Хороша была Моча-река весной и летом, в обрамлении ивняка, с жёлтыми бантиками кувшинок в тёмных заводях, стрекозами, бабочками, неумолчными кузнечиками и вечерним пением жаб и лягушек. Водилась в ней в изобилии всякая рыба: легкомысленные караси, скандальные ерши, игривые плотвички, плоские лещи, тяжёлые сомы-тугодумы, умудрённые жизненным опытом щуки… А на вечерней зорьке кто-то огромный выпрыгивал из воды за мотыльком, а то и за ласточкой, и шумно плюхался обратно в воду.
Левый берег Мочи-реки, манящий песчаными отмелями, был ровный, изумрудный, с чернеющими вдалеке ресницами бора. Правый же берег, весь в многочисленных родниках, топкий, болотный, шел круто вверх. С него удобно было отражать нападения как вороватых своих, так и врагов, ныне братских монголо-татар. Видимо, по этой причине прирастало и множилось народонаселение на правом берегу Мочи-реки. Ну и, разумеется, немало тому способствовало то, что в лесу было полно грибов, ягод и всякой живности – зайцев, кабанов, лосей. Но основным промыслом по причине лёгкости такового всё-таки оставалась рыбная ловля.
Мало-помалу, пока время еле тащилось, поселение, не спеша, превращалось в город и, в конце концов, заслужило, заработало себе имя Моча, от Мочи-реки. Мочичи были народом разношёрстным, миролюбивым и трудолюбивым, немного прижимистым, немного с хитрецой, и, вместе с тем, достаточно простодушным. Мужчины были как мужчины (они приблизительно везде одинаковы), а вот женщины были отменно хороши: статные, светловолосые, синеглазые, с румянцем мельбы на бархатных щёчках. Синеглазые мочички в девках не засиживались, так и шли под венец, так и шли, особенно по осени.
Годы складывались в десятилетия, десятилетия – в столетия, столетия – в тысячелетия, а Моча росла, как опара в кадке. То ныряя в тёмные омуты безвременья, то благополучно выныривая из них к солнечным денькам, Моча и мочичи, что бы ни происходило, рука об руку двигались в направлении к светлому будущему, и никакие грозные катаклизмы любого толка, никакие указы своих ли, чужих ли, касающиеся, скажем, мер по пресечению хищений или, к примеру, по затыканию ртов, не могли ни пресечь, ни заткнуть. А ежели что не ладилось в жизни мочичей, виновные всегда были под рукой: плохой климат и отсутствие мудрого и рачительного хозяина. Климат, и вправду, был плохой: полгода стояла суровая зима, а в остальные полгода кое-как, вперемежку, укладывались быстротечное лето и затяжные весна и осень.
Что же касается руководства, то, как известно, рыба, которая, кстати сказать, с незапамятных времен была центральной и единственной фигурой на гербе города Мочи, гниёт с головы. Но какую бы голову мочичи ни приставляли к туловищу общественно-хозяйственной жизни, оказывалось, что она на момент приставления уже была с душком. Что только они ни пробовали! Последней каплей, переполнившей чашу терпения мочичей, стала заимствованная в соседнем городе, но и она принялась разлагаться прямо-таки на глазах, а потом сама собой отвалилась и убыла в неизвестном направлении. Вскоре обнаружилось, что катастрофически отощала не только городская казна, но и в Главном Музее города на последней инвентаризации были списаны как не представляющие собой духовной и\или исторической ценности древние предметы религиозного толка, и некоторые мелкие, носящие бытовой характер, вещицы желтого металла с большими красивыми каменьями.
Почему-то именно последнее вызвало такой народный взрыв негативных эмоций, что был стихийно созван Городской Совет, на повестке дня которого стояли два вопроса:
1. Кто виноват?
и
2. Что делать?
Это было самое долгое заседание в истории Городского Совета города Мочи.
С первым пунктом разобрались довольно быстро. Стоило только в прениях заседателям перейти на повышенные тона, как Временный Председатель Городского Совета взял слово и сказал, что не стоит переходить на личности, тем более присутствующих, и что виноват, конечно, климат, и что в дальнейшем непременно нужно будет учесть этот фактор и всегда помнить, что ноги надо держать в тепле, а вот голову - в холоде. Тогда она не будет так быстро гнить. И вообще, главный вопрос, на самом деле, пункт второй, «Что делать?». Благополучно уведя, таким образом, собрание от скользкой темы поисков виновных, и сакцентировав внимание на втором пункте, Временный Председатель отёр потный лоб платком и сел на место.
Посыпались многочисленные предложения по кандидатурам, формам правления, методам поощрений и наказаний. Уже выкрики с места начали переходить к локальными потасовками, а решение проблемы всё никак не приходило. Наконец, слова попросил самый молодой член Совета.
- Господа! Господа! Послушайте! Мы никогда не преодолеем кризис власти, если будем продолжать мыслить и действовать по старинке!
- Ааааа!!! Яйца курицу….
- Господа, подождите, дайте же сказать!
- Дайте ему сказать, имейте уважение!
- Господа! – продолжил самый молодой член Городского Совета, - Ну почему мы зациклились именно на голове?! Порочная практика так сказать пришивания головы, по-моему, очевидна всем. Но вы, господа, забываете, что мы живем в век интернета, генной инженерии и микро-нейро-хирургии. Почему бы вместо головы на этот раз не попробовать рассмотреть, скажем, руку?
Заседатели зашумели.
- Ага, длинную руку!
- Длань карающую!
- Не карающую, а дающую!
- Загребущую!
- Волосатую!
- Руке брать сподручнее! Она нас окончательно разорит!
- Ты еще предложи задницу вместо головы!
- Что задницу! Ты еще предложи вместо головы член рассмотреть!
- Почему бы и нет? Мужчины всё равно думают одним местом!
Тут уже зал просто взорвался.
- А почему именно член? – храбро пискнул женский голос.
- Вы что-то имеете против члена? Вы – феминистка?
- Суфражистка!
- Она старая дева!
- А может быть вы – лесбиянка? Тогда так и скажите!
Женские голоса приумолкли, сметённые, смятые лавиной мужских голосов. Но тут слово взяла дама, острого языка которой боялись оба пола.
- Господа, господа! Давайте без сексизма и мужского шовинизма. И старые девы, и феминистки, и лесбиянки одинаково равно имеют право на жизнь и на собственное мнение. Член так член. Почему бы и нет? Но дамская фракция считает, что выборы кандидата следует проводить… ну хорошо, хорошо… курировать именно ей.
- Это с какой такой стати, позвольте спросить? – срываясь на фальцет, завопил жгучий моложавый брюнет с красивыми седыми височками.
- Гм, извините, - елейно начала остроязычная дама, - так ведь кому как не нам, женщинам, быть объективно-компетентными в этом вопросе?! Или, - дама красиво развернулась и обратилась к моложавому брюнету, - вы хотите сказать, что разбираетесь в членах лучше женщин? Вы имели возможность испытать их действие на себе? Вы – голубой? Вы – гей?
Дамская фракция бешено зааплодировала. Бурча что-то себе под нос, моложавый брюнет уткнулся в бумаги и сделал вид, что внимательно изучает текст. Мужчины в смущении заткнулись: натуралам не хотелось быть причисленными к геям, а геи не стремились афишировать свой нетрадиционализм. Кому надо – тот и так знал.
- И все-таки я считаю, - вмешался Временный Председатель, - что было бы не совсем правильно отдавать целиком решение этого жизненно важного вопроса исключительно в милые дамские ручки. Всё-таки мы, мужчины, являемся… гм-гм… такакать, носителями… гм-гм… и кому как не нам знать всё о его тайных движущих силах, о его сильных и слабых сторонах, наконец, о его недугах… Давайте не будем ссориться и затягивать решение. Предлагаю на паритетных началах составить, такакать, рабочее ядро, комиссию по разработке принципов отбора, такакать… Кто за? Кто против? Кто воздержался?
- Разрешите вынести ещё один вопрос на голосование, - снова попросил слова самый молодой член Совета. – При сложившихся обстоятельствах и с учётом принятых нами сегодня решений предлагаю переименовать должность Городского Головы в Градоначальника.
- Это с какой такой стати?
- А чем вас не устраивает Городской Голова?
- Ну, раз уж мы решили отказаться от понятия «голова» и заменить его другим органом, то как-то неловко будет называть первое лицо Города Городским… гм… Городским… ээээ… ну, в общем, вы меня понимаете…
- А что?! Вещи надо называть своими именами! Пусть так и будет: Городской…
Продолжение речи было погребено в шуме и гвалте, но, в конце концов, все-таки вынесли решение переименовать Городского Голову в Градоначальника. С тем и разошлись.
Ох, и нелёгким оказалось это дело – выбор параметров… Женщины настаивали на Жёстком Идеале. Мужчины, мямлившие вначале, к концу прений с пеной у рта прямым текстом доказывали, что Жёсткого Идеала в природе не существует, что это миф, созданный происками Голливуда, воспаленным воображением недалеких самок – писательниц женских романов, и завышенной самооценкой тщеславных самцов. Некоторые женщины, услышав это заявление из мужских уст, всплакнули. Но ничто, даже самое плохое или самое приятное, не может длиться вечно, всё рано или поздно кончается, так что жаркие споры постепенно остыли, благоразумие одержало победу, и единый образ был выработан. Под него вполне подходило несколько человек из бывших, ныне действующих, а также перспективных. Затем от первоначально намеченных одиннадцати человек остались только трое: коренной и два пристяжных. Ну, понятное дело, пристяжные должны были обеспечивать демократичность выборов, а коренной – он и есть коренной.
Своевременно была проведена соответствующая кампания, в ходе которой мочичам тактично, но доходчиво объяснили, что только «хотящий и могущий» способен работать с полной отдачей и давать положительный результат. Практически всем мочичам, которые никогда не страдали отсутствием этих качеств, идея пришлась по душе. Выборы прошли на-ура, и кандидатура номер один, Коренной Мирослав Потапович прошел с неприличным перевесом, и, не откладывая дело в долгий ящик, произнес на стихийном митинге речь, цитаты из которой потом долго украшали путеводители, подарочные альбомы с видами Мочи и ее окрестностей, учебники истории и даже буквари.
В частности, он сказал, что только злопыхатели, пошляки и завистники могут связывать название славного города, стоящего на одноимённой реке, с продуктом жизнедеятельности живого организма. Что не надо долго ковыряться в этимологии слова, чтобы понять, что название «Моча» происходит от глагола «мочь» и существительного «мощь», и производных «могущий», «могучий» и «мощный», и что предки мочичей издревле славились мастерством в ремёслах и искусствах, ратными подвигами, отвагой, смекалкой, а мужчины-мочичи – мужской силой. И ещё новый Градоначальник подчеркнул, что, в отличие от какой-нибудь гнилой страны, где благородное коренное население было истреблено потоком авантюристов, жуликов и преступников из других стран, Моча может только гордиться тем, что всегда привлекала к себе исключительно лучших из лучших. И что ежели и были какие-то отдельные моменты в истории Мочи, когда иноземцы одерживали над ними верх, то торжество их было недолгим: они поглощались местным населением и вскорости, ни много, ни мало, сами с оружием в руках защищали в едином строю с мочичами родную землю от последующих захватчиков.
Особо Градоначальник подчеркнул роль женщин-мочичек в истории Мочи, начиная с древних времен и кончая нашими днями, их статность, красоту, чистоту души и плодовитость, назвал их национальным достоянием номер один и призвал продолжать пополнение народонаселения славного города, пообещав приложить все усилия для того, чтобы благосостояние семей мочичей неуклонно и неукоснительно росло.
Ещё он сказал, что всем известна поговорка «Моча посулам не верит», и поэтому просит для себя сроку год, за который он надеется показать свои возможности, после чего либо добровольно подаст в отставку, либо, с народного одобрения, будет продолжать свою деятельность на благо любимого города и его жителей.
Речь закончилась бурными аплодисментами и выкриками “Vivat!” и “Коренной forever!”.
Через год положительные сдвиги в жизни мочичей были налицо. Город было просто не узнать! Как сказала одна из членов Городского Совета, всё равно что бомжиху отмыли, отчистили, провели через косметический салон, парикмахерскую и бутики, привели в порядок и приодели... Куда девались пыльные серые витрины, затянутые по углам паутиной, истекающие зловонным соком помойки, разливанные лужи и ухабы на проезжей части автодорог и многие другие нелицеприятные приметы до-Коренного времени… В дворники теперь можно было пробиться по великому блату, ибо дворникам стали платить, и они работали на совесть. Бывало, проснешься часов эдак в пять утра в теплой постели и слышишь, как мирно шаркает метлой по тротуару мочичский добрый молодец или красна девица. И ни пылинки, ни соринки… А там уже к чистоте и порядку потянулись и сами мочичи. Одно дело – бросить свой окурок к сотне уже валяющихся, но совсем другое дело – надругаться этим окурком над девственной чистотой тротуара или, скажем, автобусной остановки. А уж сами автобусы, умытые и весело раскрашенные, и придут в нужное время, и доставят куда надо без давки и поломок, и водитель непременно дождется бегущей старушки и не захлопнет ко всеобщему удовольствию двери перед её старческим носом… И продавщицы в сияющих чистотой магазинах расторопно и благожелательно обслужат покупателя, а уж если и обвесят или обсчитают, то на такую малость, что и скандалить как-то совестно и неловко.
Дааа… Что там говорить… Изменились жители Мочи в лучшую сторону, стали спокойнее, добрее. Стоило только посмотреть на жирных ленивых бездомных псов, обретающихся возле точек питания или ещё в каких людных местах! Их уже не удивишь булочкой, специально купленной из жалости в близлежащем ларьке. Да и не всякую колбасу они станут есть. Разборчивые стали на пищевых мочичских отходах. А, значит, и жизнь у народа наладилась.
А уж когда по весне расцвела Моча мириадами цветников, клумб и клумбочек, запестрела и заблагоухала, так и вовсе наполнились сердца мочичей благодарным елеем, и стали они гордиться своим Градоначальником, искренне превознося его на все лады как в официальных разговорах, так и между собой, за чайком на кухнях.
А какие ярмарки бывали теперь по случаю и без случая, какие народные гуляния, какие салюты расцветали на черно-синем бархате мочичского неба! А сколько радости приносили детишкам веселые детские площадки с расписными деревянными домиками, гномиками, богатырями, качелями да каруселями!
Весело работали заводы и заводики, ползли нескончаемым потоком сочные розовые сосиски и сардельки, колбасы такие, колбасы сякие, выстаивались сыры со слезой на срезе, а уж хлебушек всегда был мягким и теплым. Оказалось, что стада могут тучнеть, коровы - давать жирные высокие надои, куры – дружно нестись, и было совершенно непонятно, как это, когда сейчас на прилавках есть всё в изобилии, отсутствует тухлый, осклизлый, кислый, вонючий продукт, который всегда щедро имелся в ассортименте во время тотального гниения голов…
Но бочка мёда всегда подразумевает ложку дёгтя. И если в жизни бочка мёда имеет место, то обязательно найдется, и не один, завистник с ложкой дёгтя за спиной, и сделает всё, чтобы подпортить драгоценную живительную, целебную массу, собранную по каплям с таким трудом. Вот и поползли слухи о Мирославе Потаповиче, что, мол-де, ничем-то он не отличается от своих предшественников-голов. И взятки-то он берёт, и прибрал-то он к рукам всё свечное дело Мочи, и что крышует он над иноземными банками, и что в его заграничном счете столько нулей приписано к единице, сколько и звезд-то на небе нет. Однако мочичи реагировали на слухи удивительнейшим образом:
- Ну уж – звезд на небе! Берите половину! Уж вторая-то половина, как пить дать, на Мочу была пущена!
- А над банками иноземными крышует – правильно делает! Им только дай волю, они тут понаделают делов.
- А свечное дело прибрал к рукам – ну и на здоровье! Он мужик толковый, его на все хватит: и на Мочу, и на свечи и еще на тридцать три дела!
Так что выборы Коренного на второй срок прошли без сучка и задоринки, а процент голосов, отданных за Мирослава Потаповича, серьёзно испугал влиятельные круги города. Мирослав Потапович делал свое дело, а слухи продолжали ползти, множиться, шириться, становиться изощреннее.
К хорошему быстро привыкаешь. Вот и мочичи довольно быстро привыкли и к новым дорогам, и к чистоте и порядку, и к райским кущам на улицах города, и ко всему остальному, что было положительного, и стали воспринимать всё это как должное, и если встречали кое-где отдельные недостатки (а куда же без них?), то делались недовольными, возводили их в степень и припоминали, кто где чего плохого слышал о Градоначальнике, и вспомнившееся расцвечивали и тоже возводили в степень. Но всё равно, всё это было как-то по мелочи, не серьёзно, и особой угрозы для него не представляло.
А между тем в стане противников полным ходом шла подготовка к бунту: не допустить врага на третий срок. Тем более что к тому времени вызрел новый Кандидат, из молодых, который сумел убедить практически всех, что задница, в первую очередь, символ усидчивости, равновесия и стабильности, пусть и с легким флёром пофигизма, но «Здорового пофигизма, господа!». Лозунг «Насрать, насрать и ещё раз насрать!» многим пришелся по душе: лёгкий путь он и есть лёгкий путь.
Итак, выявился Лидер, была программа, оставалось только свалить Градоначальника. В этих целях собирался компромат, подбирались недовольные с улицы, готовые работать на общественных началах, устраивались мелкие провокации, саботаж… Всё это дергало, нервировало и пугало Мирослава Потаповича, и он всё чаще и чаще стал с грустью задумываться над людской неблагодарностью, и размышлять о дальнейшей судьбе своих родных и близких. На всякий случай он предпринял кое-какие меры безопасности, одни дела форсировал, другие прикрыл, отложил кое-что для себя на чёрный день и ещё кое-что на совсем чёрный день и успокоился. Теперь, что бы ни произошло, он мог быть абсолютно спокойным за дорогих ему людей, и можно было ввязываться в драку.
В стан противника были засланы разведчики, которые вскоре легко добыли ему полный список его прегрешений, главным пунктом которого было обвинение Градоначальника в том, что он, растрачивая немереные деньги на разгон туч в праздничные дни, так ничего и не предпринял для того, чтобы кардинально изменить климат, зависший вековым проклятием над Мочой. И это было правдой. Мирослав Потапович попеременно то хохотал, то рвал и метал, а потом ему захотелось бросить всё и уйти, но напоследок хорошенько умыть своих врагов.
До выборов на третий срок времени было предостаточно, за такой срок вполне можно было свернуть горы. А сворачивать горы Мирославу Потаповичу Коренному было и по плечу, и не впервой. Он собрал Закрытый Военный Совет, поставил перед ним задачу, обозначил сроки и пообещал такие вливания, каких мировая история знала мало. Для этого он перекроил бюджет города на ближайшие два года, а также позаимствовал страшную своей округлостью сумму у крышуемых им банков под обязательства выплат из бюджета ближайшего десятилетия, щедрой рукой профинансировал некий научный проект, суть которого являла собой строжайшую военную тайну, - и затянул ремешок города на последнюю (или первую? это как посмотреть...) дырочку...
Довольно скоро город как-то похудел, поскучнел и посерел. Первыми исчезли дворники и снегоуборочные машины… Раздавленные налогами рынки, магазины, гостиницы, птицефабрики, мясные комбинаты, хлебопекарни и многие другие столь необходимые для жизнедеятельности города предприятия вздули цены. Электричество, тепло и вода теперь давались с перебоями. Вместе с безработицей опять выползли на улицу бомжи. Эх, да что говорить, проснулась весной Моча грязной неумытой бабой и даже не узнала себя в зеркале Мочи-реки. Да и зеркало-то по весне оказалось загаженным... И не было больше цветочных клумб… Кое-где проклюнулись выродившиеся самосевы, но разве ж можно было их сравнивать с былым буйством весеннего цветения города… Одним словом, по умолчанию было ясно, что не быть третьему сроку для Мирослава Потаповича Коренного. И не было бы пределов ликованию Кандидата на пост Городского Головы, если бы не слишком рьяно наступающая разруха… Не будь её, проклятой, как было бы сладко прийти на готовенькое и пожинать… и пожинать… Нет-нет да и веяло холодком в его душе, вот только отступать было некуда.
А время, между тем, промелькнуло как всегда незаметно, словно мышь пробежала из-под холодильника за шкаф. Выборы прошли как-то аскетично. По городу метался устойчивый слух, что прежний Градоначальник, симулировав нездоровье, отправился не лечиться в Баден-Баден, а вывез туда городскую казну. Провели ревизию, но ничего криминального не обнаружили: все деньги, до копеечки, были учтены и расписаны так, что не придерёшься. Новый Градоначальник, без конца собирал Экстренные Совещания, которые длились вечность, но ничего не рождали.
Жаркое, пыльное, засушливое лето длилось долго и перетекло в календарную осень, деревья пожелтели, птицы потянулись на юг, пошли дожди. Но тепло не уходило. К концу октября на газонах вновь попёрла трава, а оголившиеся было деревья, не долго думая, выпустили молодые клейкие листочки. Зацвели яблони, вишни, черёмуха, и народ потянулся к водоёмам, на пляжи, а птицы с юга обратно. Загорелые мочички в крошечных лоскутках сарафанов выглядели неимоверно соблазнительно, и в воздухе зависли легкомысленность, бесшабашность и адюльтер. Загсы переполнились заявлениями о расторжении и о заключении браков, и свадебные кортежи бороздили улицы Мочи во всех направления, создавая пробки на дорогах.
На Городской Совет был вызван Главный Эколог Города. Он долго мялся, жался, мямлил о глобальном потеплении, но, припёртый к стенке, в конце концов, признал, что происходящее не лезет ни в какие рамки, и подал в отставку. Тут же, на Совете, был избран новый Главный Эколог из числа присутствующих нежелательных элементов. Его обязали разобраться во всём и не позже, чем через месяц дать полный и подробный отчёт, а также рекомендации по принятию необходимых мер. Нежелательный элемент потребовал для своей деятельности неограниченные полномочия и всемерную поддержку, и, заручившись тем и другим, рьяно взялся за дело.
Целый месяц он шерстил всё и вся, дошёл до того, что лично встретился со всеми резидентами иностранных разведок, но они ему торжественно поклялись на Библиях, Торах и Коранах, что не имеют к летней оккупации никакого отношения и что сами пребывают в немыслимом шокинге от имеющего место беспредела.
А ситуация, между тем, не менялась. В декабре температура ещё повысилась, моль торжествовала и жирела на забытых шубах, появилась первая клубника, и наиболее находчивые мочичи стали сбывать её по хорошей цене в ближнее зарубежье. Мочу наводнили иностранные корреспонденты, учёные и просто зеваки-туристы. Феномен Мочи и его последствия обсуждались на всемирных конгрессах, делались поспешные выводы как о конце света, так и о начале Новой Эры Всеобщего Благоденствия. И тут кто-то вспомнил о том, что в исторической речи бывший Градоначальник, Коренной Мирослав Потапович, в числе прочего обещал, что будет работать над проблемой климата и сделает всё возможное, чтобы его смягчить.
Запоздалая волна раскаяния и сожалений захлестнула сердца простодушных мочичей… Теперь новой власти припомнили всё - и повышение цен, и развал производства, и грязь на улицах, - и стали требовать возвращения на свою должность Мирослава Потаповича. Они писали ему приватные и коллективные письма, устраивали митинги и демонстрации и даже обращались в Гаагский суд, но всё было напрасно. Мирослав Потапович, сделавший своему любимому городу напоследок дорогой подарок, так и не смог простить его жителей. «Предавший однажды, предаст дважды», – заявил он корреспондентам, осаждавшим его в Баден-Бадене и попросил через прессу обратиться к мочичам с просьбой больше его не беспокоить.
Лето продолжалось вплоть до апреля. В начале апреля слегка похолодало, кое-где даже наблюдались робкие снежинки, по которым уже успели соскучиться, а потом наступила весна, которую сменило лето, за которым, в свою очередь, теперь уже следуя законам природы, пришла настоящая осень.
Постепенно всё встало на свои места, и затянувшееся лето вспоминалось, как нечто то ли приснившееся, то ли показавшееся, то ли придуманное, одним словом, что-то из области фантастики... Вот только ряды мочичей за прошедший год изрядно пополнились детишками, здоровыми, жизнерадостными, энергичными, дерзко тянущимися к Солнцу.