как всегда, трепетная нежность волной прокатилась по телу, приятная слабость сковала руки, мысли… Рядом с ней, при взгляде на нее, в мыслях о ней равнодушие, раздражение, ненависть, злость, сердитость, грубость, усталость, невнимательность – все теряло смысл. Только обостренная нежность, обжигающий восторг и обнаженная боль радости любви к этому человечку. Человечку, который сейчас спит…
Наполовину прикрытая простыней левая грудь. Опаловые плечи оттеняли притемненную полумраком белизну ткани. Рассыпанные по подушке волосы.
– Солнышко…
Четко вырезанные губы ее слегка дрогнули.
– Любимая… – он коснулся губами горячего близкого плеча, – уже утро. Вставай… – едва касаясь кожи, вдыхая ее аромат, спустился к изгибу локоточка.
– Пока не жарко, идем на пляж … – медленно, стараясь не потревожить дремлющие на простыне складки, обнажил грудь…
…Только разбежавшиеся по коже мурашки и затвердевший под дыханием сосочек – возвестили миг ее дремотного пробуждения…
…Влажный от предутренней прохлады песок поскрипывал под ногами. Холодные пальчики ее ютились в его сухой и горячей ладони. До почти неподвижной воды оставалось шагов двадцать, когда она резко остановилась, закинула руки ему на шею и, впившись губами, повисла, поджав ноги, на миг замерев... Уже через секунду она, громко смеясь, вбежала в теплое серебро бухты, возмутив спокойствие водной поверхности, разметала во все стороны искры драгоценных камней и поплыла в ореоле переливающихся топазов, изумрудов, бриллиантов.
…Солнце палило нещадно... Только регулярное окунание в жидкий изумруд измученных жарой слабых волн спасал от испепеления. Марево далекого берега. Крик зависших над пляжным катамараном чаек. Легкое поскрипывание руля, капельки воды, слетающие с лопастей и мгновенно испаряющиеся. Обжигающие касания любимого и любящего тела…
– Знаешь, – после очередного купания и продолжительного поцелуя сказала она, – я не могу без тебя жить. У меня такое ощущение, что каждое мгновение без тебя – это как погружение в глубокую и холодную бездну. Там почти сразу темнеет и становится холодно–холодно. Вокруг неизвестность, страх и пустота. И от того, что тебя нет, хочется кричать…
– Обними меня. – Она взяла его руку, приподняв, положила себе на плечи, прижав горячую ладонь к груди. Ее покрытое пупырышками и капельками тело прижалось к нему. – Крепко, крепко обними. И не отпускай…
– Ой, смотри! Кораблик!
В двух–трех метрах от катамарана на волнах качалась обточенная в форме лодочки небольшая деревянная дощечка. Парусом была обертка от шоколадки, прикрепленная заколкой для волос к вставленной в отверстие веточке.
Катамаран, не торопясь, приблизился. Присев, она ловко подхватила кораблик.
Под парусом стоял маленький, с дюйм, солдатик. На одной ноге. Из олова. Краска с него почти совсем сошла. Он потемнел на сгибах рук и складках своего оловянного обмундирования и светился на солнце. Кончик левого лихо закрученного уса был обломан.
Она сидела, опустив ноги в воду, долго разглядывала солдатика, кораблик, картинку на парусе. Потом наклонилась, поставила кораблик на воду и осторожно подтолкнула:
– Плыви, оловянное сердечко! К своей принцессочке!
… Немилосердное солнце, наконец-то, сжалилось. Жар приобрел желтоватые оттенки. Марево раскаленного песка замедлило раскачивание воздуха. Редкие осмелевшие отдыхающие вышли пожарить свои тела на солнце. Пустой пляж поражал своей заброшенностью. В ближайшем городке сегодня вечером карнавал – многие отдыхают в предвкушении долгой веселой и праздничной ночи.
В такт волнам красный пылающий катамаран тыкался в мокрый песок.
Абсолютно прозрачная вода золотыми бликами заигрывала с прибрежным донным песком и мелкой галькой.
Опустившись на колени, он поддерживал ее ладошками под водой. Она лежала на поверхности воды и медленно перебирала руками по дну. Собранные в узел волосы обнажали ушки и шею. Его взгляд скользил, повторяя изгибы ее плеч, спины, ног…
– Люблю тебя, – шептали его губы, – люблю тебя…
Словно обидевшись на них, забытый катамаран, поднятый волной, уплыл в море. Поздно заметив это, они наперегонки кинулись в воду его догонять. Когда он отставал, она кричала «А ну-ка не поддаваться!!». Поэтому он первый влез на раскаленный пахнущий краской и железом корпус, встал по стойке «смирно», отдавая невидимому генералу честь. Его влажное тело серебрилось на солнце.
Потом они, веселясь, хохоча и поднимая мириады брызг вокруг себя, затащили катамаран далеко на берег и уставшие повалились на песок… Совершенно не сговариваясь, одновременно потянулись друг к другу… ладошками… губами…
С нескрываемым одобрением и восхищением глядя на них, разрываемый желанием приблизиться, чтобы ощутить волны этой нежности, и опасением спугнуть этот волшебный миг, с пляжа ушел последний дядька. Его яркие, словно люминесцентные, малиновые шорты еще долго мелькали на дорожке, ведущей от пляжа к домикам.
Выросшая тень пляжного зонта коснулась ее ноги.
– Скажи, – теребя мочку его уха и разглядывая рисунок тени на ноге, – тень – это обратная сторона света?
Он молча улыбнулся, поворачивая голову так, чтобы ей было удобнее теребить его…
– Что ты улыбаешься? – не отрывая взгляда от упрямо растущей тени, спросила она, – отвечай!
– Это свет – обратная сторона тени. – Еще шире улыбнулся он.
– Хитрюшкин… Так не может быть. Разве светлое может быть тенью? Оно же светлое, а не темное. Вот обратная сторона любви – ненависть. Светлое и темное.
– Ты ошибаешься, Солнышко. – Приподнявшись, легонько поцеловал ее в губы. Чуть нависнув над ней, глядя в огромные зеленые глаза, сказал: обратная сторона любви – любовь. Твоя любовь – это обратная сторона моей любви. А моя любовь – обратная сторона твоей. А вот обратная сторона ненависти – это равнодушие.
Она опрокинула его на песок, положила локотки ему на грудь.
– Ненависть – это острая неприязнь. Это яркая гамма отрицательных чувств. Чувств. Понимаешь? Которые ты испытываешь к человеку и, в какой–то мере, тебе не все равно, что происходит с этим человеком. А равнодушие – это отсутствие всяких чувств и тебе все равно, что с человеком, где он и как.
Откуда–то ветерок донес пронзительно обреченный голос Фреди Меркюри, его изумительно красивой, но печальной композиции «Who wants to live forever»
Who wants to live forever.
Who dares to love forever 1*)
– Ты же не будешь ко мне равнодушен? – на глазах у нее навернулись слезы.
– Ты же меня будешь любить всегда? Скажи?
– Лапулечка! Что с тобой сегодня?
– Нет, ты скажи! – Слезинка скатилась к уголку губ.
– Я тебя любил даже тогда, когда тебя еще не было на свете. Я тебя любил, даже когда меня еще не было на свете. Я тебя буду любить всегда… Даже, когда нас не будет в этом мире.
But touch my tears with your lips,
Touch my world with your fingertips 2*)
Он вытер ладошкой слезинки с ее глаз, губами убрал слезинку с губ.
– Пойду, последний раз окунусь и пойдем домой, ладно? – Она попыталась улыбнуться, поднялась и пошла к морю.
Она медленно выходила на берег, поправляла волосы, купальник. Он любовался ею. Идеальная фигурка, подчеркнутая купальником, гибкие неторопливые движения… И, как всегда, при взгляде на нее, трепетная нежность волной прокатилась по телу. Приятная слабость, обостренная нежность, обжигающий восторг и обнаженная боль радости любви сковала тело, мысли…
Уже у самой кромки она присела, опустила руки в воду, сосредоточенно вглядываясь куда-то вглубь. Ее руки двигались, словно она собирала какие-нибудь подводные ягоды. Через минуту встала, оглянулась. Сделала шаг. Бросив лукавый взгляд на него, снова присела, набрала в ладошки воды и понеслась, широко улыбаясь, к нему…
…Подвернув ногу в вырытой кем–то из детей в песке яме, раскинув руки, в попытке ухватится за рядом стоящий катамаран, расплескивая остатки золотистой жидкости, она упала.
Обезумевший, он подскочил к ней. Свалился на колени. Замер на мгновенье…
– Солнышко… – прикоснулся к ее руке. Осторожно повернул головку.
– Солнышко… – во влажных волосах блестел песок. Из разбитого виска медленно стекала кровь. Венка на шее не билась…
– Солнышко!!!!!!
Нанесенная неокрепшей рукой на матовую поверхность неба, глубокая плоская синева далекого ночного ландшафта, подчеркнутая желтыми бликами выпуклой луны, клубилась и мерцала, едва заметная постороннему взгляду.
– Ты меня видишь?
Она лежала без движения уже давно… час, сутки, месяц, вечность…
Ее неподвижное, но не потерявшее очарование тело пыталось спорить с холодным свечением Млечного пути.
Закоченелой статуей он возвышался рядом. Лишь продрогшие волосы, вздрагивающие на лунном ветру, выдавали его реальность: это не каменный истукан, не молящийся гранитный жрец, не мраморный скорбящий монах, не бронзовый памятник…
Ее головка покоилась у него на коленях.
– Ты меня слышишь?
Из–за изломанной линии далеких заснеженных гор только–только появилось утреннее солнце. В высоком акварельном небе ни единого облачка. Сонный служащий туристической базы в легкой униформе и с мешком для мусора медленно брел по пустому пляжу, подбирая редкие посторонние и ненужные вещи, забытые и оставленные отдыхающими…
У самой кромки берега на поверхности воды неясный блик привлек его внимание. Не торопясь подошел он к заинтересовавшему пятну.
Два слова, выложенные мелкими камешками, белели под водой:
не отпускай
– Ой! Солдатик! – закричала, хлопая в ладоши и прыгая на месте, маленькая девочка. Сияющие огромные ее глаза следили за руками отца, который только что совершил чудо: достал из пойманной вчера огромной рыбины крохотную фигурку.
– Светочка, глянь, – Дамир повернулся к подошедшей супруге, сам сияющий не меньше дочери, – чудо! Как в сказке!
И, поглядев на дочь, добавил:
– Расскажи ей.
«… На другой день горничная выгребла из печки золу и нашла маленькое оловянное сердечко…»
---------------------
сноски
1*)
Кто хочет жить вечно?
Кто осмелится любить вечно
2*)
Но прикоснись к моим слезам своими губами,
Дотронься до моего мира своими пальцами