У Сени было счастливое детство.
Впрочем, все мы, ведь…
Каждый из нас считает своё детство счастливым… Может быть, потому что, это - детство?..
Каким образом ему удалось родиться? Непостижимо…
Никто не помнит. Никто не заметил даже… не обратил внимания…
Мама его была таких внушительных размеров, что когда это, то что потом стало Сеней, вылезло из неё, все как-то… ну… вроде бы и обрадовались… Ну, обыкновенно так обрадовались, по привычке… Ну… как обычно, как все дежурно радуются, когда что-то… вот так вот… вот таким вот образом… Но внимания как-то не обратили…
Всё внимание всех, помогавших Сениному появлению на свет, отвлекали золотые антикварные украшения, которыми было обвешано громоздившееся на соответствующем приспособлении тело.
Ещё в палате, ни смотря, ни на какие увещевания, что «эти штуки надо снять», будущая Сенина мама презрительно взглянула на медсестёр, пренебрежительно обвела взглядом палату… с большой любовью посмотрела на врача. С такой любовью посмотрела на врача, что всем стало как-то… все вдруг о чём-то таком что-то такое подумали, и замолчали… и ничего больше… А она встала (!), и отправилось рожать.
Ну не представляла она себе, чтобы на людях не выглядеть.
И весь медперсонал, вместо того, чтобы следить за процессом Сениного появления и волноваться… естественно, разглядывал и кольца, и браслеты, и цепочки на всех местах, и массивную скифскую брошь в чёрных, густых волосах.
Короче, в первый раз Сеню заметила нянечка в детском саду.
Заметила… очень удивилась непонятному созданию и спровадила его на улицу, чтобы этот, как ей показалось, приблудший не мешался с приличными детьми…
Вообще-то, Сеня-то и не мешался с ними… Он как-то сам по себе был… Сидел незаметно, ходил незаметно… и смотрел на всё, что там…
Но, вот так вот и получилось, что спровадила нянечка Сеню на улицу, после чего все и вовсе позабыли о нём…
Так Сеня и рос на улице.
А на улице же… Там же столько такого всего… Там всего такого столько… интересного…
Надо сказать, что детский сад, куда Сеню определили был рядом с домом, поэтому пойти туда самому и вернуться домой самому считалось, как так и надо. Ну, чего, собственно говоря, отводить его туда? Суетиться?.. Потом торопиться, чтобы забрать? Ну, чего, собственно? И Сеня этим пользовался.
Гулял Сеня по городу с удовольствием и приходил он, конечно домой вовремя, но, от отсутствия детсадовских манных каш и компотов, был худ чрезвычайно.
И только когда пришло время определять Сеню в школу, обнаружилось, что в том самом детском саду не подозревали даже о его существовании…
В школе, кстати, тоже никто не обратил на Сеню внимания.
Как и само собой, его не сделали октябрёнком… Ну… как всех… делали…
И в пионеры Сеню тоже не приняли… как само собой… Не потому что Сеня, плохо учился, или плохо себя вёл - он и не учился там ничему школьному, и не вёл себя никак - о нём просто забыли.
И Сеня существовал сам по себе, интересовался чем-то своим, что ему интересно было.
И очень стеснялся учиться…
Очень стеснялся учиться Сеня у этих странных школьных учителей. Все они, хоть и были разные, но - какие-то одинаковые… Кто-то был сердит постоянно, кто-то постоянно ласков. Но - одинаковые все какие-то, словно где-то там, под их кофточками и пиджачками стоял у них на укромном месте штамп - «Мы, мол, школьные учителя, мы учим детей по школьной программе, утверждённой… там-то и там-то, где все всё знают, как надо».
Сеня этого не понимал, он - чувствовал… Чувствовал, что учитель, значит - старшой, значит - хозяин… И чем меньше хозяину попадаться на глаза, тем жизнь прекрасней, шире и многообразней.
Учителя же дружно и обречённо считали Сеню тупым. А он благополучно поддерживал эту всеобщую иллюзию своей непонятливостью, молчаливостью и незаметностью.
Совсем иначе учителя воспринимали Сенину маму, которая никогда не приходила на родительские собрания, никогда не являлась по вызовам в Сенином дневнике.
Когда ей хотелось, она сама вплывала в школьное здание, колыша воздух своим неимоверным телом, звеня антикварным золотом, которое у неё было везде, и проходила прямо в кабинет директора. И уже туда, по очереди, спешили на собеседования, заранее уничтоженные «на раз» одним только её видом, учителя.
Ну, а то, что Сеню и в комсомол не взяли - это уже случилось привычно, само собой…
Нет, Сеня в школу ходил и на уроках послушно и незаметно сидел.
И что примечательно - с самого первого класса Сеня отходил в школу в каком-то странном школьном костюмчике, сшитом… из байки, что ли?.. И в одной и той же рубашечке светлого цвета, вечно застёгнутой до самой последней пуговицы…
Цвет этого костюмчика был странный, что по идее-то… должно было Сеню выделять как-то… всё-таки… Но Сеня умудрялся не выделяться и в нём. Он даже становился в нём ещё более незаметен.
Удивительно, но я ясно помню, что новым этот костюмчик никогда не был, и не менялся никогда. Каким-то непостижимым образом костюмчик и рубашечка росли вместе с Сеней.
Он и по улице после школы в нём же... и за город, когда со всеми, знаете - выезд на природу… и металлолом, когда со всеми - в нём же… и по подвалам по всяким загадочным, и по чердакам…
А костюмчик, и рубашечка оставались всё теми же…
Он и рыбу в нём ловил…
Ох, как Сеня любил ловить рыбу.
«Ловить рыбу» - это означало, часами торчать на берегу Фонтанки… Наблюдать за дядьками, которые с суровым видом забрасывали удочки, и следить внимательно вместе с ними за поплавком… А чтобы дядьки не шугали его - накапывать им в жестяные баночки червей…
А потом, выростя чуть, экономить на завтраках, выигрывать в орлянку… и бежать в магазин - покупать леску… настоящую леску… и крючки. Всё остальное - и удилище, и поплавок - их можно было соорудить из подручных средств. А вот леску и крючки - либо самому купить, либо выменять - они должны быть настоящими.
Грузила тоже мяли сами - либо выковыривали свинец из Большого Дома, камни которого все им, свинцом, проложены… Либо серебряные монеты, выменянные, подсогнуть, да камнем приобстучать вокруг лески, чтобы и держались, но, чтобы и смещать их можно было по ней, когда надо уровень глубины поменять.
Как-то, кстати, когда плющил Сеня серебряную монету об асфальт, подошёл к нему дядя неизвестный, обозвал дураком, спросил, есть ли у него ещё такие… и дал ему за горстку серебряных монеток десять настоящих финских, современных тогда, денежных марок.
Что вы думаете, сделал Сеня?
Он хранил их целую неделю, лелея мечту.
А потом… потом отправился свою мечту осуществлять - пошёл в магазин «Берёзка» (были при Советской Власти такие островки буржуазного изобилия, торговавшие на валюту).
Долго Сеня высматривал на витрине, выбирал ту заветную жвачку, которую он купит себе в радость и в удовольствие. Долго он присматривал себе настоящую иностранную жвачку с фантиком покруче, потому что фантик покруче - его можно и поменять потом ещё…
Наконец, когда он решился и протянул продавцу свою измусоленную валюту, чья-то беспощадная лапа крепко взяв его за шкирку беспардонно вытащила Сеню из мира сказочного изобилия, и швырнула его в какую-то убогую комнатку, напоминавшую прихожую общественного туалета, с таким же столом безликим, ободранным.
Там лапа усадила Сеню на стул, отобрала валюту и села за стол. Открыв ящик стола, лапа вынула из него огромный, как показалось Сене, пистолет, потом вынула носовой платок, в который смачно высморкалась. Потом убрала в стол носовой платок, потом убрала пистолет… Потом закрыла ящик.
Потом лапа расправила на столе Сенину валюту… повертела валюту, рассматривая её со всех сторон, открыла ящик стола и положила Сенину валюту поверх пистолета…
Потом лапа закрыла ящик…
От одного вида этого самого настоящего пистолета Сене стало страшно. Но, когда лапа легла на стол и… откуда-то сверху на Сеню раздался голос, Сеня чуть не умер от страха… от страха одинокости в этом огромном мире, который его не любит совсем.
Сеня поднял глаза (так штангисты поднимают предельный вес штанги, у них этот приём называется - жим) и увидел страшного кэгэбэшника.
Сеня никогда ещё не видел «самых настоящих кэгэбэшников», но слышать-то слышал всякое такое страшное. И тут вдруг, это такое страшное - прямо над ним и спрашивает что-то - жутко так…
Кэгэбэшник, обладатель лапы, ещё что-то спросил.
Потом встал, походил по комнатке. Потом сел, достал из ящика Сенину валюту и начал кричать что-то очень страшное о международных валютных синдикатах, о сетях шпионажа, о секретных планах Кировского Завода, которые если каждый начнёт за валюту… Потом потыкал зачем-то этой самой валютой Сене в нос…
Потом пообещал Сеню раздавить, как муравья… Почему-то, именно, как муравья.
После чего убрал эту Сенину валюту к себе во внутренний карман и успокоился.
Вынул из другого кармана наручники, задумчиво посмотрел на них, на Сеню… Вынул из того же кармана носовой платок и смачно высморкался.
«Он же его в стол положил, - удивлённо подумал Сеня, - как же он… же?..»
Потом самый настоящий кэгэбэшник достал листок бумаги и начал допрашивать Сеню.
Сеня молчал не потому, что не хотел ничего говорить. Девятилетний Сеня молчал на грани обморока оттого, что и пистолет настоящий, страшный такой… и оттого, что наручники настоящие, страшные такие… так сурово звякнули гулким набатом по его неокрепшей психике…
Сеня молчал.
Мурыжил беспощадно кэгэбэшник Сеню часа полтора - работа, видать, такая…
Потом…
Может, и среди кэгэбэшников тоже попадаются люди?
Знаете, случается же так, что человеку, кем бы он ни был, попадается вдруг хорошая жена, и он от этого чувствовать себя начинает… человеком…
Хотя…
Ну, а вдруг?
Короче, отпустил кэгэбэшник Сеню.
Отпустил бессловесного Сеню, которому после этого к ощущению окружающей действительности добавилось и знание, что кэгэбэшики тоже нуждаются в валюте.
А надо к этому сказать, что молчал Сеня в своём детстве большей частью.
Если бы вы увидели громадность его мамы, увешанную золотом, шалями, блестящую люрексом, и пышущую дороговизной всего, в чём колыхалось её существо… вы бы поняли, что разговоры их, если и случались, то состояли из «Ох, ну ты меня и…», или «Кому сказано?»… или просто - «Отстал от меня, ну-ка быстро!»…
Учителя в школе тоже… Они знали что-то такое… Ну, явно то, о чём Сеня и не догадывался, поэтому говорить с ними тоже, знаете, было как-то боязно… А они ещё и спрашивали-то поначалу... так сурово спрашивали что-то… Ну, как издевались что ли - сами же знали-то, небось…
Но, что странно - Сеня закончил школу.
Сеня закончил школу, так и не ответив ни на один вопрос, ни на одном экзамене.
Нет - вру… На экзамене по литературе Сеня, дожатый упёртым представителем какого-то управления по воспитанию (А вопрос Сене выпал про Михаила Юрьевича Лермонтова)… задумчиво конфузясь, прочитал одну единственную строчку, с которой он и закончил школу - «Тучки небесные, вечные странники»…
Представляете?
«Тучки небесные, вечные странники…»
И всё!..
Еле-еле слышно прочитал.
И когда педагоги удивились, услышав Сенин голос и стали добиваться от него ещё хоть чего-то, Сеня опять задумчиво произнёс:
«Тучки небесные, вечные странники…»
Это только теперь я понимаю…
Я понимаю, что это был приговор им всем…
Или напоминание о том, что все мы только…
А тогда мне это казалось очень смешным…
Ещё долго потом мне это казалось смешным.
Мне было так смешно, что Сеня, проучившись столько, не выучил ни одного косинуса или котангенса… что Сеня не знал закона Бойля-Мориотта… что он не знал, в каком году… и не знал когда… и не знал, где…
И только сейчас я начинаю тихо и с грустью понимать, что ничего этого я тоже ведь уже не знаю… Хотя и учился я, старательно и послушно… Но не знаю этого ничего… не помню просто, не догадываюсь даже…
И только…
«Тучки небесные, вечные странники…»
Я-то теперь догадываюсь, в чём тут дело…
Сеня был ангелом.
И заметьте - не «в нём было что-то ангельское». Ну, знаете, как мы отличаем этаких славных херувимчиков, которые для нас, как символ беспечного детства. Нет - Сеня был неприметен, сер, не выделялся ничем… абсолютно ничем…
И всем этим самым «ангелочкам амурчикастым» Сеня был прямой противоположностью. Разве может замухрышка смотреться ангелом?
Но, Сеня был ангелом, потому что…
Ну, потому что…
Ну, просто он был ангелом - и всё…
И что тут поделаешь?
Знаешь, ангелы, они ведь не красивостью херувимистой под которую мажутся сейчас все кто ни поподя… Косметики-то до фига… Имеджмейкеров всяких…
Ангелы, они - незаметны…
Незаметны ангелы… не потому, что не видно их, а потому, что… потому, что, ну.. не такими их нам художники представили… Нам же кажется… нам же хочется чтобы внешность выглядела. В торопливости и некогда в душу-то заглянуть… Вот и придумываем себе… нелепости… Все наши красивости - нелепость, просто…
«Тучки небесные, вечные странники…»