У нас с дедом есть такое большое зеркало – в него можно сколько хочешь смотреть и показывать всякие смешные рожицы. Рожицы – это когда бывает очень-очень весело. В меня тогда смешинка попадает. А если смешинок много, мы вместе с Виталиком смеёмся. Сначала – перед зеркалом, а потом и просто так. Смеёмся и остановиться не можем. Сегодня Виталик не пришёл – я потому что сама к нему потом в гости пойду.
А сейчас в меня уже смешинка попала, и дед услышал, как мне весело:
– Что ты тут такое придумала, Оленька? Вон как смеёшься, заливаешься!
– Я, деда, не заливаюсь, а показываю разных весёлых человечков. Чего я буду заливаться? Я же не соловушка. Соловушки заливаются, потому что поют. А я сейчас разве пою? Ха-ха-ха... – это разве пою, дед?
– Ну песней, конечно, это не назовёшь. Только ведь заливаться не обязательно, как соловей. Ты вон смеёшься да смеёшься, аж запыхалась уже, а остановиться не хочешь. Заливаешься, стало быть.
– А если я груши или яблочки ем-ем, а остановиться не могу, тогда что? Тоже заливаюсь, да? Заливаюсь грушами или яблочками?
Мне опять становится смешно.
– Нет, Оленька. Заливаться можно песней или вот, как ты сейчас, смехом, ещё можно слезами.
– Плакать, плакать и не останавливаться?
– Случается и такое.
– Нет уж, деда, я лучше буду снова разных весёлых человечков показывать и смеяться. Вот, смотри! – я изо всех сил стараюсь показать самую смешную рожицу.
– И правда – весёлый человечек! Смотри-ка... Ну и мастерица ты на разные маски!
– Не на маски, а на рожицы. Я мастерица на рожицы. Маски же из бумаги, а рожицы из лица.
– Ну, пускай будут рожицы, – дед улыбается.
– Ты, деда, не просто улыбайся. Ты смейся – смотри, как я! Ха-ха-ха...
Я смеюсь и смеюсь, мне аж живот держать приходится, в нём потому что всё сдавилось от смеха.
– Прямо сейчас начинай, деда! Ну деда же! Ты тогда тоже будешь весёлым человечком!
– Да разве я так сумею, Оленька? У меня и голоса не хватит так громко смеяться.
– Ты что, деда! Как это – голоса не хватит? Ещё как хватит! Ты просто послушай смешинки! От них же всё внутри щекотно!
Я опять смеюсь, даже повизгиваю. Заливаюсь я, так дед сказал. Только что же это такое? Я смеюсь и остановиться не могу, а деду даже и не смешно что ли? А почему тогда у него глаза смеются и морщинки смеются?
– Деда, ты почему голосом не смеёшься? Почему не заливаешься, как я? Может, тебе просто не щекотно внутри? Может, в тебя смешинки ещё не попали? Давай, я сейчас начну смеяться изо всех сил, из меня тогда смешинки в разные стороны полетят, а ты их скорей глотай! Давай?
– Нет, Оленька. Специально смешинку не проглотишь. Она невидимая. Её только случайно поймать можно. Зато уж если поймаешь – насмеёшься вволюшку.
– А вволюшку – это как?
– Вволюшку – это значит, когда сил не жалко.
– Как я, да? – мне уж точно не жалко сил смеяться.
– Примерно так.
– А душа тоже что ли может смешинку поймать?
– Почему не может? Может, конечно, Оленька. Смешинка – она ведь, как снежинка, легкая. Не заметишь, а уж и душе смеяться захотелось. И причин нет, а весело. Это, конечно, неплохо – без причины посмеяться. Смех, он для любого полезен. Как медок в чай. Только вот меру надо знать – много мёда положишь, чай приторным станет, слишком сладким. От такого чая толку – чуть, его и пить-то как? Вот и с душой так... Хорошо оно – смеяться, да только смотреть надо, чтобы её – душу-то – пустым смехом не надорвать.
Я делаю большие глаза и смотрю на деда.
– Ну, чего замолчала? Или смешинки твои закончились?
– Деда, как ты сказал про душу? Что – смехом? Каким смехом?
– Душу можно пустым смехом надорвать – оставить без сил, значит. Если уже не смешно, а ты из себя выдавливаешь через силу – это пустой смех, ненастоящий, Оленька. А душа без сил – и ты без сил, так-то вот. А сильная душа – и ты сильная. Чтобы душе весёлой быть, Оленька, и одной смешинки хватит. Необязательно все смешинки в себя собирать да животики надрывать – вон, ты уж и держишься за животик-то!
Я сразу же представляю себе душу без сил. Совсем невесёлая получается душа. И я получаюсь невесёлая... Нет уж, не хочу, чтобы со мной такое было!
– А как такое знать – меру эту? Как, деда?
– Как знать, спрашиваешь? Нет в этом особого труда – меру знать. Не забыла ты ещё, Оленька, как три стакана сока выпить собиралась?
– Не забыла, деда. Я что ли могу про такое забыть! Я же чуть не лопнула.
– Вот и молодец, что помнишь. Наперёд тебе наука – не жадничать и меру знать. Ты ведь тогда и томатным соком вдоволь напилась. Ни к чему было ещё сливовый и берёзовый покупать. Вот и мера твоя была – стакан томатного сока.
– Не только это, деда. Я же ещё квасок пила.
– Ну, значит, квасок и один стакан сока. А на больше не хватило твоей силушки. Насколько её хватает, такая у тебя и мера.
– Знаешь, деда... Я ведь, наверно, целый день смеяться смогу. Получается, какая большая мера!
– Ой ли, Оленька? Не торопись до времени меру определять. Сядь-ка вот сейчас да послушай себя. Не запыхалась душа-то от смеха твоего? Не обессилела?
Я сижу тихонечко, как сказал дед. Только ничего не могу про душу услышать. Разве можно что-нибудь услышать, когда икаешь? А я икаю да икаю!
– Ик!.. Деда, я не знаю... ик!.. про душу не знаю... ик!.. кажется, она у меня... ик!.. икает.
– Ну вот, а собиралась целый день смеяться. Беги-ка в сенцы да попей водицы. Да смотри, не торопись. Нельзя быстро глотать, когда икаешь. Поперхнуться можно. Пей маленькими глоточками.
Я выбегаю в сенцы, черпаю ковшиком воду из ведра и выхожу на крылечко. Сажусь и начинаю пить, как дед научил: раз – глоточек, два – ещё... Пить маленькими глоточками интересно, а икать совсем неинтересно. Даже сказать ничего нельзя, только ик! да ик! Наверно, я всё-таки пересмеялась, правильно мне дед сказал. Могла ведь и без силушки остаться да ещё с невесёлой душой... Надо Виталику про меру рассказать, а то он про это даже и не знает. Ещё без силы останется! Вечером ему расскажу, скоро уже. А сейчас бы с дедом на крылечке посидеть... Просто так! Люблю я потому что моего деда.
– Деда-а! Выходи сюда!
Ой, как хорошо! Я больше не икаю. Помогла водичка.
– Чего кричишь, непоседушка?
– Тебя зову. Давай вместе посидим? Я и не икаю больше.
– Ну, долго нам с тобой рассиживать некогда, Оленька. Заботушки наши ждут.
– Так мы же с тобой вместе все дела быстро переделаем, деда!
– Переделаем, помощница моя. Переделаем...
Хорошо нам с дедом на крылечке. Подумаешь – заботушки! У меня же силушка есть и весёлая душа, я её потому что не на-до-вра-ла, то есть не так, я её не на-до-рва-ла. Слово какое – всё в нём перепутать можно. Но оно важное, и я его поэтому запомню.
А мы с дедом только посидим ещё немножечко и ка-ак все дела переделаем! И станет нам весело-превесело! У деда тогда хватит голоса громко смеяться! Можно же всего несколько минуточек-то голосом громко посмеяться. Или – один часик хотя бы.
Мы тогда сядем на лавочку за воротами и будем заливаться – смеяться и не останавливаться. Позаливаемся чуть-чуть, а потом я к Виталику побегу.
А если кто-нибудь в нашей деревне будет икать, я про водичку расскажу – зря меня что ли дед учил? Пить маленькими глоточками.