Зимний вечер набирал ту магическую силу, которая заставляет все вокруг, все, что кружилось, падало, бурлило, металось днем, замереть в каком-то волшебном оцепенении, не нарушаемом ни дуновением ветра, ни резким возгласом: все смягчал, облагораживал, впитывал в себя пушистый мягкий снег, фальшиво согретый светом фонарей, окон, фар… Шел человек по улице, слушая, как упруго скрипит снег в такт его шагам – человек не молодой, не старый, не грустный, не веселый, - просто замерзший человек, который пытался все глубже запрятаться в поднятый воротник пальто.
«…боги… Хоть бы отопление включили дома… ха, дома? Четыре стенки да потолок – к тому же ледяные… какой к чертям дом?!..»
…Что же до лица незнакомца, то про него скорее бы сказали «некрасивое, несимпатичное», тем не менее нельзя было его назвать незамечательным... Природа, старавшаяся над созданием этого человека, как-то небрежно отнеслась к этой его составляющей , будто торопилась приступить к чему-то более важному, интересному, ответственному и нужному. Нос, вроде бы сначала собиравшийся быть прямым, оканчивался не то горбинкой, не то какой-то незаконченной курносостью. Двумя четкими вертикалями он переходил в губы, которые с годами становились все тоньше, словно удерживая в себе крепко-накрепко все несказанные слова, все неозвученные фразы. Глаза смотрели метко и остро, особенно теперь, выхватывая из действительности четкие картинки, как фотографии. Не было в них прежнего озорного блеска, брови же все смелее надвигались на них, жесткие, с пробегающей седой искрой…
«…и кто придумал это дурацкие пальто-куртки… Ходили ж раньше в тулупах, шубах барских, знай только щеки розовые с мороза из воротника торчали – теперь попробуй надень такую в городе – бомж бомжем… хоть и согревшийся.. Ничего – вот рвану в домик – там у меня на совесть тулупчик есть, ходи по сугробам сколько влезет, хоть дом сторожи ночами – не промерзнешь уж, какой там…»
«Домиком» он именовал дачу- не дачу, избушку – не избушку в деревеньке в диком количестве километров от Москвы, куда приезжал редко, но о котором думал и мечтал постоянно, тем самым превратив «домик» в самого родного и близкого друга: ведь вещи люди иногда тоже считают друзьями, в самое уютное место в мире – а по нему он поездил немало, - в заповедь, на которой держалось все его миропонимание, все мысли, все чувства. В мыслях он сбегал туда, когда его особенно давил холод людей, их ограниченности, беззастенчивая лживость, собственничество, мелочность, тупое упрямство… Как маячок, как оплот надежды и добра, этот домик стал частичкой его души, поддержкой, тем, что приносило, хоть ненадолго, ощущение тихого счастья, необыкновенного уюта, согревающего, успокающего. Он думал, что в этом домике обязательно должен звучать негромкий мягкий смех – так смеются не от шутки, не от шалости, не от глупости, а от счастья, когда оно вокруг и внутри, когда светятся глаза и смех сам озорно срывается с губ; что там должна звучать мелодичная гитара, густо и задумчиво – и весь домик
«…тогда б.. словно изнутри светился… И такими теплыми, добрыми, золотыми окнами он смотрел бы в сумрак…»
Он наощупь выбрал из связки ключей в кармане один – длинный, с кольцом на конце, он еще все время напоминал Золотой, из сказки.. или от сказки? Погладил, сжал в руке холодный металл…
«…да, там должно быть светло очень – не потому что много электричества, а потому что везде дерево – светлое, золотистое, оно бы приглушало слишком яркий свет, рассеивало по всем комнатам, смягчало его, как запах готовящегося обеда смягчает запах нежилого дома.. скрип-скрип… скрип-скрип.. надо купить на ужин что-то.. опять котлеты из морозилки... Готовить, что ль, научиться на старости лет? Травиться – так своей стряпней… чужой как-то обидно..»
По дороге он внимательно смотрел на окна, будто выискивал самое теплое из них, самое яркое – и шел мимо, зная,
«… не нужен я там никому за этими окнами… Да, в сущности, что это? Стекло да лампочка в комнате – а я уж с ними почти разговариваю… А ведь.. глупость, конечно.. вот ведь мальчишечьи мысли, но да все равно, кто меня осудит… есть ведь окно, за которым сидит та женщина, у нее еще волосы – как падающие осенние листья, - уже не золотистые, но еще не грязно-коричневые… Чем черт не шутит… Да вот так и не пошутил…»
И новому окну, как случайному попутчику, пояснял:
«.. Сорвался я тогда, уехал от нее – она ехать отказалась, да я и не упрашивал, думал - ничего не изменится… а вот и пожалте вам… испугалась ли чего, засомневалась ли… черт разберет… а вот если найти окно ее сейчас прямо, забежать… Эгее, ну ты и мальчишка… Котлеты тебя ждут, а не окна, мечтатель!.. вон и магазин.. Бестолково все это как-то… Тоска… »
* * *
По квартире степенно плавал запах готовящегося яблочного компота… Парной, теплый, необыкновенно душистый, он проникал из кухни в комнаты, оживляя застоявшийся зимний воздух. Везде был зажжен свет, он уютно лежал на мягких креслах, на диване со множеством пышных подушек, на столике с журналами и начатой вчера книгой – потому было ярко и тепло даже глазам. Женщина у окна зябко куталась в тепло-розовую шаль, хотя в квартире было далеко не холодно…
«..тоска… Боже, какая же тоска! День за днем, урок за уроком…и не денешься никуда, не сбежишь в неведомые края…Так пусто и холодно внутри…Странно, ведь вчера затопили.. Хорошо, сейчас дочка придет - и компот готов будет…Надо пойти посмотреть, как он там…»
Учительница, мама, она равнодушно подошла к плите, еще раз с удовольствием вдохнула сочный запах яблок, помешала аккуратно нарезанные кусочки, погрела руки и пошла в комнату. Сев за стол, подперла рукой голову и потом все глядела недвижимо в одну точку в темном прямоугольнике заоконного неба… Она напряженно вспоминала что-то такое же теплое, как эти яблоки, такое согревающее изнутри – лучше, чем наливка в баре… И она вспомнила – чудака-фотографа из недавнего прошлого. А всего несколько лет прошло с тех пор как… как вдруг оказалось, что она умеет так чисто, светло и звонко смеяться – как камешки в прибое, … как она узнала, какие пушистые у нее волосы, как она открыла, какой же чудесный запах у тюльпанов весной и у роз – зимой, как… Да что перечислять – сколько еще этих «как..» вместила в себе та вспышка света, что не давала отдохнуть глазам целый год. Оказалось, что снег так мягок и весел зимой, что чай вкуснее, когда его пьешь из большой кружки, которую уютно держишь между двух ладошек, что в электричке гораздо интереснее ездить в тамбуре, что далеко-далеко по Москвой еще есть старинные избушки, похожие на уютных добрых бабушек, что улыбка иногда греет намного сильнее, чем обогреватель… Воспоминания пронеслись в голове, не оставив тепла – только ощущение какого-то тусклого сожаления, почему-то своей глупости.. почему?
Того фотографа не то чтобы не любили ее близкие и окружающие… Они будто осуждали его за глаза за то, что он оставляет ей в почтовом ящике цветы, врывается вихрем в квртиру и увозит в чУдные (или чуднЫе?) уголки Подмосковья, в маленькие города неподалеку (когда сами «они» по месяцу собираются в театр!), ведет гулять не в Парки Культуры и приглашает не на концерты или в кино – а уводит в тихие тенистые – а зимой таинственные в своем скудном освещении – московские переулочки, открывает ей необыкновенной красоты набережные – ей! считавшей себя знатоком Москвы, знавшей назубок, как пройти к Манежу и музею Маяковского, но даже не подразумевавшей и существовании Кривоколенного переулка, Шарикоподшипниковской улицы и Бесединских мостов… потом же он представляет ее своим знакомым и друзьям, которые пишут песни и играют на гитарах – и целый вечер они поют под задумчивые переливы гитары, под сухое вино со скромной закуской, под воспоминания о былом, под мечты о грядущем… Тогда внутри все будто оттаивало, и становилось так просто и щемяще грустно: столько лет потрачено впустую, и не было таких открытых, улыбчивых людей, не пели таких душевных и удивительно простых песен, не говорили такие теплые, искренние, чуть ироничные тосты, не пили такое жаркое, густое, пряное вино… Эти люди приняли ее просто так, такой, какая она есть, будто знали и ждали. А когда она, окрыленная, огорошенная этой теплотой, приходила домой, вдуг уже казалась себе наивной, глупой, легкомысленной…
При всем этом его хоть и осуждали, но осуждали как-то боязливо – так обычно говорят о том, в чем не разбираются, но все равно говорят, утверждают, чтоб показаться такими знающими, умными и разумными… (на практике это редко соответствует сути) «Вот чудак! И дела у него серьезного никакого нет… фотографирует себе, фотографирует.. вот как с таким жить?! Обленится, видите ли, вдохновение у него кончилось, Музу мне, Музу! А ты готовь-убирай-кофе подноси – и успей денег заработать…» - говорили в доме. «Вот чудак! Ходит, ходит… И улыбается все. Нечай идиот какой…» - вторили старушки во дворе, не стесняясь ни его, ни ее ушей…
…Она открыла нижний ящичек стола, между коробками бумажками, какой-то ветхой мелочью, которая так хорошо умеет накапливаться в нижних ящиках, нажупала длинный ключ, на конце у которого было большое кольцо. Этот фотограф подарил перед отъездом. Уезжал он за границу на несколько месяцев – воплощать какой-то свой замысел, она уже и не помнила какой. Звал ее – да что там! Куда уезжать, еще надолго, еще с таким чудаком!! Это ж – мать моя родная – авантюра!!..
Под ключом лежала фотография. На ней она смотрела в окно и тихо улыбалась своим наивным мыслям. И казалось ей все время, что эта задумчивая женщина с счастливыми, улыбающимися глазами на фотографии – не она – деловая, уверенная в себе, сильная, не пускавшая на всякий случай никого к себе в душу. Когда она смотрт на эту фотографию, часто ей начинает вдруг до слез хотеться стать той, что так кротко и светло смотрит в окно по ту сторону кадра. Но как? Хотя вот ключ…
Женщина сидела и рассеянно вертела в руках ключ..
«Да я просто как Катерина: держу в руках ключ и раздумываю…»
Озорная мысль вдруг вспыхнула на миг…
«…а вот взять и приехать, отпереть дверь, помыть дом, распахнуть окна, смести пыль… и ждать, когда он приедет?! Вот прямо сейчас, бросить все, забыть, как забывал он! Сорваться, как срывался он…»
- и тут пахнУло на нее сочным запахом леса, пронизанного солнцем, запахом, какой бывает в ясные, безоблачные дни, когда прогретый лес томится под лучами света, тепла…
«… ну да, прямо сейчас… Боже, что за дурацкие идеи?! У тебя компот на кухне! вот-вот закипит.. Ужин еще готовить надо… Да и стоит ли тот дом еще? Снесли ведь небось.. или сам.. Чушь какая…»
Бросила ключ, побежала на кухню.
Хлопнула входная дверь. Это пришла дочка. Ее еще надо покормить ужином.