Она хотела быть переводчиком, делала упражнения по грамматике, готовилась поступать в университет и была влюблена. Она не знала, что на свете существует что-то еще, пока только чувствовала, что это «что-то еще» ее ожидает. Восторг непредсказуемости лежащей перед ней жизни – вот все, что у нее было тогда.
Она услышала этот звук, когда вышла на кухню, чтобы зажевать бутербродом с колбасой только что заученные новые фразы, которые необходимы любому переводчику.
Это был всхлип. Тяжелый, протяжный, почти звериный. Она тогда еще не знала, что так плачут мужчины. За один всхлип выплакивают все, что болит, а потом замолкают, стесняясь себя.
Глянув в окно, за которым была кухонная лоджия, она увидела опущенную голову своего отца.
«Папа?» - произнесла она про себя, не успев подумать, верить ли ей в то, что происходит, или все-таки нет. Она открыла дверь лоджии и обнаружила его как-то грузно сидящим на ящике с картошкой. Он положил руки на колени ладонями вверх, ссутулился и дышал громко, закрыв глаза. Она посмотрела на его руки. У него была большая и крепкая ладонь с толстыми пальцами. Она очень любила наблюдать за тем, как эти пальцы бьют, теребят или перебирают струны гитары и каждый раз удивлялась, как он так ловко с ними управляется, как они вообще помещаются в лады? Когда он играл на гитаре, эти толстые пальцы-брусочки становились такими гибкими, они как журавли летали над струнами. Она никогда не видела журавлей, но ей так казалось. Теперь эти пальцы вместе с этими ладонями безжизненно валялись на папиных коленях.
Не вполне осознавая, что происходит, она молча подошла к нему, обняла его голову руками и губами дотронулась до жестких полуседых волос. А он быстро прижался щекой к ее шестнадцатилетней груди, еще раз всхлипнул, не сдержавшись, и выговорил:
- Что это?
- Что, пап?
- Мишка умер, Юрка умер, а я вот тут сижу. Где мы все? Куда мы все? Я что ли тоже?
- Что тоже, пап? – она не понимала, о чем он говорит, и почему плачет, и все еще не верила, что это он, ее сильный и очень логичный папа сидит вот тут летним вечером и всхлипывает ей прямо в сердце. Она гладила его по жестким волосам и маленькой лысинке и боялась отпустить. Ей невыносимо захотелось забрать себе хотя бы часть его боли и, обнимая его голову, она чувствовала, как эта боль проходит сквозь нее и растворяется в ней. Ей хотелось спеть ему колыбельную, укачать его, но это все-таки был папа, поэтому она бормотала что-то вроде:
- Все будет хорошо, пап, все наладится, все пройдет. – Откуда она знала эти слова?
- Иди, я еще чуть-чуть посижу, - всхлипывая тише, проговорил он и как-то неловко хохотнул.
Она отняла руки, прошла в комнату, почему-то стараясь не шуметь, будто кто-то спал, и села на кровать. Где-то в затылке вдруг возникло неосязаемое, несформулированное ощущение, что вот только что она видела, как от человека уходит что-то. А человек сидит на ящике с картошкой, плачет и не может это что-то остановить. И никто не может.
Май 2007