А вот кому посмеяться! или Как Рыжикова увлеклась новым видом литературы
Вы не подумайте только, что Рыжикова - синий чулок, потому что классиков почитывать любит. Она - ажурный чулочек, кошечка с тонкой психической организацией и изысканным вкусом. То, что ей до всего есть дело, спишем на инстинкт и не станем её за это журить. Иногда она позволяет себе сходить налево, изменить своей страсти, и раздираемая муками кошачей совести, хохочет в лапку, почитывая литературные изыски в стиле «живой журнал».
Её привлекают уникальные пишущие персонажи. Что это за звери? Это обыкновенные блоггеры (простите великодушно за непотребное слово!), которые ведут дневник в интернете. Часто за таким персонажем скрывается необыкновенный человек. Скажем прямо, талантливый расказчик. Этот человек выбирает себе имя, например, «Скотинка» и от имени этого персонажа ведёт свои записи. Ну почти, как Рыжикова о своих классиках, только с огромной разницей в языке изложения и в степени эмоционального накала.
Рыжикова избирательна, поэтому в её закладочках не найдёте томного душевного эсгибиционизма или смурнятины в стиле трэш, она ценит юмор и добродушное веселье, выбирает тексты с минимумом языковых штампов и слэнговых языков. В её любимом жанре уже вырисовалось несколько фаворитов. Один из них по странному стечению обстоятельств носит имя Ваныча, которым кошечка однажды наградила образ кота из собственной мечты.
Итак, три дневниковые записи любимого персонажа.
1. «Три тыщи букв о технике невербальной обиды»
У меня под домом кулинария. Я уже рассказывал, там продают кишечные инфекции, недорого и с соусом. Всем постоянным клиентам, кто год питается и выжил, в подарок язва всего пищеварительного тракта.
Я бы туда не ходил. Но Люся бывает жыстокой, как динозавр, говорит обидные гадости. Например, что Рокфеллер зарабатывает больше. Такое пережить невозможно и я отказался ужинать её супом. Тем самым дал понять, кто в семье художник, а кто сатрап и сумасброд женскаго полу.
Вы не представляете, как приятно быть одиноким мужчиной в продуктовом магазине. Особенно, если берёшь сентиментальные кефир и полуготовые шницеля. Ах, как все сопереживают в ваш позвоночник, от достоинства звенящий!
Конечно не все так просто. Надо ещё уметь дрогнуть голосом, произнося:
- Три голубца, пожалуйста.
И улыбнуться миру устало и снисходительно.
Разрушительная мощь этого приёма огромна. В нём больше нецелованного вдовства, чем во всех романах Шарлотты Бронте вместе взятых.
Чуткая очередь вздыхает выразительно, даже поскуливает. Будь эта очередь женской сборной по пляжному волейболу, я б на ней женился, ей богу. Настолько мы друг другу симпатичны. Но пляжных волейболисток ещё с детства раскупают и сторожат потом с доберманами и евнухами. В очереди клубятся одни метательницы молота и ядер, недефицитные с детства. Каждая по шесть евнухов за раз душит одной левой. Я стесняюсь таким женщинам предлагать серьёз.
Обычно продавщица радеет обо мне, будто лесничий о ценном изюбре:
- Не берите блинчики, мужчина, возьмите строганов, он свежее.
Бровями взмахнёт как птеродактиль и ударение сделает:
- Свежее он!
И сразу понятно: блинчики сулят сыпь, удушье, долгую агонию, а свежий строганов - лишь весёлую беготню по коридору, к сортиру и назад.
Так всегда было. А тут продавщица ничего не сказала. Только посмотрела в глаза долго, как бы прощаясь. И промолчала.
И конечно, это оказались быстродействующие голубцы улучшенной конструкции. С мега-злыми внутри микробами.
Вьетнамцы саранчу некипячёную лопают, пауков немытых прямо с грядки, и ничего. А мне желудок сказал что всё, он подаёт на развод, он потратил на меня молодость, с него довольно, дальше я могу есть во что хочу. Сложил в чемодан селезёнку, печень и стал искать в организме окно, чтобы выпрыгнуть и убиться.
Я знаю подход к тем, кто потратил на меня молодость и не решается потратить старость. Таким быстро надо наобещать что-нибудь важное, без чего не выжить. И я пообещал желудку колечко с синим камушком. И может даже туфельки. Желудок твёрдо решил пенсионерить вне меня, и я размахался аж до шубки.
А Люся такая девушка, про колечко слышит сквозь всё – сквозь сон, три кирпичных стены и шум водопада. А про шубку прямо из мыслей считывает с другого конца галактики.
Берусь, говорит, образумить твоё пищеварение. Со скидкой. Всего за туфельки. И дала мне таблетку. И целебного супа с фрикадельками.
Это стал самый дорогой суп в моей жизни. Но и самый полезный, в смысле образования. Я с тех пор необидчивый, как Будда, осмотрительный как Одиссей и бедный как Рокфеллер.
2. «Триллер. Многа крови»
[Просыпаюсь ночью, слышу, жужжит что-то].
Дождь, казалось, лил отовсюду, даже снизу вверх, так быстро промокали до трусов редкие похожие. Армией рассерженных привидений ревел в дымоходах ветер. Это была одна из тех абсолютно ненастных ночей, когда сам Сатана никуда не ходит, сидит в качалке у камина и сочиняет под псевдонимом Лариса Рубальская.*
Даже машынные воры в ту ночь спали.
- Нечего в такую погоду мокнуть до трусов - думали во сне машынные воры, - завтра стихнет, пойдём и сопрём чиво надо.
Pesen net смотрел тревожные сны в соответствии с погодой - про одуванчики. И вдруг раздались скрежет, вой и лай. Будто бригада ужасных молдаван, (все - шестирукие мутанты) разом дырявила дыры, пилила пропилы и зашурупливала (тьфубля) шурупы где-то в районе кухни. Я давно собирался под кровать топор положить, на такой случай. Потому что тапочкой много ночных шестируких молдаван не убьёшь. Делать нечего, [сел на коня] поскакал сражаться за двухкомнатную Родину. В руках тапки, один метательный, второй для фехтования.
А в коридоре, мамочки мои, Люся ручным комбайном косит ноги. Раньше тырила мои бритвы, а теперь вот. Браун Силькапиль, прости господи. Я говорю, Люся, убавь громкость-то, эпилятору. Ночь же, многие спят. Например, я. В ответ Люся вежливо послала меня в жопу и за это я расскажу вам историю с Цытатой.
Ван Гог жил - себя не жалел, истово, наотмашь. И рисовал так же, размашисто. И брился. Ну и домахался до славы художника-хирурга. Хотя странно, почему ухо, вообще-то в эпицентре щетины нос растёт.
Видимо, темперамент можно мерить сантиметрами, от места бритья до поражённого органа. У Ван Гога - 6 сантиметров.
А я вот тихоня. Всего-то 2 см. Зато я очень постоянный, каждый раз, как свежая бритва - так пластырь на шнобеле.
Один хороший тест подтвердил мою покладистость и смиренность, выдав такой результат:
Среди персонажей "Золушки" вы - Тыква.
Если кто предпочёл бы быть шестёркой лошадей или мешком гороха, значит тот не знает женщин. Женщины выбирают мужчин-ягодков: кабачков, огурцов или вот тыков.
Люська - антипод мне. Как-то раз, брея лодыжки, она поранила аж бедро. Это сантиметров тридцать по прямой, через чащу.
Значит ветренная и буйная, как пять Ван Гогов. И зря мы ей купили Силькапиль. Она же растёт, как личность. Лет через семь, глядишь, переплюнула бы Живописьца, попала бы в новости под броскую шапку:
"Брея ноги, женщина случайно сносит себе ухо!".
И Ван Гог от зависти скурил бы годовой урожай кубинских сигар.
*Просто вспомнил одну девушку, она Рубальскую наизусть знала, всю.
3. "Мемуар"
В юности я занимался художественной гимнастикой. Я мог заниматься ею часами. Только её показывали редко, оттого моя половая жизнь не была регулярной.
Не умея мимикрировать под рослое и кудрявое (Лукоморский дуб, кентавр Хирон, пианист Левон Оганезов), при встрече с гимнасткой я надеялся только на Пастернака.
И вот, однажды прихожу к знакомым, а по дому ходит живая гимнастка в мужской рубашке и белых трусах. Белые трусы - эмблема любви.
(Чёрные трусы - эмблема печали. Красные означают «стоп» и «лежать». Зелёные – «идите». )
- Февраль! - обратился я к трусам. - Достать чернил и плакать!
И достаю чернил.
- Какой вы интересный мужчина - ответила девушка глазами. А вслух только расстегнула рубашку.
- Писать о феврале навзрыд, - добавляю, имея ввиду готовность к спариванию.
- Пока грохочущая – перехожу на визг - слякоть весною чёрною горит.
И аккуратно сажаю [мессершмидт] девушку на диван. Тут она поднимает ногу и выключает свет. Прям с дивана ногой дотянулась до выключателя. Это был жест неземной красоты.
Стоп, говорю. Теперь наоборот, включи свет. А теперь выключи. Включи. Выкл. Вкл. Выкл. Всё. Большое спасибо. Это был лучший секс в моей жизни. Ты иди, а я посплю.
Отступление 1. В детстве все девушки делали вид, что главное в них – руки, глаза и волосы. Только художественные гимнастки честно и открыто признавали в себе наличие писи. Одной, или даже нескольких. По крайней мере, их рук и глаз я не помню, зато писи - во множестве.
Отступление 2.
Пирса Броснана вожделеют даже хомячки. Нас же, маленьких лысых сантехничков, алчут только тяжело больные унитазы и соседи нижних этажей, чей евроремонт смыло в подвал. Чтобы заинтересовать ещё хотя бы хомячка, сантехник вынужден притворяться эрудированым, добрым и даже честным. Встречаются также сантехники с имиджем «ум и грация». Знаю ещё одного с как бы рельефным торсом, ещё двух, якобы не жадных, и Васю. Вася в конкурентной борьбе использует тушь «буржуа» и духи «опиум».
Сам я работаю под внимательность и поэтичность. Потому что Вася из меня никакой. *вздыхает*
Продолжение.
Как выяснилось, выключение ногой света доминировало в списке полезных умений этой девушки. Мы с ней прожили шесть лет, потом она ушла к одному диджею, он был красивее меня на 40 килограммов, плюс очки и псориаз. Я клялся дотолстеть, покрыться коростой и окриветь на левый глаз. Тогда она ко мне опять вернулась, но кажется иногда, что только притворяется.