30
В конце января выдался денек, когда мои нервы сдали. Я орала, что у Владика потому по утрам такое настроение, что он не высыпается, а не высыпается он потому, что у нас ночевал Франта. А я всегда была против того, чтобы у нас посередине недели ночевал Франта! И пусть скажет спасибо, что последние три недели, пока я делала документы, я сама высыпалась, потому и не орала так громко, а вот выйду с понедельника на полный рабочий день на станек, так все будут вспоминать эти три недели, как сон в раю!
- Я буду вспоминать эти два года, прожитые с тобой здесь, как адские, когда выйду за Франту замуж, - парировала дочь.
Так я впервые узнала, что Франта попросил у Наташи руку и сердце. Их дело – возрастать, наше дело – умаляться. Мало того, уже и переговорил со своим отчимом и со своей мамой, теперь и отчим, и мама горят желанием встретиться со мной. Еще бы не горели!
Какая-то сомнительная русская, занимающаяся сомнительным бизнесом – ибо, что это такое – торговля картинами – как не «прохазка ружевым садом» (прогулка по саду роз)?! – хочет свою сомнительную дочь с каким-то полутатарским ребенком, навялить их чистому, невинному, глупому сыну! (блин, и пасынку).
Встреча состоялась на высоком уровне. В прилично меблированном зале нам подавались «хлебички» с ветчиной и сыром. Франтин отчим оказался лет на пятнадцать младше Франтиной мамы, и в свое время взял ее замуж с двумя пацанятами на руках – пятилетним Франтой и трехлетним Лукашем. Наш трехлетний Владик что-то ему такое навеял, и он не спускал его с рук, даже когда подливал мне чаю. И тогда же сказал, что у него есть знакомые в «цизинской» полиции, что он сам, собственно, бывший полицейский, а сейчас развозит какие-то там термометры по целой Чехии, один раз в неделю мотаясь за ними в Германию, и попробует что-то сделать для Наташи.
31
Но Наташе пришлось-таки выезжать из Чехии, не помог ни папа, ни папа римский. Нужно было подавать все собранные документы «мимоземи», то есть за пределами Чешской республики, в любой другой стране, что для русских означает Москву.
Франта вызвался сопровождать Наташу. Мало того, что за обе страховки – Наташину и Владикову, - я заплатила семьсот папиных долларов, еще надо было на поездку долларов двести, а тут еще этот Франта на хвосте.
- Мама, да там одну «жадость» подать – сорок долларов стоит! – вопит Наташа,- и билет на одного туда-сюда сто долларов! Франта, наоборот, с собой триста долларов берет!
Хорошо. Еще надо на поездку долларов триста. Папиных.
Словом, никакого покоя, никакой радости, тут разлука, а мы ругаемся из-за каких-то трехсот долларов. Пусть будет триста долларов. Лишь бы вернулись. Лишь бы были здоровы.
И, слава Богу, Франта при них.
Два дня меня не было дома, два дня я куролесила. Тем более, Светка сказала, что пока дети в дороге – убирать в доме нельзя. Да и после двух дней, хоть и вернулась домой около полудня – меня дома не было, так как читала я книжку Виктора Суворова «Аквариум». Это пострашней всех пелевинских историй, это из первых уст. Мне такое чтение понадобилось, чтоб забыть, что я нелюбима. Я была совершенно расслаблена, и даже Суворов меня не напугал.
32
«А вооруженный человек не использует никаких других форм приветствия. Его оружие и есть приветствие всем остальным», - лихо у него получается, только как-то по-военному. Оружием может быть все, что угодно, и я все-таки предпочитаю слово.
Поселились они в Москве, в какую-то гостиницу, не то «Титан», не то «Гигант», все у них там здорово, даже телефон есть, по которому мы говорили – пять минут сто пятьдесят крон, не так уж и дорого. В общем, девочка моя молодцом, и они гуляли по Москве, и она показывала Франте Кремль.
- Понравился?
- Наверное.
- А тебе?
- Да я ходила там раскрыв рот.
- А Владик?
- А Владик еле задние ноги таскал. Спит сейчас без них.
Еще три дня, и если все будет хорошо, в четверг уже сядут в поезд, и в субботу уже будут здесь, Господи, Иисусе Христе, помоги им.
Ловлю себя на мысли, что слишком часто поминаю Бога всуе.
33
Все не было хорошо. Разве в России можно вообще произносить такую фразу «еще три дня, и если все будет хорошо»?!
Не приняли у них документы, так как у Владика должен быть свой собственный заграничный паспорт. Это у трехлетнего-то ребенка!
Поехали мои бедные детки вместо Праги в Челябинск.
Франта отдал Наташе оставшиеся у него свободными сто долларов, а сам возвратился назад, в субботу пришел и рассказал, что да как. Говорит, зато развод оформит с отцом Владика, все к лучшему. И Наташа туда же:
- Мамочка, ты, главное, не расстраивайся, это займет у нас всего неделю!
- Да что я, России не знаю?!
И напала на меня такая тоска, что я опять придумала в доме не убирать – дети-то в дороге. Да что там, душ не могу принять. Бедные мои дети, бедные мои, ни подарков с ними, ни одежды. Сменное белье, да пара запасных теплых свитеров. А еще представляю маму с братцем. Каков же будет их столбняк.
- Игоречек, здравствуй, хочу предупредить вас, что к вам едут Наташка с Владиком! Как вы там?
- Да вот только что с Лехой накатили по соточке.
- А мама где?
- А ты кто?!
34
Я за склад начала деньги собирать. Это мы с Маришкой вечером в подземелье были, с живой скрипочкой. Место у нас такое открылось, прямо на Гавелаке. Для тех, кому за шестьдесят. Мы его уже и окрестили «У старичков». Очень приятно коротать там дежурства от семи до девяти вечера. А если хорошая компания, то и от девяти до одиннадцати.
- Игорь, ты сегодня трезвый? Можно с тобой разговаривать?
- Да уж, Кира, как все запущенно! Владик ни слова не говорит по-русски! Вы что, с ним не говорите по-русски?!
- Я говорю. Принципиально. Но Наташа переходит на русский, только когда орет.
- Представляю. Она сегодня в Свердловск уехала. Владику там должны паспорт выдать. По месту прописки.
- Ничего, у нее там еще и муж, с которым нужно развестись.
- Зря ты все это затеяла, Кира. Возвращалась бы ты домой.
- Куда? Папе вагоны с мукой продавать?!
- Да он тебя еще и не возьмет.
- То-то же. Лучше уж я в Праге буду продавать картинки.
Кстати, о картинках. Мы опять встретились с Мишей Куколевым в баре, он мне дал новую коллекцию в пятнадцать работ. Я опять их разложила на ковре веером, и опять любовалась на их линии, а на следующий день продала одному галерейщику из Голландии десять «теток» по сорок долларов каждую. И, похоже, он две картинки у меня увел. Может, не украл, а в запарке запаковал вместе с другими, он мне помогал паспарту с работ снимать. В общем, получилось, что Миша заработал восемь тысяч, а я четыре, но при этом он мне одну картинку простил, а за вторую я заплатила, то есть я заработала пять.
35
Немного найдется людей, которые за меня порадуются. Больше будет таких, кто захочет у меня Куколева оторвать с руками. Нужно быть предельно осторожной, внимательной, тайной. Я же, как обычно, всем все растрындела.
Позвонил папа и очень подробно расспрашивал меня о Наташе. (Как будто в Прагу позвонить легче, чем первой жене через улицу). Я сказала, что раз уж Наташа добралась до Урала, пусть разведется со своим суженым, нас тут один чех замуж берет.
- А этот суженый ей снова морду не набьет?
- Я тоже боюсь, папочка. Но она же в семью поехала, там мать, отец, думаю, у ней ума хватит не оставаться с Сашкой наедине.
Папа записал фамилию «Шукшина».
Я говорю:
- И Владик – Шукшин.
- Она что, и Владика с собой взяла?! – говорит папа.
- Ну, должна была. Мама сказала, что нельзя дедушку с бабушкой лишать радости повидать внука.
- Много ваша мама понимает!
- Абсолютно все. Если все будет хорошо – Наташа через три дня вернется.
- Ирина, может быть, ты забыла, что такое Россия?!
36
Нет, не забыла. И вряд ли когда забуду.
Третий день жарю себе кусок мяса, смотрю на него и ложусь спать. Утром кусок выбрасываю. Вечером все повторяется сначала.
Еще весь Гавелак гудит о парагонах, которые мы должны выписывать на каждую продажу с первого марта. Чешский Юрьев день. Неужели им больше делать нечего, кроме как прижимать нас, мелких предпринимателей?!
Заплатила за склад и телефон. Я на одни только телефонные карты все свои заработки просаживаю.
Как только Франта позвонил и сказал, что набил Наташе карту, я тут же позвонила ей и закричала дурным голосом, что она вот уже пять дней торчит в Екатеринбурге вместо запланированных трех. С нее, видишь ли, свидетельство о рождении Владика трясут, а оно осталось в Праге!
- Да ты не волнуйся так, мамочка, мне завтра дубликат выдадут, а с Сашкой мы уже заявление на развод подали. Решение он сам получит, а потом нам пришлет.
- Если ты до следующего понедельника не вернешься, тебя из школы исключат!
- Франта поедет туда и напишет заявление по уважительной причине.
- Кто тебе Франта, чтоб они его заявление приняли?! Поворачивайся, Наташа!
Хорошо, что карта быстро закончилась. А то бы она у меня заслушалась.
Но я решила сходить к Владику в садик и попытаться заплатить за март месяц с тем, чтобы они без шума подождали и его с недельку.
37
Вышла не неделька, а добрых две.
И это притом, что, добравшись в Москву, Наташа получила номерок в Посольстве на принятие документов 28 марта! На дворе стояло тринадцатое число, а они предлагали ребенку – с ребенком на руках – в чужом городе, - в столице нашей Родины! – ждать до 28 марта! (прав мой брат, когда удивляется, как такая маленькая страна, как наша, может прокормить такой большой город, как Москва).
- Наташа! – в сердцах сказала я, - бросай все к чертовой матери, и возвращайся. Лучше мы здесь начнем все сначала. Франта тебе приглашение невесты сделает, это на три месяца, а за три месяца вы успеете пожениться.
Итого вторая тысяча долларов папиных денег улетела, как простыня. Ни за что. Да еще папа – в данном случае дед – подкинул внучке денег на обратный билет.
А я между тем все стояла и стояла под справой на решетке, из-под которой дул чуть теплый ветер. Никольская придумала систему: держащий нашу «очередь» - замыкающий третий – добровольно уступает первое и второе место товарищам. Сам ждет целую ночь, и всем новоприбывшим докладывает, что первый и второй-де, ушли «погреться», например, в «Батальон». Самыми страшными для меня в ночь моего «дежурства» были последние минуты перед приходом Кости, младшего брата Никольской. Увидев мое лицо – он отпустил меня в «Батальон», где я и повстречала Никольскую.
Я сказала:
- Марина, ты хочешь, чтоб я заработала инфаркт?
- Я хочу, чтоб ты заработала денег к приезду детей.
Не знаю почему, после этой безумной, холодной, бездомной ночи, в которую я прочла сто страниц талмуда «Пути русского богословия» (дал почитать, разумеется, Куколев), я поняла, что в ближайший же день буду держать Владика в своих объятиях.
Нет в мире силы сильней, чем родительская любовь. Ах, что я говорю! Что знают родители о любви к детям?! Все знают бабушки и дедушки о любви к внукам.
38
По приезду Владик плюхнулся в ванну с пеной, которую я купила специально для него, и сказал:
- Мы смэ дома.
Немногому же его научили чехи. Зря переживает Игорь. Я дала Наташе двести крон и сказала:
- Ни в чем себе не отказывай.
- Вот за что я обожаю свою маму, так это за чувство юмора, - засмеялась дочь, - у меня тут от дедушки мелочь осталась, долларов шестьдесят. Если хочешь, поменяй, и себе оставь.
В связи с этим хочется процитировать тебе, еще неизъяснимый мой,возлюбленный читатель, следующее изречение из читаемых «Путей»:
- Путь идет не от «наивности» к «сознательности», и не от «веры» к «знанию», и не от доверчивости к недоверию и критике. Но есть путь от стихийной безвольности к волевой ответственности, от кружения помыслов и страстей к аскезе и собранности духа, от воображения и рассуждения к цельности духовной жизни, опыта и видения, от «психического» к «пневматическому».
Ей, Богу, - к пневматическому. Нам надо действовать.
39
Все у нас, вообще-то, хорошо. Наташу, в тот же день, как приехала – я погнала в полицию, к начальнику. Вернулась назад с Франтой и планом, «вымысленным» совместно. Месяц у нее есть по «разитке», это до пятнадцатого апреля, и три месяца ей Франта дает как невесте, а уж за четыре-то месяца она выйдет за него замуж и получит «трвалый побыт», так что никуда больше выезжать не придется.
Я все-таки спросила Франту тем же вечером, не передумал ли он брать Наташу в жены, он на меня посмотрел, как лунатик.
И лишь на следующий день высказался в том смысле, что отчим с мамой страстно желают со мной встретиться, чтобы обговорить меню свадебного обеда.
И вот, в разгар этих матримониальных страстей, со мной происходит нечто из ряда вон выходящее.
Ты пришел на Гавелак.
Залетела птаха со Сходов. И сказала, что теперь у Павлова работает, имеет стабильный высокий заработок.
- Идеальный вариант, - одобрила я, - за это даже можно выпить. Вот хотя бы «У старичков», я угощаю.
- Нет, это я Вас приглашаю, - застенчиво сказал ты, - Теперь я могу себе это позволить.
Так и сказал:
- Это я могу угостить Вас.
40
Как-то незаметно, бокал за бокалом, мы просидели «У старичков» до закрытия, и на остановку моего трамвая попали только в первом часу ночи, когда последний трамвай уже ушел. Тогда отправились на остановку ночного трамвая, сели в него, и всю дорогу целовались. Боже мой, мы целовались! Или еще лучше – да Боже ж ты мой! – мы целовались. У меня есть такие удивительные читатели, которые сразу же найдут ответ «пьяная была, вот и рассиропилась». Но я позволю себе с этими читателями не согласиться. И даже дать им совет. Пойдите, напейтесь допьяна – и попробуйте всю дорогу целоваться в ночном трамвае.
Мы приехали ко мне, и даже не успели выпить чаю, который я бросилась готовить. Всю ночь ты любил меня, а под утро спросил:
- Можно я буду называть Вас на «ты»?
Это было потрясающе. Владик замер на моем пороге с молотком в руке. Наташа заскочила в ванную, когда я принимала там душ, и миролюбиво ойкнула:
- Кто хоть там?
Потом дети ушли, мы опять любили друг друга, а потом спали до обеда. Разумеется, ни на какое дежурство я не пошла. Да я вообще забыла, что такое дежурство.
Мы не расставались два дня.
На третий день ты уехал, сказав, что вечером придешь за мной на Гавелак. Я тщательно одевалась на работу, ждала целый день – ты не пришел. Я вызвалась «дежурить» и отдежурила за Рема «У старичков» с семи до девяти часов вечера, потом на дежурство пришла Маришка, и тем же макаром мы отдежурили с ней до одиннадцати.
Поэтому по дороге домой я звонила тебе. И упрекала за то, что ты не сдержал обещания. Как будто упреки когда- либо кому-либо помогали.
41
Ты сказал, что перепутал день рождения кого-то из своей музыкальной «тусовки», и, мол, не вчера, а сегодня он происходит, поэтому ты приедешь завтра.
Назавтра я снова вырядилась. Прождала тебя до вечера, а вечером получила эсемеску «Ира, прости, пожалуйста, в воскресенье». И, конечно, опять зашла «К старичкам» с Маришкой и Светой. Правда, на этот раз все было без излишеств, что не помешало мне по дороге домой снова звонить тебе. У тебя был «зазнамник», и на этот чертов зазнамник, в пятый раз попадая на деньги, я обиженно крикнула «Можешь и не приходить, я не хочу тебя видеть!»
- И что я за человек такой, и кто меня за язык тянул?! – хныкала я дочери целый вечер.
- Не переживай, мамочка, - сказала дочь, - я сама точно такая же. Если ему надо будет – он придет.
И я опять украшалась, как елка. И опять ждала.
Но ты не пришел.
Зато перезвонил глубокой ночью. Был еле живой, и – совершенно, как я, - не смог сдержать своих эмоций. Лепетал что-то вроде «я, наверное, должен извиниться, но я не умею извиняться, просто понимаешь, так сошлось. А я хотел тебя видеть, я хотел бы быть рядом, я хотел бы никогда не расставаться…» Я со сна успела вставить только «Угу».
Но всю ночь мне снилось, что ты меня разбудил.
Откуда-то из подсознания накатывали волны и качали «разбудил, разбудил»…
Послезавтра мне исполнялось сорок лет.
42
Наутро я достала станек с утра и заработала четыре тысячи крон. Две тысячи побежала относить на почту – за телефон, электрику и социалку. Вдруг встретила там N., который отправлял домой заказное письмо. Я ему просто сказала «Пойдем, выпьем, я тебя угощу, у меня завтра день рождения», и мы в «Астории» взяли по метаксе и кофе. Хочу отметить, что я весь вечер звонила тебе, но телефон твой не отвечал. Потом N., сказал «А теперь угощаю я тебя», и повел меня к «Семинаристам», где я была впервые. В самом эпицентре разухабистой «Народной тшиды», оказывается, есть такое тихое, пустынное и элегантное местечко, да к тому же подают «Трамин». Мы заказали одну бутылку, а через два часа – вторую, так что, когда Наташа мне звонила, я клялась, что скоро буду дома, хотя сама уже в это не верила. Я поставила себе целью провести ночь со своего тридцатидевятилетия на это сомнительное сорокалетие (сорока! летие! блин, не сова и не дрофа!!) не одна в постели, а с каким-нибудь мужчиной, даже не важно с каким, лишь бы проснуться и увидеть, что я не одна. Видимо, случаются такие фокусы с женщинами в сорок лет. Не одним же мужчинам «сорок лет – бес в ребро», как говорит моя мама. Меня эта цифра ошеломляла, я все думала, что я девочка, и вдруг наутро должна была проснуться теткой, нет, я не могла проснуться одна. Может быть, я уже и хотела бы проснуться с тобой, но твой телефон не отвечал. То есть когда N.,пригласил меня к себе (правда, у меня попросился переночевать Леха, но я его обезврежу), я как-то само собой согласилась.
Ничего себе само собой! У нас с N., были простые, но уже довольно долгие отношения. Я бы и не подумала ему уступить, при одном «но».
Если бы у нас что-то сложилось после той ночи, если бы только сложилось!
Но ведь не сложилось.
43
Мы прокувыркались всю ночь. И надо отдать N., должное – мы с ним встречались редко, но крепко. Он ни на секунду не оставлял меня своими ласками. Он меня разбирал просто по суставчикам, по клеточкам, по атомам. Я, конечно, не такой искусный рассказчик сексуальных сцен, как, например, Леонид Стариковкий, которого я в данную минуту читаю и ужасаюсь, но N был неутомим, неисчерпаем, и совершенно в меня не влюблен. У нас с ним были ЧИСТЫЕ ПЛОТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ. Если кто-то думает, что плотские отношения не бывают чистыми - это его проблема. Мы друг друга выручали как товарищи.
И что ты можешь знать об этом?
Что вообще ты можешь знать?!
Ни минуты не вздремнув, N., утром поехал на дежурство, и за себя, и за меня. А на дверь в комнату, где я спала, прикрепил записку:
«Не входить. Она убьет!»
И я спокойно проспала три часа его отсутствия. Он вернулся с тремя белыми розами и снова бросился ко мне в постель. Через час мы встали такие голодные, что побрели, куда глаза глядят, лишь бы поесть. А в окно, тем временем, видно, смотрел на нас несчастный Леха, потому что его загнобила эта фраза «Она убьет», потому что он не мог не подсмотреть, кто же эта «она». И, как музыкант музыканту, он тут же позвонил тебе. Мама дорогая! Почему он позвонил тебе?! Почему он не позвонил мне?!
Я завтракала в ресторане в утро своего сорокалетия с мужчиной, который, по крайней мере, в эту ночь был со мною, а ты тем временем…
Я приехала домой в полдень, и Наташа сказала, что от Сашки пришло свидетельство о разводе, Франта отпросился с работы и сейчас они мчат в местный загс (радницу), где им уже назначили дату свадьбы на двадцать шестое мая, свадьбу! – я лихорадочно взялась за приготовление праздничных салатов – обещали приехать Асхат со Светой и Маришка с Борисом, как позвонил ты.
И сказал каменным голосом буквально следующее:
- Я поздравляю Вас с этой датой, если, конечно, с этой датой можно поздравить, и желаю Вам самого-самого.
И повесил трубку. И тут до меня дошло, что ты знаешь, как я провела ночь.
Я пыталась дозвониться до тебя семь раз.
У тебя был зазнамник.
44
Мой день рождения продолжался три дня. Мне каждый день различные люди дарили цветы. Мне никогда столько цветов никто не дарил в России. Вся моя комната была завалена ими, как комната моей мамы на День учителя. Только среди этих цветов не было ни одного цветочка от тебя.
Ах, вот оно, сорокалетие!
Что ты подумал обо мне, такой старой, всеми уважаемой тетке?!
Что ты подумал, когда решился на ночном трамвае промчать меня в вихре страсти пять дней назад?! Может, тебе было просто холодно и неприютно в этом мире, где приходится выживать каждый день? Может, у тебя давно не было женщины, и ты сказал себе, что ночью все кошки серы?!
Ты не подумал одного – что я живой человек, мало того, я живая женщина, я живее всех живых, блин, да я живее Ленина! Я не могла позволить тебе натешиться со мной за одну ночь. Я хотела, чтоб ты заболел мною. И ты заболел.
Но сначала заболела я.
Список гостей, приглашенных на свадьбу, составлял Франтин отчим без моего сколько-нибудь осознанного участия. Вышло у него – с нашими семью человеками – тридцать персон. Франтин отчим сказал, что каждый приглашенный с их стороны, имеет автомобиль, но машин будет четыре, однако, наши семь туда влезут. Самое удивительное, что Наташа пригласила Рема в качестве посаженного отца, и он не отказался.
45
Мы с Наташей поехали выбирать платье в Свадебный салон на Намести Республики. Она выбрала, само собой, самое дорогое. Нужно было заплатить тысячу крон залога, а в день, накануне свадьбы, выложить еще две. За сто долларов в России можно было бы купить три таких платья, а здесь нам его давали напрокат на два дня. Франта поехал заказать двуспальную кровать, за которую я обещала заплатить, как за свой свадебный подарок молодоженам, и на мне еще повисли подушки и одеяла, как приданое. Франтин младший брат, Лукаш, обещал в субботу придти и выбелить мою комнату, где после свадьбы будут жить молодые. Франтин отчим приволок телевизор «Сони», видео-магнитофон и микроволновку, как личные вещи жениха, то есть понеслась душа в рай, все было всерьез, и жизнь круто менялась, а я все не могла разобраться в себе, в тебе, я все пыталась поговорить с тобой, объясниться, чем же ты меня так успел достать, если днем и ночью я слышала твой голос, этот каменный голос, и это «Вы»!
Боже мой, как надоело мне быть правильной, как скучно напиваться до бессознательности, как страшно зарабатывать деньги, только деньги, каждый день деньги, каждую минуту только деньги. Как тоскую я по бесконечным своим строчкам ни о чем, о какой-нибудь детали, разросшейся в сознании до мироздания, вообще, по русскому языку – литературному – без нынешнего моего бытового, пересыпанного руганью и чехизмами, как пошла я стала и устала! «Я устала и пошла», факт, «Я устала и пошла».
46
Да так ли уж я пошла – и куда, спрашивается?! – как мне кажется в последнее время, потому что ты не отвечаешь на мои звонки?!
Я же могу зарабатывать по сто долларов в день, ровно столько, сколько мой брат зарабатывает за месяц. Мне же, наконец, перестали сниться сны, в которых меня обижают, унижают, убивают. Моя же душа встала на свое место и стоит прочно – я знаю, зачем живу.
Я имею трех замечательных подружек: Маришку-питерскую – художницу, и Светку с Никольской – жен художников. Это же в самом деле так, в реальности, а не в параллельном мире!
Чтобы быть таким художником, как Маришка, это художником нужно родиться. Такая ласковая, такая нежная, такая доверчивая, такая чистая и незлобливая у ней душа! Чтобы быть такой женой художника, как Светка – это из жены художника, действительно, нужно сделать профессию. Какая Светка попечительная, чувственная, яркая, храбрая, мудрая. Какая трогательная!
А Никольская?!
Я была дежурной и пришла на Гавелак в три тридцать, вместо обещанных в три. Она пришла как шты-ык в пять и принесла мне мой кофе, и сказала, что уже можно приходить в четыре, и даже в четыре тридцать, все равно все конкуренты на Платиз записались, мы их отвадили. Не мы – она, своей железной дисциплиной, своей работой на износ. Упрямая, умная, заботливая, сильная. Вот уже два года учит и учит меня работать, я надеюсь, не зря. Никогда не подведет, никогда не предаст, и мне не даст впасть в истерику. Как я умею Светку вытаскивать из отчаяния, так Никольская умеет вытаскивать меня.
47
Как будто я всю зиму в шкафу пролежала. Ноги синие. Руки синие. Лицо фиолетовое.
- Мы умрем, а после нас твоя книга о нас останется, – сказала Светка, - Это Бог тебя послал к нам!
- Да уж, - говорю, - послал. А мог бы послать еще дальше.
Бабушка с дедушкой дарят молодым стиральную машину. Настоящую, а не тот гроб, который я купила год назад за две тысячи крон. Отчим с мамой пылесос и кухонную утварь, даже младший брат Лукаш дарит утюг. Я же дождалась, пока привезли кровать и поставили в собранном виде у стенки, я последние дни доживаю в своей комнате. И ты не берешь и не берешь мне телефон. Почему ты, собственно, не берешь мне телефон?! Вот сказала бы тебе «в последний раз, в той самой комнате, где мы в первый раз», и так далее. Несчастная, старая, одинокая, никому не нужная, кроме дочери, которой всего-то и нужно – чтоб я заплатила за свадебный обед свою законную половину. Франтин отчим насчитал двадцать тысяч, и если я возьму со счета этих десять тысяч – мне счет закроют, ах, лучше я возьму девять, а тысячу как-нибудь заработаю, Господи Иисусе Христе, стой около меня, никогда не отходи! Разоралась на Наташу, что мне эта ее семейная жизнь вот уже где стоит, что до свадьбы Франта не должен жить у нас, потому что у них всю ночь семейная жизнь, а утром ее не добудишься в школу.
- Отстань уже от меня, - сказала Наташа, - Я вообще эту школу брошу. Что это за школа, в самом деле, каждую неделю – практика в самых тяжелых больничных отделениях, каждую неделю – бабушка, которую вчера подмывала – сегодня уже мертва. Я замуж выхожу, мне трупы ни к чему, ты хоть это-то понимаешь?!
Понимаю. Я пришла на дежурство к пяти утра и сказала Никольской:
- Марина, ты поставила своей целью меня угробить.
48
Какой бурной была весна, таким сонным выдалось лето. Разумеется, Наташа вышла замуж за Франту, разумеется, я заплатила свою половину – десять тысяч - за свадебный обед, но сам обед мне не понравился, я бы за него не дала и пяти тысяч. Всем приглашенным сначала принесли одинаковый суп, причем, Франте с Наташей одну тарелку на двоих, и одну ложку, что-то там у них это символизировало. А потом всем принесли одинаковые «ризеки» (отбивные) с одинаковыми «брамборами» (картошкой). Алкоголь, притом, каждый заказывал, какой хотел. В результате некоторые пили пиво, некоторые вино, кто-то вообще джин с тоником или мартини, то есть общего тоста не получалось. Тогда я крикнула «водки всем!», и заставила всех после принятой на грудь беленькой – считать «горько!». Досчитали до пятнадцати, бросили. После второй рюмки дело было пошло на лад, досчитали до тридцати, но тем дело и кончилось. Из наших приглашенных на свадьбе посаженным отцом дефилировал Асхат (Рем в последнюю минуту притворился больным), моя Маришка-питерская, и Наташкин Лева, свидетелем. С Левой они как-то вместе перегнали по машине в Россию, заработали по триста долларов, но остались друзьями. Лева учится в Карловом университете, Наташа ему не пара, но он до сих пор не забывает ее навещать, интересуется ее делами, привозит шмотки от младшего брата, из которых тот вырос, для Владика, и живо интересуется всеми ее начинаниями.
Может быть, только ради них я и влезла на небольшую сцену, где стояли различные подарки, и, поставив холст Рема на стул, громко сказала:
- Рем Пирумов. «Женщины за игрой». Начальная цена – сорок тысяч крон.
49
Шум в зале прекратился. Я продолжала:
- Если бы холст продавала я, то его цена автоматически возросла бы до восьмидесяти тысяч. Но, чтобы продать его за восемьдесят тысяч, я бы поставила сто. Итого – сто тысяч крон. Кто больше?
В зале воцарилась гробовая тишина.
Я засмеялась и поставила рядом маленький холст Маришки.
- Автор присутствует в зале, - сказала я, - не даст соврать. Марина Гаглоева. «Кошка». Начальная цена – восемь тысяч крон. Соответственно шестнадцать, и, чтобы продать за шестнадцать, я ставлю двадцать.
И тут же, не дожидаясь реакции, поставила рядом холст Асхата. По залу прокатился гул.
- Автор присутствует в зале, - снова сказала я, - И вот как это делаем мы. Асхат Ахметов. «Воспоминание». Начальная цена – пятнадцать тысяч. Сколько я попрошу?!
- Сорок! – хором ответил зал.
- Правильно, - ответила я, - но картины не продаются. Это приданое моей дочери.
И все захлопали.
- Тебе бы аукционы проводить, - шепнула Маришка, когда я упала на стул с ней рядом.
- Да надоело, - сказала я, - сидят все, как на похоронах. Может, хоть это останется в памяти.
- Еще как! – ответила Маришка, - Еще какой!!
50
А мне всего-то и надо было, чтоб они со своими сковородками, пылесосами, микроволновками, чайными и кофейными сервизами, машинами, на которых развозили «наших» гостей, не придумали ненароком, будто Франта берет в жены русскую бесприданницу, у которой всего-то и есть, что пронырливая мама.
Гораздо позже, года через два, был в моей жизни момент, когда я покусилась продать холст Рема. И человек, увидевший картину, давал мне три тысячи долларов, что по тем временам означало девяносто тысяч чешских крон, но в самую последнюю секунду я пошла на попятный, представив Наташины глаза, когда она узнает, что я натворила. Я свела все к шутке, я напоила человека вкусным чаем, к чаю я подала блинчики с клубничным вареньем, к блинчикам по рюмочке ликера, человек ко мне хорошо относился, и удовлетворился семьюдесятью графиками Куколева, которые мы собирали с автором по всей Праге к его приезду. Но если бы я тогда сказала «да», мне бы не пришлось выплачивать Рему половину. А так Мише досталось пятьдесят пять тысяч, мне тридцать пять,он был счастлив, и я была счастлива, что не согрешила. Но больше всех была счастлива Наташа.
- Если бы ты это сделала, - сказала моя бедная дочь, - я бы не знаю, что я сделала.
51
В общем, лето прошло без событий. Дети постоянно торчали на дачах то у одной бабушки, то у другой, я работала без видимого успеха, но с успехом загорала на Подоле, когда с утра не было места. И поскольку с утра не было места довольно часто, загорела до черноты, до худобы, до черных теней под глазами. И осень встретила без простуды, и давным-давно забыла о тебе.
Это было девятнадцатого ноября.
Весь Гавелак плакал, что нет продажи, но мы с Маришкой каким-то чудом продали по два оригинала, и, на радостях, разумеется, выпили. Вдруг часам к пяти вечера ты подлетел на мой станек, с джином и тоником, двумя стаканчиками, и словами:
- У меня сегодня день рождения!
Я так была ошеломлена, что забыла все свои обиды. Я пригласила тебя внутрь станека, а сама помчалась за подарком. Я купила тебе хрустального лебедя. Светка купила тебе хрустальный колокольчик. Маришка цветы. И даже Люся, помороковав, вытащила из бездонного пакета маслице – натюрморт, оригинал, наверняка получила в этот день посылочку с Украины, у нее там авторы рисуют. Ты не ушел до самого закрытия Гавелака. Ты поехал со мной ко мне домой. Ты решил отпраздновать свой день рождения со мной! Я была так счастлива, что потеряла голову.
Мы чинно отсидели за праздничным столом, который я соорудила на скорую руку, а когда Франта с Наташей отправились спать, оторвались на полную катушку. Разумеется, я периодически рыдала.
Я все пыталась объяснить тебе, как получилось это все с моим днем рождения. Я сказала, что N., уехал в конце апреля домой, так как не смог продлить документы, но даже если бы он не уехал, я бы уже не смогла с ним спать, узнав, как это подействовало на тебя. Ты закрывал мне рот ладонью и говорил, что ничего не хочешь об этом слышать. Ты был и жестоким и нежным одновременно, и, не выдержав, крикнул через слезы восторга:
- Если бы не твои глаза!!!